Разговор с Вождем

Алексей Махров, 2015

Звонок, поступивший на мобильный застрявшего в пробке менеджера среднего звена Виталия Дубинина, не сильно отвлек его от мыслей о грядущем отпуске. Но все изменилось, когда он понял, что на другом конце «провода» Иосиф Сталин… Что скажет Отцу народов наш современник за три дня до трагического начала Великой Отечественной войны? Сможет ли эта информация снизить потери Красной армии в пограничном сражении? Как повлияет разговор с Вождем на исход противостояния с жестоким и умелым врагом? И где найти нужные слова, чтобы не только выиграть войну, но и предотвратить распад Советского Союза?

Глава 3

22 июня 2015 года,

окрестности Бреста

После этого странного разговора я приходил в себя почти несколько часов. Всё прокручивал в голове продиктованную информацию. Ох, как же хреново вышло! Наговорил вагон второстепенной ерунды, а многие важные моменты упустил. Ну так ведь не готовился же! Мало, очень мало я знаю про времена Второй Мировой. На уровне школьника — канву основных событий. А надо бы изучить сей вопрос повнимательнее. Вдруг нам опять удастся поговорить? Телефон, послуживший коммуникатором между веками, я теперь всё время носил с собой, проверяя и подзаряжая батарейку.

А знания? Как быть с ними? Пришлось закопаться в Интернет. И чем больше я «выкапывал», тем больше понимал: я НИЧЕГО не знаю по истории Великой Отечественной войны! Ничегошеньки! Все мои «знания», которыми так приятно блеснуть в кругу друзей, когда нетрезвый разговор скатывается с темы хвастовства личными достижениями на «глобальные» вопросы отечественной истории и мировой политики (а с них на баб и отдых), — пустышка! Коллекция мифов…

А с другой стороны, тот сумбур, что я вывалил на Вождя, легко мог оказаться наиболее правильной подачей информации — Сталин внимательно перечитает заметки, рассортирует, САМ выявит наиболее важное. Потому как готовых решений для минимизации последствий трагедии сорок первого года ДО СИХ ПОР не придумали! Чтобы хоть как-то избежать огромных потерь в людях, технике и территориях, надо было самим наносить удар в январе 1941 года. Пока у немцев на границе было не более тридцати дивизий. Да и то шансы на победу не столь велики: без боевого опыта командиров всех уровней, без «прикатки» техники, без сколачивания подразделений, многие «гениальные» задумки не могут быть воплощены в жизнь.

К примеру, нет смысла пытаться формировать за четыре дня до начала войны воздушные армии. Да и вообще, их создание в сорок первом году, даже весной — несбыточная мечта. В принципе создать-то можно, а вот использовать с толком данный «инструмент» не выйдет. Чтобы научиться этому, советскому командованию надо пройти через «горячее» лето и «пылающую» зиму первого года войны.

Столь же нелепыми будут любые политические реформы. Выпустить из ГУЛАГа всех политических? Глупость несусветная: кроме сидящих по доносам своих же коллег технических специалистов, там хватает и всякой сволочи, бездельников, партийных карьеристов, гадящих вполне реально. Распустить колхозы? Еще того хлеще — остаться без базиса перед лицом самой страшной в истории нашей страны войне.

После всех метаний и вполне интеллигентских рефлексий (хотя я никогда не причислял себя к интеллигентам — у меня профессия есть!), моя совесть немного притихла от мысли, что даже простое предупреждение о точной дате нападения — большое благо. Надеюсь, что в этот раз наших бойцов не застанут спящими в казармах, а боевую технику — на стоянках, с разобранными для ремонта и профилактики двигателями. И патроны с опечатанных складов раздадут в части, и самолеты заправят топливом и боеприпасами.

Но в душе все равно шевелился червячок сомнения — ведь можно, можно было сказать больше! На всякий случай я хорошенько подготовился к новому разговору — забил в планшет кучу разной полезной информации. Вплоть до подробнейших карт боевых действий, с точным указанием расположения немецких и советских частей, количества солдат, техники и маршрутов движения.

Утром третьего дня после разговора, в воскресенье 21 июня, я не выдержал и, торопливо побросав в дорожную сумку бритвенные принадлежности, трусы, носки и запасную рубашку, рванул на «Субарике» в направлении западной границы. Мне почему-то до зубовной боли захотелось побывать в Бресте, своими глазами посмотреть на Крепость, пройти по местам, где наши предки приняли неравный бой, но не сдались.

Тысячу километров я пролетел почти без остановок, добравшись до места назначения поздним вечером. На ночлег устроился в гостинице поселка со смешным названием Бульково, неподалеку от города. Привычно проверил перед сном заряд аккумуляторов смартфона и планшета (всё было в норме — я постоянно, через равные промежутки времени, подзаряжал девайсы от прикуривателя, не давая уровню опуститься ниже 50 процентов) и мгновенно отрубился, едва успев прилечь на кровать в удивительно чистом и уютном, хотя и очень маленьком, номере.

Приснилась мне почему-то армейская юность. Торжественное построение на плацу родного училища и я — молодой новоиспеченный лейтенант, подкидывающий вверх фуражку. Видимо, так мозги пытались настроиться на нужный лад.

Проснулся перед рассветом, сказалась привычка спать не больше пяти часов. Правда, дома я ложился гораздо позже полуночи, а вчера «срубился» в детское время — в начале одиннадцатого. Поплескавшись под душем и почистив зубы, я присел, чтобы перекусить купленными в придорожном кафе бутербродами, и наконец более-менее спокойно подумал: а на хрена я вообще сюда приехал?

Принять участие в церемонии памяти? Я несколько раз видел по телику — такие устраивают в Крепости 22 июня. Пройтись по развалинам, обожженным взрывами бомб и снарядов, обильно окропленным кровью советских бойцов? Проникнуться обстановкой? Пожалуй… все равно на месте, в Москве, мне бы не усиделось! Решено — еду в Брестскую крепость!

Первую странность заметил, отъехав от поселка метров на двести — проскочив неширокую полосу легкого тумана, вдруг увидел, что дорога, по которой я накануне проезжал, изменилась волшебным образом. Словно ночью тут прошлись тяжелые бульдозеры, содрали весь асфальт и оставили после себя щебёночные «волны». Дальше непонятки пошли косяком — пискнул навигатор, на экранчике высветилась надпись: «Потеряна связь со спутниками». Я машинально достал и проверил смартфон — он тоже показывал отсутствие связи.

— Что за?.. — сказал я вслух и тут увидел в светлеющем утреннем небе… идущие на восток самолеты.

Самолеты были… старыми. Летели, на мой взгляд, довольно медленно. Гудели моторами. На современные военные или гражданские аппараты не походили совершенно. Больше всего они напоминали бомбардировщики, виденные в кадрах кинохроники времен Великой Отечественной войны. Я не большой знаток антикварной техники и не могу вот так, всего лишь по силуэту, определить тип летательного аппарата, однако мне почему-то показалось — самолеты немецкие. Как-то само собой вспомнилось название — «Ю-88». Просто от пикировщика «Ю-87» (тоже виденного в кинохрониках) они отличались наличием двух двигателей. Хотя с тем же успехом самолеты могли оказаться какими-нибудь «Хейнкелями».

Нет, я, конечно, знал про реконструкторов. И видел у них на «пострелушках» нехилую технику — совершенно аутентичные танки и бронемашины. Но чтобы они использовали самолеты? Очень сомнительно! Да и наскреби они даже пару десятков разнокалиберных машин — об этом бы трубили на всех телеканалах.

Я остановился на обочине и вылез из автомобиля. Самолеты продолжали пролетать надо мной большими группами. И как-то вдруг в памяти всплыли строки песни: «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа…» Смотрю на часы — три тридцать.

И тут вдруг полыхнуло на западе! Окутанный легким туманом город Брест подсветился многочисленными яркими вспышками. А через пару секунд до меня докатился звук. Любой человек, служивший в армии, не смог бы перепутать этот грохот ни с чем другим, ни с громом, ни с салютом — там, у границы, работала артиллерия. Много пушек. Десятки, а то и сотни стволов.

Первой мыслью было: на Белоруссию напало НАТО! Но почему с использованием антикварных самолетов? Разум еще цеплялся за привычные штампы, придумывал происходящему рациональное объяснение, однако в глубине души я понимал — что-то случилось со мной. Снова случилось… Только на этот раз из прошлого прорвался не голос вождя, а ВСЁ прошлое. Целиком! Или, вернее, это я сам неведомым образом провалился… Куда? Да, мать его, скорее всего именно в 22 июня 1941 года!

Это открытие настолько потрясло меня, что минут пять я просто простоял, тупо глядя то на взрывы, то на пролетающие бомбардировщики. Но в какой-то момент что-то неуловимо изменилось. В сплошной грохот вплелись посторонние нотки. Я не сразу сообразил, что перемена звукового сопровождения артобстрела вызвана… вступлением в бой нашей артиллерии! Да, подали голос мощные орудия на нашей стороне! И не прошло и трех-четырех минут, как количество вспышек взрывов в нещадно обстреливаемом немцами Бресте пошло на спад. Видимо, наши артразведчики засекли позиции немецких батарей и теперь раскатывали их тяжелыми гаубицами. Но как же так? Насколько я помнил источники, в первые часы войны Красная Армия практически не вела контрбатарейной борьбы, настолько был силен фактор внезапности. Просто не успели занять позиции, потеряв матчасть и большую часть личного состава прямо в местах постоянной дислокации. А здесь… а здесь, получается, наши успели вывести орудия из парков… заранее? Значит, все-таки помог мой разговор с Вождем? Успели наши подготовиться?

Тут и в небе появились новые участники — сверху на немецкие бомберы упали сотни (как мне показалось) юрких маленьких самолетиков, некоторые даже с двумя крыльями. Красивые, словно на воздушном параде, ряды двухмоторных «Юнкерсов» (или «Хейнкелей») мгновенно рассыпались. Хваленые асы люфтваффе явно не ожидали никакого противодействия! Вот загорелся и пошел к земле первый бомбардировщик, вот второй, вот уже и третий… А, нет! Третьим оказался сраженный хвостовым стрелком биплан с красными звездами на крыльях. Бой в небе начал набирать обороты — количество горящих машин увеличивалось с каждой секундой. К земле, оставляя дымные следы, устремились уже десятки самолетов. К сожалению, сбитых было примерно поровну. Но и такие потери оказались для немцев неприемлемыми — я заметил, что один из бомберов вывалил свой груз прямо в «чистое поле» и, облегченный, развернулся на запад. Ага, еще один торопливо и неприцельно сбросил бомбы и попытался удрать. Тщетно — его догнали и сбили.

Однако праздник расстрела неприкрытых бомберов продолжался недолго — через пять — семь минут на выручку своим избиваемым бомбардировщикам прилетели немецкие истребители. Карусель воздушного боя закрутилась с новой силой. Эх, нашим бы пропустить бомберы в глубь своей территории, километров на сто-двести. И там спокойно бить… Не додумали, выходит, опыта маловато. А может, просто побоялись пропускать — мало ли на какой объект нацелены немцы — кто-то на Минск, а кто-то на Кобрин. Вот и пропускай их, а потом последствия расхлебывай.

Я следил за сражением в воздухе еще полчаса. За это время большинство бомбардировщиков или было сбито, или развернулось и удрало на свою территорию. Истребители продолжали свою «собачью свалку» еще минут пять, пока у обеих противоборствующих сторон не закончилось топливо и боеприпасы. Небо постепенно очистилось. Пора и мне подумать о своих дальнейших действиях.

Ну, с главным из «интеллигентских» вопросов: «Кто виноват?» всё вроде бы понятно — виновата та самая сила, соединившая четыре дня назад мой мобильник с телефоном Сталина. И теперь я воочию наблюдаю промежуточные итоги этого разговора.

А вот второй «интеллигентский» вопросец: «Что делать?» так и стоит на повестке. Что МНЕ теперь делать, куда деваться? Поехать в Брест? Так там сейчас явно будет не до меня — немцы прорвутся в город уже через пару часов. И не дай бог, меня в «Субарике» примут за врага — долго разбираться не будут — полоснут из пулемета и всё, поминай как звали. Не поболтать больше с Вождем, не поучить его уму-разуму…

Ехать в Кобрин? Более здравая мысль — там штаб 4-го корпуса, там должно быть гораздо спокойней, все-таки полста километров от границы. По крайней мере, сразу на поражение стрелять не будут, сначала попытаются разобраться, что за человек к ним приехал на чудо-автомобиле.

Решено: еду в Кобрин!

Не успевший остыть движок «Субару» завелся с пол-оборота. Я вырулил на дорогу (если так можно было назвать это «направление») и поехал в сторону шоссе. Ехал медленно, опасаясь разбить подвеску на колдобинах. К счастью, погода стояла сухая, жидкой грязи на полотне не было и препятствия отлично просматривались.

И вот, засмотревшись, увлекшись процессом выбора правильной траектории среди ухабов и ям, я перестал следить за окружающей обстановкой, за что немедленно поплатился. «Субарик» проехал примерно километра полтора, я уже видел насыпь идущего с востока на запад Московского шоссе, как позади машины что-то грохнуло и меня осыпало осколками стекла. И не только стекла — ударив по тормозам, я несколько секунд зачарованно пялился на большой иззубренный осколок, торчащий из внутрисалонного зеркала заднего вида. Смерть пролетела в десятке сантиметров от моей головы.

Что это вообще было? Выйдя из шокового состояния, я рванул ручку, чуть не вырвав ее из крепления, распахнул дверь и буквально вывалился из машины. Быстро осмотрелся по сторонам, прячась за кузовом — вокруг никого. Шальной снаряд? Так до границы больше десятка километров! Сюда только тяжелые орудия могут добить, а дымящаяся в полусотне метров сзади воронка от взрыва, чуть было не отправившего меня на небеса, не выглядит очень большой. Сюда явно не «чемодан» прилетел. Да будь это снаряд тяжелого орудия, я бы сейчас тут не ползал. От «Субарика» только куски железа остались бы, а от меня — пара килограммов мяса, тонким слоем размазанного вокруг. Погоди-ка, я чуть не отправился на небеса?.. Небеса, блин!

Торопливо поднимаю голову к небу. Точно! На довольно большой высоте виден двухмоторный самолет, который, форсируя движки, что было заметно по дымным выхлопам из патрубков, удирал на запад. Видимо, это один из немецких бомбардировщиков, «облегчился» «куда бог пошлет», вряд ли он с такой высоты рассчитывал попасть в одиночную движущуюся цель вроде моего автомобиля. Вот так повезло!

Определив причину незапланированной остановки, я обошел «Субарик» по кругу. Твою мать!!! В заднем борту, кроме разбитого стекла, множество других повреждений — оба фонаря разбиты, бампер просто решето, но что самое хреновое — покрышки в клочья. Причем на обоих задних колесах, а запаска у меня только одна. Да и та в багажнике, которому больше всего досталось. Ну-ка, глянем…

С трудом подняв перекореженную крышку, я заглянул в багажник. Ящик с инструментами и пластиковый кейс с домкратом — в клочья, гаечные ключи разбросаны по всему полику. Резкий запах бьет в нос — пробило аэрозольный баллончик с «вэдэшкой», универсальной смазкой. А что с запасным колесом? Приподнимаю панель полика… Трындец запаске — на покрышке множество рваных дыр. И к запаху «вэдэшки» добавился новый аромат — бензина. Похоже, что и бак пробит. Всё, блин, отъездился…

А до Кобрина добрых три десятка километров и ходок из меня… Неважный ходок, прямо скажем — я долгих прогулок не люблю, на работу и домой исключительно на машине мотаюсь, активному отдыху предпочитаю диван и пиво. Хорошо хоть зарядку по утрам делаю, на турнике подтягиваюсь, чтобы жиром не заплыть. Но три десятка километров… А что делать? Оставаться на месте? Так, насколько мне помнится из истории (а сейчас, после дотошного изучения именно этого периода, я весьма неплохо «владел матчастью»), Брест будет окружен немцами примерно к полудню. И хотя тут утро первого дня войны сразу пошло не так, как было в моей реальности, но проверять степень изменения обстановки как-то не хотелось. Да, наши вполне могли вывести войска из Крепости, взорвать мосты и сделать еще множество полезных и добрых дел. Но немцы — мужчины серьезные. Вояки опытные, изобретательные, инициативные… найдут, чем ответить на внезапное изменение обстановки. Поэтому — надо идти, уносить ноги и прочие жизненно необходимые организму части тела в безопасное место. Может, я попутку какую поймаю?

Я быстро закинул в спортивную сумку разбросанные по салону гаджеты, бутылки с водой и упаковки «сухого корма». Переложил в карман брюк своего постоянного спутника — складной нож, прошедший со мной, как я шутил, «две войны». Им и колбаску можно порезать, и огурчики с помидорчиками на закусь. И плохих людей… Были прецеденты в далеком прошлом.

Что еще полезного прихватить? Китайские гаечные ключи из ремонтного набора? Ага, из хромомолибденового сплава, как писалось на этикетке! Нервно рассмеявшись случайной шутке, я еще раз осмотрел усыпанный битым стеклом салон и воняющий бензином багажник «Субару». Ну, вроде бы все более-менее ценное прихватил.

Хотя, конечно, самое ценное в моем автомобиле — сам автомобиль. С невиданным здесь компактным инжекторным двигателем, с оригинальной подвеской и полным приводом. Не считая бортовой электроники. На мгновение мелькнула мысль бросить спичку под днище, где уже набралась большая лужа бензина. Но дурная идея сразу улетучилась — попади «Субарик» к нашим, это же какой технологический прорыв можно организовать, особенно в довесок к тем сведениям, что хранятся на десятке флешек. А если достанется немцам — им все равно это чудо японского автомобилестроения не поможет войну выиграть. В «тот раз» проиграли, а в этот тем более огребут. Вон как наши «ястребки» немецкие бомберы разогнали! Любо-дорого посмотреть! Надеюсь, что и дальше игра пойдет не в одни ворота, как «в прошлый раз».

Перекинув ремень сумки через плечо, я бодро зашагал к шоссе, периодически посматривая на небо, чтобы с него опять не прилетел новый нежданный подарочек. Но самолетов не наблюдалось. Вообще ни одного. Удивительно — вот буквально несколько минут назад наверху ревело, рычало, татакало и бумкало, а сейчас — тишина. Похоже, что уцелевшие вернулись на родные аэродромы и сейчас торопливо заправляются топливом и пополняют боекомплект. Интересно, кто успеет первым?

Денек обещал быть жарким. Во всех отношениях. Светать начало всего час назад, а то и меньше, но температура воздуха уже поднялась до приятных восемнадцати градусов. Что же будет в полдень? В хорошем темпе я дошел до шоссе, поднялся на невысокую насыпь и огляделся. На западе что-то горело. Черт, да что значит «что-то»? Черные столбы поднимались почти по всему горизонту. И в самом Бресте, и на юг от него. На севере дыма почему-то было чуть меньше. На востоке, в стороне Кобрина, тоже виднелись три или четыре дымовых столба. А не слабо нашим досталось!

В ближайших окрестностях никакого движения не наблюдалось — шоссе будто вымерло. Это, в общем, было объяснимо — только что закончился первый огневой налет. Военнослужащим сейчас ездить некуда, вся их «работа» должна происходить в ППД или на оборонительных позициях — они растаскивают завалы, собирают и перевязывают раненых, подсчитывают невосполнимые потери, проверяют оружие, тащат боеприпасы. И мне хотелось бы думать, что большая часть бойцов встретила войну именно в оборонительных сооружениях, а не в пунктах постоянной дислокации. Впрочем, гражданским тоже не до поездок друг другу в гости — они вообще должны в шоке пребывать.

Оценив обстановку, поправил ремень сумки и двинулся на восток. С шумом втягивая ноздрями пахнущий гарью воздух, я выдыхал ртом, старательно синхронизируя дыхание с ритмом шагов, но все равно, через пятнадцать минут довольно быстрой ходьбы, одолев, как мне показалось, километра полтора, изрядно запыхался. И ведь это только начало пути, впереди еще километров тридцать, а то и сорок! Жаль, что навигатор сдох, сейчас бы точно расстояние до цели узнал. Впрочем, чем бы это знание мне помогло? Минут через десять дыхание сбилось окончательно и пришлось резко снизить темп. Теперь я еле плелся, но натруженные незнакомой нагрузкой ноги предательски болели. Хорошо хоть, что догадался надеть для поездки в Белоруссию «спортивные» туфли на толстой и мягкой, как у кроссовок, подошве, а не обычные городские полуботинки. А то бы сдох километром раньше!

После часа неспешной (вынужденно неспешной!) «прогулки» я почти полностью вымотался, взмок, сбил дыхание. В довесок ко всему вышеперечисленному судорогой свело мышцы на моей «больной» ноге — правой. Как правило, все травмы, синяки, ссадины, вывихи и переломы приходились именно на нее. Захромав, я понял, что пешая часть моего маршрута закончена и надо искать альтернативный способ транспортировки бренного тела гостя из будущего.

Сбросив сумку с плеча и вытерев обильно струящийся по лбу пот, снова тоскливо оглядываюсь по сторонам. Шоссе по-прежнему пустынно. А вот это уже странно! Больше часа прошло после нападения — уже должны появиться первые ласточки будущего броуновского движения — делегаты связи. А за ними на дорогу выйдут санитарные машины, технички, грузовики с боеприпасами. Потом начнется передислокация резервов и шоссе забьется под завязку колоннами пехоты, танками, бронемашинами, артиллерийскими тягачами. Но сейчас… хоть бы один мотоциклист мимо проехал — так нет никого! Ни к фронту, ни с фронта… Тишина!

Внезапно рядом со мной, обдав клубом пыли, тормознул небольшой грузовичок. И как это я проворонил его приближение? Из кузова на меня с любопытством смотрели два молодых солдатика в лихо заломленных пилотках и непривычного покроя гимнастерках без погон. За правым плечом у каждого висела винтовка, почему-то с примкнутым штыком. Впрочем, после трехсуточного серфинга по Интернету в поисках инфы о Великой Отечественной, я знал почему. Трехлинейки пристреливались со штыком.

«Главное — не назвать этих ребятишек солдатами! — вдруг подумалось мне. — Здесь пока даже звания такого нет — рядовой!»

Пока мы с бойцами пялились друг на друга, из кабины грузовичка, скрипнув дверью, выбрался военный чуть более старшего возраста, чем красноармейцы. Правда, не больше, чем года на два-три. Этот парень имел на петлицах по четыре треугольничка и вместо пилотки носил фуражку с черным околышем.

«Четыре треугольника — это знаки различия старшины! — немедленно вспомнил я. — А черный околыш означает принадлежность к техническим службам. Да, вот и пушечки скрещенные на петличках — артиллерист!»

— Здравия желаю, тарщ старшина! — первым разговор начал я.

— Здравия желаю, товарищ… — Старшина замялся, не понимая, как меня идентифицировать.

А я не спешил ему помочь, продолжая беззастенчиво пялиться на ребят, их обмундирование, оружие, грузовик. Ведь это всё НАСТОЯЩЕЕ! Это не реконструкция, это действительно мои предки. Ну, не прямые, понятно, хотя оба моих деда, по отцовской и материнской линиям, участвовали в войне.

Но именно что «участвовали» — мамин отец пять лет просидел в штабе Каспийской флотилии, в комендантском взводе, умудрился из сержантов дослужиться до звания младшего лейтенанта, и в 1945 году даже получил медаль «За оборону Кавказа», коей жутко гордился. Я в детстве думал, что мой дед герой — весь его пиджак был увешан наградами. Как потом выяснилось — юбилейными медальками. А про геройство деда на ниве комендантской службы мне потом, уже в юности, бабуля рассказала.

Отец папы тоже не успел повоевать, но по другой причине — погиб в первые дни войны на Юго-Западном фронте. Так что мои непосредственные предки никак не могли оказаться здесь и сейчас, уж это я знал достоверно.

Старшина, заметив мое повышенное внимание, напрягся. Зачем-то оглянувшись на стоящих в кузове бойцов, словно в поисках моральной поддержки, он положил ладонь на кобуру. Но в этот самый момент наверху засвистело. Красноармейцы и я синхронно подняли глаза к небу — с одинокого, летящего на довольно большой высоте самолета на нас падали несколько черных капелек. Бомбы!

Умом я понимал, что надо что-то сделать, отбежать в укрытие, но ноги, будто в страшном сне, приросли к земле, а тело охватила странная слабость. Я застыл возле грузовика, подобно соляному столбу, даже дышать перестал. Бомбы уже совсем близко, видно, как они слегка вращаются вокруг своей оси. Неужели моя поездка к Вождю вот так и закончится, практически на самом старте?

Я отчаянно рванулся и… ткнулся мордой в какую-то стенку. Откуда она в чистом поле? Так это же павильон автобусной остановки! По-белорусски аккуратной, чистенькой, даже матерные граффити на стенах почти отсутствуют. Полуторки с бойцами и самолета в небе не было. Да и шоссе изменилось самым радикальным образом, одевшись в асфальт. Это что же — меня назад перекинуло? Выходит, что воздушный бой, взрыв бомбы, посеченный осколками «Субарик», красноармейцы на полуторке… остались в далеком прошлом.

— Блин, в общем и целом съездил удачно! — вслух сказал я, подводя итог произошедшему. — Машину только жаль, хороший был автомобильчик…

До Бреста я добрался всего через час — почти сразу к остановке подошел автобус, везущий в город толстых теток из окрестных деревень. Судя по кошелкам с клубникой, на базар. Высадили нас на автовокзале, откуда я за пять минут дошел до железнодорожного вокзала. Немного подумав, купил билет на поезд до Москвы, отправляющийся около полудня.

И только потом присел в зале ожидания, продолжая внутренний монолог, начатый в автобусе:

— Неужели у меня получилось изменить историю? Всего одним звонком? Ведь не было в нашей реальности такого грандиозного воздушного сражения!

Вдруг в какофонию бурлящего вокруг меня зала ожидания вплелся какой-то привычно-домашний звук. Я недоуменно завертел головой, стараясь уловить его источник. Звук шел из дорожной сумки. Блин, да ведь это пищит планшет! На него поступил вызов? Но как? Дело в том, что симка на планшете у меня использовалась только для Интернета, поэтому ее номер я никому не давал — просто не было необходимости, для общения вполне хватало телефона.

С замиранием сердца я вынул гаджет из чехла. Так и есть — входящий звонок. Определился номер звонящего — «Батоныч». Я несколько секунд недоуменно пялился на имя абонента. Поскольку никаких «телефонных книг» на планшете отродясь не было, определиться номер не мог никак, даже если Батоныч действительно сумел бы каким-то волшебным образом дозвониться. Неужели… снова? Осторожно, словно боясь спугнуть, тыкаю пальцем в значок ответа.

— Слушаю! — буквально прохрипел я сиплым от волнения голосом. Несколько секунд из динамика планшета не слышалось ни единого звука, а затем послышался такой знакомый голос…

— Товарищ, это снова ви? — раздался из динамика голос с характерным акцентом.

— Да, товарищ Сталин, это я!

— Ви оказались правы, товарищ… простите, я так и не спросил, как вас зовут!

— Виталий, товарищ Сталин! Меня зовут Виталий Дубинин!

— Ви оказались правы, товарищ Дубинин! — повторил голос из динамиков планшета. — Немцы напали на нас, как ви и предсказывали — буквально два часа назад. У нас здесь сейчас воскресенье, двадцать второе июня, почти пять часов утра. Но ми благодаря вам приняли меры и, насколько мне успели доложить из Генерального штаба, успешно отражаем немецкое нападение!

— Я видел, товарищ Сталин! — сказал я, оглядываясь.

Сидящий рядом пожилой благообразный мужчина вздрогнул, услышав мое обращение к собеседнику.

— Видели? Но как? — удивился мой собеседник.

— Да я каким-то неведомым образом перенесся к вам… — вздохнув, ответил я. — Сам не понимаю, как это произошло! Я был в окрестностях Бреста, километрах в пятнадцати-двадцати от границы. Но где-то через час меня перебросило назад. К тому времени обстрел Бреста практически прекратился. Тут, правда, непонятно — то ли он и по плану должен был идти всего тридцать минут, то ли нашим все-таки удалось подавить немецкие батареи. И воздушный бой постепенно затихал — истребители успешно разогнали бомбардировщики. Понеся при этом довольно большие потери. Как бы не три к одному.

— Вот как… — Сталин на несколько секунд замолчал, вероятно обдумывая, как получить выгоду от моего физического нахождения в его времени. — Если ви еще раз вдруг окажетесь… у нас, немедленно свяжитесь со мной. Я дам команду на ваш поиск, но… там сейчас такая обстановка…

— Я понимаю, товарищ Сталин… Постараюсь отъехать подальше от границы, а ваши люди подберут меня в безопасном месте. Дело в том, что после нашего первого разговора я подготовился: набрал много полезной информации по всему ходу войны. И не только про войну, но и по экономике, политике, науке, технике — почти весь спектр! Мне обязательно нужно с вами встретиться! Срочно встретиться!

— Слюшаю! — Голос Сталина тут же посерьезнел, а из динамика планшета послышался шелест бумаги. Качество связи было просто изумительным, и это наталкивало на мысли о том, что вряд ли Сталин говорит со мной с помощью примитивного угольного микрофона аутентичного для его времени телефона…

— Я тут посидел на форумах, пообщался с народом и вот что высидел: во-первых, нам бы надо оттянуть на как можно более долгий срок вступление в войну тех стран, которые пока еще в нее не вступили. В первую очередь — Финляндии и Венгрии. А в нашей истории Финляндия вступила в войну 25 июня после атаки нашими ВВС восемнадцати финских аэродромов. До этого с территории Финляндии действовали только немецкие ВВС и ВМС…

— Кхм… ви считаете, что, если ми не нанесем этого удара, нам удастся избежать участия Финляндии в войне?

— Нет, — мотнул я головой, в очередной раз наткнувшись на ошарашенный взгляд соседа. — Не удастся. Точно не удастся! Хрена лысого финские «ястребы» упустят возможность поквитаться за Зимнюю войну. Но если получится оттянуть полномасштабное участие Финляндии в войне хотя бы на неделю-другую — и то будет очень хорошо. А вот на это шанс есть. Потому что именно во время налетов с двадцать пятого по тридцатое июня парламент и президент страны Ристо Рити объявили, что Финляндия вновь стала жертвой советской агрессии и вынуждена вступить в войну. Если же финским «ястребам» придется уламывать парламент чуть подольше, нам, возможно, за это время удастся чуть лучше подготовиться, построить оборонительные рубежи и удержать Петрозаводск. Да и удар в этом случае можно подготовить намного лучше. А то в нашей истории… ну, которая была до изменения… от четырехдневных налетов трехсот бомбардировщиков финны, по их собственным учетам, потеряли всего один самолет. Да и тот всего лишь повредили. Разведывательное обеспечение операции оказалось из рук вон плохим. Например, наши упорно старались разбомбить некий аэродром Порво, которого у финнов вообще не существовало! А вполне реальный аэродром Везивехмаа, где базировались тридцать «Брюстеров», основные силы наиболее боеспособной истребительной авиагруппы под командованием майора Магнуссона^[9], наши самолеты за четыре дня вообще не сумели найти. То есть реальных потерь эти налеты финнам не нанесли, зато дали в руки их «ястребам» отличный аргумент для скорейшего вступления в войну. Тем более что, не найдя аэродромов и боевых подразделений, которые оказались отлично замаскированы, наши самолеты нанесли удар по электростанциям, промышленным предприятиям и другим целям в городских кварталах. Вследствие чего несколько поколений финнов верило, что целью советских бомбардировок были не военные объекты, а именно города. Представьте, как они к нам после этого относились и насколько стойко сражались…

— Понятно… — от голоса, которым было произнесено это слово, у меня мурашки по коже пошли.

И я запнулся, не успев сообщить Сталину, что наши летчики, наоборот, понесли довольно значительные потери. По некоторым оценкам, за четыре дня налетов от действий финских и немецких истребителей, зенитной артиллерии и, как это ни прискорбно, от «дружественного огня» было потеряно около восьмидесяти самолетов. Впрочем, даст бог, в этот раз все будет несколько по-другому. Предыдущей-то полученной от меня информацией Иосиф Виссарионович распорядился куда как с толком. Ну, если судить по тому, что видели мои глаза…

— А, и насчет Венгрии… — продолжил я после некоторой паузы. — Ее вступление в войну произошло из-за того, что двадцать шестого июня советские самолеты по ошибке разбомбили город Кошице. По ошибке. Поскольку на самом деле летели на словацкий город Прешов. Но заблудились.

В динамике раздался сухой треск. Похоже, у Сталина сломался в руке карандаш… Ну еще бы, такие новости о ляпах самой лелеемой части РККА — военно-воздушных силах.

— Но это не единственная версия! — поспешно добавил я, опасаясь, как бы Иосиф Виссарионович не испортил ситуацию, одним махом оставив ВВС без руководства. Даже такого, малокомпетентного и явно неадекватного. Впрочем, по итогам разгрома первого года войны всё командование ВВС все равно попало под раздачу. Рычагова сняли еще до начала войны, а двадцать четвертого июня вообще арестовали и потом расстреляли. Жигарев снят в сорок втором и отправлен на Дальний Восток.

Уж не знаю, как бы воевали арестованные Алкснис (сейчас уже расстрелянный), Локтионов и Смушкевич (еще ожидающие расстрела), но те, кто пришел после них, облажались по полной. Однако что-либо советовать Сталину в этом отношении я не собирался. Кто его знает, как оно там было на самом деле, то есть кто на самом деле и в чем виноват и что реально было необходимо сделать… Если только намекнуть, что у него вскоре образуется жуткий дефицит подготовленного командного состава и поэтому кое-кого из пока еще не расстрелянных «врагов народа» стоит попридержать, а потом, может быть, и как-то использовать. Хотя бы, для начала, в штрафных батальонах…

— Еще есть предположения, что это была провокация немцев, которые использовали для налета трофейные польские бомбардировщики «Лось», очень похожие на наши СБ. Или румыны. У них с венграми давние «терки», окончательно не прекратившиеся даже сейчас, в двадцать первом веке… Румыны-то вступили в войну против нас вместе с немцами — двадцать второго июня и имели серьезные опасения, что если венгры не будут втянуты в войну с СССР, то сохранят силы, и после, несомненно, по их мнению, победоносного окончания войны ослабленная потерями румынская армия может подвергнуться атаке полнокровной венгерской…

— Понятно… — прозвучало из динамика уже гораздо более спокойным тоном.

— Но главной пока является версия именно об ошибке советских бомбардировщиков, — осторожно добавил я. Не хватало еще, чтобы успокоенный немецкой или румынской версиями Иосиф Виссарионович расслабился и… впрочем, вот я идиот: кого тут учить надумал?!

— Не беспокойтэсь — разберемся! — Голос Сталина снова посуровел, но уже не настолько, как в первый раз. А потом его голос снова подобрел:

— Ви настоящий кладезь бесценных сведений, товарищ Дубинин! — мне показалось, что Вождь усмехнулся. — Нам непременно нужно встретиться!

— Так точно, товарищ Сталин! — почему-то по-уставному ответил я.

— Тогда, как снова окажетесь в нашем времени, постарайтесь как можно бистрее связаться с любим особим отделом. Я дам команду, чтобы вас, по представлении, немедленно переправили в Москву… Товарищ Дубинин, ви меня хорошо слышите?

— Так точно, товарищ Сталин! Слышу громко и четко! — снова по-армейски ответил я. Слышимость оставалась просто великолепной.

«Блин, да как мы вообще можем разговаривать? — мелькнула мимолетная мысль. — Через ноосферу Земли, мать ее? Совершенно ясно, что дело тут не в чудесах техники: вряд ли мой корейский планшет сумел подключиться к правительственной связи образца сорок первого года».

— О! Как ви по-военному отвечаете! — удивился собеседник. — Ви военный? Я как-то в прошлый раз забыл спросить… не только ваше имя. Хотя если подумать… то те сведения, которые ви мне дали тогда…

— Да, товарищ Сталин, я военный! Правда, бывший… — чуть смутился я. — Комиссовали после ранения.

— Ви воевали? Когда? С кем?

— Можно сказать, что усмирял внутренний мятеж — после распада Союза некоторые провинции России тоже решили отделиться, вот армию и кидали…

— Что?!! — буквально проревело из динамика. Сидящий рядом пожилой дядька аж подскочил. — Советский Союз распался?!! Как?!! Когда?!!

— В девяносто первом году, товарищ Сталин! Как?.. — Я замялся.

И что тут отвечать? Предательство? Но чего стоит страна, которую можно разрушить простым предательством? И как тогда объяснить, откуда в ПЛАНОВОЙ экономике может появиться такое понятие, как «недострой»? Как в ПЛАНОВОЙ экономике мог появиться такой субъект, как снабженец-«толкач»? А эти пресловутые выезды в «колхоз»? В СССР даже анекдоты ходили: «Для какой цели в СССР создается группа, объединяющая математика, физика, военного, музыканта, филолога и педагога? — Для уборки картошки!» или «Ну что, у вас опять мяса нет? — У нас нет рыбы. Мяса нет в магазине напротив». До какой же степени надо было довести народ, чтобы он позволил разрушить свою страну за доступ к колбасе и шмоткам! Да что там позволил — сам же радостно и разрушил, поддержав всяких уродов, обещавших колбасно-джинсовое изобилие. И ведь как сейчас жалеем… но из песни слова не выкинешь!

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

9

Истребительная авиагруппа LLv 24.