Наследник. Книга вторая

Алексей Хапров

Какой это сокрушительный, болезненный удар по совести, когда вдруг узнаёшь, что в детстве ты невольно поспособствовал убийству своего родного отца! Хочется полностью отрешиться от всего, что тебя окружает, уехать далеко-далеко, и как бы начать свою жизнь с начала…Радик бесследно исчез. С момента его исчезновения прошло десять лет. И вот он, наконец, даёт о себе знать…Главный герой романа даже не подозревает, что это станет началом его новых и опасных приключений.

Глава четвёртая

Дорога показалась мне долгой и утомительной.

У кого-то из вас, возможно, подскочили брови: ну, какая она, мол, утомительная? Утомительная — это Москва—Хабаровск. Там аж шесть с половиной дней! А что такое Москва-Петрозаводск? Всего каких-то четырнадцать часов!

Да, если руководствоваться общепринятыми критериями, то долгой мою дорогу, безусловно, не назовёшь.

Но я подчёркиваю — общепринятыми! И я сказал «показалась», а не «оказалась»!

Ведь это совсем другое дело — воспринимать дорогу не в объективном, а в абстрактном ракурсе. В первом случае мерило — это дни, часы и минуты, а во втором — это душевная тоска. Ведь чем сильнее чего-нибудь ждёшь, тем утомительнее тянется время!

Согласитесь, ведь у вас такое тоже бывает!

В поезде я не спал всю ночь. Моё сознание, словно губка, вобрали в себя мучительные воспоминания. Мучительные не столько потому, что грустные, а главным образом потому, что они заставляли меня болезненно ностальгировать о былом.

Эх, если бы не то злополучное карпычевское письмо! Эх, была бы сейчас возможность вернуться в прошлое, я ни за что бы не отдал его Радику!..

В Усть-Бардинск из Петрозаводска я уехал практически сразу же — электричка была через сорок минут. Но вот с отъездом до Мустамятсы мне пришлось подождать. К дневному автобусу я не успел, и поэтому пришлось дожидаться вечернего, шестичасового рейса.

Кое-кому из местной усть-бардинской публики моя персона показалась весьма колоритной. Два каких-то зачуханных колдыря, — на автовокзале они сидели напротив меня, — никак не могли взять в толк, из их я, или не из их я, так сказать, «колоды». По физиономии — так вроде бы свой. Лицо — как мочёное яблоко. А по одёжке — так вроде бы как «инородный». Одет цивильно, прилично.

Наконец они решились «пойти в разведку».

— Эй, столичный, закурить не найдётся?

— Прости, брат, не курю, — вежливо ответил я и, чтобы ослабить их внимание к своей персоне, добавил: — Только я такой же столичный, как и ты.

— Ты что, из местных? Что-то мы тебя здесь не видели.

— Нет, не из местных, — помотал головой я. — Но и не из столичных тоже.

— А откуда? Если это, конечно, не секрет.

— Из Балашова.

— А это где?

— Это в Саратовской области.

— А сюда зачем приехал?

— К сыну, — честно ответил я. — Я его уже десять лет как не видел.

Мои собеседники переглянулись.

— Всё понятно. На «зону».

И после этого сразу же успокоились. Свой.

Я не стал их в этом разубеждать…

Видавший виды ПАЗик оказался заполнен всего лишь на четверть. Неудивительно, что в Мустамятсу пускали всего три рейса: это направление явно не пользовалось популярностью.

Расположив на полу свою дорожную сумку, благо места для неё имелось более чем достаточно, я уселся на самое дальнее сиденье. Остальные четверо пассажиров — один мужчина и три женщины — были друг с другом хорошо знакомы. Они устроились впереди, оживлённо переговаривались, так что пристраиваться к ним мне было, разумеется, не резон.

Дорога оказалась извилистой, змеилась между зубчатыми стенами высотного леса, вздымающегося к постепенно проявляющимся сверху звёздам. По-северному низкое, точно сдавленное чем-то, небо окрасилось по линии горизонта в багровые тона. В лесу ещё кое-где проглядывал снег.

«Очевидно, по ночам здесь ещё прихватывают морозы», — заключил я.

А, собственно, чему тут удивляться? Здесь всё-таки не южные широты! Здесь всё-таки, как-никак, Север!

Чем дальше мы углублялись в лес, тем явственнее ощущался специфический запах хвои — он ощущался даже здесь, в автобусе. Но это был не тот запах, от которого хотелось морщиться. Это, напротив, был очень приятный запах, от которого хотелось поглубже дышать!

Вот она капризная северная погода! Небо внезапно заволокло тучами, и оно обрушилось проливным дождём.

Я пересел на другое сиденье, которое не соседствовало с окном, ибо сквозь негерметично вставленное стекло на меня стало брызгать дождевыми каплями.

Мои же попутчики на дождь никакого внимания не обращали. К столь резким переменам погоды они, по всей видимости, были давно привычными.

Стихия бушевала недолго, и через некоторое время дождь прекратился. Набухшие от влаги тучи ушли, и на небе вспыхнула непривычно маленькая для меня Луна.

Ну, это общеизвестно. Луна на небе тем меньше, чем дальше расстояние от экватора.

Проглядывающую впереди узкой полоской дорогу залило каким-то призрачным, фиолетово-серым светом.

И тут мне почему-то вспомнился Голосов овраг. Меня снова пробрало ощущение таинственности, которое я испытал в ту ночь, когда искал исчезнувшего в овраге Карпычева.

Эх, знать бы тогда…

Я резко выдохнул и помотал головой.

А впрочем, хватит. Не хочется об этом даже и думать!..

Когда мы приехали в Мустамятсу, все краски вечерней зари были уже целиком поглощены ночной чёрной мглой.

Из автобуса я вышел последним. Выходя, я едва не споткнулся. А всё потому, что больше смотрел не на ступеньки, а выискивал глазами Радика. К счастью, под руку попался поручень, и мне удалось всё-таки удержаться на ногах.

— Осторожно, папаша, не торопись! — весело крикнул мне водитель. — Выходи спокойно. Я подожду.

Я поставил на землю свою дорожную сумку, выпрямился и воодушевлённо огляделся по сторонам. Мерклый свет одинокого уличного фонаря выхватывал из темноты лишь одну-единственную маленькую, щупленькую фигуру.

Моё воодушевление сменилось некоторой тревогой, ведь эта фигура принадлежала не Радику. Но тут эта «фигура» спешно подошла ко мне, и в мои уши ворвался тоненький девичий голосок.

— Здравствуйте! Вы, наверное, отец Радика? С приездом вас! А я его жена, Ксения.

Значит, Радик по-прежнему называет меня своим отцом! И моя душа наполнилась живительной теплотой.

— Да, — галантно склонил голову я. — Здравствуйте. Очень рад с вами познакомиться. А где же сам Радик?

— А он придёт часам к одиннадцати, после вечерней молитвы, — ответила Ксения. — Завтра у него выходной, и он будет с вами весь день.

Ксения улыбнулась и протянула руку к моей поклаже.

— Давайте я вам помогу.

— Не женское это дело, таскать такие, вот, тяжести, — решительно отстранил её я. — Вот что, есть здесь у вас какое-нибудь такси?

— Такси?.. У нас посёлок маленький, — словно бы извиняясь, вздохнула Ксения, — и у нас не ходят ни такси, ни маршрутки. Но вы не беспокойтесь, до нашего дома недалеко. Всего лишь пятнадцать минут ходьбы.

— Ну, тогда показывайте дорогу, — подхватывая сумку, бодро воскликнул я. — По нашим московским меркам, это совсем даже рядом!

Выйдя на примыкавшую к автостанции улицу (собственно, эту «автостанцию» и автостанцией-то не назовёшь: заброшенная деревянная будка, — в ней, видимо, раньше продавались билеты, — да кирпичный остановочный павильон), я увидел величественный памятник давно минувшей эпохи — плакат «Слава КПСС!».

— До сих пор не сняли? — усмехнувшись, кивнул на него я. — Такие вот раритеты в Москве уже нигде, пожалуй, не встретишь!

— В Москве, конечно, не встретишь. Но у нас здесь давно остановилось время, — грустно констатировала Ксения.

Мы неспеша шли вперёд. Навстречу не попадалось ни одного человека. В воздухе попахивало чем-то сырым и горьким — очевидно, это были сгнившие по осени и высвободившиеся сейчас из-под снежного покрова растения.

— Ну, как там мой Радик? — спросил я свою попутчицу. — Давно вы уже женаты?

— Шесть лет.

— А где вы познакомились?

— В монастыре, на службе. — И Ксения опять заулыбалась. — Вы знаете, я как только впервые его увидела, так сразу же поняла, что это моя судьба! Ваш сын — моя первая и единственная любовь! Кроме него, у меня никого больше не было.

— А ещё говорят, что не бывает любви с первого взгляда! — укоризненно заметил я. — Бывает! Ещё как бывает! Знаю это и по своему личному опыту. — И я вздохнул, вспомнив свою приснопамятную женитьбу: — Правда, он был не совсем удачный, этот опыт… А почему ваш посёлок называется Мустамятса? — дал волю своему любопытству я, чтобы сменить эту не очень весёлую для меня тему.

— Раньше это была территория Финляндии, — пояснила Ксения. — Вот его название с тех пор и осталось. «Мустамятса» в переводе с финского — это «Чёрный лес». Границу в сороковом, после войны, передвинули, ну а название посёлка менять не стали…

Красивые дома — они всегда радуют глаз. Жилище Ксении и Радика производило весьма приятное впечатление. В таких домах не ютятся, в таких домах именно живут!

Возведённый из толстого соснового бруса, — видимо, это была знаменитая карельская сосна, — отгороженный от улицы ухоженным палисадником и имевший небольшую угловую встроенную террасу, он являл собой образец изысканной простоты, благодатного простора и душевного, комфортабельного уюта.

Дом — он может многое рассказать о своих хозяевах!

Едва мы переступили через порог, как в мои ноздри ударил запах свежесвареной рыбы. Запах был настолько ароматный и аппетитный, что мой желудок настойчиво заурчал.

— Проходите, располагайтесь, — приветливо сказала Ксения. — Сейчас будем кушать с вами карельскую уху. Вы когда-нибудь пробовали карельскую уху?

— Именно карельскую? Нет, — честно ответил я.

— Это наше национальное блюдо. По-карельски она называется каларуока.

— Ка-ла-ру-ока, — по слогам повторил я.

— Да, — кивнула Ксения. — Радику она очень нравится. Я ему часто её готовлю.

— А может его подождём, и лучше вместе тогда поедим? — предложил я.

Ксения помотала головой.

— Он придёт очень поздно, после одиннадцати. Да вы за него не беспокойтесь, он и в монастыре хорошо поест. А когда он придёт, я буду вас угощать ещё и калитками.

— Это ещё одно национальное блюдо? — улыбнулся я.

— Да, — в ответ улыбнулась Ксения. — Это такие очень вкусные карельские пирожки.

Я вручил ей духи, присел на скамеечку и стал разуваться. И тут я ощутил на себе чей-то изучающий, пристальный взгляд.

Я вскинул голову. Сквозь щёлку между закрывавших дверной проём портьер на меня смотрели чьи-то проницательные, сверкающие глаза.

— Артём, выходи. Познакомься со своим дедушкой, — позвала Ксения.

Портьеры раздвинулись, и моему взору предстало озорное, чуть смугловатое мальчишеское лицо.

Непокорные вьющиеся кудряшки! Ослепительная белозубая улыбка!

Я прямо-таки обомлел. Это был главный герой кинофильма «Мальчик ищет отца»!

Нет, в самом деле, он как будто только что сошёл с экрана!

— Здрасьте! — звонко воскликнул Артём.

— Привет, дружище! — пожал ему руку я. — Как дела?

— Хорошо.

— Мне говорили, ты в этом году пойдёшь в школу. Хочешь в школу?

Мой внук пожал плечами и выпятил губу.

— Ой, тут такая школа! — отмахнулась Ксения. — Одна учительница на все классы, и учеников — всего лишь двенадцать человек.

— На все классы всего лишь двенадцать человек? — недоверчиво переспросил я.

— Да, — горько усмехнулась Ксения. — Да хорошо, что хоть такая есть! — вздохнула она. — А вот представьте, её закроют! А до ближайшей школы — сорок один километр! Или, вот, Раиса Ильинична захочет уйти на пенсию! Кто к нам заместо неё придёт?

— Раиса Ильинична — это ваша учительница? — уточнил я.

— Она и учительница, и директор, и завуч. Ей уже шестьдесят семь лет!

Я почувствовал, что меня настойчиво теребят за рукав. Это пытался привлечь к себе моё внимание Артём.

— А правда, что ты из Москвы?

— Правда, — подтвердил я.

— А хорошо там у вас, в Москве?

— В чём-то и хорошо, а в чём-то, наверное, и плохо, — ответил я. — Там очень много развлечений, там есть очень много куда сходить. Но при этом там очень шумно, и там очень загазованный воздух. А у вас здесь всё чисто и тихо… Ба, да у меня же есть для тебя подарок! — спохватился я.

Вытащенный мной из сумки планшетный компьютер произвёл на Артёма восторженное впечатление.

— Ух ты! — восхищённо воскликнул он, но тут же помрачнел. — Ой, а у нас ведь нет интернета!

— Я знаю, — ответил я. — Но я закачал сюда уйму игрушек, а в игрушки можно и без интернета играть.

Мы прошли в гостиную, и я принялся обучать своего внука компьютерной грамотности. Мальчик оказался смышлёным и схватывал буквально всё на лету. Но через некоторое время от планшета нас оторвала Ксения:

— Евгений Николаевич, Артём, прошу к столу!

Каларуока оказалась просто восхитительной. Уха не была для меня в новинку, но такой вкусной ухи, уж поверьте, я ещё никогда не ел.

— Вы не разочарованы? — осведомилась Ксения.

— Напротив, я в полном восторге, — ответил я. — А если не секрет, как вы её готовите?

— Тут самое главное, чтобы была свежая рыба, — заметила Ксения. — Из замороженной рыбы, что продаётся в ваших магазинах, вы вкусную уху не приготовите. Ну, а помимо рыбы, я добавляю в неё ещё сосновые почки, яйца, молоко и ржаную муку.

— А-а-а, сосновые почки! — хлопнул себя по лбу я. — А я-то всё думаю, откуда здесь такой оригинальный хвойный привкус!

Я не успел съесть ещё и половины порции, как тарелка Артёма уже полностью опустела.

— Чего это ты сегодня так быстро? — удивилась Ксения. — Я уже и не помню, когда ты в последний раз с такой охотой ел!

Артём с хитрецой посмотрел на меня. Ему явно не терпелось вернуться к компьютеру.

После ужина Ксения принялась возиться с карельскими пирожками, — теми самыми калитками, — а мы с Артёмом снова уткнулись в планшет, но я то и дело поглядывал на часы.

Без пяти одиннадцать… Одиннадцать десять… Одиннадцать двадцать пять…

— Что-то он сегодня задерживается, — посетовала, словно извиняясь за мужа, Ксения. — Обычно он в это время уже бывает дома.

…Одиннадцать сорок пять.

Снаружи послышались торопливые шаги. Моё сердце бешено заколотилось.

Негромкий щелчок щеколды, порывистый скрип калитки.

— Хозяева, к вам можно? — раздался чей-то хриплый и грубый голос после символического стука в дверь.

Я в недоумении напрягся. Неужели это был голос Радика?

Сквозь портьеры в комнату просунулась продолговатая давно не стриженая голова. Но она тут же скрылась, едва из прихожей раздался рассерженный возглас Ксении:

— Ну куда ты пошёл обутым?!

Это был однозначно не Радик, и я вопросительно посмотрел на Артёма.

Артём недовольно нахмурился.

— Это дядя Сеня, — пояснил он. — Мамин брат. Он раньше сидел в тюрьме.

Когда разувшийся «дядя Сеня» вошёл в гостиную, в мои ноздри ударило удушливым перегаром.

Узкий покатый лоб, скошенный подбородок, колючие близкопосаженные глаза.

Мне он, помнится, сразу тогда не понравился. Черты его лица расположения к себе не внушали.

«Дядя Сеня» вытащил из-под свитера прозрачную поллитровку, — очевидно, это был самогон, — поставил её на стол и после этого подошёл ко мне.

— Ну, будем знакомы! — воскликнул, протягивая мне руку, он. — Семён.

И мы обменялись крепким рукопожатием. Ладонь у него была задубевшая, тяжёлая.

Семён обшарил глазами углы и вопросительно развёл руками.

— А где же наш святой отец?

— Пока ещё не пришёл, — проворчала Ксения.

Она зашла в гостиную вслед за братом и открыла форточку.

— Ну, что же это он так? Помешался на своих молитвах, прямо как белка на орехах! — укоризненно всплеснул руками Семён и, заметив, как помрачнела его сестра, ободряюще потрепал её по плечу: — Ну, не сердись, не сердись. Это же я так, шучу.

После этого его внимание переключилось на Артёма.

— О-па! А что это у тебя тут такое? — подсел к нему он. — Ба! Да это же, по всей видимости, компьютер!

— Компьютер, компьютер, — меняя позу, отстранился от него племянник.

— Да с такими «понтами» ты определённо первый пацан на деревне! — заливисто хохотнул Семён. — Тебе, наверное, его дедушка подарил?

Артём отмахнулся от него, как от назойливой мухи:

— Дедушка, дедушка…

Мы посидели ещё с полчаса, пытались о чём-то поговорить, но разговор у нас упорно не клеился. Радика всё не было и не было, и Семён, наконец, засобирался домой.

— Ладно, я наверное пойду, — встал с кресла он. — Уже за полночь, время позднее… Да не волнуйся ты! — наклонился он к Ксении. — Ничего с твоим суженым не случилось! Ну, может попал на ночную молитву. Или, там, немножечко приболел…

Когда Ксения, проводив брата, вернулась в гостиную, на ней буквально не было лица. У меня у самого на душе скребли кошки, но от её расстроенного вида мне стало как-то совсем уж не по себе.

— Давайте-ка лучше ложиться спать, — предложила Ксения. — Евгений Николаевич, пойдёмте, я покажу вашу комнату. Ну, а назавтра узнаем, что у него там случилось. Как говорится, утро вечера мудреней!..

Зарывшись в свеженакрахмаленную постель, я стал задумчиво смотреть в окно.

«Да придёт он, придёт!», — старательно внушал себе я.

Но на душе у меня было всё-таки не спокойно…