Девушка и писатель (сборник)

Алексей Мефодиев, 2005

Художественные произведения повествуют читателю о красочных перипетиях судеб героев нашего времени. Образы, взятые из реальной жизни, вызывают острый интерес. Непредсказуемые сюжеты, затрагивающие социальные и нравственные аспекты, интригуют, позволяют взглянуть на обыденность с самой неожиданной стороны, давая читателю богатую пищу для размышлений. В чем кроются причины поступков героев захватывающих рассказов? Какие ловушки готовит им судьба? Чем обернутся для них обстоятельства, уготованные жизнью? Ответы на эти вопросы читатель найдет, перелистывая страницу за страницей книг, представленных на сайте. Легкий слог и образный язык произведений позволяет «на одном дыхании» перечитывать рассказы Мефодиева.

Петя и Гномы

Сегодня был чертовски тяжелый день, дорогая, — проговорил Павел Павлович Вяземский, выпустил два кольца сигарного дыма и умиротворенно окинул взглядом ровно подстриженный зеленый газон, на котором был поставлен накрытый для легкого ужина стол. Вечерняя прохлада была приятной наградой после напряженного июньского дня, в течение которого Павел Павлович, по его словам, задал кому-то хорошую трепку. Павел Павлович был судьей, и частенько в суде вершил человеческие судьбы. Павел Павлович был атлетически сложен и всячески поддерживал себя в хорошей спортивной форме, уделяя этому вопросу немало времени.

— А ведь в городе все еще жарко, тогда как здесь, в загородном доме у самой реки, просто прелестно, — рассуждал Павел Павлович, удобно развалившись в массивном кресле. — Как правильно мы поступили, купив этот дом. — И при этом, потягиваясь, подумал: «Хорошо, когда сам себе господин, сказано — сделано, решил купить себе дом — и купил, да и на работе почти также, разве что не столь очевидно».

Жена его, Наталия Ильинична, дама средних лет и приятной наружности, была врачом. Несмотря на многие годы, прожитые совместно, они продолжали испытывать друг к другу самые теплые чувства. И посему Наталия Ильинична с большим вниманием слушала слова мужа, а он — ее. Их недолгая расслабляющая беседа была, впрочем, вскоре прервана.

— Мама, мама! — их пятилетняя дочь плача бежала по гравиевой дорожке. — Петька опять мучает ночного мотылька!

— Петя! Сынок, пойди сюда. Как тебе не стыдно! Ты укорачиваешь и без того короткую жизнь этих несчастных созданий, — промолвила Наталия Ильинична. — И откуда в тебе эта жестокость?

— С возрастом это пройдет, — спокойным тоном заметил Павел Павлович.

Их сын Петя, розовощекий мальчуган восьми лет, стоял, понурив голову. Он знал, что мучить кого бы то ни было, пусть это даже маленький белый мотылек, который живет всего лишь один день, нехорошо. Хотя в глубине души он и не совсем понимал, зачем вообще нужна такая короткая жизнь, сейчас не этот риторический вопрос мучил его. Ему было стыдно. Стыдно было еще и оттого, что не далее как час назад он, играя, передавил десятка два муравьев.

«Слава богу, — думал Петя, — противной Насти не было поблизости, и теперь об этом никто не узнает». Но сам-то Петя знал, что он это сделал. Знал, что это нехорошо. И от этого он стоял и краснел еще больше.

Справедливости ради следует заметить, что Петя давил муравьев не оттого, что был жестоким мальчиком. Он просто не отождествлял их с по-настоящему живыми существами. Да и как их можно было отождествлять с оными? Петя много раз задумывался над этим. Спроси его, над чем, и он по малости лет не смог бы объяснить, что именно его интересовало. А интересовало его муравьиное восприятие жизни. В начале своих так называемых экспериментов Петя просто наблюдал за муравьиной жизнью. У них была интересная, хорошо организованная жизнь. Пете казалось, что действия муравьев были должным образом осмысленны. Они были заняты своим делом. Они ходили на работу. Каждый — на свою. Кто-то строил жилище-муравейник, кто-то доставал пропитание. Они заводили потомство и заботились о нем. Временами они участвовали в войнах с другими насекомыми.

«До некоторой степени, — думал Петя, используя папину лексику, — они похожи на людей, только очень маленьких. Если бы вот только они могли ходить на двух ногах, а не ползать сразу на шести».

Странным было лишь то, что, очевидно, муравьи не воспринимали Петю вовсе. Он для них как бы не существовал, хотя и был рядом, наблюдал за ними.

«Сказать по правде, — думал Петя, — они находятся полностью в моей власти, но я для них не существую». Этот вывод Пете не понравился, и он, вознамерившись призвать муравьев к пониманию того, «кто в доме хозяин», начал проводить свои, довольно жестокие, эксперименты. Он ставил палец на пути у ползущего муравья. Нет! Муравей не поднимал головы, чтобы посмотреть, откуда взялся этот огромный мешок. Он просто продолжал ползти своим муравьиным путем.

«Отчего это происходит?» — задавался вопросом Петя, будучи любознательным мальчиком. Он поделился своими наблюдениями с отцом.

Отец задумался и, с интересом посмотрев на сына, ответил:

— Я полагаю, что муравью, в силу различных причин, как то: неразвитость интеллекта или его полное отсутствие, неразвитость органов восприятия и так далее, не дано воспринять твое или мое присутствие. И он, таким образом, живет в полном неведении относительно нашего существования, хотя полностью воспринимает предметы и насекомых, находящиеся с ним на одной плоскости. Он реагирует лишь на то, что ему дано воспринять. И не реагирует на субстанции, находящиеся за пределами его восприятия.

Объяснение отца показалось Пете достаточно запутанным, и он продолжил практические изыскания. Он давил муравьев пальцами, разрушал их жилище. Но если те же смертоносные пальцы сжимали соломинку, вдруг оказавшуюся на пути муравья, бедняга зачастую начинал по ней опрометчиво карабкаться.

В настоящий момент любознательный мальчик, как это порой случается, был призван к ответу за свои действия и стоял, потупив светлые очи исследователя.

— Я больше так не буду, — кротким голосом промолвил ребенок, чьи перста еще так недавно являли собой разящую десницу судьбы в мире муравьев.

— Ну вот и хорошо, а теперь всем детям пора спать, — сказала Наталия Ильинична и нежно погладила дочь и сына.

Гувернантка Нино взяла детей за руки и повела в их детские спаленки.

Из-за пережитого чувства стыда Петя ощущал усталость и сразу же заснул. За мгновение до погружения в сон он услышал встревоженные голоса, которые доносились с лужайки перед домом: «Сердце! Врача!»

Проспал же Петя, как ему показалось, совсем недолго. Его разбудил тоненький голосок:

— Что же ты спишь, соня? Ведь уже рассвело.

Петя открыл глаза и, к своему удивлению, увидел маленькую девочку, сидящую на подоконнике. Девочка была совсем крошечная и почти прозрачная. На голове у нее была корона такая же крошечная, как она сама, а в руке она сжимала стеклянную палочку.

«Это же фея», — подумал Петя.

— Что же ты спишь? — повторила фея.

— Ведь еще очень рано, — подумав, ответил рассудительный Петя.

— Пять часов утра — это рано? — удивилась фея. — Все птицы давно поют. Хочешь пойти со мной послушать их прелестные трели?

— Я думаю, папа и мама будут очень недовольны, если узнают, что я встал так рано. К тому же, я могу слушать пение птиц, не покидая своей комнаты.

— Тогда, может быть, ты хочешь попасть в страну волшебных гномов? — нахмурившись, спросила фея, любившая пение птиц больше всего на свете и оттого не понимавшая, как можно отказываться от такого.

— Это интересно, но что скажут мама и папа? Боюсь, они не отпустят меня, — ответил Петя, не заметив легкого упрека в голосе феи.

— А ты действительно хочешь? — еще мрачнее спросила фея.

— Да. Очень-очень!

— Разве ты не знаешь, — сказала фея, — что если что-то действительно хочешь, спрашивать мнение других совершенно излишне. И даже вредно.

— А как мы туда попадем? — спросил Петя, решительно вставая с постели.

— Наикратчайшим путем, — ответила фея, протягивая руку мальчугану.

— Мне немного страшно, — сказал мальчик.

— Когда ты начинаешь путь, ты должен быть готов пройти его до конца, вопреки всем препятствиям, — ответила легкомысленная фея. — Если бы ты знал, как много прекрасных начинаний было задушено страхом.

Петя взял фею за руку и в страхе закрыл глаза. А когда он их открыл, то обнаружил, что они плавно летят все выше и выше.

Скоро Земля и Солнце превратились в маленькие точки, и они закружили в хороводе мириадов звезд. В какой-то момент над самой Петиной головой оказалась огромная стеклянная сфера, сквозь которую он различил небольших существ, напоминающих гномов. Они отличались от обычных гномов тем, что у них было четыре руки. Присмотревшись, он понял, что находится в центре их жилища. На него был направлен прибор, напоминающий гигантский микроскоп, нижнюю линзу которого он поначалу принял за сферу. Так как он смотрел в обратном направлении, существа, находящиеся с другой стороны микроскопа представлялись ему маленькими. Один из них стал внимательно разглядывать все, что находилось под микроскопом. Он смотрел очень долго и внимательно, а потом спросил:

— Пап, я хочу запустить комету.

— Только не смертоносную, сынок.

Но было уже поздно. Прежде чем прозвучало предостережение отца, рука сорванца коснулась какого-то рычага на приборной панели, на которую Петя ранее не обращал внимания. Тотчас стального цвета стрела пересекла часть пространства под микроскопом, и последовала яркая вспышка.

— Немедленно отойди от пульта! — прокричал разгневанный отец-гном. — Разрушать проще всего.

— Прости, папа, — испуганно сказал малыш.

— Прости его, — сказала мама-гном. — Ведь ты знаешь, как дети, порой, бывают неоправданно жестоки. Отчего это происходит? — и взгляд мамы-гнома стал задумчив. — Взять и уничтожить целую планету! Может, это оттого, что дети не очень-то знакомы со страданием. В любом случае, чем кричать на ребенка, лучше бы поучил его.

— Он давно уже не ребенок, — ответил папа-гном, который сам уже самозабвенно припал к микроскопу. — Ну, впрочем, ладно. Подойди поближе, сынок. Я покажу тебе саморазвивающуюся систему Гея. Ты мог запросто разрушить и ее своей безответственной выходкой!

— Мы уже опаздываем, ты помнишь, дорогой? — обращаясь к отцу-гному, нежно промолвила мама-гном.

— Как же я забыл, идем! — И гномы-родители молниеносно исчезли.

Вместо них, откуда ни возьмись, появился еще один гном-ребенок. Уже знакомый Пете маленький гном сразу же оживился при виде друга.

— Смотри, отец забыл свернуть систему!

— Здорово, — сказал вновь пришедший. — Полетели?

— А если отец узнает?

— Не узнает, только быстро.

С этими словами два гнома, как показалось Пете, нырнули в верхнюю линзу микроскопа, как будто это было небольшое озеро. В то же мгновение фея слегка подтолкнула Петю в спину, и он, как бы окунувшись в линзу микроскопа, находящуюся с противоположной стороны от гномов, полетел им навстречу. Мгновение, и Петя запутался в волосах у одного из диковинных созданий. В следующее мгновение они уже мчались по межпланетному пространству. Прошло еще мгновение и…

— Мы на месте, — раздался гномий шепот, и Петя увидел Землю.

— Какие противные эти люди! У них всего две ноги и две руки. Это омерзительно, — говорил один маленький гном другому.

— Противно, конечно, — вторил ему другой. — Но главное, что меня в них раздражает, это их высокое мнение о самих себе.

— Отец говорил мне, что некоторые из них додумались до того, что считают себя чуть ли не вершителями своих судеб!

— Не может быть, — и глаза второго гнома округлились в неподдельном удивлении. — Научились бы сначала различать, что происходит вокруг!

— А ты видел, какой самосуд они устраивают друг над другом? А вот как раз один из представителей этой славной плеяды. Сидит себе на лужайке, как ни в чем не бывало! Хорошо, мол, что дом купил. А сам смотри, что думает.

— Ну и ну, просто нет слов! Сейчас я ему устрою.

С этими словами гном приземлился прямо на лужайке отеческого дома и коснулся одним из своих пальцев груди Павла Павловича. Тот вскрикнул и, задыхаясь, схватился за сердце. Все вокруг сразу же погрузилось в суету.

— Что с тобой, Паша? — испуганно спросила Наталия Ильинична мужа. Но он, не в силах произнести и слова, закатив глаза и хрипя, сползал со стула прямо на траву. Наталия Ильинична в бессильной панике подбежала к мужу и произнесла:

— Да что же это такое? Сердце?! Боже мой, он не дышит! Нино!!! Скорее вызывайте скорую!

Из короткого телефонного разговора с врачом выяснилось, что это определенно обширный инфаркт и что скорая будет минут через тридцать.

— Нино, да что же это! Ведь он никогда не жаловался на сердце! Какие тридцать минут, когда он уже не дышит, — только и могла сказать вмиг сделавшаяся несчастной Наталия Ильинична. — Ну, давай же дыши, дыши! Живи! Ну пожалуйста, живи! — в истерике бормотала она, хлопая мужа по щекам.

При этом никто не обращал никакого внимания на двух четырехруких существ, в волосах одного из которых запутался мальчик Петя. Более того, Нино, посланная за стаканом коньяка, дважды прошла сквозь одного из гномов.

— Ладно, отпусти его. Пусть себе поживет, сказал другой гном своему озорному другу.

— Как знаешь, — ответил его приятель-гном и еще раз прикоснулся к груди Павла Павловича своим шаловливым пальцем.

Павел Павлович не заставил себя долго ждать и тотчас же открыл глаза.

— Пора перемещаться назад. Родители могут вернуться. Отец убьет, если узнает, что мы самовольно вошли в систему, — сказал один из гномов.

Пролетая сквозь великолепный дом Павла Павловича, гномы на мгновение оказались в комнате Пети. В этот миг гном, в волосах которого запутался Петя, тряхнул головой, и мальчик благополучно приземлился прямо к себе в постель. Он уже почти спал, когда услышал голос своей знакомой феи:

— Может быть, ты хочешь посетить теперь страну великанов?

— Нет, пожалуй, лучше без этого, — ответил усталый ребенок и заснул.

Когда он проснулся, солнце уже давно встало и посылало свои приветливые лучи сквозь зелень молодых лип, растущих около Петиного окна. Сон, как это часто случается, был очень быстро забыт. Мальчик спустился на террасу, где вся семья уже собралась к завтраку.

Павел Павлович был особенно бледен.

— Как ты себя чувствуешь, дорогой? — нежно спросила его Наталия Ильинична.

— Ничего, мне гораздо лучше, — промолвил отец семейства.

— Врачи сказали, что это все благодаря твоему тренированному организму. Другой бы… — страшно подумать, — прервала сама себя Наталия Ильинична. — Не зря ты поддерживаешь себя в хорошей спортивной форме.

— Это уж точно, — обретая былую уверенность, произнес Павел Павлович. — Человек — сам себе хозяин.