Неоконченная исповедь Богу. Непридуманные истории

Алексей Ушаков

Истории из жизни автора, мысли и жизненный опыт автора и его друзей. Завещание Деда внукам и размышления о том, какими они, внуки, должны быть. Книга содержит нецензурную брань.

Май мутного 1989 года на Озернинском водохранилище

С этим парнем мы работали в одном отделе, сидели в одной комнате, учились в МИФИ и часто вместе были в Чернобыле до и после аварии. Он отличный рассказчик, вообще колоритная личность, а как он тосты говорит…

На работе, под стеклом моего письменного стола и на стене над столом были не листочки с формулами из ЯФ и спектрометрии, не чертежи реакторов и «устройств», а яхты с яркими цветными и белыми парусами, с креном рассекающие воду. Из каждого своего похода и отпуска я привозил фотографий под две сотни, и все, кто в отделе любил походы, природу и «это дело», собирались у нас вечером после работы, когда в лаборатории оставалась только вторая смена (я работал на эксперименте и измерения шли в 2—3 смены), разводили спирт в химических колбах, в большой круглой колбе заваривали чай «со слоном» (кто помнит эти желтые пачки) — отлично заваривался, доставали из шкафчиков разнообразную закуску — тут были огурчики и помидоры соленые и, конечно, грибочки, лучок и отварная картошка, иногда капустка соленая (в то время все консервированием занимались) и много черного хлеба… Пластиковая разовая посуда и тогда была, а вот наливали мы исключительно в большие граненые стаканы. Один из столов, что стоял к стене, разворачивался, и на нем ставили шахматы и часы (были у нас мастера, что могли играть до утра).

Начинал, как и положено, старшой (КФМН и завлаб), вторым был профсоюз, ну а третьим был виновник торжеств. Первые два-три тоста были за науку и за первую в Мире АЭС, за атомоход и ПЛА, за «кузькину мать», а потом это тихо переходило в темы отпуска и шахмат… Все смотрели фото и радовались, просто по—человечески радовались и шутили, а за шахматным столом шла рубка с крепкими выражениями и комментариями болельщиков типа «лошадью ходи».

В очередной раз, когда я притащил фотографии из отпуска, Игорь не выдержал и сказал: «А надо бы скатать с тобой и попробовать пройти под парусом, уж больно сочно ты рассказываешь». Дело было к следующему сезону — подходил май мутного на события 1989 года, мы уже не ездили в Чернобыль, и я предложил приятелю дней на 3—5 в майские праздники поехать на Озернинское водохранилище, где мы с семьёй часто отдыхали летом, и покататься там на моём швертботе «Мева» — польский разборный швертбот, уникальная штуковина. Мне он достался по случаю. Всего в Россию было ввезено 287 штук, и за каждым шла охота среди любителей путешествий под парусом. Собрались и поехали…

В то время у меня был «Москвич-2140». Загрузили в него туристическое снаряжение и в путь. Настроение у нас было супер. Был трехлетний юбилей аварии на ЧАЭС, мы были живы и бодры, погода была отменной — солнце, тепло, вот-вот все начнет зеленеть, предстоящее приключение будоражило наше воображение.

Ехать до места было 180 км, а это по тем временам часа три-четыре. Ехали и обсуждали, что и как будем делать по обустройству лагеря, когда будем собирать «Меву», на чем будем готовить, где спать.

Я люблю ездить в одно место и не один год, люблю испытывать чувство встречи с тем, что было, с воспоминаниями. И потом, все известно и знакомо. А Игорю все было интересно, он только слышал об этом месте, о красоте его, и сам хотел в этом убедиться.

Место, на котором мы постоянно останавливались, и которое было обжито во всех отношениях, не было занято никем, да и вообще турист ещё «не попер», и было похоже, что мы будем в эти дни на берегу одни.

Как приехали, сразу разложили костер на обычном для него месте, достали термос, закуску, волшебный пузырек весенних грез и сели перекусить — душа требовала незамедлительно начать общаться с природой и выдать собеседнику пару откровений.

Время было часам к трем после полудня, практически полный штиль, вода — зеркало, лишь редкие сдувки с берега матовали зеркало ненадолго, и опять тихо. Тепло, именно то тепло весеннее, которого так ждешь, а еще в сочетании с лучами солнца, с запахом просыпающегося леса и воды проснувшегося водохранилища — были видны всплески то тут, то там, все это будоражило и пьянило голову…

Получив первое наслаждение и поняв, что точно приехали не зря, приступили к обустройству лагеря. Почистили место под палатку, накидали лапника, застелили клеёнкой и поставили палатку, старую маленькую солдатскую палатку с неповторимым запахом, который я не забуду никогда… Сколько же я прошел с этой палаткой… Хорошо, что мы не в пешем походе, а на машине, и можно было взять много матрасов и одеял. Получилось шикарно — перина! Накрыли палатку полиэтиленом и с облегчением вздохнули — теперь не пропадем в любую погоду… Пока занимались дровами, очищая окрестный лес, в лагерь прилетели знакомиться птицы и уселись на коньке палатки. Вы никогда не видели, как птицы катаются по полиэтиленовой крыше палаток? Забавное зрелище.

Обустроили кухню, перекусили и, конечно, отметили хорошее начало, а затем приступили к готовке ужина. Чистить картошку, сидя на камне на песчаном берегу, с ногами в воде, когда солнце клонится к закату и слепит тебя, отражаясь в воде — это кайф!

Картошка с тушенкой, если она делается с правильной армейской тушенкой, и когда того и другого в котелке достаточно, то запах распространяется на всю округу, а смешиваясь с дымом ольхи от костра, заставляет вас глотать слюну, а ваш желудок ждать встречи с этим простым и замечательным блюдом! А все почему? Тушенка правильная, хорошая, и картошка наша нормальная. Тишина весенняя, когда еще мало что проснулось и некому и нечему шуметь, солнце уже к закату и тепло. Дым у воды дает от котелка на огне особый запах, такого просто в лесу не получается… И вот когда под это произносится правильный тост, и не формальный, а откровенный и со смыслом, подразумевающий продолжение и долгий разговор с человеком понимающим, то в душе происходит нечто и ты понимаешь, что любишь этот Мир!

Часто ли кто-то из вас испытывал такие чувства?

Вечер удался. Мы до темноты сидели у костра и вели бесконечный разговор. Потом завалились в палатку и уснули сном праведников. В этих палатках тепло и свежий воздух, да мы были ребята хоть куда здоровые, поднялись часов в девять, полностью отдохнув от вечерних трудов.

Утренний туалет, помыли котелок, сварили рис, яйца, порезали колбаски, сала и сели завтракать. Было пасмурно и не так тепло, как вчера. На соседней сосне сидела ворона и каркала. Мы пили чай и обсуждали, как будем собирать «Меву» и куда пойдем, если быстро соберем? Задул ветерок.

Пока мы неспешно собирали швертбот, на берегу появились три парня. Раньше местные обычно не приходили на берег, особенно в это место, самое удаленное от ближайшей деревни. Один парень был старше других двух и на руках у него были наколки, говорил он как-то явно необычно для нас, да и те два помладше не производили приятного впечатления.

Пока у нас шла работа, эти ребята сидели недалеко и отпускали странные шутки, поплевывая сквозь зубы. Мы, по обыкновению, когда пили чай и перекусывали, пригласили ребят, и они присоединились, пили чай и ели с нами. Потом старший, тот, что с наколками, шевеля ногой пустую бутылку в дровах у костра, спросил:

— А чего покрепче не будет?

Я достал полбутылки, что осталась со вчера, и предложил:

— Вот, осталось…

Те из горла по очереди выпили водочки, спросили закурить и ушли, не сказав ни слова. У нас остался какой-то осадочек на душе и чувство беспокойства… Я потом понял: с волками жить — по волчьи выть, сколько волка не корми, он в лес смотрит, а «тамбовский волк» тем более… Уважают и боятся силу и волю, а доброту никто не ценит, её за слабость считают и лоховство — знать надо, с кем как себя вести.

Тогда мы не знали, что в 1989 году из тюрем было выпущено довольно много уголовного элемента. Специально, для смены режима, для недовольств и погромов. Вам это ни о чем не говорит в свете событий госпереворота?

Собрав швертбот, спустили его на воду и пошли готовить обед, чтобы потом к вечеру выйти на воду сытыми. Делали макароны с тушенкой — быстро. Поели, закусили, любуясь нашей красавицей, попили чайку под веселый щебет птиц, прибрали все вокруг, ценное положили в машину и закрыли её.

Я еще у берега поднял паруса, Игорь сел вперед шкотовым на стаксель, я отвел лодку чуть на глубину, залез сам на место рулевого, уселись — места там немного, а тут и первый ветерок подхватил нас, подстроились и пошли…

Игорю непривычно, на порывчиках ветра лодка немного кренится, а она узкая и борт низкий. На воде стало заметно холоднее, а чем дальше от лесистого берега, тем сильнее ветер, и «Мева» побежала, подарив нам восторг, а Игорю еще и острых ощущений. Мы уходили все дальше, к заливу и мосту, видневшемуся вдали, на «большую воду», где дуло…

Конечно, я стремился продемонстрировать ходовые свойства и маневренные, делая плавные повороты и резкие развороты, ходил по кругу, объясняя, что надо делать со шкотами стакселя, что я делаю с гика-шкотом. Через час Игорь освоился, и мы уже крутили повороты вполне прилично. В то время матрос мой курил и уже сидел на взводе, как любой курильщик. Нам повезло — из залива выскочила казанка под мотором, и когда она пролетала мимо нас, мы поприветствовали друг друга, а Игорь успел спросить закурить. Моторка сделала лихой разворот и подъехала к нам, передав полпачки «Опала» и спички, с этим и разъехались с лучшими пожеланиями.

Мы встали в дрейф, матрос мой немного откинулся и вытянул ноги, закурил, закидывая голову и смотря на паруса. Пока он курил, я услышал массу восторженных отзывов о лодке и о рулевом…

Мы решили зайти в залив, пройти там вдоль берега и возвращаться — стало холодно, ветер усиливался. Сигареты и спички Игорь положил на козырек брезентовый у мачты, и при очередной смене курса в порыв ветра, когда мы были на ходах, пачка сигарет и коробка спичек благополучно съехали в воду, и я только и услышал от матроса «ааа—ууу—блин!». От места падения мы отъехали метров 20—30, наверное, сейчас точно и не вспомню, но мне удалось развернуться и подойти так, что матрос протянул руку и схватил плавающие потери… «Фууу», — сказал матрос, вынул сигарету, достал спичку и прикурил. — Ну блин, ты даёшь!!!». Полные восторга и эйфории от нашего умения и удачливости, мы повернули в сторону нашего лагеря.

За часа три-четыре, что нас не было, в лагере кто-то побывал (у нас не было сомнения, кто! До этого лет десять на этом берегу никакого воровства не было) и устроил такой беспорядок: разбили стекло в машине, всю машину обыскали и взяли мои часы, бутылку водки, топор отличный и настоящую армейскую саперную лопатку, что-то по мелочи — все перерыли, и в палатке, и в сумках… Причем взятую бутылку выпили тут же у костра, закусив нашей тушенкой, банки от которой валялись рядом, пропал и мой охотничий нож, которым и открывали консервы. Сомнений не оставалось…

Настроение было испорчено напрочь!

Мы развели костер, сделали чай, открыли консервы, нарезали хлеб, ели молча. Потом, глядя друг другу в глаза, одновременно спросили: что будем делать? Мнение было однозначным: существует большая вероятность того, что «эти» сейчас добавят и придут под ночь или ночью… Нет смысла ждать. Мы второпях собрали швертбот, свернули палатку и все прочее и отправились домой, полные разочарования. Буря эмоций внутри…

Часа два ехали молча, потом выплеснули накопившуюся желчь и злобу…

Больше я на тот берег не ездил. С семьёй мы перебрались на Жижицу в Псковскую волость, в глушь.