Ромео и Джамиля

Алексей Закревский, 2020

Как вы уже догадались, «Ромео и Джамиля» – это адаптация знаменитого сюжета шекспировской трагедии. Только на этот раз события разворачиваются весной 1992 года на окраине бывшего Советского Союза. Главные герои – солдат, призванный из Украины, и местная девушка-азербайджанка. Случайная встреча становится началом их любви. Вот только окружение обоих к этому относится без понимания. Одни высмеивают влюблённых; другие, переживая за их безопасность, советуют прекратить отношения; третьи настроены враждебно. Вопреки непониманию и осуждению главные герои пытаются сберечь свои чувства. Они бросают вызов общепринятым нормам и традициям.

Глава 1

Дозор быстрым шагом возвращался на заставу. Чтобы сократить путь, старший наряда повёл своих подчинённых не по основному рубежу у берега Аракса, а по рубежу прикрытия, то есть напрямик по грунтовой дороге, идущей вдоль железнодорожной колеи.

Вокруг было тихо, если не замечать отдалённого гула реки и птичьего щебета в зарослях кустарника. Ничего вокруг не говорило о том, что пару лет назад здесь царил хаос.

Раньше два пограничных рубежа были действительно рубежами с целой системой заградительных сооружений. Они не давали возможности приблизиться к реке, по руслу которой и проходила государственная граница. Всё изменилось в январе 1990 года, когда тысячи местных жителей-азербайджанцев вышли к заградительной системе и потребовали её открытия.

После отказа пограничников пустить митингующих на охраняемую территорию начался разгром. Толпы негодующих мужчин крушили забор из колючей проволоки, сгребали проволочную сеть-путанку. Чтобы было сподручнее, использовали бульдозеры и экскаваторы.

Советская власть на излёте своего существования не заметила, как выпустила джина национализма. В каждом национальном регионе страны этот джин проявлялся по-своему. В Нахичевани на протяжении всей советско-иранской границы он предстал в виде пылающих огромными факелами сторожевых вышек, поджигаемых участниками погромов.

Пограничникам оставалось только наблюдать за всем этим. Командование, перепуганное всплеском ненависти местного населения к военным, отдало категорический приказ: столкновений с митингующими избегать, на провокации не отвечать и охранять только себя.

К тому времени, когда три участника утреннего дозора спешили на заставу, страсти на границе улеглись. Бывшие погромщики вернулись к своим обычным занятиям и превратились в мирных граждан, а пограничники снова приступили к выполнению своих служебных обязанностей. Только граница теперь представляла собою жалкое зрелище. От заградительной системы остались лишь неряшливые кучи из мешанины столбов, перепутанной проволоки, камней и земли.

В то время на каждой советской погранзаставе, на самом почётном месте красовалась церемониальная стела со словами: «Границы СССР священны и неприкосновенны!» После январских событий 1990 года эти высокопарные слова звучали не иначе как насмешка. Теперь местные жители беспрепятственно проходили к самой реке, а пограничники вынуждены были сквозь пальцы смотреть на бултыхающихся в воде мальчишек или выпасаемые на береговой отмели отары овец. Военным оставалось только делать видимость охраны границы, да пресекать уж слишком откровенные случаи контрабанды.

***

Пройдя раним утром по берегу реки до самого стыка с флангом соседней заставы, солдаты чуть ли не бегом возвращались обратно. Причиной спешки был воскресный день, а по воскресениям на заставе показывали кино.

Солдатский быт, особенно на отдалённых заставах, никогда не отличался большим разнообразием в плане развлечения. Просмотр кинофильмов оставался, чуть ли не единственным способом отрешиться от опостылевшей действительности.

Хотя этот способ времяпрепровождения всё ещё в просторечии назывался «смотреть кино», к прежнему кинематографу он уже имел весьма отдалённое отношение. Эпоха натянутой на стене белой простыни, стрекочущего кинопроектора и жестяных коробок с бобинами киноплёнки канула в Лету. На смену всему этому пришёл видеомагнитофон.

В конце восьмидесятых годов видеосалоны заполонили всю страну, растлевая, застоявшуюся в стойлах советской морали, молодёжь. Победное шествие «видика» не останавливала даже запредельная цена, которая в некоторых случаях достигала стоимости отечественного автомобиля.

Вскоре после описываемых выше январских беспорядков в приграничное нахичеванское село, наконец, добрался прогресс. Один из предприимчивых местных граждан по имени Самед Гусейнов продал, доставшийся ему в наследство от дедушки, «Москвич 412» и приобрёл в столице новенький Panasonic. По возвращению на родину молодой человек развил бурную деятельность, организовав в местном кафе видеосалон. Дело оказалось прибыльным, и вскоре Самед разъезжал уже на «Москвиче 2141», уважительно называемом в народе «зубилом». Надо отдать должное — он не почивал на лаврах, а искал новые способы обогащения. В результате у предпринимателя с пограничниками возникла договорённость о том, что каждое воскресение он будет привозить на заставу видеомагнитофон и с десяти утра до шести вечера демонстрировать фильмы. За это с каждого военнослужащего вне зависимости от звания взымалась плата в размере пяти рублей.

Солдаты не зря спешили на заставу — надо было занять лучшие места. Как правило, первой ставилась какая-нибудь новинка. Для её просмотра собирались все, включая офицеров. В ленинской комнате отодвигали к стенам столы и, расставив табуреты в несколько рядов, рассаживались, исходя из заставской иерархии. В первом ряду прямо перед телевизором садились офицеры. По бокам от них и на двух последующих рядах размещались «дембеля» и «дедушки». Остальные довольствовались менее удобными местами. Самым обездоленным и угнетённым, коими являлись так называемые «индусы» (аналог армейских «духов»), оставалось только одно: зарабатывать косоглазие и кривошею, примостившись где-нибудь на подоконнике или на столе. Опоздавшие обычно разделяли с ними эту участь.

Чтобы успеть к началу показа участникам утреннего дозора требовалось вовремя вернуться на заставу, доложить о прибытии, сдать оружие и обязательно перекусить, чтобы потом, во время просмотра, не оглашать помещение урчанием пустого брюха.

Периодически среди зрителей происходили передвижения. Так, посмотрев один-два первых фильма, офицеры вставали и покидали «зрительный зал», гонимые своими служебными обязанностями. Представители самых привилегированных слоёв солдатского общества тотчас же занимали их места.

После ухода начальства Самед, как правило, хитро подмигивал и доставал из недр своей огромной спортивной сумки кассету, содержимое которой носило явно порнографический характер. Это встречало нездоровое оживление в солдатской среде, особенно среди дембелей.

Просмотр «порнухи», сопровождаемый солдатским ржанием и сальными шутками, длился недолго. Вскоре зрелище надоедало, и бойцы требовали перейти на показ в ускоренном темпе. Вид прыгающих и вертящихся фигур и потешно кривляющихся физиономий на экране какое-то время веселил солдат, но опять-таки недолго. В конце концов, порнографическую кассету с позором изымали из видеомагнитофона, и она исчезала в чреве всё той же огромной сумки Самеда. На смену ей ставился какой-нибудь боевик, то есть более достойное настоящих мужчин кинопроизведение.

Во время демонстрации, изредка прерываемой перекурами, отдельные солдаты вынужденно покидали ряды зрителей, так как уходили в наряд или заступали на дежурство, но основная масса ухитрялась за воскресение посмотреть до пяти видеофильмов. В числе таких везунчиков были и участники утреннего дозора. Главное, чтобы они успели возвратиться на заставу к приезду Самеда и застолбить удобное для просмотра место.

***

Когда пограничники шли по рубежу прикрытия, их мысли наверняка были уже там, в ленинской комнате, перед экраном телевизора. Несмотря на это солдаты всё же заметили небольшую отару овец, пасущуюся в узкой балке, спускавшейся к реке. Впадина эта была хитрым местом. Начинаясь от туннеля, пронизывающего железнодорожную насыпь, она перерезала всё расстояние до реки и могла незаметно вывести к воде. Этой лощиной уже не раз пользовались те, кто промышлял мелкой контрабандой.

Было очень заманчиво проскочить мимо, якобы, ничего не заметив. Уж очень хотелось успеть к распределению мест перед телевизором. Всё же старший наряда младший сержант Сергей Кирильчук решил задержаться у подозрительной балки.

По радиостанции он вызвал заставу и сообщил о своём местонахождении. Затем сделал знак сослуживцам, и они разошлись, начав действовать по давно отработанной схеме. Кирильчук отправился вдоль впадины по более высокому склону слева, а его друг рядовой Павел Цвигун с собакой пошёл по более низкому и пологому правому краю, отсекая, таким образом, путь к бегству. Третий участник дозора, рядовой Роман Шамшур, держа автомат на изготовку, двинулся по низу лощины. То, что внизу на полпути к реке паслись овцы, ещё ничего не значило. Контрабандисты часто действовали под видом пастухов. Несколько человек пригоняли отару к воде, якобы для водопоя, и пока один действительно следил за животными, его сотоварищи переправлялись с ценным грузом на другой берег или, наоборот, принимали контрабанду с сопредельной территории.

Осторожно ступая по каменистой почве, Шамшур приблизился к зарослям, за которыми, судя по звуку, находилась отара. Сквозь ветки кустарника, он увидел около двух десятков грязных тощих овец. Животные тоже его заметили и тотчас же шарахнулись в сторону. Пастухов не было видно, но чуть ниже, из-за каменистого уступа, поднималась тонкая едва заметная струйка дыма.

Аккуратно обойдя отару, солдат подошёл ближе и услышал тонкие, как ему показалось, детские голоса. «Пацаны, — подумал он, — Зря только спускался!»

Недолго думая, Шамшур выступил из-за укрытия, чтобы шугануть пастушат. У маленького костерка сидели не мальчишки, а три молодых женщины. Одетые в безразмерные вязаные кофты и длинные цветастые юбки, они обломками веток рылись в почти уже потухших углях. Рядом лежала хозяйственная сумка со следами многочисленных штопок.

При неожиданном появлении военного одна из женщин взвизгнула, и вся троица сорвалась и, подобрав юбки, бросилась вниз к реке.

— Вот дурёхи! — со смехом произнёс боец, после чего прокричал им вдогонку. — Стойте! Я ничего плохого вам не сделаю!

Одна из убегающих приостановилась, обернувшись. Две другие продолжали спускаться по склону, даже не оглядываясь.

— Ну, и чего вы испугалась!? — обратился Шамшур к той, что остановилась. — Не бойтесь, я вас не трону! Идите сюда!

Пограничник всем своим видом попытался вызвать у беглянки доверие. Он скорчил благодушную физиономию и приветливо махнул рукой — пастушка с места не двигалась. Тогда солдат развернулся и подошёл к костру. Положив автомат на колени, он присел на корточки и протянул к остывающим углям руки. Среди золы и обугленных головешек лежали несколько запечённых грецких орехов.

Азербайджанка тем временем, в нерешительности потоптавшись внизу, стала медленно, как бы нехотя, подниматься обратно. Взобравшись, она села с противоположной стороны костра.

— И чего бежала? Я что, такой страшный? — задумчиво спросил Шамшур, глядя не отрываясь на еле тлеющие угольки в кострище.

— Так ведь ты же подкрался! Кто знает, что у тебя на уме! — внезапно на чистом русском языке заявила пастушка.

Шамшур с удивлением взглянул на азербайджанку. Такого ответа он не ожидал. Как и его сослуживцы, он привык, что, живущие в окрестных сёлах, женщины или, вообще, не могли по-русски двух слов связать, или говорили с ужасным акцентом. Пограничники общались только с местными мужчинами, а на их жён и дочерей смотрели скорее, как на диковинных зверьков, очень на людей похожих, но таковыми не являющихся. Происходило это из-за того, что район был, отдалённый, окраинный, с исключительно азербайджанским населением, и здесь во многом по-прежнему жили по патриархальным законам прошлого. Местные женщины растили детей, занимались домашним хозяйством, копались на огородах и не более того. Общение с военнослужащими выходило за те чёткие поведенческие рамки, которые им позволяла традиция.

Перед костром сидел не «зверёк», плохо говоривший по-русски, а очень даже симпатичная девица, причём она была явно не из робкого десятка. Шамшур неожиданно для себя смутился.

— Извини! — сказал он. — Я не хотел вас напугать. Я думал — вы контрабандисты.

Незнакомка хмыкнула.

— А я главарь шайки контрабандистов! — с иронией произнесла она. Оба засмеялись.

Шамшур догадался, что девушка не из села. Уж больно она была бойкой и разговорчивой.

— Ты неместная, — спросил он. — Ты из города?

— Из Нахичевани, — последовал ответ.

Шамшур снял кепку и поскрёб короткий ёжик волос. Он с интересом разглядывал азербайджанку. На вид ей было не больше семнадцати. Невысокая худенькая девушка сидела, прижав коленки к груди. В отличие от убежавших вниз, она не покрыла голову платком, а просто накинула его на плечи. Казалось, что её густую копну волнистых спутанных чёрных волос ни под какой платок не упрятать. Лицо пастушки было бледным — без намёка на загар. Точёный подбородок, нежно-розовые, как у ребёнка, губы, аккуратный нос с едва заметной горбинкой казались безупречными. Густые, изящно изогнутые брови контрастировали с чистым открытым лбом. Но больше всего Шамшура поразили её тёмно-карие, почти чёрные, глаза. В уголках этих глаз таился какой-то загадочный влажный блеск.

Солдат поймал себя на том, что бесстыдно пялится на девчонку не в силах отвести взгляд. Она его состояние заметила и хихикнула. От прежнего её испуга не осталось и следа. Незнакомка тоже с интересом его разглядывала, но делала это исподтишка, часто опуская взгляд. Руками она теребила концы своего яркого в алых розах платка.

В этот момент снизу раздался голос одной из её подруг, и она, привстав, что-то крикнула той в ответ по-азербайджански. Убежавшие вниз пастушки стали с недовольным видом подниматься назад. Взобравшись, они сели несколько поодаль и стали о чём-то спрашивать девушку у костра.

Одна показалась солдату старше и симпатичнее другой, выглядевшей уж совсем дурнушкой. Шамшур догадался, что она главная в этой троице. Старшая стала отчитывать сидящую у костра девушку, но та, скривив личико, отмахнулась.

— Что она говорит?

— Она сказала, что я должна держаться от тебя подальше. Говорит, что ты можешь быть опасным.

Шамшур ухмыльнулся. «Какие же эти бабы запуганные!» — подумалось ему, а тем временем сидящая напротив девушка с помощью деревянной палочки стала выбирать из костра запечённые орехи. Шамшур стал ей помогать, вооружившись обломком ветки.

— Тебя как зовут? — осмелел он.

— Джамиля, — просто, без какого-либо кокетства, отозвалась пастушка.

— А это твои подруги?

Девушка сказала что-то по-азербайджански, а после пояснила по-русски:

— Жена моего брата и её племянница.

— Как их зовут?

— Лейла и Азиза.

Шамшур немного помолчал, а потом осторожно поинтересовался:

— Тебе сколько лет?

— Пятнадцать, — простодушно ответила Джамиля. Внешне она выглядела старше.

В этот момент сверху посыпалась земля, и по склону съехал младший сержант Кирильчук.

— Ну, что, Рома, познакомился?

Обе пастушки взвизгнули и снова бросились наутёк, но убегать далеко, как в первый раз, уже не стали. Джамиля тоже было дёрнулась, но поймав взгляд Шамшура, почему-то осталась. Только подобралась вся.

— Вот дуры! А эта коза чего сидит? — спросил младший сержант.

За спиной Шамшура отозвался Цвигун:

— Серёга проверь, что у них в сумке. Вдруг там контрабанда!

Они оба заржали, и Кирильчук, нагнувшись, самоуверенно потянулся к сумке. Всё это время Шамшур наблюдал за девушкой. В её лице что-то изменилось. Она молча следила за Кирильчуком. Стоило, только, тому дотронутся до сумки, как она, вдруг, с силой ткнула его обугленной палкой в руку. От неожиданности младший сержант по заячьи заверещал и отскочил. Собака Цвигуна залаяла, натянув поводок.

— Не, вы видели!? Она меня пырнула! — заорал Кирильчук. Глядя на его возмущённую рожу, Шамшур не смог сдержать улыбки.

— Правильно сделала, — неожиданно вступился он за девушку. — Чего ты к чужому лапы протягиваешь?

— Ну, ни фига себе! — возмутился Кирильчук предательством сослуживца. — Я имею право проверить, что в сумке!

— Да ладно тебе! — Шамшур встал и закинул автомат за спину. — Что ты там собрался найти?

Он сделал шаг вперёд и как бы невзначай встал между младшим сержантом и пастушкой.

— Кстати, фильтруй базар. Она городская. Русский понимает как свой родной.

— Да ну! А я думал, что здесь только чушки местные бродят, — Кирильчук бесцеремонно отпихнул Шамшура и, расплывшись в глумливой улыбке, кривляясь, двинулся к девушке. — Здравствуй, лапочка! Ну, чего ты такая злая? Давай с тобой поближе познакомимся! Как тебя зовут?

Девушка с брезгливостью наблюдала за ним.

— Джамиля, — ответил за неё Шамшур и взял Кирильчука за рукав.

— О-о, какое красивое имя! — продолжал паясничать Кирильчук. — Джамиля! А меня зовут Серёжа. Вот этот доблестный воин — Паша.

Доблестный воин Цвигун ощерился в улыбке, показав порченные зубы.

— А вот этого мечтательного юношу зовут Ромео.

Услышав имя Ромео, Шамшур невольно поморщился. Он потянул сослуживца за рукав. Пора было заканчивать эту комедию. Кирильчук вёл себя откровенно по-хамски.

— Так, всё! Пошли на заставу! Там, наверное, уже Самед со своим кинотеатром приехал, — пришла на ум Шамшура удачная мысль.

— Точно, Серый, пошли, а то все места займут! — поддержал его Цвигун и дёрнул собаку за поводок.

Старший наряда остановился. Перспектива сидеть на подоконнике ему не улыбалась. Он зло сплюнул под ноги девушки:

— Ну, ладно, цыпочка, не скучай. Может ещё увидимся.

Рывком руки Кирильчук освободился от захвата, повернулся и пошёл наверх. Его подчинённые молча двинулись следом.

Когда они выбрались на дорогу, Шамшур понял, что где-то внизу обронил форменную кепку. Он тихо выругался и, пообещав сослуживцам, что скоро их догонит, стал снова спускаться. На полпути он увидел Джамилю. Она карабкалась вверх, держа в руках его головной убор.

— Ты так спешил, что потерял вот это, — засмеялась девушка, протягивая кепку.

— Пришлось увести их, — сказал в оправдание солдат. Он надел кепку и улыбнулся:

— Спасибо.

Она отмахнулась, что, по-видимому, означало «не стоит благодарности», и осторожно стала спускаться.

— Джамиля! — позвал её Шамшур.

Девушка повернулась и посмотрела на него снизу вверх.

— Ты… Ты в каком классе учишься? — парень всё не решался спросить о самом главном, что его интересовало.

— Девятый заканчиваю.

— А… — солдат аж вспотел, проклиная себя за нерешительность.

Джамиля сделала ещё несколько шагов вниз.

— Ты когда-нибудь придёшь сюда? — наконец решился он и тотчас же возненавидел себя за этот вопрос.

— Не знаю. Если Лейла будет тут пасти овец, то я тоже приду.

— Приди, пожалуйста. Я хочу тебя ещё раз увидеть, — с трудом выдавил из себя юноша. Он почувствовал, как жаркая волна стыда хлынула ему в лицо. Не желая, чтобы девушка заметила его покрасневшую физиономию, Шамшур резко развернулся и зашагал наверх, ни разу не оглянувшись.

Джамиля стояла и смотрела ему вслед.