Извращенность 2. Жестокие сердца

Алексей Николаевич Наст, 2018

Сергей прилетел в Америку, как компьютерный гений, и попал в тюрьму. Наташка приехала в США, чтобы стать танцовщицей, а угодила в ад! Где же ты, Американская мечта?! В России!… Дальнейшая судьба героев романа "Извращенность". Непредсказуемый сюжет, жесткие криминальные разборки и, конечно, любовь! Там, где мафия, там всегда кровь и любовь! Приключения в США, Мексике и морозной России.Роман составляет дилогию вместе с романом "Извращённость".Содержит нецензурную брань.

Часть первая. Манящий свет мечты.

Паша с воодушевлением задрал голову — небоскрёбы уходили чуть не в космос.

–Мир американской мечты, — восторженно прошептал Паша.

Самуил был скептичен — губы кривила усмешка — восторги Паши его смешили.

–Паша, что это такое — Американская мечта?

Паша вернулся с небес в реальность. Он посмотрел на чуть пьяного, чуть нервного, но самоуверенного босса. Пятьдесят шесть лет, но какой он крутой — мощный, немного полноватый, лицо изъеденное жизнью. Бронтозавр, мамонт, несокрушимый монстр, мужчина в пике зрелости. Он так долго стремился к большим деньгам и поймал их только недавно — пять лет назад — сто восемьдесят миллионов баксов — убийства, наркотики, оружие, работорговля. Все мыслимые и немыслимые грехи. И вот он в США — король жизни. Приехал повеселиться. И пошалить. Рядом «линкольн», доставивший из аэропорта к самому крутому отелю Лос-Анджелеса. И амбалы охраны (крутые бандиты — все в федеральном розыске ФСБ). И Паша — отморозок.

Это немыслимо! Это Лос-Анджелес! Это Калифорния! Это они — самые отмороженные отморозки из морозной России — приехали проиграть пару миллионов баксов в казино и трахнуть пару-тройку голливудских звезд.

Самуил сделал последнюю затяжку гаванской сигары и почти половину её (непозволительная роскошь!) швырнул ловким щелчком в золоченную урну. Негр-швейцар на дверях, сразу узнав русскую братву, расплылся в белозубой улыбке — русские платили крутые чаевые.

Мальчики из отеля, в форменной красной одежде, вышитой золотом, в дурацких чёрных кепочках на макушках, уже тащили чемоданы из глубокого багажника «линкольна».

Самуил не спешил.

–Паша, ты слышал мой вопрос?

–Босс, американская мечта, как я читал в книгах — это возможность любому смертному, из самого низа, взлететь до небес. Это успех, доступный каждому. Если ты будешь стараться…

–Брось, Паша. Разве ты не смотрел американских фильмов? Их мечта — стырить кучу бабок (не важно, где и у кого) и слинять с ними в Мексику!

«»»»»»»

На третий день Самуил заскучал в Лос-Анджелесе. Те же прелести, даже круче, он имел в Москве и Питере. Куда не сунься, кругом одни русские, хохлы и белорусы — приезжие и эмигранты: в ресторанах, магазинах, борделях, на хоккее. Даже в кино вовсю снимаются! Что за жизнь такая?! Хочешь отдохнуть от своих, и не можешь!

Договорившись с таксистом, покатили в Пасифик-Сити — местечко у самой границы с Мексикой. Там кругом прерии, кактусы, незаконные иммигранты мачо-мексиканцы и, вообще, всё по-американски, как в пыльных голливудских фильмах — битые старые автомобили, доступные белозубые студентки колледжей с силиконовыми сиськами, салуны и боулинги, драки там и всё остальное… Ящик виски взяли с собой — в пограничной дыре ( от Пасифик-Сити до Мексики сорок миль) виски стоило на полдоллара дороже за каждую унцию.

Все хохотали:

–Будем во всём равняться на американцев, будем прижимистыми и экономными!

По настоянию Самуила все переоделись в джинсу. Ехали с открытым верхом — Самуил велел убрать у кабриолета брезентовую крышу. Запылились. Волосы стали дерюгой. Паша, привыкший к комфорту и стерильной чистоте, квасил толстые губы — ему в Америке не нравилось. Он привык каждый вечер мыть свой пенис специальным гелем, обладающим успокаивающим целебным эффектом. Как было приятно возлежать на скрипящих чистотой цветных простынях и ощущать в трусах, что твой пенис тщательно вымыт и сам ты эталон стерильности.

–Брось, Паша, — Самуил, держа сигару всеми пальцами руки, старательно трудил губы, вытягивая из неё вкуснейший никотин. Пыхнув дымом (хорошо пыхнул, эффектно) Самуил прищурился. — Пенис — так говорят американцы.

Шофер, услышав слово «пенис», одобрительно оскалился и закивал головой (ни черта не понимал по-русски). Самуил не смотрел на него.

–Русские говорят член… Даю тебе слово, Паша, твой член в той дыре, куда мы едем, скучать не будет! Я тебе куплю таких американских девочек, хоть белых, хоть цветных — закачаешься!

Паша не поверил:

–У нас в Москве можно всяких американских девушек отыметь, и белых, и цветных! Зачем сюда было ехать? У нас дома круче можно было оторваться.

–Дома! Дома! А тебе ничего не интересно, да? — окрысился Самуил. — Что вы за люди такие?!

–Нормальные люди, — тихо буркнул Паша, но Самуил услышал.

–Заткнись! — сказал он, нажимая голосом. — Сказал, тебе понравится, значит, понравится!

Фамилия у Самуила была Боголов. Отчество — Дармалович. Отец его был бурят — Дармала Боголов. Родился Самуил в пригороде Иркутска. Мать Самуила, красивая чернокудрая еврейка, разродившись с трудом, и поймав сепсис в нестерильном сельском фельдшерском пункте, вырвала клятву у плачущего Дарьки Боголова, что сына он назовёт Самуил. Она покормила младенца всего раз, а после, прижав к себе, рыдая, умерла от заражения крови.

–Самуил, мальчик мой…

Самуил ехал сейчас в открытом авто, ветер жег лицо горячим вкусом чужой земли, дым сигары ел глаза. Ему казалось, что он помнил свою мать и эти её слова. Все говорили, что это его фантазия. Не может человек помнить то, что происходило с ним на вторые сутки от рождения. В интернате пацаны над ним смеялись за эту память и часто били. А он точно помнил, что мать плакала, когда его принесли и вручили ей в руки — беспомощную личинку, зародыш человека. Зародыш. Через пятьдесят один год этот зародыш хапнул свой первый миллион баксов. Сейчас, в пятьдесят шесть у него их сто восемьдесят. А жизнь всё равно осталась дерьмом.

Семьи нет.

У него никогда не было семьи. Мать умерла, так и не оправившись от родов. Отец, завхоз какого-то там агрокомплекса, умело воруя, сумел обеспечить сыну воспитание в Ленинградском интернате ( понятно, за большие взятки). Тогда, при Советском Союзе, по какой-то там плановой разнарядке, все «коренные народы» Якутии и Дальнего Востока жили в интернатах и поступали, именно, в институты города на Неве, колыбели Ленинской революции… Потому и Самуил оказался в Ленинграде, но отцу приходилось приплачивать, чтобы сына не гнобили… Кстати, отца убили тувинские трактористы. Что-то он им однажды не выдал, какую-то деталь для трактора. Шарахнули в лоб увесистой монтировкой…

Самуил, глубоко вздохнув, качнул головой, сильным щелчком отправил окурок сигары в клубящуюся за машиной дорожную пыль.

Ему всегда было плохо в интернате. Зачем отец держал его далеко от себя? Детство — чёрная полоса жизни. Может быть, будь они вместе, ничего бы с отцом не случилось там, в Иркутске, тогда, сорок шесть лет назад.

Мать-еврейка, отец-бурят. А вырос Самуил русским. У него и в свидетельстве о рождении так значилось: Самуил Дармалович Боголов — русский.

Когда кто-то из русских пытался называть его евреем, он сразу бил ему в лоб увесистым кулаком. Когда кто-то из евреев намекал, что он не еврей, он поступал точно также. Самуил, имея очаровательные бурятские щечки, во всём походил на мать. Был очень красив в молодости. Он и сейчас был очень и очень импозантен. У него было много русских женщин, были хохлушки, сладострастные немки, молдаванки, латышки. Сегодня вечером будут американки.

–Девки из колледжа. Надо снять девок из колледжа вот с такими сиськами, как волейбольные мячи, — сказал Самуил. «Злодеи» на заднем сидении заржали.

Последние десять лет Самуил смотрел американские фильмы про таких вот тугозадых, грудастых девок с упругими, утянутыми животами и мечтал, что отымеет их с десяток. Но в Лос-Анджелесе, недалёко от отеля, таких не попадалось. Только чернокожие проститутки. И ещё русские, и хохлушки.

Хохлушки, вообще, достали. Они по Москве и Питеру достали всех сверх меры. И в Турции, и на Кипре. Было такое ощущение, что хохлушек миллионов сто, больше, чем всё население Украины вместе взятое. Но, вообще, они классные! А сегодня пятидесятишестилетний член Самуила жаждал американского секса!

Когда приехали в Пасифик-Сити, судьба Самуила решилась в полчаса — ни о каких девках из колледжа речи уже быть не могло — он увидел в стриптиз-баре Наташку Лопес — двадцатипятилетнюю латиноамериканку.

–Однако, — сказал Самуил, безвольно щупая свой бумажник.

Он сидел за столиком в накуренном баре, совсем рядом со сценой, где крутила голой задницей она — смуглокожая богиня, и понял, что попал по-крупному (русские мужики — они ведь самодуры), — таких Самуил даже в кино не видел. Как говорил идиот Паша, захотелось сразу жениться. Паша, после этих слов всегда уточнял — не потрахаться, а, именно, жениться.

«»»»»»

Наташка отдалась Самуилу легко.

После выступления, в гримёрную зашел управляющий баром и сказал, что надо подставить «малышку» одному русскому пожилому мужику. Даёт хорошие бабки — пятьсот баксов. Из них Наташке — сто пятьдесят.

Это круто. Шлюхи на улице трахались за двадцатку.

Наташка не была шлюхой. Она приехала в Штаты пять лет назад из Панамы. Все эти пять лет ей приходилось путаться с бандитами и владельцами баров, чтобы иметь кусок хлеба и три штуки баксов в месяц. По статистике, среднестатистическая американка до замужества успевает познать сорок девять мужчин. У Наташки было всего сорок шесть. Она не была шлюхой, но русский пожилой мужик платил сто пятьдесят долларов за непродолжительный секс — Наталью Лопес условия Самуила устраивали.

Сношались на втором этаже бара, в специальной комнате для гостей, на специальном топчане.

У Самуила был поистине мамонтовый бивень. Русский был силён, очень тяжёл и очень сладострастен. Он умело мял её накаченные силиконом груди, а массивные золотые перстни на коротких волосатых пальцах, царапали набухшие соски. Это ещё больше возбуждало Наташку. Она стонала от наслаждения по-настоящему.

Но (как она знала по опыту), возраст — есть возраст. Русский быстро устал, вспотел и перешёл на «клубничку». Он поставил Наташку в позу и безжалостно вонзил мастодонта в другое место. Боль пронзила её до самого мозга.

–О, мадонна! — выдохнула Наташка.

–Какая мадонна? — не понял русский. — Любовь. Лав!

«»»»»»»

Сергей Аксёнов родился в России. Он был русский.

По паспорту он был американцем уже давно — пять лет. А всему виной — виртуальная реальность.

В Подмосковье прошло его становление, как человека разумного. Мало того, что там он элементарно родился, был воспитан и получил образование, но там, и это самое главное, он познакомился с компьютером, умной машиной, которая перевернула его жизнь с ног на голову. Виртуальная реальность стала для него родной средой — он выныривал из сети только, чтобы поесть и сходить в туалет. В родном городе, в молодежной среде, Сергей слыл личностью с большой буквы.

–Поверь, старик, тебе прямая дорога в Штаты, там ты будешь купаться в долларах и сделаешь карьеру гения-программиста!

Собственно, общественное мнение и подтолкнуло Аксёнова устремиться в Америку.

В бюро, рекрутировавшим специалистов для работы за границей, Сергею расписали заманчивые перспективы, ожидающие его в американском бизнесе.

–Молодой человек, русские программисты в США на вес золота, — картаво излагал Сергею менеджер агентства.

Аксёнов подписал контракт, вручил долларовую наличность агенту — все сбережения матери — (Сергей и старший брат Иван росли без отца), и погрузился в мечты — отлёт в США был обещан в течение месяца. Сергея не обманули ( всё-таки агентство располагалось в центре города и работало совершенно легально). Его привезли в США, в штат Техас, в город Даллас, поселили в квартире. Местный агент разослал резюме Сергея по компьютерным компаниям и велел ждать, посетовав, что было бы неплохо знать английский язык и иметь американское гражданство, а не рабочую визу с ограниченным сроком пребывания. Через неделю Сергея подобрала одна сомнительная компания, где работали иммигранты из бывшего СССР, в основном евреи.

Белокурая сорокалетняя стерва назначила Сергею собеседование и на нём жестко объяснила, что к чему. Агентство по найму обмануло бедного русского юношу — программисты из России в Штатах никому не нужны. Это правда, а всё остальное — легенды, бытующие в среде русскоговорящих компьютерщиков.

–Русские спесивы, самоуверенны, все считают себя гениями. А нам нужны обычные исполнители. Не надо придумывать свой путь решения задания, пусть и оригинальный — всё уже придумано и рассчитано. Не знаешь — спроси. На работе надо работать, а не сочинять личные программы и вирусы!

Звали стерву Лиз Сорнофф. Она назначила Сергею испытательный срок, а вечером, после работы, подвезла на своём авто домой. Посмеявшись, в каких условиях держали агентства «дурачков» из России, она, тем не менее, осталась ночевать. Хоть и пишут газеты, что в Америке приставания на работе невозможны, Сергей убедился, что в Америке возможно всё. Сергей, пересилив себя, как следует порадовал её своим языком и это решило его судьбу — Лиз Сорнофф, специалист по кадрам, оставила его в компании, тем более, что резюме у парня было отличнейшее, а за компьютером он прямо-таки творил чудеса.

–Тебе надо снять нормальную квартиру и жениться на американке, чтобы получить гражданство, — учила она Сергея. — И вызубри английский. Если хочешь хорошо жить.

Сергею понравилось в Америке — работа, о которой он мечтал, зарплата еженедельно, квартира, машина ( купил самую дешёвую уже через месяц после приезда). Правда, приходилось часто пускать в дело язык, ублажая потрёпанную Лиз Сорнофф, и заниматься с ней анальным сексом, чего Сергей терпеть не мог. Это было даже хуже, чем первое удовольствие, которое он ей устраивал. И самое мерзкое во всём этом, было то, что Лиз отказывалась от близости с использованием презерватива, а Сергей знал, что кроме него Лиз шустрила ещё с десятком молодых и не очень сотрудников компании.

«Так и спид не долго подхватить», — вертелось в голове.

Спасла Сергея от Лиз скороспелая женитьба. Бекки Конэл не походила на писанную красавицу, но она была молода, а родословную вела от первых колонистов. Сергей переселился к жене — она уже десять лет жила в двухкомнатном домике, за который предстояло рассчитываться по кредиту, наверное, и внукам. Потом Сергею устроили американское гражданство по какой-то там поправке к какому-то там закону.

–Всё получилось! — Сергей водрузил американский паспорт в нагрудный карман своей рубахи. Дальше предстояло преуспевание и сладкая жизнь. Иначе и быть не могло — английский он уже знал не плохо и всем встречным и поперечным, улыбаясь, говорил:

–Как дела?

Через полгода его компания влезла в базу данных Техасского Кредитного банка по программе Сергея, и перекачала несколько десятков миллионов баксов в оффшорную зону на экзотических островах. Владельцы-евреи, тихо посмеиваясь, бежали вслед за деньгами.

Сергей сел в тюрьму. На два года.

Все два года он, с великими ухищрениями, спасал свою задницу от свирепых пожилых негров, которые таким способом боролись с белым расовым засильем. По слухам, Сергей знал, что в местах заключения с белыми не церемонились, и уберечься от афроамериканской любви было совсем не просто. Но он был русским, и ухищрялся выкручиваться из самых щекотливых ситуаций. Иногда ему просто везло.

Жена не собиралась терпеть отсутствие мужа целых два года — она объявила Сергею развод и уехала с очкастым библиотекарем в Луизиану.

Униженный и опустошенный, совершенно раздавленный жизнью, Сергей вышел из тюрьмы с тощей кредиткой и клеймом отбывшего заключение преступника — пять лет он не имел права работать в компьютерном бизнесе. Сергей не сомневался, что и по прошествии моратория, ему вряд ли дадут работу у монитора.

У него теперь было два пути — совершить новое преступление и снова сесть, чтобы негры не особенно скучали, и остаться изгоем — работать полотёром, грузчиком, заправщиком, снимать комнатку в грязном многоквартирном доме и топить мысли в дрянном виски.

Купив билет на междугородний автобус, Сергей приехал в Калифорнию. В Лос — Анджелесе его никто не ждал. Проработав два года полотером и мойщиком посуды в одном из дешевых кафе, он снова влез в историю — местным пьяницам он чем-то не понравился. Его избили два раза. Третьего раза он ждать не стал. Так он оказался на пять миль южнее отвратительной дыры у мексиканской границы, именуемой Пасифик-Сити. Именно здесь располагалась последняя, перед границей, заправка. При этой заправке, в дощатом сарае с вывеской «мотель», он поселился. Хозяин заправки, вредный старик, любитель выпить и покурить, пообещал кормить, поить, иногда давать деньги.

–Вижу, парень, ты не в ладах с законом, — назидательно погрозил он пальцем.

–Почему вы так думаете?

–Старика Крэнка не проведешь. Но мне плевать. Если есть закон, кто-то с ним должен быть не в ладах. Здесь мексиканская граница и понятие закон очень расплывчатое. Как мне тебя звать?

–Сэм, — в Америке все звали Сергея Сэм.

–Значит, договорились, Сэм. И учти, если окажешься прохвостом — отправлю за решетку. Шериф Ларкинс мой старый друг. Такой же пьяница, как и я.

И Сергей остался на заправке. Он стал, не то, что рабом — в этой пустынной дыре с пыльными ветрами, жалеющих заправить автомобиль и помыть его, было не много, но жил он не свободно — старик помыкал им и воли не давал. Даже в Пасифик-Сити не отпускал.

Два года Сергей жил тихой жизнью затворника. Он не спился и не заскучал, не превратился в циника — он занимался собой, особенно своим телом — физические упражнения приносили неведомое раньше удовольствие. Он много бегал, качал мускулатуру.

–Не дури, Сэм, Арнольда Шварценеггера из тебя всё равно не выйдет, — пускал остроты пьяный Крэнк.

Когда на заправку заехала пыльная машина и призывно просигналила, на зов вышел высокий красивый, хорошо сложенный парень тридцати лет, в майке и обтягивающих джинсах.

Сердце Наташки Лопес ёкнуло. Впервые за всю сознательную жизнь.

–Заправь полный бак, красавчик!

«»»»»»»

Машина укатила прочь, подняв облако медленно оседающей пыли. Сергей задумчиво тёр тряпкой пахнущие бензином руки, смотря в след.

Старик Крэнк удовлетворённо перебрал полученные от клиентки деньги, протянул Сергею купюру.

–Возьми.

–Зачем?

–Глупый вопрос, Сэм. Купишь себе что-нибудь.

–Где? Ты меня не отпускаешь с заправки.

–Купишь у меня.

–Ты мне и так продукты выдаёшь.

–Ну, Сэм, позабавь старика. В моей лавке давно никто ничего не покупал. Берут бензин, и то редко. Кассовый аппарат покрылся слоем пыли.

–Первый раз её вижу, — сказал Сергей об уехавшей незнакомке.

–А… да, красивая стерва. Я её знаю. Танцует в баре «Красная дыра», — Крэнк, хлюпая губами, закатил глаза — по выходным он уезжал с заправки в Пасифик-Сити прополоскать горло в обществе таких же, как он, пьяниц. — Но забудь её, Сэм. Она подружка зверя Антона.

Сергей помрачнел. Антон — русское имя, но носил его, похожий на Микки Рурка, пятидесятилетний ублюдок, то ли мексиканец, то ли янки. Банда у него состояла сплошь из латиносов и держали эти пограничные отморозки огромный район — им платили негласную дань все мелкие торговцы. Только старик Крэнк не платил — у него был друг шериф. А, вернее, у него нечего было брать. И Антон его не трогал. Даже за бензин рассчитывался.

Сергей видел Антона несколько раз. На этой неделе трижды кортеж из двух машин с головорезами Антона проносился к границе и обратно.

Да, спелая куколка ублажала старого ублюдка. Зализанного, даже, немного напомаженного, в мексиканской рубашке — в России в таких рубашках любят ходить цыгане. Попал бы он в ту тюрьму, где сидел Сергей, познакомился бы с неграми в первую ночь. Хотя, он старый. В тюрьмах негры разбалованные — их ублажают молоденькие пареньки.

Сергей осмотрел себя — какое у него литое стройное тело. Попади он снова в тюрьму… да, об этом лучше не думать.

«»»»»»»»

Наташка ехала в своей, неоднократно битой, старой развалине на колёсах и крепко думала. Во-первых, она думала, что так, как она жила все эти годы, дальше жить нельзя — она ничего не достигла, отдаваясь ублюдку Антону и его дружкам и, продолжая жить так дальше, ничего не достигнет. Скоро она растратит свои прелести на гангстерских придурков, и они сдадут её в бордель, а дальше наркотики и смерть в тридцать с небольшим. Во-вторых, она думала, что самым разумным было бы прямо сейчас доехать до Мексики и ехать ещё дальше, в саму Мексику, там добраться до курортного побережья и постараться подцепить какого-нибудь богатенького доктора или юриста, и быстро выйти за него замуж…

Наташка улыбнулась. Тот русский пожилой дурак — Самуил, который пялил её в малышку десять минут, а остальные полчаса рвал её анус, он ведь, на полном серьёзе, предложил стать его женой. Урод. Наташка передёрнула плечами. Ежедневно он будет трахать её в анус — да она умрет на третьи сутки от такой супружеской жизни. И Карлос ублюдок — владелец бара. Он не предупредил Наташку, что русский мужик извращенец и больше любит вставлять в анус, чем куда положено. Этот русский, видимо, и мальчиков не пропускал. Козёл старый.

Натёртый анус горел, словно туда зарядили тюбик соуса чили. Наташка утопила педаль тормоза. Повеситься от такой жизни, больше нечего — все мужики козлы. Говорят, что любят, а потом лапают за сиськи, трахают и лучше не думать, что вытворяют, особенно пьяные. Сплошные ублюдки! Что американцы, что латиносы, что русские. Ещё Карлос собирался дать ей только сто пятьдесят баксов. Наташка возмутилась его наглой ухмылке.

–Двести, Карлос! Не меньше! Ты не предупредил меня, что русский полезет в мой анус!

–Он драл тебя в попу?

Ублюдок. Наташка еле сдержалась, чтобы не влепить Карлосу пощечину.

Карлос достал из нагрудного кармана рубахи сотню, потом ещё пятьдесят.

–Если Антон узнает о твоём промысле… — заговорил он, посмеиваясь.

–Он отрежет тебе яйца и заставит их съесть, — закончила Наташка, вырвала из руки Карлоса сотню, потом влезла в его карман и достала вторую. — Двести! Даже этого мало!

–Га-гха. Так, может, порадуешь моего иноходца? — Карлос нагло заиграл глазами и добавил доверительно:

–Получишь ещё сотню.

Наташка презрительно показала ему палец.

–Пошел…! Я не шлюха!

–Русскому ты дала!

–Он обещал на мне жениться.

–Га-кха-мха-га-а.

Наташка тоже засмеялась вслед за Карлосом. Пряча деньги себе между грудей, торчащих упругими шарами в вырезе блузки, добавила.

–Он богач.

–А я? У меня есть бар!

–Засунь свой бар себе…

Карлос возмутился.

–Как ты разговариваешь с боссом? Ты работаешь на меня!

–Карлос, здесь все работают на Антона.

Наташка надавила на педаль газа — машина тронулась с места, быстро набрала скорость. Да, в этих местах все работают на Антона и его банду. Может, действительно, согласиться на предложение русского? Он обещал завтра снова найти Наташку, обещал подарить колечко. Она возьмёт кольцо и уедет с русским навсегда из этой дыры.

Надо только узнать, куда русский хочет увезти её. Если в Россию, то нет — там холодно, там медведи и мафия. А Наташку от мафии и гангстеров уже воротит. Она сбежит и от русского. Да, надо бежать, бежать отсюда. Как было бы здорово уехать с тем красивым парнем с заправки! Как в романтическом фильме — они угоняют машину, грабят гангстерскую кассу и сбегают с деньгами, потом живут счастливо, в своё удовольствие. Занимаются любовью. Не трахаются, а именно занимаются любовью.

Через десять миль был пограничный пост. Будка американской таможни, белая разделительная полоса на дороге и дощатый сарай, где пила текилу мексиканская пограничная стража. Там начиналась Мексика. На высоком шесту пыльный ветер трепал красно-бело-зелёный флаг с гербом. И если американцы проверяли водительские права выезжающих, то мексиканцы просто махали рукой — проезжай.

Наташка вздохнула. Было бы здорово сейчас ехать не останавливаясь, пересечь пограничную линию, показать идиоту Антону палец, так же, как она показала Карлосу — пошел ты…Наташка усмехнулась, но покорно нажала на тормоз перед развилкой и свернула на каменистую дорогу к ранчо Стефания.

Это только так говорилось — ранчо Стефания. На самом деле здесь стояли на фундаментах несколько больших автофургонов, уже подёрнутых ржавчиной и жил сторож — сорокалетний, не бритый мексиканец Альфредо. По большому счёту, брать здесь было нечего, но иногда из Мексики сюда переправляли контрабанду и товар прятали в фургонах, пока за ним не прибывал курьер Антона. О ранчо Стефания знали пограничники, знал шериф Ларкинс, но все они были в доле с Антоном. Наташка снова усмехнулась — здесь везде Антон. Все ему платят, а он платит власти, чтобы эта власть покрывала его беспредел.

Сегодня вечером, сразу после тяжелого секса с русским кабаном, Наташке на сотовый позвонил Антон, и велел ехать сюда, на ранчо Стефания.

Наташка затормозила у фургонов, заглушила двигатель, вынула ключ. Только бы не заставил трахаться. Сейчас о сексе она не могла думать. Она подбросила на ладони ключи от машины. А чтобы она сказала, если бы тот красавчик с заправки сделал ей очень непристойное предложение, прямо сейчас, здесь, среди фургонов? О-ля-ля.

Наташка вышла из своего рыдвана. Под ногами хрустели острые камни. Она направилась к дальнему фургону, у которого стояли два «мерседеса» Антона. Сторож Альфредо, возникший из-за угла, загадочно ухмыльнулся, закурил, ничего не сказав. Чтобы это значило? В её визиты сюда, он любил с ней перекинуться словечком.

Из фургона вышли два дуболома, сели в машину.

Наташка возмутилась. Что с ними? Словно она пустое место! Уже совсем ни во что её не ставят!

Вдруг её озарила мысль — может, Антону каким-то образом стало известно о её подвиге с русским? У Наташки похолодело в груди. Дура, польстилась на две сотни баксов, и теперь умрёт!

Немея от страха, она поднялась по ступенькам и вошла внутрь фургона.

Антон сидел за чистым столом. В его глазах искрился гнев. Его дуболомы сидели перед телевизором в маленькой комнатке за перегородкой.

–Приехала?

Как же он всё-таки узнал? Наташка старалась быть спокойной.

–Как видишь.

–Ты е…ась с туристом!

–С ума сошел! — Наташка покраснела, но Антон вдруг расслабился — он принял этот румянец стыда за всплеск праведного негодования. — Ты достал меня своей ревностью! Если мне не веришь, спроси у Карлоса!

–Вы заодно с Карлосом. Когда-нибудь я поймаю вас и убью обоих.

–Тебя так волнует моя верность тебе? Тогда, забери меня из стриптиза, где я верчу задницей перед пьяными ублюдками! — Наташка поняла, что Антон просто дурил, и о русском ничего не знал, потому надо было давить на него до конца, чтобы последние подозрения рассеялись в его мозгах.

–Я не желаю лишать тебя твоей свободы. Ты делаешь, что хочешь и живёшь, как хочешь. И зарабатываешь сама, а не смотришь кому-то в рот. Даже мне.

Наташка, кривя губы, отвернула голову — хренов демагог. Денег ему просто жалко, чтобы содержать её нормально, как любовницу. Свобода! Не хочу ограничивать! А сам аж вспотел, узнав, что она может ублажить заезжего мужика. Всё его жадность.

Она обернулась к Антону. Тот нервно постукивал пальцами, размышляя.

–Он делал мне предложение.

–Кто? — очнулся от мыслей Антон.

–Русский турист. Его зовут Самуил.

–Пьяный дурак! — Антон раздраженно вскочил из-за стола, подошел к Наташке вплотную, сжал её голые плечи — она была в обтягивающей блузке без рукавов.

–Я выбью из него эту дурь! Разве он не узнал, что ты моя подружка?

Наташка промолчала, отстранилась. Старый всё-таки Антон, хоть и молодится. И мочей воняет. Наверное, уже хватанул недержание и ссытся по ночам. Она хмыкнула. Кто стирает его ссаньё? Наверное, ублюдок Дино, небритый толстяк с пухлыми губами и жалким испуганным взглядом.

–Может, не знает, а может, знает.

–Ты всё-таки спала с ним? — Антон сдавил её локоть, вновь наливаясь яростью.

Наташка дёрнула руку из его цепких пальцев.

–Сказала же — нет! Ты становишься смешон.

–Просто я люблю тебя.

–Тогда женись на мне.

–На тебе? — лицо Антона выразило глубочайшее презрение, но вдруг он понял, что совершил глупость — Наташка, оскорблённая, поджав губы, отошла к стене.

Антона выручил звонок сотового. Он нервно дернул из кармана брюк мобильник и прижал его к уху.

–Слушаю. Да. Да! Я давно уже жду!

Разговаривая, он вышел на улицу.

Наташка присела за стол, устало облокотилась об него — как её всё это достало по крупному. Нет, надо бежать, бежать отсюда, и как можно дальше!

«»»»»»

Самуил со своей бандой приехал в Пасифик-Сити на следующее утро. Ради этого пришлось покинуть отель ни свет, ни заря. Довольный таксист скалил белые зубы — повезло ему с русскими туристами, ничего не скажешь — катаются туда-сюда из Лос-Анджелеса в Пасифик, не торгуясь, платят бешенную зелень за доставку.

Конец ознакомительного фрагмента.