НАСПАС. Настоящий пассажирский. Дорожные байки

Алексей Зимнегорский, 2016

Поезд «Наспас». НАСтоящий ПАСсажирский. В нем места на любой вкус и кошелек – от сидячих до люксов с душем. Рекламщики придумали слоган: "Наспас" – нас спас!", а острословы приговаривали: "Нас пас, пасет и будет пасти!". Нигде человек не может так свободно говорить о себе, сочетая правду и вымысел. В конце пути собеседники разойдутся, чтобы никогда больше не встретиться – отчего бы и не выговориться. Даже на исповеди непозволительна такая свобода: нужно говорить правду и только о себе. Так что путешествие в поезде – коллективный российский психоанализ.Содержит нецензурную брань.

1. На поздних поездах

Дорожные споры — последнее дело,

Когда уже нечего пить…

Но поезд идет, за окошком стемнело,

И тянет поговорить.

Андрей Макаревич

Поезд

«Наспас» отходил от перрона Центрального вокзала в Верхнем Старгороде поздним вечером. Кстати, прошу не путать с родным городом Кисы Воробьянинова — тот просто Старгород, а этот — Верхний. Так вот, это был фирменный поезд, которым гордилась вся Верхнегородчина.

«Настоящий пассажирский» — расшифровывалось его название. В нем можно было найти места на любой вкус и кошелек: от сидячих кресел общих вагонов до одноместных люксов с индивидуальным душем. Не случайно железнодорожные рекламщики даже нехитрый слоган придумали: «Наспас» — нас спас!». Хотя местные острословы любили приговаривать: «Нас пас, пасет и будет пасти!»

Пассажиры — их было чуть более пятисот, едва забравшись в вагоны, начинали жить поездной жизнью: одни доставали тапочки и треники, другие — планшеты и нетбуки. Ехать предстояло почти одиннадцать часов — надо же с толком скоротать время.

Вот и я начал осваивать свое купе. Ничего особенного, четыре места, диванчики с голубой обивкой, столик, зеркало в двери. Тут вскоре и попутчики подтянулись — молодая семейная пара с девочкой лет восьми. Поскольку они были заняты собой, к общению никто из нас особо не стремился. Просто сидели и ждали, пока проводница билеты проверит. Кстати, чего там проверять с электронной регистрацией? Казалось бы, это уже анахронизм — собирать бумажные листочки, которые не у всех на руках имеются. Однако проводники с упорством, достойным лучшего применения, продолжают это делать. Видимо, это способ такой обозначить свое присутствие, а заодно и пассажиров изучить.

Так или иначе, начало пути для меня всегда немного тягостный процесс. Вроде бы уже не дома, но еще не погрузился в дорогу с головой. Этакое безвременье и безместье. В таких случаях лучшее средство от меланхолии — размышление. А о чем еще размышлять в поезде, как не о железной дороге?

На мой взгляд, у народа нашей страны уже сформировалась генетическая предрасположенность к поездам. Страна огромная, и сама растянулась с запада на восток, как поезд. А федеральные округа соединены в цепочку наподобие вагонов. На чем еще передвигаться? С тех пор, как в 1837 году построили первую российскую железную дорогу из Петербурга в Царское село, кстати, шестую в мире, популярность этого вида транспорта только продолжала нарастать.

Это видно хотя бы по русской литературе — вся она пронизана железнодорожным духом. Да, Александр Сергеевич, «наше все», по печальному стечению обстоятельств умер в том же 1837 году, за девять месяцев до открытия дороги, и не успел нам поведать свое мнение о ней. Зато его последователи и продолжатели с лихвой восполнили этот пробел. Из дореволюционных поэтов только ленивый обошел данную тему, а многие сочинили стихотворения с характерными названиями, например, «Железная дорога» Николая Некрасова или «На железной дороге» Александра Блока. То же и с прозаиками: у Льва Толстого в «Анне Карениной» поезд стал едва ли не самым общеизвестным персонажем романа.

В советские годы железнодорожная тема в литературе активно развивалась от соцреалистической пьесы «Бронепоезд 14-69» Всеволода Иванова до сюрреалистической поэмы в прозе «Москва — Петушки» Венедикта Ерофеева. Не отставали и поэты: чего стоит хотя бы сборник «На ранних поездах» Бориса Пастернака. Достойным продолжением литературы советской стала постсоветская. Взять хотя бы «Желтую стрелу» Виктора Пелевина, в которой герои воспринимают весь свой мир, как поезд, или поезд как мир — уж и не помню точно…

Через полчаса таких размышлений я слился с ранним поездом, примирился с железной дорогой, стал частью этой Желтой стрелы, идущей в Петушки, и осознал отчетливое желание прогуляться в вагон-бистро. Как-то в суматохе перед отъездом не получилось кофейку выпить, а проводница предложила только растворимый.

Поезд приходил в столицу на следующее утро, потому многие пассажиры традиционно позволяли себе расслабиться в пути именно в бистро: заказывали не только кофе, но и пиво, сухое вино, даже виски. Что делать — курить в поезде нельзя по новому закону, остается только алкоголь, а его в других вагонах употреблять тоже не рекомендуется. Однако, когда я вошел, столиков свободных было достаточно, ну я и выбрал тот, что с краю.

Не успел я сделать заказ, как бистро стало молниеносно заполняться. И когда все столики оказались кем-то заняты, к моему начали подходить попутчики. Те, кто пришел по одному, конечно же, выбирали пространство с минимумом едоков. Столики в бистро были на четверых. По странному стечению обстоятельств, все попутчики, как подсевшие за мой столик, так и за соседние, оказались мужчинами среднего возраста: с виду менеджеры среднего звена, уже не офисный планктон, но еще не акулы бизнеса.

А тут уж, как водится, и потекли неспешные беседы. Нигде больше человек не может так свободно говорить о себе и о жизни, причудливо сочетая правду и вымысел, как в поезде. В конце пути собеседники разойдутся, чтобы никогда больше не встретиться. Никто никому ничего не должен, отчего бы не выговориться. Даже православный на исповеди не может позволить такой свободы, ведь там надо говорить только правду и только о себе. Так что поездка в поезде — это такой коллективный российский психоанализ.

Сначала мы, конечно, познакомились, представились, попутно делая заказы. Меня, кстати, Дмитрием зовут. Если точнее, Дмитрием Тимофеевичем. По крайней мере, и коллеги, и студенты так обращаются.

Все начали чинно с кофе. Ну и, само собой, разговор завертелся вокруг сортов и способов варки.

— Жаль, здесь нет «копи лювак», — задумчиво произнес я, рассматривая меню.

— А что это? — заинтересовались попутчики.

— Это элитный сорт из зерен, пропущенных через желудок мусангов, таких зверьков пушных, которые в Индонезии живут и на Филиппинах. Самый дорогой, кстати, кофе в мире. У нас в России сто грамм обжаренного лювака стоит порядка двух штук в рублях.

— Ах, да, слышал про кофе из обезьяньего навоза, — отозвался Михаил, здоровый крупный парень из разряда доминантных самцов, одетый в джинсы и красную футболку с чудовищным принтом, — только не пробовал и названия не знал. И при этом он самый дорогой? Да, не все то золото, что блестит…

— Что уж говорить об элитных сортах, в этом бистро даже кофе без кофеина не предусмотрен. А это не есть хорошо, — заметил третий попутчик, представившийся Владимиром, крепкий мужчина лет сорока пяти с бритой лысеющей головой и в черной рубашке с расстегнутым воротом, открывавшим массивный золотой крест.

— Да ладно, зачем же употреблять суррогаты? Надо брать от жизни лучшее — коротко хохотнул Михаил

От темы кофе перешли к теме чая. А где чай там и тема чаевых — кому и сколько уместно давать, плавно перешли к гостиницам, где без чаевых редко обходится. Вскоре выяснилось, что москвичей среди нас нет, все едут в столицу в командировку. При этом, все жутко бывалые, проводящие в дороге и в отелях по полжизни. И начали делиться различными впечатлениями и историями о гостиничных соседях.