Настоящие истории ненастоящего адмирала

Алексей Возилов, 2018

Жизнь – это большое приключение. Как самостоятельно сшить рюкзак и отправиться в поход? Как не утонуть в шторм? Почему не надо подниматься на гору Юрма? Кому продать сто вязаных шапочек? В общем, какие обычные житейские, а также невероятные, а порой и мистические события пришлось ему пережить, рассказывает автор и герой этой книги.

История вторая. Дед Василий и его семья

Мой дед Василий Павлович Сухачёв родился в деревне Сечено Орловской губернии, в очень большой семье. Всего в ней было четырнадцать детей. Я пытался отыскать на карте Орловской области название этой деревни, но, к сожалению, ничего не нашел. Возможно, Сечено было стерто с лица земли вместе с сотнями других деревень временем, войной или новыми веяниями последних десятилетий. Только с тысяча девятьсот двадцать седьмого по тысяча девятьсот семидесятый год в России перебрались в город, были раскулачены и выселены более пятидесяти восьми миллионов жителей сёл и деревень.

Василий Павлович появился на свет в тысяча девятьсот двадцатом году. В семье Сухачёвых из четырнадцати детей выжили четверо мальчиков и четыре девочки. Мне с детства нравились рассказы об этих удивительных людях — истории о дружбе, войне, простом героизме. Истории, в которых смешались невероятное упорство, желание жить, предательство и забвение. Думаю, читателям нашего времени они могут показаться вымышленными. Однако хотел бы вас заверить, что все нижеизложенное происходило реально — в своем повествовании я опирался на многочисленные поиски и работу с документами. Если и есть какие-то преувеличения, то они скорее встречаются в пересказе моих родных — участников тех событий.

Итак, большая семья Сухачёвых (мать Александра Алексеевна Ерохина и восемь ее детей), удивительным образом сбежав от раскулачивания, перебралась в Ленинград в тысяча девятьсот двадцать девятом году. Как мне удалось выяснить из семейных архивов, предки Александры Алексеевны, матери семьи Сухачёвых, были из старинного рода знаменитых в России торговцев хлебом двора Его Императорского Величества. Фамилия их рода Полуэктовы корнями уходит в Грецию. Также в семейных альбомах сохранилась фотография моей прабабки Александры Алексеевны, сделанная в тысяча девятьсот шестом году. С нее на нас смотрит прекрасная двадцатилетняя девушка, в очень красивом платье, с восхитительной прической. Моя бабка говорит, что в те времена такая прическа могла стоить не меньше полутора тысяч рублей.

Так что же произошло в этом крепком семействе, что заставило целую семью с грудным ребёнком сняться с насиженного места, бросить дом, хозяйство и поехать неизвестно куда? Что стало с моим прадедом Павлом Сухачёвым, мужем Александры Алексеевны? Эти вопросы не давали мне покоя долгие годы. Ответы оказались простыми и страшными одновременно. По словам двоюродного деда Михаила, моего прадеда и своего отца дети потеряли рано. Как говорили в те времена, их родители были кулаками. Хотя на тот момент у кулака Павла Сухачёва было всего две коровы да лошадь. Тем не менее в двадцать девятом году их раскулачили, мужа и отца семейства арестовали, а семья была попросту вынуждена бежать. К тому времени около двухсот пятидесяти тысяч хозяйств в новой стране сообразили и успели самораскулачиться — продать или раздать родным имущество и уехать в город. Мой прадед, к сожалению, не сообразил. Его судили и сослали на Урал, в верховья реки Чусовой. Там он и сплавлял лес, пока в тысяча девятьсот тридцать пятом году не сбежал. Павел каким-то невероятным образом узнал, что его семья теперь в Ленинграде, и решил на свой страх и риск поехать на встречу с родными, но встреча эта не стала радостной.

Дед Михаил рассказывает, что однажды тихим летним вечером мать приказала всем детям выйти из квартиры погулять. Это было странно, так как она раньше никогда так не делала. Шестилетний Мишка видел, как в парадное вошел какой-то мужчина. Позже старшие дети говорили, что это был их отец. Детям до поздней ночи было запрещено входить в дом. Думаю, в этот вечер произошел разговор матери и отца. К тридцать пятому году старшие дети в семье Сухачёвых уже были пионерами и комсомольцами. Возможно, поэтому мать с отцом и договорились о том, что для блага семьи отец должен навсегда исчезнуть. И он исчез — вышел из парадного и очень быстро ушел в ночь, ни разу не обернувшись. Мать запретила детям бежать за отцом. Честно говоря, мне тяжело сейчас представить эту картину, хотя в девять лет я пережил что-то подобное. Тогда от меня тоже уехал отец, навсегда. Известно только одно — каким-то образом Павел устроился работать в пожарку недалеко от Московских ворот. После этого вечера не было ни материнских историй и объяснений, ни детских баек, ни рассказов вездесущих соседей. От отца в жизни восьми детей не осталось и следа. Потом Александра Алексеевна так и не вышла замуж. Главным подвигом ее жизни стало воспитание детей.

Детей в этой большой семье звали так: Николай, Василий, Михаил, Константин, Катерина, Елена (ее все называли Люсей), Варвара, Анна. Когда в двадцать девятом году семья Сухачёвых перебралась в Ленинград, старшему сыну Николаю было семнадцать лет, а младшему, Михаилу, — всего полгода. Моему же деду Василию только что исполнилось пятнадцать лет. Как мне удалось выяснить, сначала семья хотела перебраться в подмосковный город Подольск, но каким-то невероятным, удивительным образом госпожа Судьба привела их в Ленинград. Когда они ехали в поезде, с ними в одном вагоне возвращались в город какие-то партийные деятели. Они-то и побеспокоились об Александре Алексеевне и ее детях, договорившись через Московский райком партии Ленинграда, что Сухачёвы будут определены в девяносто девятую образцовую школу, ту самую, в которой семья и прожила до сорок второго года. Им выделили двенадцатиметровую комнату. Александра Алексеевна устроилась работать уборщицей и истопником в школу. Дети учились тут же. По словам деда Василия, директор школы была очень довольна, что Сухачёвы жили при школе: на детских плечах были все работы по хозяйству, мелкий ремонт классов, сборка мебели. Через пару лет директору школы удалось договориться с кем-то из городской управы, и Сухачёвы переехали в соседний со школой дом, на Воронежскую, 55, где они и встретили войну. Теперь у них была большая восемнадцатиметровка. На самом деле, конечно, это была обычная комната в коммунальной квартире, но теперь уже не все дети спали на полу — некоторые могли устроиться на кровати. Хотя укладывались они поперек, подставив под ноги скамейку. В свободное от работы по школе и уроков время мальчики и девочки занимались в кружках и играли в струнном оркестре Ленинградского клуба железнодорожников. Несмотря на жуткую нужду, ребята были разносторонне развиты: они пели, рисовали, посещали авиамодельный кружок.

Дед Василий ушел в армию еще до войны, в тысяча девятьсот тридцать девятом году, и уже зимой того года девятнадцатилетний юноша прошел первое боевое крещение: Красная армия несла огромные потери в Финляндии, мороз достигал сорока градусов. В этой стуже и закалялся характер моего деда. Через год после финской кампании началась Великая Отечественная война. Летом сорок первого связь с Василием была прервана. В семье, оставшейся в блокадном Ленинграде, о нем ничего не было слышно, и только зимой сорок первого — сорок второго кто-то из соседей принес радостную весть: «А Василий-то ваш жив, о нем в заметке написали. Говорят, сражался как герой в Раменском». И действительно, Василий Павлович Сухачёв был командиром пулеметного взвода противовоздушной обороны, который состоял из женщин-пулеметчиц. Он геройски защищал Москву, но, по словам его родного брата и моего двоюродного деда Михаила, никак не мог защититься от пулеметчиц — женщины вили из командира веревки, пользуясь его мягким характером. Василий даже писал рапорт о том, чтобы его перевели, но тот остался без ответа. Войну Василий окончил не под Берлином, до которого почти дошёл, — он был переброшен на Дальний Восток и домой вернулся только в конце сорок пятого года в звании старшины. Василий Павлович награжден многочисленными медалями.

Самые ужасные дни начались для семьи Сухачёвых даже не в самом начале войны, когда на фронте оказались четверо детей, а в Ленинграде остались Александра Алексеевна и еще четыре ребенка. Страшным днем для всех жителей Ленинграда и моей семьи в том числе стало 8 сентября 1941 года. В тот день немецкие, финские и испанские («Голубая дивизия») войска при участии добровольцев из Северной Африки и Европы окружили город. Это было начало тяжелейших испытаний для нашей страны и для моей семьи. Долгих восемьсот семьдесят два дня, по январь сорок четвертого года, длился этот кошмар. Тогда же, в сентябре сорок первого, все думали и говорили, что блокада продлится недолго — две-три недели, максимум месяц. Они ошиблись в предположениях на два с половиной года.

Недавно в Петербурге я разговаривал с моим другом об этих ужасных днях. Мы сидели в красивом ресторане, вкусно ели и пили, делились историями о наших семьях и том страшном времени. Придя домой, я долго не мог уснуть. Что-то не давало мне покоя. Я чувствовал, как будто кто-то хочет мне о чем-то сказать. Включив свет, я достал бумагу, ручку и стал писать. То, что получилось, позже удивило меня самого. Вот эти строки.

Я видел глаза петербуржцев,

Говорящих со мной о блокаде.

Глаза, наполненные горем,

Кричащие об этом аде.

В век мирный, пустой и бездушный

Храним мы кусок этой боли,

Делясь, как краюшкой хлеба,

Историей этого горя.

Мой сын, моя дочь, мои внуки!

Глядя в глаза петербуржцев,

Увидьте в них жажду жизни

И помните эти строки.

Та жажда спасла их от смерти.

В мороз согревала надеждой.

Заставила биться сердце

Под ветхой, в прорехах одеждой.

Всем тем, кто пережил муки,

И тем, кто умерли раньше,

Позвольте сказать спасибо

За шанс жить спокойно дальше.

Удивительным образом это стихотворение прозвучало на встрече блокадников 9 мая 2016 года в Петербурге. Оказывается, бабушка, прочитав стихи, попросила мою маму отправить их в Петербург. Там стихотворение оказалось в руках маминого учителя, бесподобной Галины Васильевны Комяковой, рассказ о которой был бы достоин отдельной главы. Она-то и передала стихи организаторам вечера. На встрече было больше пятисот человек. В основном как раз те самые жители Ленинграда, пережившие блокаду. Когда ведущий читал эти строки, в зале воцарилась гробовая тишина. Потом люди стали просить, чтобы ведущий прочитал стихотворение еще раз. Как рассказала Галина Васильевна, которая тоже присутствовала на этом вечере, некоторые старики плакали.

Как-то я приехал в Петербург и решил зайти туда, где жили мои родные в тяжелые годы блокады. Их дом находился на улице Воронежской, в нескольких минутах ходьбы от Обводного канала. Я увидел старую шестиэтажную постройку. В ней было всего одно парадное, хотя я бы назвал его скорее подъездом, ибо на парадное оно точно не походило. Квартиры «украшали» в основном облезлые, старые, выкрашенные в коричневую краску двери. На некоторых даже остались таблички: «Волковой — звонок такой-то», «Иванову — такой-то». Дед Василий рассказывал, что их семья жила в квартире номер один, а в этом доме всего один подъезд, и квартиры начинаются с седьмой. Когда я пытался выяснить у соседей, почему такая странная нумерация, никто не сказал мне ничего конкретного. Отмечали только, что была какая-то неразбериха и поэтому квартиры теперь начинаются с седьмой.

Подробно об истории моей семьи, об этом доме, о судьбах людей, его населявших, написал мой двоюродный дед Михаил Павлович Сухачёв в своей книге «Дети блокады», которая вышла в свет в издательстве «Детская литература» в 1989 году. Эта книга переиздавалась четырежды. Мне посчастливилось лично общаться с Михаилом Павловичем (дядей Мишей). Он единственный из большой семьи Сухачёвых, в тысяча девятьсот двадцать девятом году переехавшей в Ленинград, и сегодня жив. Да еще как жив! В свои почти девяносто он чуть ли не каждый год ездит в Европу кататься на лыжах. Его внук Кирилл как-то в шутку заметил: «Михаил Павлович в этом году вернулся из Андорры и удивительным образом ничего себе не сломал».

О дяде Мише я могу говорить долго и с удовольствием. Он профессиональный летчик, полковник в отставке. Еще будучи школьником, Михаил Павлович занимался в авиамодельном кружке и построил модель самолета, которая полетела дальше всех на соревнованиях ленинградских школьников. Пережив блокаду и войну, мальчишкой он в сорок пятом году поступил в Ленинградскую спецшколу военно-воздушных сил. Затем стал курсантом Борисоглебского авиационного училища имени В. П. Чкалова. После окончания училища М. П. Сухачёв в звании лейтенанта был отправлен в Винницу, где с тысяча девятьсот пятьдесят первого года служил в сорок третьей воздушной армии дальней авиации. В тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году командование армии отправило теперь уже капитана Сухачёва в Военно-воздушную академию имени Ю. А. Гагарина. Окончив академию в шестьдесят первом году, дядя Миша остался в ней преподавать. Вскоре он защитил кандидатскую диссертацию. Многие годы Михаил Павлович готовил кадры для высшего командного состава авиации нашей страны. Потом работал в Генеральном штабе Вооруженных сил СССР. Несколько лет Михаил Павлович провел в Египте, обучая курсантов Египетской военной академии лётному делу. Там он познакомился с летчиком по имени Хосни. Мой дед обучал Хосни летать на сверхзвуковых советских истребителях. Как он рассказывал, Хосни был приятным, открытым человеком, знающим свое дело. Впоследствии Хосни Мубарак стал главным маршалом авиации Египта, командовал авиабригадой в Каире, а с тысяча девятьсот восемьдесят первого по две тысячи одиннадцатый год был президентом Египта. Вот такие интересные повороты в жизни приготовила для маленького блокадника Миши Сухачёва судьба.

Конец ознакомительного фрагмента.