Золушка в кедах

Алексей Калинин, 2020

А я чего? Я ничего! Другие вон чего, и им ничего, а меня сразу прокляли… Шла себе в колледж и нарвалась на проклятие… Вроде бы ничего необычного, такое сплошь и рядом. Однако теперь меня будут всю жизнь преследовать неудачи, а разговаривать смогу лишь на жаргоне. Эту напасть развеет только поцелуй любви. Но что делать, если тот, кто должен поцеловать, сам проклят и никогда не сможет полюбить? Придется отправиться в неведомые дали, чтобы исправить ошибки прошлого.

Глава 5

« — Где ты вчера ночью была?

— По району гуляла.

— Он же неблагополучный!

— Ещё какой благополучный!

Смотри — два айфона и цепура.»

Народное творчество

— Почему ты не отвечала на звонки? — нахмурился сидящий в кресле отец, когда я показалась на пороге квартиры.

Я озадаченно полезла в сумочку и ахнула — на табло было около восьмидесяти пропущенных вызовов. Причем не только от отца и подруг, но также и от заведующей отделением.

Похоже, что в полицейском отделении телефон поставили на беззвучный режим. Ух, гады какие, надо было пнуть дежурного, пока он красовался статуей посреди помещения.

Или это сказывается проклятье? Скорее всего это именно второй вариант.

— Па-а-а, я телефон нечаянно поставила на беззвучный. Прости, пожалуйста, если сильно волновался. Со мной всё в порядке, я у Тани была, — я попыталась сделать глаза кота в сапогах из мультфильма «Шрек».

— Я звонил Тане, она сказала, что не видела тебя со вчерашнего дня. И на экзамен ты не пришла. Позволь поинтересоваться — где ты была весь день?

Ой, как стыдно… Я вспомнила, когда в последний раз ощущала себя такой виноватой. В шесть лет я нечаянно разбила вазу и сказала, что это сделала кошка Муся. Отец тогда посмотрел на меня тем же укоризненным взглядом, которым смотрит сейчас. И точно также у эркера стояло синее кресло, и точно также лежал на полу турецкий красно-желтый ковер, а возле тумбочки телевизора вылизывалась кошка Муся.

Сестры с мачехой умчались на фитнес, поэтому дозу подколок и оскорблений я получу только вечером, а вот отцу отвечать нужно прямо сейчас. Хорошо ещё, что возле подъезда остался сидеть Игорек, и можно нормально всё объяснить…

Нормально?

Объяснить нормально, что меня прокляли и теперь я должна буду получить от Анатолия Костюмова поцелуй любви, чтобы проклятия потеряли силу? И где я буду вместо Кипра? В сумасшедшем доме, рядом с веселыми обитателями? Нет, это не очень хорошая мысль. Пожалуй, случай с волшебниками стоит опустить.

— Пап, я честно пошла на экзамен. Почти дошла, когда стала свидетельницей преступления. Молодой человек обокрал майора ГИБДД, а меня взяли для дачи показаний. Ты же знаешь, как долго в полиции мусолят. Папочка, я не хотела тебя волновать. Честно-честно.

Так себе оправдание, но в этот момент оно казалось мне единственно верным. Вроде бы и не соврала, а вроде и не всю правду сказала.

Папа покачал головой. Его седая грива начала особенно отчетливо белеть с того момента, как он вышел из ЗАГСа под ручку с Ларисой Михайловной. Похоже, что его новая жена из породы энергетических вампиров, которые высасывают жертву досуха и бросают сморщенную оболочку. Я и в самом деле помнила своего отца живым и веселым здоровяком в расцвете лет, а не таким постаревшим и обрюзгшим.

— Олеся, могла бы и позвонить… Значит, говоришь, майора ГИБДД обокрали? — как и каждый автовладелец, папа недолюбливал людей с жезлами и свистками. — А много украли?

— Сорок пять тысяч, — я ляпнула первое, что пришло в голову.

— Хм, немаленькая сумма. Но майор вряд ли огорчился. Он себе «волшебной палочкой» ещё наштампует. А как с экзаменом? Что будешь делать?

А что можно сделать в техникуме, где ребятам ставят зачет только за то, что они пришли на экзамен?

— Пап, завтра позвоню заведующей отделением и объясню ситуацию. Думаю, что она пойдет мне на встречу.

— Хорошо, милая. Ужинать будешь? Я могу картошки пожарить.

— Сиди, пап, я сейчас сама всё сделаю, — я улыбнулась и передала в руки отца пульт от телевизора.

Если бы можно было рассказать отцу, что он напрасно женился на мачехе, которая вовсе не умела готовить… Да что там готовить — она и убираться-то всегда заставляла меня. Если бы можно было выгнать вредную троицу из дома, то мы зажили бы с отцом весело и счастливо.

Но Сергей Васильевич почему-то придерживался того мнения, что дочери нужна мать, и терпел редкие заскоки своей благоверной. При нем Лариса Михайловна не так третировала падчерицу и нечасто показывала свою гнилую сущность.

Так думала я, пока чистила картошку, резала овощи для салата и заваривала чай. Скоро должны вернуться «фитнес-няшки» и нужно успеть к их приходу, чтобы не нарваться на лишние полчаса бурчания.

Я иногда поглядывала в окно, где возле подъезда сидел Игорь и ковырялся в телефоне. Он ждал сообщения для отправки домой.

По дороге от дома Грюзельдины машины такси ломались три раза. Причем автомобили с шашечками каждый раз вставали по одинаковой причине — они просто глохли. Водители выходили, копались под капотом, но в итоге разводили руками и отдавали часть денег за проезд. Третья машина встала всего в полукилометре от дома, поэтому я решила пройтись пешком. Хмурый Игорь составлял компанию.

Старушки же решили отметить примирение, и я видела, как Грюзельдина украдкой достала бутылочку с темно-вишневой жидкостью. В тот момент я ещё успела подумать, что не только несчастия приношу, но и доставила этим двум родственным душам радость примирения.

Ну да, если не ситуация с проклятиями, то неизвестно — сколько ещё времени старушки обижались бы друг на друга. Так порой даже родственным душам тяжело сделать шаг навстречу, а что говорить о двоюродных сестрах.

Игорь не бурчал. Он вообще старался помалкивать, никак не привыкнув к приобретенному свойству речи. На мои вопросы лишь неопределенно мычал, либо качал головой. Зато на него заглядывались идущие навстречу молодые девушки и даже несколько взрослых мамочек стрельнули глазками в золотоволосого парня с голубыми глазами. У меня почему-то сам собой приподнялся подбородок, когда заметила завистливые взгляды.

Ну и что, что мы первый день знакомы? Зато пройтись рядом с видным парнем всегда льстит девушке. Пусть я даже и не показывала вида. А теперь Игорь сидит внизу и ждет сообщения «на отбой». Закатное солнце мягко касается золотистых вихров, которым бы не помешало лечь под расческу. Я даже хотела предложить причесать его, но сдержалась.

Летние сумерки мягко скользили по веткам деревьев и вскоре мимо сидящего Игоря прошли три расфуфыренные пампушки. Жирными женщин назвать было нельзя, но вот полненькими — вполне. Фитнес мало помогал любительницам плюшек и печенюшек. Вот и сейчас, не успеют войти, как сразу липнут к холодильнику — «чтобы мышцы получили топливо для роста».

— Олеська, а что мы сегодня делали… Тебе даже и не снилось, ведь у тебя всего лишь примитивные сны о косичках и подбритых висках. А мы выиграли два билета на вечеринку в «Icon»!!! И завтра уйдем в отрыв. Уи-и-и!!! — выпалила Людмила и запрыгала от счастья.

Её темные волосы с розовыми перьями подпрыгивали в такт. Выпуклые глаза плотвы прожигали меня насквозь, старались выдавить слезу. Полненькая и широколицая, Люда никогда не пользовалась успехом у сверстников, но вместо того, чтобы приложить усилия в спортзале, она нашла ту, которая виновата в её несчастиях. Увы, в этом случае мне не повезло ещё до проклятия.

Светочка схватила со стола кружок колбасы и присоединилась к прыжкам. Я начала опасаться, что если названные сестры ещё немного попрыгают, то мы все вместе окажемся у соседей внизу на кухне. По всей видимости, Людмила и Светлана устали на тренировке, так как их радостных изъявлений хватило всего на пять подскоков.

— А ты будешь дома сидеть, а нас через «Рутуб» посмотришь. Всё-таки розыгрыши через соцсети иногда помогают, — высунула язык Светочка.

На кончике розового языка поблескивал кусочек колбаски. Я успела пожалеть, что не посыпала этот кружок жгучим перцем, тогда бы сестренка ощутила ту остроту и горечь, которую я сейчас испытывала. Мы с Игорем так и не придумали способ проникновения на эту вечеринку, а двум неумехам так повезло.

Так не бывает, чтобы мы туда хотели попасть, а повезло другим…

Светочка, как и сестра, имела выпученные глаза, и они всегда светились, когда видели еду в непосредственной близости. Светлые волосы с зелеными перьями как нельзя плохо смотрелись в сочетании с круглым лицом и ярко-красными губами, но она думала, что раз это модно, то и для неё годно. Я всегда молчала по поводу сестринского вида: нравится им ходить клоунессами — пусть ходят.

Но сейчас у этих двух толстушек имелись входные билеты, и, как назло, именно туда, куда нужно было попасть мне.

— Сестренки, милые, подарите, пожалуйста, мне один билетик? Там будет Анатолий Костюмов, а мне так нужно с ним увидеться… — невольно вырвалось у меня.

— Ага, нашла дурочек. Мы туда тоже не просто так идем. Вдруг нам повезет, и мы попадем к Анатолию моделями на мастер-класс? А как только окажемся в двух метрах от него, то тут в ход пойдут наши женские чары, — при этих словах Людмила провела рукой по пухленькому боку. — Уж мы сумеем его очаровать, не то что столичные фифы, которые ни фига не умеют, кроме как кататься на дорогих машинах и фоткаться на селфи.

— Сестры, я сделаю для вас всё, что попросите. Хотите — сдам свой билет на Кипр и отдам вам все деньги? Или подарю всю косметику? Или… Я не знаю, что ещё могу сделать.

— Зачем нам твои деньги? Входной билет на вечеринку с Анатолием ни за какие деньги не купишь — его можно только получить в дар или выиграть. Там будет весь цвет Москвы, куча контактов и нужных знакомств. Неужели ты думаешь, что всё это может заменить какая-то косметичка? — улыбнулась Светлана

— Ну, пожалуйста…

— Нет, мы выиграли, мы и пойдем. А ты будешь дома сидеть и слюной захлебываться, — хихикнула Людмила.

Вот всегда так: умным и красивым не везет, а на других словно Фортуна верхом катается. Я сжала нож, которым резала сыр. Потом выдохнула.

Пока сестры перекидывались восторженными репликами, искоса наблюдая за моей реакцией, та взяла телефон и скинула Игорю сообщение.

Пусть парень идет домой.

Пускай.

Хуже не будет, а я сейчас всё выскажу этим двум…

Телефон в моих руках завибрировал в музыкальном припадке. Звонил Игорь.

— Да? — сказала я немного раздраженно.

— Слышь, красотуля, всё в поряде? Я могу сваливать? — раздался ленивый голос Игоря.

— Да, завтра увидимся.

Сестры притихли. Казалось, что их уши превратились в локаторы, и они настроились на волны мобильного телефона. Если бы смогли, то заглянули в мою голову и увидели того паренька, чей баритон доносился из динамика. Но это невозможно, и разочарование отразилось на лицах с такой силой, что я невольно улыбнулась.

— Подавай на стол, а то мы проголодались, — хмыкнула Людмила и вышла из кухни.

— И побыстрее, — в тон сестре сказала Светлана.

Если вдруг какому-нибудь абстрактному человеку захотелось увидеть неприязнь в крайнем её проявлении, то он со стопроцентной уверенностью мог обнаружить её в моих глазах.

Мне хотелось ругаться, материться, упасть на пол и вволю постучать пятками и кулаками по плиткам. Я пока что сдерживала себя, но руки ощутимо подрагивали.

Возможно, сегодня случилось слишком много всего необычного и непонятного, а может, просто переполнилась чаша терпения. Из-за всего этого упавшая в тарелку супа солонка осталась незамеченной, так как я думала о том, как заполучить вожделенные билеты.

Я отнесла солёное, как слеза жалости к самому себе, произведение в гостиную и вернулась за тарелками. Когда я вновь появилась в комнате, за столом уже сидела Лариса Михайловна.

Если можно где-нибудь увидеть гусеницу-мутанта, то её обязательно назвали бы именем моей мачехи. Да, именно с гусеницей она имела наибольшее сходство. Тело затянуто в яркие розовые лосины, а сверху потрескивал топик с веселенькими кошачьими мордочками.

Подобная одежда симпатично смотрелась бы на юных старшеклассницах и студентках, а на матроне выглядело, по меньшей мере вызывающе, а по большей — вульгарно. За натянутой тканью лосин виднелась «апельсиновая корка» целлюлита, а валики жира под топиком как раз и создавали ощущение сходства с гусеницей.

— Ты долго ходишь, девочка моя, — таким голосом можно в фильмах озвучивать скрежет гвоздя по стеклу.

Выпученные глаза взирали с «мачехинской» любовью из-под кудряшек химической завивки. Нос картошкой нависал над узкими губами, которые расплывались в улыбке только тогда, когда Лариса Михайловна видела чужие страдания и унижения.

— Я только что приготовила, — ответила я. — Если бы сестры мне помогли, то я сделала всё быстрее.

Ага, с губ срывается нормальная речь, значит, Игорь ушел недалеко.

Лариса Михайловна широко зевнула и потянулась. Бедный топик едва вынес такое издевательство над собой, хотя и начал потрескивать гораздо сильнее.

— Твои сестры сегодня сделали много хорошего, устали и им нужно отдохнуть. Я понимаю, что ты весь день тоже была занята, но шатания по городу вряд ли могут быть такими уж утомительными. Так что…

— Она была в отделении полиции, — вставил слово папа.

— Знаю. Что же, я не удивлена. Судя по её поведению, она просто не могла не оказаться там. Серёжа, также я знаю, что ты её очень любишь и закрываешь глаза на многое, но всё же…

— Чо ты гонишь, корова галимая? Батя не лох, так что нечего перед ним лезгинку исполнять, — вырвалась у меня просьба к мачехе не обманывать отца.

Возглас вырвался неожиданно, и папа уронил половник обратно в кастрюлю. Единственным плюсом резкого падения послужил выплеск жирной жидкости на присутствующих. Мачеха и сестры ещё не успели переодеться и теперь с ужасом смотрели, как по дорогой одежде расплываются пятна, которые грозили полностью испортить вещи.

— Солью сыпаните слегонца, да не ссыте, отстирается, — растерянно вымолвила я.

— Ты… Ты… Да ты… — опытная скандалистка набирала в грудь воздуха и сейчас на должен должен вылиться водопад гнева, едва ли не меньший, чем Ниагарский.

— Тыкни собачку в срачку, чухня нефильтрованная. Давно хотелось с вами побазарить, да всё никак кураж словить не могла. Теперь держи ответку за делюги беспонтовые, да за этих хомячков на всю голову о…бошенных. Сидеть, курвы жирные, а то живо каждой пачку вскрою, — прикрикнула я на сестер.

Обе сели и сделали глаза по юбилейному рублю. Если и были какие слова возражений, то они застыли возле основания языка и неприятно щекотали горло. Отец смотрел на свою тихую дочку так, словно наблюдал за вылезающим из раковины Лох-несским чудовищем.

Быстрее всех оправилась мачеха. Об её улыбку можно порезаться, а в глазах застыл весь лед Арктики. Она и не с такими справлялась в девяностые, когда рэкетиры приходили с попытками обрести власть над «беззащитным» НИИ. О том, где сейчас те бандиты, можно было только догадываться…

И Лариса Михайловна на все сто процентов была уверена, что ещё не потеряла хватку.

— Деточка, вот ты и показала свою настоящую сущность. Неужели мы с отцом заслужили эти речи? А бедные сестры, которые хотели тебе помочь и вывести в свет? Неужели они тоже достойны твоих оскорблений?

Где-то далеко в уголке моего кипящего разума пролетел отблеск мысли, что всё это неспроста.

Но что такое мимолетный всполох перед огромным и бурлящим пламенем гнева?

Вы никогда такой не ощущали?

Когда на всё наплевать с высокой колокольни и дурные слова сами выскакивают, как вода из трещин старой плотины. Когда перед глазами пляшет марево и неважно, что будет дальше. Важно выплеснуть накопившееся…

Здесь и сейчас…

Ведь хуже-то уже не будет.

Вот такое марево опустилось и на мои глаза. Все накопленные обиды, все слезы в подушку, все стискивания зубов вырвались бушующим тайфуном.

Я с пеной изо рта кричала о том, что «старая кобыла запарила своими загонами», критиковала «тупорылых овец» за «ушлепанский видон», вменяла отцу, что тот «как лошара голимый ведется на беспонтовую туфту».

Моей пламенной речи хватило на десять минут. Мачеха только улыбалась. Сестры понемногу приходили в себя. Отец судорожно капал валерьянку в стакан с водой, на его виске беспокойно пульсировала синяя вена.

Мне же хотелось схватить себя за колени и остановить их дрожь, но руки тоже трепетали, как листья клена на ветру. Я выплеснула из себя все эмоции и чувствовала себя наволочкой, которую выстирали и вывесили сушиться на улицу. Такой опустошенности я не чувствовала с тех пор, как на школьном выпускном вечере слегка перебрала с шампанским.

— Вот, Серёжа, а ты мне не верил. Говорил, что я обманываю. Теперь видишь сам, насколько испорчена твоя дочь, — нежным голосом святой великомученицы проговорила Лариса Михайловна.

— Но, Лора…

— Что Лора? Я уже сорок два года Лора и что? Я говорю тебе одно, а ты слышишь другое и вообще не хочешь меня понимать? Если ты свою дочь не отведешь к психотерапевту, то это придется сделать мне. И не факт, что мы вернемся вместе! Её агрессия превзошла все допустимые нормы… А если я завтра проснусь с ножом в боку?

— Перестань, Лора, — папа приложил ладонь к пульсирующей вене.

— А ты, Олеся, ты так и не сдала экзамен! — сморщилась мачеха, когда повернула красное лицо ко мне.

— Я у мусоров была. Меня по беспределу приняли…

— Она была в изоляторе, потому что её посчитали сообщницей преступления. Мне звонил Ковырялин, недаром же учились вместе. А потом совершила побег с заядлой преступницей и её подельником. Что ты на это скажешь? Следователь всё видел из окна!

— Да я… Да чо ты гонишь?

Увы, в этом раунде победила мачеха. Я уже понимала, что дальнейшие ругательства приведут только к худшим последствиям, но не могла остановиться.

— Вы запарили своей простотой. То это вам не по кайфу, то там не так замастрячено. Я как ссаный веник летаю с утра и до вечера, а вы…

— А что мы? — ласково спросила мачеха. — Неужели мы ничегошеньки не делаем?

Если бы она спросила просто так, поинтересовалась бы и всё, то я, возможно, и смогла бы сдержаться. Но вот открытая фальшь в голосе настолько взвинтила, что я уже не чувствовала себя пустой наволочкой. Скорее, меня можно было назвать перекачанной воздушной подушкой, которая вот-вот должна взорваться.

— Вы ни хрена не делаете! Всю житуху мне зарубили на корню, а теперь скалитесь. Чо, влом отстегнуть проходнушку на вечеруху? Зажали? Да вы всю дорогу жмете. Нам с батей из ништяков только обломы остаются, а вы такие ряхи наели, что в двери только боком щемиться можете. Да без вас мы бы в полном шоколаде жили.

— Хватит! — папа хлопнул ладонью по столу.

Он одним глотком выпил смесь воды с валерьянкой и поставил стакан на стол. Дрожащая рука подвела, и стеклянная емкость упала на скатерть, расплескав капли. Папа медленно выдохнул и поставил стакан как надо.

— Хватит так разговаривать, Олеся. Сейчас же извинись перед матерью и сестрами!

Я оглядела притихших сестер и улыбающуюся мачеху. Почему так бывает, что виноваты другие, а извиняться приходится тебе? Это же неправильно!

— Нет, папа, — с твердостью в голосе ответила я. — Я не буду извиняться. С их стороны было так много унижений и оскорблений, что ещё чуть-чуть и церковь меня канонизирует, как великомученицу.

Я с удивлением услышала свою речь. Я заговорила нормальным языком? Игорь вернулся?

Мачеха с видом оскорбленной добродетели взяла салфетку и попыталась вытереть пятна от супа. Увы, жирные потемнения ни в какую не хотели пропускать дальнейшего развития скандала. Лариса Михайловна отложила салфетку прочь и взяла половник.

Я чувствовала, как пальцы подрагивают, а колени ходят ходуном — адреналин начал отпускать из своих веселых и злых объятий. В комнате воцарилась тишина, лишь билась муха об оконное стекло. Мухе наплевать на крики людей — не бегают за ней с мухобойкой и ладно. Сестры сидели так тихо, что их можно было принять за статуи из полицейского отдела.

— Хм, интересный суп. Первый раз вижу, чтобы солили не щепоткой, а бросали целую солонку, — Лариса Михайловна извлекла на свет посторонний для супа предмет.

Конечно, данное происшествие можно списать на желание солонки увидеть мир дальше кухни, из которой давно никуда не выезжала, но вряд ли такое оправдание подойдет для испорченного супа.

Да, я помнила, что если подержать в пересоленном вареве пакетик с рисом, то соль может впитаться в белый абсорбент, но не хотела этим заниматься. Никакого желания не было.

— Я не виновата.

Адреналин уходил прочь, а вместе с ним исчезала уверенность и та ярость, которая недавно подвигла меня на пламенную речь.

— Она специально бросила, мы видели, — едва ли не в один голос сказали сестры.

Они увидели прежнюю сестренку, а не ту яростную фурию, какая кричала здесь три минуты назад. Ту яростную фурию они боялись, а вот прежнюю забитую Олесю…

Оправдываться не было смысла. Тем более после того, что я высказала, каждое её слово должно восприниматься оправданием.

Я просто стояла и смотрела, как мачеха отложила солонку в сторону. Крупная женщина потянулась за сумочкой и достала оттуда синий прямоугольник с разноцветной надписью «ICON». Медленно и демонстративно она разорвала билет на мелкие кусочки. На удивление — сестры не ахнули и не закричали. Они молча смотрели на мать.

— Твои сестренки выиграли четыре билета. Мы искренне хотели взять тебя с собой, всё-таки тебе было бы интересно общение со стилистами и парикмахерами. Но ты своим поведением показала, что недостойна такого. Я думаю, что это всем нам послужит уроком. Серёжа, поверь мне, так надо! — чуть повысила голос Лариса Михайловна, когда отец открыл рот.

Папа только вздохнул и виновато посмотрел на меня. Нервы у меня никогда не были железными, а сегодня ещё столько всего случилось… Я закрыла лицо руками и бросилась прочь из гостиной.

— Серёжа, ей нужно успокоиться и побыть одной, — резанул в спину мачехин голос.

Я остановилась в коридоре, когда раздался звонок. Кто там ещё?

Я кинулась к входной двери. На лестничной площадке почесывал затылок Игорь.

— Кто там? — раздался голос отца.

— Папа, я пойду с собакой погуляю! — я ляпнула первое, что пришло в голову.

— Но у нас же нет собаки.

— Да плевать, я какую-нибудь найду и с ней погуляю, — ответила я и закрыла дверь.

После всего этого я уткнулась лицом в куртку Игоря, и дала волю чувствам. Мои плечи начали мелко сотрясаться. Игорек неумело попытался погладить по голове.

Через две минуты у меня получилось взять себя в руки, и я подняла на рыжеволосого парня мокрые глаза.

— Как ты здесь очутился? Ты же должен быть дома.

— Чо-то щемануло в груди. Приглючилось, что тебе хреновато, вот и решил подскочить, — пожал плечами Игорь.