Колдунья-индиго

Алексей Яковлев, 2014

Во все времена среди тысяч обычных людей едва ли можно было отыскать хотя бы одного человека, обладающего паранормальными способностями. Но в конце двадцатого века, в годы перестройки, вдруг обнаружилось, что на свет все чаще стали появляться дети, от рождения наделенные сверхъестественными, поистине магическими силами. Ученые назвали этих чудо-детей «дети индиго». Герой романа «Проклятие Клеопатры» капитан УГРО Глеб Панов приезжает в поместье миллиардера Никандрова с надеждой, распутав обстоятельства таинственного похищения его пасынка, получить щедрый гонорар от благодарного отчима. Однако опытный сыщик сам запутывается в колдовских сетях никандровской дочери – индиго Юлии.

Глава 3

Оставив путешественника на пригородной подмосковной станции Малинская, электричка прощально повиляла хвостовым вагоном, покачалась на стыках рельсов и умчалась в сиреневую даль. В незапамятные времена в ту сторону молодые московские энтузиасты отправлялись «за туманом и за запахом тайги», дынь и ударных комсомольских строек, а им навстречу меркантильные народные массы ехали в столицу за колбасой и дефицитным ширпотребом. Те застойные времена давно уже канули в Лету. Но и в нынешние реформаторские годы поток страждущих визитеров не иссякал, а напротив, бурлил пуще прежнего. Только теперь они ехали в столицу не за колбасой, а в надежде заработать деньги на ее покупку в местах своего проживания. Некоторые гости столицы, до самого мегаполиса не добравшись, обосновались на подступах к городу-герою. Все пристанционное пространство с обеих сторон железной дороги было застроено, киосками и магазинчиками, заставлено палатками. Хозяева торговых точек, недавно прибывшие в гостеприимную Россию жизнерадостные граждане бывшей братской южной республики, а ныне гордого независимого государства, сами расхваливали дары субтропиков, а обосновавшиеся раньше и уже преуспевшие в коммерции их земляки рачительно следили за наемными продавщицами, аборигенками и гостьями из незалежных мест. А те, в свою очередь, усердно старались «показать хозяйский товар лицом». И наконец, как царь царей, король королей и султан султанов, сияя на солнце массивным золотым перстнем на пальце толстой волосатой руки, вальяжно откинутой на опущенное стекло черного «мерса», медленно проехал вдоль торговых рядов сам властитель торгового пространства станции Малинская. Торговцы подобострастно приветствовали его на родном языке, а сын неба в ответ лишь снисходительно кривил заплывшую жиром и заросшую жесткой черной щетиной физиономию. Беседы он удостоил лишь одного земляка, хозяина самого крупного магазина, да и то обменялся с ним лишь парой гортанных фраз.

Прогулявшись между лотков и прилавков, Панов вдоволь налюбовался душистыми плодами южнокавказских плантаций, мирно соседствующих с дарами среднероссийских теплиц и огородов, экзотическими фруктами черного и латиноамериканского континентов и разнообразной мясо-птице-рыбно-молочной продукцией.

До часа, назначенного Никандровым для их встречи, оставалось еще достаточно времени, и Глеб решил немного оглядеться вокруг, а заодно ознакомиться с малинскими достопримечательностями. Этот старый подмосковный дачный поселок, как слышал Панов, славился своей красивой деревянной церковью, построенной еще в девятнадцатом веке и вроде бы даже без единого железного гвоздя. Без труда отыскав дорогу к храму и налюбовавшись на него, Пан захотел навестить еще и старинный дачный театр, стены которого некогда слышали голос самого Шаляпина, а Раневская будто бы начинала там свою артистическую карьеру. Но престарелый местный житель, к которому он обратился с вопросом, как пройти к храму, на этот раз театрального искусства, объяснил, что дорога туда неблизкая да и смотреть там, кроме головешек, нечего. Не считая, конечно, шикарного земельного участка, пребывающего ныне в пустоте и ожидании нового хозяина, столь неделикатном способом выпроводившего оттуда безответную Мельпомену. Взамен погорелого театра приветливый поселянин посоветовал столичному гостю обратить внимание на деревянный дом, построенный, по его уверению, еще баронессой фон Мекк, как и церковь, из целых сосновых бревен. Архитектурный ветеран выглядел на удивление молодо и явно не собирался отправляться на пенсионный слом, надеясь послужить уютным пристанищем еще не одному поколению своих жильцов.

— А вот те дома, — указал пальцем престарелый краевед на дощатых соседей бревенчатого долгожителя, — построены позже, в тридцатые годы двадцатого века, а на следующем участке — и вовсе после войны.

Панов посмотрел в указанном направлении и только сокрушенно покачал головой. В глубине обширной территории, заросшей кустами сирени и частично поломанными фруктовыми деревьями, виднелся остов полусгоревшей дачи. Приют отдохновения героев-победителей в Великой Отечественной войне на соседнем участке временно устоял перед всепожирающим напором огня, но выбитые стекла на террасе и выломанная дверь, затененная кустом шиповника с ярко-красными цветами, без слов повествовали о его неминуемой скорой кончине.

— При Сталине здесь никогда ни одного пожара не было, — прервал грустные размышления Глеба дряхлый ровесник индустриализации и коллективизации. — Потому что, если чего подожжешь, тебе сразу припишут диверсию, связь со всеми заграничными разведками — и к стенке. Даже родственникам не поздоровится. А теперь дома горят как свечки! Любой бомж за бутылку или наркоман за дозу спалит тебе все, что угодно. И глазом не моргнут! А чего им бояться? Кто их станет искать? Никто! А если вдруг случайно и найдут, что с них взять? Ну и отсидят на государственном иждивении годик-другой, им не привыкать, — старец погладил свою лысую макушку, обрамленную редковатой седой растительностью, и вдруг с непонятным ожесточением воскликнул: — Да и хозяева дач тоже хороши! Ведь им предлагали — продайте дома! Не ради, конечно, самих халуп… Посмотрите, какие здесь участки, соток по пятьдесят! А они заартачились: «Жалко, мол, расставаться с родным гнездом, столько всего с ним связано…» Совсем люди одурели, не понимают, в какой стране теперь живут! Вот и сиди на кострище… Не хотели продать по-хорошему, заберут по-плохому. Фонмекковскую-то хоромину никто не трогает, она еще сто лет простоит, потому что участок там с гулькин нос!

Действительно, фонмекковский здоровяк-долгожитель так резко контрастировал с печальными развалинами своих младших архитектурных собратьев, утопающими в опаленной беспощадным пожаром и местами увядшей от огня зелени, что Панова охватил приступ сентиментальной грусти. Ему невольно вспомнились поэтические образы, как нельзя лучше подходящие к случаю: «В кустах горит костер рябины красной, но никого не может он согреть…» А «Полуувядших лилий аромат…» затуманил его голову и подвиг на философские размышления:

— Вот так и люди, как дома: оказался в беспокойное время в спокойном месте — и живи себе без проблем. Будто невидимый ангел-хранитель парит над тобой. А другой всю дорогу считает полученные от злодейки судьбы синяки и шишки. А то и вовсе — спалят тебя к чертовой матери, как эти дачи, или снесут, как гостиницы «Москва» и «Россия». Потому что выбрал себе такую работу: стоять на пути удовлетворения чьих-то беспредельных аппетитов.

Словоохотливый попутчик, доковыляв до своей калитки, распрощался с Пановым и подсказал ему, как пройти к пионерскому лагерю «Сосенка»:

— Идите по улице Октябрьской до новостройки. Там какой-то тип купил два участка. Старые постройки, конечно, снес и возводит незнамо что: то ли королевский дворец, то ли висячие сады Семирамиды. А вы пройдите еще квартал и заверните налево, на улицу Советскую, и идите по ней, пока не увидите кирпичную стену и в ней бронзовые ворота, чуть поменьше кремлевских, пройдете это владение и окажетесь на улице Пролетарской. Там тоже высоченная кирпичная стена, а ворота резные и побольше кремлевских. Это и есть бывший пионерский лагерь «Сосенка», а теперь — чье-то поместье. Желаю вам приятной прогулки!

Раздумывая над превратностями жизни, Глеб неспешно шагал по песчаному тротуару, поросшему по обочинам подорожником и одуванчиками и не оскверненному пока еще асфальтом, как проезжая часть. Буйная майская растительность преодолевала ограды из ветхого штакетника и зелено-сиреневым черемуховым шатром нависала над его головой, а пышные клумбы под окнами скромных дачных домишек наполняли воздух еще и цветочными ароматами. Благотворное общение с природой постепенно освобождало голову Панова от тягостных мыслей, а ласковое солнышко согревало не только его тело, но и душу, настраивая на меланхолический лад. Теперь Глебу хотелось сказать всему и всем — и черемухе, и сирени, и птичкам, щебечущим в их густой листве или деловито скачущим по огородным грядкам, и даже кошке, небеспристрастно следящей за их беззаботной суетой с заборного столба: «Мира вам и благоденствия, живите, растите, цветите и…»

Но внезапно его благостные мысли прервал раздраженно-визгливый вопль далекой электрички, напоминавший замечтавшемуся дачнику о существовании реального мира. И тут же к этому звуку присоединился грохот бетономешалки вблизи, и вскоре Глеб увидел высокий дощатый забор, отгораживающий новорусские владения от любопытных взглядов прохожих. Воспользовавшись открытыми воротами, куда как раз пыталась въехать здоровенная неуклюжая «Татра» с длиннющим прицепом, заполненным импортным кирпичом, Панов беспрепятственно проник на заповедную территорию. Перед ним открылась живописная картина строительного муравейника, где роль трудолюбивых муравьев, живущих исключительно по вечным законам природы, исполняли гастарбайтеры-таджики, во множестве копошившиеся на стенах грандиозного строения. В отличие от пышущих оптимизмом пристанционных торговцев, эти гости России имели самый жалкий и затрапезный вид. Жили бедолаги тут же, в деревянной бытовке. На веревке сушилась их немудреная одежонка, а на костре, в здоровенной кастрюле, булькало какое-то национальное кушанье, распространяя далеко вокруг острый запах восточных приправ и не очень свежего мяса. Присматривавший за костром и кастрюлей молодой таджик с золотыми коронками на передних зубах охотно пообщался с Глебом и рассказал ему, кстати, на чистом русском языке, безо всякого акцента, о бедах и горестях их дружной бригады. Никто из работяг не имел ни разрешения на работу, ни регистрации.

— Живем на птичьих правах. Прячемся за забором, на улицу не высовываем и носа, а когда приходится идти в магазин, бегаем от полиции, как зайцы. И так уже не первый год! Местные в своих квартирах регистрировать не хотят, а без регистрации ты нелегал и прав у тебя нету никаких. Могут и недоплатить, и вообще не заплатить за работу, а начнешь возникать — вышлют.

Пан посочувствовал жертвам эпохи перемен, но в бытовку все же заглянул. Не то чтобы он надеялся обнаружить там похищенного сына Никандрова, хотя мизерная сумма выкупа, назначенная похитителями, и наводила на мысль, что преступники, во-первых, люди непритязательные, а во-вторых, не знают, кто здесь кто и сколько этот «кто» стоит. Перечисленные параметры не очень соответствовали менталитету пристанционных торговцев: уж они содрали бы с Никандрова минимум пятьсот тысяч долларов. А вот к гастарбайтерам из солнечного Таджикистана эти мерки подходили как нельзя лучше. Но если они и приложили руку к этому делу, парнишку вряд ли станут прятать в бытовке. Полиция наверняка наведывается на эту стройку хотя бы за тем, чтобы получить свою малую мзду с нелегалов. С другой стороны, чего только на свете не случается! И Глеб решил осмотреть и саму строящуюся хоромину, и прилегающую к ней обширную территорию. Прорабу, на которого ему указал любезный таджик, он представился специалистом по различным системам и предложил услуги своей команды для установки охранной сигнализации, уточнив, что лично он не откажется и от другой работы, лишь бы хорошо заплатили. Но гастарбайтеров начальник и бетономешалки командир объяснил алчущему заработка соотечественнику, что здесь ему пока ничего не светит. Особняк замышляется грандиозных размеров, с колоннами и башнями, так что строительство еще в самом начале и работы для гастарбайтеров — непочатый край. А класть кирпичи за такую зарплату ни один местный каменщик никогда не согласится. Устанавливать сигнализацию, конечно, обязательно будут, но позже. И если они договорятся, тут прораб многозначительно потер большим пальцем указательный, то он порекомендует хозяину пригласить именно их бригаду.

— Ну это уж как положено, — успокоил Панов меркантильного прораба. — А пока можно мне прикинуть будущий фронт работ?

— Конечно, конечно, — улыбнулся предприимчивый строитель. — Надеюсь, что вскоре и вы хорошо заработаете, и я не окажусь внакладе.

— Только так! — подтвердил Глеб. — Мы умеем быть благодарными.

Панов тщательно осмотрел стройку и участок, но никаких схронов и тайников не обнаружил. Здесь похищенного мальчика точно не было. Порадовавшись, что совместил полезное с приятным для собственного кармана, Пан оставил прорабу телефон своего хорошего знакомого — бригадира, под чьим руководством он подрабатывал в свободное от службы время, и, покинув ударную стройку капитализма, отправился разыскивать бывшую «Сосенку». На улице Советской он обозрел кирпичную стену, о которой упоминал престарелый малинский житель, и впечатлился ее размерами. Но попав на Пролетарскую улицу, Панов увидел нечто еще более удивительное. Здесь бывшая Берлинская стена соперничала с Великой Китайской, а им обеим утирал нос Железный занавес, напичканный электроникой по самое некуда. И вся троица воплощалась в одной ограде никандровской усадьбы, резным железным воротам которой могла позавидовать сама Боровицкая башня Кремля. Взглянув на это великолепие, любой объективный наблюдатель признал бы, что пионерский лагерь санаторного типа «Сосенка» упокоился в надежных руках.

Не успел Глеб наглядеться на Великий никандровский кирпичный занавес, как Нью-Боровицкие ворота с тихим благородным жужжанием въехали в стену, а из усадьбы на Пролетарскую стрит выехала на чистокровной английской кобыле юная миловидная леди в кокетливой кепочке на светлых кудряшках, в белой, якобы мужской, рубашке аристократически-небрежного фасона а-ля лорд Байрон. Наряд изящной мисс дополняли бриджи с сапогами, хлыст, дорогие темные очки и притороченное к седлу ружье. Неизвестно, какую дичь в подмосковном лесу, где гуляющие дачники встречаются чаще, чем бродячие собаки в столице, собиралась подстрелить эта Диана-охотница, но было ясно, что любой живности при встрече с ней не поздоровится. Девица явно пребывала в расстроенных чувствах, плохое настроение выплескивалось из нее, как кипящее молоко из кастрюли. На прощанье эта богиня раздражения обругала охранника, недостаточно быстро, по ее мнению, открывшего ей ворота, рявкнула на Панова, оказавшегося на пути ее Россинантки, врезала лошади хлыстом по крупу, с ходу пустив ее галопом, и вихрем умчалась в сторону леса, примыкавшего к территории бывшей «Сосенки». Глеб проводил взглядом очаровательную наездницу и подумал, что внешне новые российские аристократки и аристократы ничем не отличаются от английских леди и лордов, какими их изображают в романах и показывают в телесериалах. Нашим, пожалуй, не хватает пока только английской чопорности да традиционного для британских эсквайров увлечения лисьей охотой с гончими.

Тем временем охранник из проема закрывающихся ворот и видеокамеры со стены с мрачным вниманием взирали на не в меру любопытного прохожего. Глеб поспешил рассеять их подозрения и предъявил телеобъективам удостоверение, а домофону назвал свою фамилию. Железная калитка отворилась, и охранник, лысоватый мужчина лет за сорок с военной выправкой и в камуфляже, пригласил Панова пройти на приватную территорию, но не дальше порога.

— Вам придется подождать начальника охраны. Можно в караулке, там мягкий диван, и я включу для вас телевизор, а если предпочитаете свежий воздух, посидите на лавочке. Извините, что заставляю вас ждать, но у нас такой порядок, — с подкупающей вежливостью объяснил страж ворот.

«Здесь водятся не только английские леди, обслуга тоже выдрессирована на аглицкий манер», — подумал Пан и ответно улыбнулся охраннику:

— Я, пожалуй, подожду на свежем воздухе. Будьте так любезны…

«И этакого джентльмена мисска только что облаяла за здорово живешь, а он и глазом не моргнул, не то чтобы огрызнуться, хотя бы заочно, — поразился Панов. — Видно, получает очень хорошую зарплату».

Глеб уселся на украшенную резьбой деревянную скамейку под окнами караульного домика, а охранник, вооружившись большим совком и веником, принялся сметать с асфальта в совок подарки, оставленные благородной английской кобылицей. Панов, наблюдая за сборщиком отходов лошадиного естества, отметил наряду с военной выправкой некую одухотворенность его сухощавого лица, не обожженного резкими ветрами стрельбищ и полигонов, и предположил, что перед ним отставной военный, скорее всего бывший штабной офицер или сотрудник какого-нибудь хитрого НИИ в системе Минобороны. Совсем недавно этот радетель чистоты планировал боевые операции частей и соединений или изобретал новые сверхсекретные виды оружия, а сейчас подметает лошадиное дерьмо! М-да, поручик Голицын и корнет Оболенский вряд ли согласились бы на такую метаморфозу. Но поручики и корнеты не жили в переходную эпоху первоначального криминального хапка и повального рыночного разворовывания. Впрочем, полезность гражданина для общества всегда измерялась размерами его денежных доходов. Этот отставник получает у Никандрова в несколько раз больше, чем имел в своем штабе или НИИ, значит, государству и обществу сторожа и подметалы нужнее военных специалистов и ученых. Закончив уборку своего рабочего места, военно-научный аккуратист не стал опорожнять полный совок под нос Панову, в урну, стоящую вблизи резной скамейки, а не поленился отнести пахучее содержимое подальше, метров за двадцать, и ссыпал его в другой контейнер. Потом он спрятал подметальный инвентарь в караулку, сел рядом с Глебом на скамейку и доброжелательно поинтересовался:

— Вы ведь тоже офицер? Значит, нашего полку прибыло?

— Я из МВД, а не армеец, — уточнил Панов и опять показал охраннику свое удостоверение, — капитан Панов Глеб Данилович.

— Все равно — собрат по оружию, — великодушно возразил толерантный штабник и тоже представился: — Подполковник Воробьев Сергей Кузьмич. А вот и начальник охраны, — указал он на джип, мчащийся к воротам по обсаженной высоченными соснами аллее от невидимого за их пышными зелеными кронами никандровского особняка. — Видите, мы не заставили вас долго ждать.

Джип лихо развернулся перед воротами, и из него вылез широкоплечий мужчина средних лет в строгом черном костюме, модных остроносых туфлях и белой рубашке с темно-серым галстуком стального отлива.

«Менеджер, да и только», — мысленно оценил Глеб представительную фигуру и изысканно-выдержанное одеяние начальника охраны.

— Как дела, Сергей Кузьмич? — обменялся рукопожатием с любезным охранником его непосредственный начальник. — Порядок в космических войсках?

— Боевые лазеры и ракетные комплексы военных спутников в минутной готовности! — шутливо отрапортовал швейцар в камуфляже.

«Батюшки, — ахнул про себя Панов, — да никак этот нынешний говночист — штабной ветеран сверхсовременных и сверхсекретных Космических войск! Ну все. Дальше уже катиться некуда…»

Щеголеватый начальник повернулся к Панову, и Глеб заметил, что модный импортный пиджак у него под мышкой заметно оттопыривается. «Как бы не “Стечкин”, наметанным глазом определил Пан. Физиономия начальника показалась ему знакомой. Тот тоже, пожимая Глебу руку, внимательно вглядывался в его лицо.

— По-моему, мы с вами уже где-то встречались?

— И мне так кажется, — согласился Панов. — А вам не приходилось бывать года три назад в горячей точке, в селении Н?

— Приходилось! — так и встрепенулся начальник охраны. — Ну конечно! Я тебя узнал! Ты этот, как его… Панин?

— Панов, — поправил начальство Глеб.

— Ну да, Панов! Сколько лет, сколько зим! — радостно закричал начальник охраны. — А я Новиков, капитаном тогда был. Помнишь меня? Боевой товарищ! — и он заключил Панова в дружеские объятия.

Действительно, два года назад командированный в горячую точку Панов участвовал в совместной боевой операции с армейским подразделением, которым командовал капитан Новиков. Помнится, этот офицер показал себя с хорошей стороны и они с Глебом не то чтобы подружились, но расстались хорошими знакомыми. Обрадованные неожиданной встречей, бойцы повспоминали минувшие дни и общих знакомых. Потом Новиков рассказал, что тогда же и уволился из армии: надоело таскаться по заштатным гарнизонам и ютиться по съемным квартирам. А на гражданке ему наконец повезло — нашел себе хорошее место в охране у Никандрова. По сравнению с тем, что он имеет сейчас, «боевые» и «наградные», которые он получал, ежедневно рискуя жизнью в горячей точке, всего лишь жалкие гроши. Панов в ответ поделился своими бедами и надеждой приобрести собственное жилье, получив гонорар за усовершенствование никандровской системы охранной сигнализации.

— Правильно сделал, что надумал работать на Никандрова, не пожалеешь! Если придешься ко двору, не только на комнату, сумеешь заработать на целую квартиру! — подбодрил «новобранца» начальник охраны.

— Олег Валерьевич, как обычно, ухватил самую суть проблемы, — похвалил Новикова «космический подметала» Сергей Кузьмич. — Как раз за аналитические способности босс и назначил его начальником охраны. Именно, если придетесь ко двору, обратите на этот момент особое внимание.

— Ничего, мы поможем тебе правильно сориентироваться, введем в курс дела, — успокоил боевого товарища никандровский аналитик. — Шеф вчера улетел в Швейцарию, но распорядился оказывать тебе всяческое содействие. Если нужна дополнительная аппаратура, приборы и все такое — только скажи, все купим и доставим.

— Никандров улетел за границу? — удивился Панов. — А я слышал, что у него случилось несчастье: похитили сына. В его положении люди роют землю носом, а не прохлаждаются по швейцариям…

— Еще раз настоятельно советую вам обратить внимание на слова Олега Валерьевича насчет двора, — менторским тоном напомнил Сергей Кузьмич.

— Ты не подумай, что Андрей Николаевич Никандров какой-нибудь монстр, — заступился за шефа Новиков. — Напротив, он прекрасный отец. У него пятеро детей, правда, все от разных жен. Но он всех детей любит, обо всех заботится, всех обеспечил до конца жизни, никому ни в чем нет отказа… А что улетел за границу, мы сами удивились, но, значит, была на то крайняя необходимость. А какая — он нам не докладывает.

— Кстати, похищенный мальчик не родной его сын, а пасынок, — подкинул материал для анализа Сергей Кузьмич.

— Андрей Николаевич Никандров никогда не относился к пасынку хуже, чем к родным детям, — опять заступился за хозяина Новиков.

— Зато этот Дэн, похищенный пасынок, вот уж кто настоящий монстр, прости господи, что говорю такое о ребенке, но из песни слова не выкинешь, — с явно не свойственной ему горячностью отозвался Сергей Кузьмич.

— Да, что есть, то есть, — неохотно согласился с подчиненным Олег Валерьевич. — Денис, или Дэн, как он велит себя называть, и наркотиками баловался, и подворовывал.

— Ничего себе, «подворовывал» — возмутился Сергей Кузьмич. — Украл у собственной матери перстень ценой в двадцать пять тысяч долларов! А у меня стянул из куртки, что в караулке висела, всю месячную зарплату! Но не брезговал воровать и по мелочам, это верно!

— Маму его, Нелли Григорьевну, нынешнюю жену Никандрова, очень жалко, измучилась с ним, бедняжка. Ничего для сына не жалела: лучшие учителя, компьютеры, курорты, то да се, а в ответ одни гадости. Еще и связался с дурной компанией, вот и результат — похитили! Родителям какое горе, охрану поувольняли, да я сам — неизвестно, жив еще или нет…

Но непримиримый Сергей Кузьмич не собирался прощать кому-либо, даже возможному покойнику, свою уворованную зарплату:

— Гнилые гены не исправишь никакими компьютерами — свинью всегда потянет в грязь. Нужно было раньше думать, от кого рожаешь, и не связываться со всякими шаромыжниками. Помнишь, как Нелли хлюпала носом и проливала слезы: мол, не знаю, что делать, сынок весь удался в родного папашу?

— Нелли Григорьевна не всегда была женой Никандрова, — с какой-то личной обидой возразил Новиков. — Чтобы простой девушке победить на конкурсе красоты, ей через многое приходится пройти… Каждая дрянь прилипает по дороге. Сегодня она бы такую мразь, как дерьмо с подметки, стряхнула. Но то сегодня…

Сергей Кузьмич уже открыл рот, чтобы снова высказаться, но передумал. У его начальника настроение тоже заметно испортилось. Панов решил разрядить внезапно сгустившуюся атмосферу, переведя разговор на другую тему:

— А кто эта юная амазонка, которая только что выехала на лихой кобыле из ворот? Она дочь Никандрова?

— Юлия никуда не уезжала, — сразу как-то напрягся Новиков.

— Это Дуня, подруга хозяйской дочери, — пояснил Сергей Кузьмич. — Видели на соседней улице особняк с высокой кирпичной стеной? Она оттуда. А владелец особняка — Артюнянц Юрий Борисович, и владеет он не только этой виллой, но и «заводами, газетами, пароходами».

— Само собой…

— Садись в машину, я подвезу тебя к дому, — любезно предложил Новиков, но сам к джипу не пошел, а остался стоять рядом с Сергеем Кузьмичом.

Догадавшись, что начальник охраны хочет переговорить с Воробьевым без свидетелей, Глеб деликатно удалился, сел в машину и в ожидании Олега Валерьевича залюбовался вековыми соснами, посаженными вдоль аллеи, пожалуй, еще в конце позапрошлого века. Созерцание вечнозеленых исполинов не могло не натолкнуть его на размышления о вечнотекущем потоке времени и мимолетности его исторических завихрений в сравнении с мафусаиловыми летами могучих хвойных долгожителей. Когда-то эти, тогда еще юные, сосенки шелестением ветвей приветствовали карету московского аристократа, а ветеран последней русско-турецкой войны, определенный в сторожа, становился во фрунт, отдавая честь сиятельному графу. Потом голодноватые, но по-детски беззаботные юные аборигены двадцатых годов двадцатого века, собирая ветки и шишки для вечернего костра под их неширокими кронами, распевали: «Ах, картошка — объеденье, пионеров идеал! Тот не знает наслажденья, кто картошки не едал!» А сиятельный граф в это время сам определялся в таксисты или швейцары где-нибудь на парижском Монмартре. Но временная спираль сомкнулась на новом витке, все вернулось на круги своя, а вот заслуженный ветеран, только не русско-турецкой, а афганской или какой-нибудь еще войны снова становится во фрунт, но не перед сиятельным потомственным аристократом. Герой горячих точек пузырится перед вылезшей из плебейской грязи в князи новорусской «элитой». А величественные сосны продолжают бесстрастно созерцать спокойный и плавный поток времени, который опять забурлит только при встрече с очередной исторической загогулиной…