Танцы на стеклах. Книга 2

Алекс Д, 2020

Продолжение истории разрушительной любви сына шейха и американской студентки. События переносятся на родину арабского принца, где среди восточного колорита, под палящим солнцем, героев ждут тяжелые испытания и бешеная страсть. Боль, предательства, одержимость и ненависть, интриги и танцы… танцы на стеклах. ДЖАРЕД: Мы могли быть другими. В самом начале. Но сложилось иначе. Как в бреду. Как в наркотическом дурмане. Я сошёл с ума, но и ее вина тоже есть… Она мне позволила. МЕЛАНИЯ: Загадка любви в ее многоликости. Нам достались самые острые грани. Я не просила, никто не пожелает… Внимание! 18+ Книга содержит нецензурную брань и сцены насилия.

Глава 5

Тоскуя по нему, она пыталась разобраться в себе и в своих чувствах и понять наконец, почему она так реагирует на его прикосновения. И находила единственное объяснение этому: любовь.

Ханна Кристин. Всё ради любви

Джаред

Сразу после возвращения с острова, я планировал приступить к работе в Штаб-Квартире «Лакшери Корп», которая располагалась в самом центре деловой части города Асад, который являлся столицей Анмара, но моим планам не суждено было сбыться.

Сити-центр начал строится тридцать лет назад, и сейчас напоминал Нью-Йорк с его плотно натыканными небоскребами, разбавленными шикарными ресторанами, фешенебельными гостиницами и бутиками. И Асад резко отличался в архитектурном плане от остальных городов Анмара, которые сохранили свою самобытность и колоритность: роскошные дворцы и виллы, белокаменные мечети с большими куполами, шумные рынки с прилавками, которые ломятся от изобилия товаров, узкие улочки торговых городов, пропитанные ароматами басбусы, бергамота и шафрана, ослепляя яркими красками тканей на любой вкус и кошелек. Туристов больше привлекала магия востока, которая пронизывала старые города, а Асад посещали, в основном, бизнесмены и инвесторы. И чувствовал себя тут, как рыба в воде. Этот город олицетворял собой все то, к чему я стремился. Успех, роскошь, власть, уверенность.

Но именно здесь я ощущал себя свободным. Целый год после окончания Йелля, когда мне пришлось очень быстро постигать азы семейного дела, я не выезжал за пределы Асада без необходимости, с головой погрузившись в изучение всех тонкостей ведения дел на рынке драгоценных металлов. Жил в гостинице, хотя отец наставил на том, чтобы я остановился в резиденции его первой жены. Ни за что на свете не вернусь туда, где все насквозь пропитано моими ночными кошмарами. Я предпочел гостиницу. Видеть стареющую суку Нору не было никакого желания.

Как тогда, так и сейчас наша ненависть друг к другу с годами не уменьшалась, а только набирала обороты. Нора чувствовала укрепляющееся уважительное, благосклонное отношение шейха ко мне, и понимала, что ее ненаглядный Али перестает быть любимчиком, когда появляюсь я. Если семья собирается вместе, отец всегда сажает меня по правую руку, и то же самое происходит во время увеселительных мероприятий. Будь то скачки или соколиная охота. Шейх чаще спрашивает мое мнение, изредка обращая внимание на других сыновей. Конечно, подобное пренебрежение не улучшает моих отношений с братьями, хотя я никогда не стремился заслужить их любовь уважение. Как, впрочем, и любовь отца — он сам стремился узнать меня лучше в течении тех недолгих моментов, когда у него было на это время.

Однажды во время соколиной охоты, за которой мы наблюдали, как зрители, а Али и его сокол участвовали в традиционном соревновании, я спросил напрямую у отца, почему он уделяет мне больше внимания, чем остальным сыновьям, и откуда взялась особенная заинтересованность моими делами и успехами.

— Потому что дети от любимой женщины всегда занимают особенное место в сердце мужчины, Адам, — ответил отец. — Когда я смотрю на тебя, я вижу Амелию в чертах твоего лица. Ее серебристые глаза, светлые волосы, ее, скрытый за хладнокровным взглядом, горячий темперамент. Ты думаешь, он всегда меня ненавидела?

Я промолчал, пожав плечами. Мои воспоминания отличались от того, что помнил отец. Мама не любила его, боялась, она плакала часами, после того, как он уходил. Я не думаю, что между ними было что-то больше ненависти с ее стороны и одержимого желания укротить ее — со стороны отца. В подобных баталиях и столкновениях двух темпераментов, двух сложных характеров, свободолюбивых цельных личностей всегда страдает кто-то третий. Я оказался между двух огней. Но я никогда не сомневался в том, что моя мать была смелой и сильной женщиной. Гордой, иногда слишком упрямой. Она могла справится с отцом, я знаю… но не захотела, сдалась, предпочла сбежать, а не бороться.

Шейх усмехнулся уголками губ.

— Поверь, я это заслужил. Ее ненависть и злость. Но никакие мои ужасные, по ее меркам, поступки не оправдывают того, что она сделала. Амелия знала, что одно ее слово и все драгоценности мира лягут к ее ногам. Одно ласковое слово. Нам ведь не так много надо. Правда, сын?

Он подмигнул мне и отвернулся, задумчиво поглаживая аккуратно постриженную черную бороду, наблюдая за действом, разворачивающимся перед зрителями. Королевский вид спорта — так в народе называют соколиную охоту. Али купил свою птицу за полмиллиона долларов и несколько лет упорно тренировал ее. Как и отец в более молоды годы, Али был одержим победой. И даже само участие в процессе соколиной охоты, как наблюдение за ней, способны подарить взрыв адреналина, вызывающий зависимость на всю жизнь, погружая в магическую атмосферу, взывая к глубоко спрятанным инстинктам охотника. Достаточно раз увидеть нападение-ставку сокола со сложенными крыльями в бескрайнем небе в погоне за ускользающей добычей, чтобы стать одержимым поклонником непростого вида спорта, требующего максимальной отдачи.

В детстве отец подарил мне белого кречета. И через пару недель тот умер от неизвестной болезни. Я вздохнул с облегчением.

Все мои братья были одержимы охотой, пытаясь перещеголять друг друга в умении.

Со мной такого не случилось.

Отец брал меня с собой в пустыню, где я со стороны наблюдал за тренировками его самого и братьев.

Завораживающее зрелище, но я предпочитал смотреть.

Я не испытывал одержимости чем-либо, пока не встретил Меланию Йонсен.

Я хотел бы настичь ее, как сокол свою добычу. Стремительно и беспощадно.

— Если хочешь быть свободным от оков, Адам, никогда не позволяй женщине управлять тобой. Мне нравится Рания. Она способна подарить мужчине покой и счастье, — произносит отец, внимательно наблюдая за сменой эмоций на моем лице. — Она похожа на Айгуль, мою вторую жену. Такая же милая и робкая.

— Если бы Айгуль была такой идеальной, то ты бы не взял третью жену, отец, — не удержался от иронии я.

— Если бы твоя мать сказала мне «да», я бы отказался от всех. Я позволил страсти взять верх над разумом и чуть не потерял свою семью и уважение моего народа и близких из-за распутной женщины, которая стремилась вернуться к своим привычным удовольствиям и свободе.

Мне казались странными рассуждения Шейха о моей матери. Иногда его слова противоречили друг другу, словно отец сам до сих пор не определился, что же они чувствовали друг к другу. Но каждый раз, когда Шейх останавливал на мне свой тяжелый пристальный взгляд, я понимал — он думает о ней. Это ранило и наполняло недоумением одновременно. Если отец так любил ее, то почему позволил уйти? Он умел говорить, и я знаю, что жены и многочисленные наложницы обожают моего отца за его красноречие и щедрость. Почему с моей матерью его обаяние не сработало?

Почему мое обаяние не сработало с Меланией Йонсен? Разве ей не должно было льстить, что я столько усилий приложил, чтобы добиться ее? И что в итоге? Не прошло и суток, как она прыгнула в постель к другому парню.

Маленькая развратная шармута, которая чуть не довела меня до крайней точки кипения, когда явился к ней сразу после возвращения из путешествия с Ранией. И эта неделя была самой длинной в моей жизни, потому что я думал о чем угодно, но не обретенном «счастье» в лице молодой жены. Все мои мысли и желания принадлежали белокурой хрупкой пленнице дома на побережье. Я мысленно представлял, как она бьется и мечется в своей клетке, слабая, разбитая… Я ненавидел, сгорал от гнева, страдал от безумного желания обладать ею снова… я скучал по нашим дракам и противостояниям.

Я хотел наказать, унизить, показать, как беспомощна вероломная продажная сучка перед моей волей, я еле дожил до момента, когда снова увижу ее, мечтая сдавить ее шею пальцами, пока она не начнет трепыхаться, умоляя о прощении в моих руках. А в итоге, едва сдержался от желания трахнуть ее прямо на том столе, когда она так бесстыдно, хотя и по моему приказу, предлагала себя. Это не было бы актом насилия. Я мог взять все, что захочу… Шлюха хотела, чтобы ее поимели.

Когда я представляю, как она точно так же прогибалась под Дэвисом, предлагая ему свое изящное, стройное тело, мне хочется наплевать на внутренние моральные установки и удушить ее, вытрясти из нее душу. Похотливая дрянь, чье место на спине и на коленях.

И почему, черт возьми, я не могу выкинуть ее из головы?

Когда моя одержимость белокурой шлюшкой перестанет отравлять мне жизнь?

Мой унылый брак и бездействие не облегчали решение задачи. И даже несколько часов в сутки, в течении которых по видеоконференции я трахал мозг своим коллегам в Нью-Йорке, выливая на их головы свою ярость и неудовлетворенность, не давали желаемого забвения.

Мелания

Я думала, что буду дышать свободно, как только избавлюсь от чудовищной маски. Смирюсь со своей судьбой пленницы.

Но я задыхаюсь. От унижения, от бессилия, от чувства полнейшего отчаянья и безысходности…

Я мечтаю выбраться из этого места, вернуться к своей жизни, к Сэм и Томасу, к маме, и даже к отчиму, которые, наверняка, места себе не находят, безуспешно ищут меня, не имея ни малейших шансов вернуть…

Кто я, и мои близкие, против королевской семьи Анмара? Против, мать их, Саадатов с огромными деньгами, связями, с незыблемой властью? Особенно здесь, в Анмаре, где у меня, по сути, нет личности, есть лишь роль безликой шлюхи, удел которой прозябать в золотой темнице.

Есть, конечно, маленькая надежда на Эдварда. Он перевернет все органы власти США, воспользуется связами в ЦРУ, пустит все силы на мои поиски, если понадобится. Именно эта надежда возвращает меня к жизни, после двух недель душевных терзаний и эмоциональной комы.

Я жива, пока жива моя надежда вновь обрести свободу.

Потому что сейчас моя жизнь похожа на ожидание смертельного приговора, жестокой казни. Вся моя судьба сейчас в руках Джареда. И от него можно ожидать все, что угодно.

Мне не выбраться из его крепости в одиночку. Я обречена быть игрушкой Саадата. Здесь, вдали от моих близких, друзей, от людей, которые, скорее всего, сходят с ума от неизвестности, я беззащитна и полностью предоставлена в распоряжение своему палачу и кукловоду.

Испытывая удушливую ярость, от которой все внутри закипает, я сжимаю кулаки до боли, посылая во вселенную мысленные клятвы о том, что Джаред расплатится за каждую секунду, что я провела в унижении, заточении и стоя на коленях.

Дура. Идиотка! Я позволила себе… впервые позволила, показать ему, как сломлена, как беспомощна перед его силой, рассчитывая на то, что он проявит хоть каплю человечности. Отпустит меня. Но дверь в душу, которую, по глупости, приоткрыла ему, была оплевана, изувечена незримым ножом, притаившемся в каждом слове, движении и во взгляде Саадата.

Теперь я пониманию значение слов «резать без ножа», потому что познакомилась с человеком, который обладал этой дьявольской сверхспособностью. Он мог бы вспороть меня на живую — психологически, физически. Своей силой, энергией, давлением… и даже не вспотел бы.

Кто я против него? Кто я здесь теперь? И есть хоть кто-нибудь, кто может помочь мне? Если этот человек находится в этом доме, я готова заплатить высокую цену, готова умолять, готова быть обязанной ему всю жизнь, чтобы заполучить его помощь в своем спасении.

Должен же быть выход. Делов-то? Достать телефон и набрать всего несколько цифр, прокричать в трубку: «Спасите!», а дальше уже ждать, пока специальные службы не отследят звонок.

Сбежать? Но как? Была бы хоть малейшая возможность… я воспользуюсь ею, как только она появится, даже если придется ждать годы.

Я никогда не свыкнусь с участью наложницы, наяды, рабыни… я никогда не встану в один ряд с шлюхами Джареда. Я другая. Особенная. Я бы могла быть кем-угодно для него в постели… я бы меняла свои роли каждую ночь, воплощая в жизнь все его самые порочные желания, но только если бы была единственной.

Меня переполняет столько несовместимых друг с другом эмоций. Так быстро моя подавленность сменилась яростью — стоило Джареду только снять с меня маску, уничтожавшую меня во всех смыслах. Она сделала меня заключенной, жертвой, клеймила и мешала восстать из пепла.

Теперь все иначе. Теперь я готова дать отпор и бой, особенно после того, как показала ему уязвимую свою сторону, проглотила гордость, а он… так пренебрег мной.

Наверное, маленькая девочка внутри меня, продолжала мечтать о Джареде… О том, чтобы полчаса назад он опустился ко мне, вниз. Поднял бы на руки и пожалел, называя по-особенному… его девочкой… его Ланой, его melegim… успокаивая, целуя, осушая мои слезы, исцеляя шрамы, которые же и сам нанес.

Боже, пожалуйста. Не думай, не вспарывай собственный раны, мечтая об этом, Мэл…

Как бы я не отрицала, как бы ни ненавидела Джареда, мои настоящие чувства были зарыты глубоко, в самых отдаленных уголках души, и рвались наружу. Внутри меня шла постоянная война… воспоминания об эмоциях, которые он пробудил во мне, слишком сильны, крепки, выжжены на сердце. Джаред подарил мне то, чего мне всегда не хватало. Наверное, с того самого момента, как я потеряла папу.

Много ли нужно нам, девочкам? Сильное плечо, забота личного Бога, нежность, страсть, не имеющая границ… мне просто нужен мой человек, мой мужчина, один единственный во всем мире, который по сверхъестественным причинам и вопреки всему обладает тем самым икс-фактором, ключом к сердцу… тот, кто дарит нам крылья.

И улыбку. Которую невозможно сдержать, от которой сводит скулы, когда ОН идет на встречу, присылает сообщение или просто находится рядом, прижимая к себе, как нечто дорогое, незаменимое.

Ничего этого я не знала, ДО него.

Моя мама сломалась, после потери отца, закрылась, впала в депрессию, совершенно забыв обо мне… она не виновата, и я не держу на нее зла, но это правда. Скучаю по ней, и да… даже по человеку, который изуродовал и изувечил мою душу, скучаю.

Эдвард был жестоким, хладнокровным, он убивал меня каждый день, подавляя и разрушая мой детский и неокрепший разум, но я слишком сильно нуждалась в отце, чтобы не поддаться его влиянию… С детства мне было суждено влюбляться не в тех, кто заставлял меня чувствовать легкость и счастье, а в таких мужчин, как Эдвард — властных, подавляющих меня, заставляющих чувствовать себя беззащитной.

Я нуждалась в том, кто будет принимать решения за меня, владеть моей жизнью, сердцем… и, в то же время, оберегать меня, ценить, обожать и носить на руках.

Джаред идеально подходил под это описание. Я чувствовала это всей своей сущностью… тянулась, вопреки боли и порванной в клочья гордости.

А он убежал. И несмотря на то, что Джаред в очередной раз раздавил меня, заставил пасть перед ним ниц… мое израненное самолюбие — ничто, по сравнению с ослепляющей болью в душе. Все между нами безвозвратно утрачено.

И на этот раз, окончательно. Да. Это все… в последний раз. Последний раз он видел мои слезы, последний раз слышал признания и обещания… больше ничего не будет.

Искренне — нет.

— Ты хочешь лживую шлюху, Джаред? — сквозь зубы цежу я, быстро смахивая с щек осточертевшие слезы. — Ты получишь ее. Хорошо… — я кидаюсь к двери, которая недавно закрылась за ним, и кричу от боли, вымещая всю ярость и ненависть, выжигающую душу, на куске дерева. — ТЫ ПОЛУЧИШЬ ЕЕ! — ору, избивая твердую поверхность, разбивая кулаки до крови на костяшках пальцев. Царапая и проклиная.

Ненавидя и обещая… обещая…

— Настанет день, когда мы поменяемся местами, сволочь, — даю клятву я, трясясь от боли и гнева, задыхаясь в агонии… в красках представляя свою кровавую вендетту.

Полчаса назад. Я забыла о гордости, о том, что он женат, обо всех преградах, что встали между нами стеной из обид и непонимания… А он посмеялся. Отвернулся. Нагнул над столом, обсыпая угрозами, которые пугали меня и… заводили одновременно.

И все же ушел, словно секс со мной действительно теперь был ниже его достоинства. Ушел, потому что больше не желал меня так, как прежде.

Он меня не хочет.

Я знаю. Тот Джаред бы не ушел. Он бы не смог устоять.

Хотя я могу его понять, глядя на себя в зеркало. Я выгляжу…так, словно меня нет. Сливаюсь с воздухом, вены выпирают на светлой коже. Жалкое зрелище. Я словно наркоманка во время ломки. Без героина несколько суток.

Но у меня наркотик куда крепче. И он не просто проникает внутривенно, он сидит гораздо глубже. Не в теле, он в каждом мельчайшем атоме моей, порабощенной Саадатом, души.

Я задумчиво провожу кончиком пальца по гладкому зеркалу, наблюдая за девушкой в отражении. Я не чувствовала себя красивой. Как можно было снова довести себя до истощения? Чувства съедали меня изнутри. Проклятая зависимость, потребность вопреки ненависти… злости, ярости и желанию видеть Джареда у моих ног, прижимающегося ко мне точь в точь так же, как и я к нему.

Продолжаю изучать свое страшное отражение… Такую никто не захочет, не говоря уже о Джареде. Маска «помяла» мое лицо, кожа стала тусклой, и будто израненной. Размеры синяков под глазами пугали, напоминая синие кратеры.

В последний раз я выглядела так, когда весила тридцать три килограмма, и мой организм отказывался принимать пищу. Еще чуть-чуть, и я бы погибла.

Не без помощи специалистов, но я справилась с депрессией и болезнью, хоть мне и пришлось воздвигнуть около себя такие стены, которые мешали мне быть прежней — непосредственной, легкой и жизнерадостной Мэл. Душой компании. Девочкой, которая просто любила жизнь и хотела обычного счастья.

Верных друзей, любимого человека, работу моей мечты.

Банально, но именно эти три вещи способны сделать почти любого человека на свете чертовски счастливым и свободным.

Куда-то все делось… вся жизнерадостность, вся энергия. Мой папа говорил, что я — источник света, но тогда весь свет во мне погас.

Я прогнулась под обстоятельства. Нет, я позволила им сломать меня…

«Будь сильной, моя доченька. Боюсь, я слишком тебя балую. Не могу иначе, ведь ты моя маленькая русалочка. Обещай мне, что бы не случилось, ты никогда не сломаешься и не потеряешь себя. Даже если я когда-нибудь тебя оставлю…

— О чем ты говоришь, папочка? Ты хочешь меня оставить? — в отражении зеркала я будто вижу отрывок из прошлого, где сижу у отца на коленках. От тоски мое сердце обливается кровью. От жалости к самой себе, и от осознания того, что я все время оставалась маленькой, беззащитной и слабой девочкой.

Я попробую переиграть Джареда.

В глубине души, я бы хотела стать такой девушкой, которая не оставит Джареду выбора. Его мечтой, музой, Богиней. Я хочу, чтобы он не просто потерял голову… я хочу, чтобы жизнь без меня была для него адом, бесполезным пребыванием на земле. Я хочу вести изощренную игру, по его правилам. Я не буду с ним соперничать, нет. Я хочу стать такой девушкой, у которой он будет вымаливать прощение за каждую секунду, которую я провела в маске, в боли, в одиночестве. В унижении…

Я доведу его до такого состояния, когда он не сможет жить, испытывая потребность кричать о любви ко мне, носить на руках, бросить всех своих шлюх и жен, чтобы быть только моим…

Я рассмеялась. Собственные мысли показались бреднями сумасшедшей, одержимой.

Я не знала, как это назвать. Жаждой мести? Жаждой причинить боль? Нет. Желанием быть любимой Джаредом, по-настоящему любимой.

И я соберусь. Обязательно соберусь с мыслями, и в следующий раз, когда он придет, Саадат поймет, отчего отказался и что потерял… я доведу его до края, Джаред будет умирать, желая оказаться внутри меня.

Несмотря на всю мою внешнюю и внутреннюю хрупкость, ярость меняла меня. Заставляла желать бороться до последней капли крови, вырвать мою личность, мою волю и свободу, впившись ногтями и зубами…

И в то же время, я была готова… готова встать перед Джаредом на колени. Но не потому что он бы приказал мне, поставил, преклонил меня… я хочу добровольно сдаться в его плен, покоряясь сильному мужчине, которому я могла бы принадлежать.

Который мог бы принадлежать мне…

Дать мне то, о чем мечтаю, уходя по ночам в мир снов: силу, непоколебимую власть, возможность отдать свое сердце только ОДНОМУ — раз и навсегда.

Одному. Тому, рядом с которым сердце не ищет других.

Приняв ванну, я постаралась успокоиться, обдумывая, как мне быть дальше. Так продолжаться не может. Если у Джареда и есть какие-то чувства ко мне, которых он боится сам — они быстро исчезнут, если я буду плакать у его ног в таком жутком виде.

Сегодня я была не Богиней, и даже не слабой девочкой, а лишь жалким подобием девушки… тенью той Мэл, от которой он был без ума на яхте.

Я проиграла бой, но не войну, Джаред. Я заставлю тебя сложить оружие к моим ногам.

На следующий день я заставляю себя хорошо питаться. Меня тошнит от риса, курицы и вкуснейших десертов, но я заталкиваю в себя еду. Уже через два дня кости не выпирают так безобразно. Мои служанки каждый раз одобрительно кивают, забирая пустые подносы.

Джаред не собирается возвращаться ко мне. Возможно, у меня есть несколько недель на подготовку к нашей встрече. На то, чтобы успокоиться, зализать раны. И снова склонить его к мирному решению проблемы. Как бы там ни было, моя первая цель — показать ему, со мной нельзя так обращаться.

Я не такая, как все его шлюхи. Я, черт возьми, особенная. Даже смешно, от мыслей, опять же, наивной девочки внутри меня…

Это глупое, детское и наивное желание, быть особенной для НЕГО. Ревность сжигает изнутри, когда думаю о том, как Джаред проводит время в постели с женой.

Но я сжимаю зубы, и мечтаю довести его до полной одержимости… до того, что он не сможет, просто физически не сможет хотеть никого кроме меня.

Мечтай, Мэл…

Первую неделю я полна энтузиазма и вдохновения. Условия моего плена смягчились и это придало мне нереальных сил. Я привела себя в порядок, избавилась от впалых скул и изможденного вида. Поскольку мои служанки ежедневно спрашивали, что мне нужно, я решилась попросить у них карандаш, краски и бумагу для рисования. Не знаю, участвовал ли в этом Джаред, но уже на следующий день, мои дни в заточении пошли куда веселее, чем раньше.

Раньше моя боль уничтожала моя, а теперь… каждая ее крупица была отражена на холсте, с помощью карандаша и краски. Все мои картины, которые я написала, будь то абстракции, или морские пейзажи, были пропитаны несчастьем и обидой, от которой мне было необходимо избавиться.

Да, боль, что причинил мне Джаред сильна. Но как говорила мисисс Ллойд, я могу изменить ситуацию, чтобы она не изменила меня… не сломала. Не уничтожила.

Это все, что я могу сделать — поменять отношение к происходящему, вместо того, чтобы целыми днями рыдать на подоконнике и разбивать окна, проклиная Джареда. Так я сделаю только хуже… просто знаю это.

Любимое творчество пошло мне на пользу. Я чувствовала себя такой вдохновленной, такой… женственной. Я предвкушала новую встречу с Джаредом. Я все исправлю. Я больше никогда не буду вести себя, как жертва, которую нужно жалеть.

Потому что я знаю: Джареду не нужна безвольная рабыня. Ему не нужна жена — покорная и доступная. Ему нужна девушка его мечты, девушка, которая будет исполнять все его желания, но не позволит дать себя в обиду и вытирать об себя ноги.

Женщина влияет на мужчину. Направляет его. И лишь от меня зависит, каким Джаред будет со мной. Я знаю это, потому что моя мама так и не смогла направить ни папу, ни Эдварда… первый женился на своей работе, второй — превратился в зверя.

Я начала чувствовать слабый, но долгожданный поток энергии в венах. Словно вернулась к жизни, после долго сна.

Не знаю, что заставило Джареда сжалиться надо мной, но через несколько дней произошло что-то совсем невероятное. В мою комнату вошел Амир и объявил, что я могу теперь передвигаться по саду в его сопровождении. Он сразу предупредил меня, что бежать за пределы резиденции бесполезно, потому что охрана прекрасно выполняет свою работу. К тому же, я прекрасно помнила, что Амир сказал насчет опасностей, которые поджидают меня на улицах Анмара в одиночестве…

И почему-то я знала, что он не врет.

Джаред

Я так надеялся, что работа на семейную корпорацию в Асаде поможет отвлечься от навязчивого желания поехать на виллу на побережье и сначала жестко трахнуть, а потом задушить Меланию Йонсен. И когда отец позвонил мне, сообщив, что дает еще неделю отдыха, продлевая мои свадебные каникулы, я не обрадовался. Скажу больше, я пришел в ярость. Мало того, что меня уже на две недели отодвинули от дел, так я еще и обязан был чуть ли не каждый день отчитываться, как проходит моя семейная жизнь перед толпой родственников, которая приходила в наш с Ранией дом в любое время, кроме ночных часов, и приходилось изображать из себя радушного хозяина и счастливого молодожена.

Но, на самом деле, дела обстояли иначе. Мы с Ранией после первого, не самого лучшего опыта лишения невинности в моей жизни, многократно занимались сексом, который, кроме скуки и удовлетворения физической потребности, ничего принести не мог. Она уже не плакала, но и эмоций никаких не проявляла. Выражение ее лица выражало покорность и смирение. Она старалась, обнимала меня и говорила, что я самый лучший мужчина в мире, но откуда ей было знать… Я был единственным у нее, и я чувствовал фальшь. Рания не успела меня полюбить, но я не ощущал потребности в ее чувствах, более глубоких чувствах, чем есть сейчас. А ведь она моя жена. И что я за муж такой, раз не хочу быть любимым собственной женой? Но я не не хочу. Мне просто плевать.

Лишь отношение платиновой блондинки, которая сидит взаперти на вилле, принадлежавшей раньше другой белокурой пленнице, имеет для меня значение. Точнее, я одержим, помешан на том, чтобы заставить Меланию нуждаться во мне, как в единственном источнике жизни во всем гребаном мире. Смогу ли я когда-нибудь примириться с тем, что она сделала?

Меня раздирают противоречия. Иногда мне хочется искать ей оправдания. Мэл выросла в свободной стране без моральных ценностей. Она просто не знает, что значит верность и преданность, полная покорность и зависимость от своего мужчины, почитание его, как единственного владельца ее жизни и тела. Если бы я оставил ее в Америке, скольким еще мужчинам она дала бы себя трахнуть? Думая об этом, я стискиваю зубы. Хорошо, что в такие моменты Мэл нет под рукой, иначе я не уверен, что смог бы себя контролировать.

Не представляю, как мне удалось сдержаться в прошлый раз, когда она лежала передо мной с голой задницей, согласная на все. Сломленная.

Не зная куда деть свободное время, я навещал конюшни, которые принадлежали моей семье уже многие десятилетия. Лошади были моей второй страстью после бизнеса. И арабский скакун Ветер, которого отец подарил мне на двадцатилетие уже трижды приходил первым во время скачек. Я нанял лучшего тренера для его подготовки, и тот оправдал свои бешеные гонорары. Ветер узнавал меня, несмотря на то, что мы с ним редко виделись. Возможно, лошади умнее, чем многие считают. Стоит мне появится, как он, поднимая морду, шевелит ноздрями, улавливает мой запах и радостно фыркает. Ездить на нем верхом — настоящий экстрим. Кличка дана ему не просто так. Элитный сказочный красавец выдает бешенную скорость, от которой ветер свистит в ушах. Это лучше, чем гоночные болиды по песочным барханам в пустыне. И лучше соколиной охоты, в которой я ни разу в жизни не принимал участия. С соколами заниматься очень сложно. Чтобы приручить птицу требуются годы тренировки, максимум терпения и уйма времени. Ни того, ни другого у меня нет. Сначала учеба, потом работа в Америке, а сейчас я просто не заинтересован, хотя Али, чтобы заслужить очки перед отцом, не раз предлагал дать мне пару уроков. Я вежливо отказывался, стараясь минимизировать общение с ним и остальными братьями. Других избегать было куда проще, чем Али, так как они возглавляли филиалы компании в других странах, а в Анмар приезжали только на семейные торжества или экстренные совещания.

Своего первого арабского скакуна Али получил в тринадцать. Я тоже никогда не забуду свой первый подарок от приближенных отца, после того, как он принял меня в свой дом. Это был белый тигр, альбинос. Хотя считается, что белые тигры не являются альбиносами, мне такого нашли. Ни единого коричневого пятна, слабый, болезненный зверь, не способный к размножению. Я думаю, поиск столь редкой особи занял много времени. Я назвал его Кудра, что значит, сила. Помню, как смеялись надо мной Али и его друзья, бросая в слабого тигренка камни, и пытаясь пнуть при каждом удобном моменте. Нора не забывала уколоть меня фразой, что я получил единственный, достойный меня, подарок, выражающий отношение всей верхушки Анмара к одному из принцев. Мне не было обидно, я был зол, горел от гнева. И я поклялся, что Кудра выживет. И он выжил, стал моим лучшим другом, а потом грозой моего зверинца. Когда мне было шестнадцать он напал на меня, пока я спал. Говорят, что если дикое животное вкусило крови своего хозяина — назад дороги нет. Не знаю, что на него нашло. Возможно, почувствовал запах крови, потому что накануне я подрался с Али, который, в очередной раз, пытался установить свое превосходство в доме. Тогда, я сломал ему нос во второй раз, с огромным удовольствием, чувствуя злорадное удовлетворение от того, что, не смотря на разницу в пять лет, я сильнее его по всем показателям. Меня наказали потом, но я даже не заметил ударов. Меня могли избивать, только связав предварительно, иначе справится с nemr abiad^[13] было невозможно. Именно в шестнадцать я получил свое прозвище. И оно не было насмешкой. Уже нет. Я научился внушать страх и уважение. Друзья Али давно перестали задирать меня, поняв, что я могу быть куда агрессивнее дикого тигра, который жил в моей комнате, как комнатная собачка.

* * *

Между прогулками верхом и гонками по пустыне на мощных внедорожниках, которые любят устраивать от безделья сыновья других миллиардеров Анмара, я посещал благотворительные мероприятия, где постоянно сталкивался со своим дражайшим братом. На людях Али всегда вел себя безукоризненно и вежливо, но мы оба знали, что на самом деле испытываем друг к другу.

Я ничего не забыл.

Я не из тех, кто подставляет вторую щеку.

Мать учила меня, что все люди заслуживают прощения. Однако не смогла простить моего отца. Поэтому я имею право не верить тому, что она говорила.

Жизнь показала, что женщинам, вообще, нельзя верить.

А тем, которым можно — верить неинтересно.

Я хранил верность своей жене ровно полторы недели со дня свадьбы.

После очередного молчаливого вымученного акта «любви» практически всухую, я сдался своей природе и отправился на виллу к своей неверной лживой пленнице. Однако, как только я пересек границы резиденции, мои планы изменились.

Я не собирался отказываться от секса, но решил, что Мэл еще не усвоила урок, и хорошенько помучить ее будет правильным решением. Она не должна чувствовать, что имеет надо мной власть, что я все еще желаю ее с безумной одержимостью пятнадцатилетнего подростка. Пусть дрожит и боится. Мечется от страха и непонимания, от безысходности и шаткости своего положения. Я могу сделать с ней что угодно и когда угодно. Поэтому спешка только покажет мою неспособность противостоять своему желанию разложить ее на подушках, и ночь напролет заставлять ее кричать мое имя до тех пор, пока не сорвет голос, пока не станет умолять меня остановиться, как делали это другие шлюхи, когда я терял контроль.

Несколько дней подряд я приезжал на виллу, чтобы удовлетворять свою похоть с моими наядами. Я хотел другую, но они знали свое дело. Их губы, руки, стройные тела и стремление доставить мне удовольствие любым способом и в любом количестве, не могли оставить меня безучастным. Но мне не удавалось переключится, забыть… И представить Мэл на месте темнокожих красавиц я тоже не мог. Теперь, когда я знал вкус и аромат ее кожи любая имитация казалась жалкой подделкой.

Я мог трахать их всю ночь напролет, но все равно уходил неудовлетворенным.

И злым. Чертовски злым.

Я видел источник своего нестабильного состояния в окно, пока одна из наяд стояла на коленях и брала в рот, а вторая щекотала языком кожу между лопатками, лаская пальцами мои плечи. Черт его знает, где была третья… Может быть, принимала душ, потому что я уже ею воспользовался.

На Мэл была надета абайя, которая скрывала ее с головы до ног, но не узнать эту чертовку было невозможно. Амир следовал за бегающей по саду девушкой, зорко следя за ее хаотичными передвижениями. Она, явно в приподнятом и игривом настроении, обращалась к Амиру и что-то показывала ему жестами. Недопустимое для женщины поведение. Шлюха есть шлюха. Даже под чадрой суть не меняется. Хватаю ни в чем неповинную наяду за волосы сильнее толкаясь в ее рот, ударяясь головкой о заднюю стенку горла.

— Кhara^[14], — вырывается у меня. Острое возбуждение, которые возникло от одного только созерцания размытой фигурки в черном, достигает своего пика за несколько равных толчков, которые для несчастной Мары, которая пытается упираться ладонями в мои бедра, становятся настоящим мучением. Хотя широкий спектр их обязанностей давно отучил их удивляться чему-либо.

— Я продам эту суку в бордель. Завтра же, — рычу я, пока Мара глотает остатки моего экстаза. И я, черт побери, опять не чувствую себя удовлетворенным до конца. Несмотря на то, что это не первый оргазм за сегодня. Девочки стараются уже несколько часов, полностью отдаваясь процессу, а я — только на двадцать процентов. Вся остальная часть меня там, в гребаном саду, наблюдает за Меланией Йонсен, которая снова ведет себя, как развратная сучка, задирая юбки при беге, разговаривая с мужчиной, несмотря на то, что он ей не отвечает. Перевожу взгляд на Амира, и меня словно ударяют по дых, когда я вижу выражение его лица. Какого хера, б…ь?

— Laboah^[15], — с шипением срывается с моих губ. Я с силой отталкиваю от себя Мару, которая ударяется головой о стену и жалобно скулит, но я даже не замечаю, приближаясь к окну. Черт, мне не показалось. Я знаю, что вижу. Охранник, который работает на нашу семью двадцать пять лет смотрит на мою собственность с вожделением, с едва скрываемой похотью, смотрит на мою сучку. Я никогда не замечал каких-либо проявлений эмоций со стороны Амира за весь период своего знакомства с ним. Как она это делает? Что за ведьма или змея влезла в мою жизнь, в мои мысли, отравила меня, заразила собой. От бессилья, ударяю раскрытой ладонью по стене рядом с рамой полукруглого окна.

Дрянь! Никак не угомонится! Не нужно было снимать с нее маску. Не стоило разрешать ей выходить из комнаты. Пусть бы и дальше голодала, и жалела себя. Решила даже здесь одурачить меня?

— Мара, скажите ей, что я продаю ее в бордель. Ей там самое место. Больше ни на что эта шлюха не годится, — не оборачиваясь яростно приказываю я. — Но сначала лично проверю, что она пригодна. Завтра. Пусть ждет своей участи.

Я покидаю территорию виллы с другого выхода незамеченным Меланией и Амиром. С ним у меня будет отдельный разговор, а вот Мэл придется пожалеть о своем поведении. Я не слепой, только дурак не заметил бы, что белокурая дрянь соблазняла Амира, заигрывала с ним, первая пыталась заговорить. Она очень сильно пожалеет. Она будет умолять меня передумать.

Мрачно ухмыляюсь своим мыслям, очень красочно и в подробностях представляя, что потребую взамен на отмену моего решения отправить Меланию Йонсен в бордель. Пусть дрожит от страха в ожидании своей участи. Неугомонная шлюха.

Дорога до подаренной отцом виллы занимает у меня чуть больше часа, и возвращаюсь я уже в сумерках. Рания спит, или делает вид, что спит. Я принимаю душ и ложусь в постель, замечая, как напрягается ее тело на другой половине кровати королевских размеров. Снисходительно ухмыляюсь про себя, поворачиваясь к ней спиной. Не бойся, Ран, я дам тебе передышку на пару дней. Буду слишком занят укрощением одной строптивой своенравной распутной кобылки, которая никак не образумится.

Но утром моим планам снова не суждено сбыться. Сразу после завтрака в дом заявляются гости. Отец и его третья жена Назире с младшим сыном Фахидом, которому недавно исполнилось десять лет. Назире скрывается на половине Рании, а отец и брат остаются со мной на террасе. Я, наконец-то, получаю разрешение вернуться к делам компании с начала новой недели, и мы, несколько часов к ряду, обсуждаем накопившиеся проблемы и планы, требующие моего внимания и исполнения. Потом приходит время обеда, и во время неспешной трапезы, отец сообщает, что решил взять четвертую жену, потому что последние две родили ему слишком много дочерей, а он еще чувствует себя способным зачать сына. Я не поддерживаю и не оспариваю его решение, потому что он не совета пришел просить, а поставить перед фактом, что пора готовится к еще одной роскошной свадьбе. Сухо выражаю свои поздравления, и когда гости наконец-то покидают мой дом, испытываю глубокое облегчение.

Рания равнодушно кивает, когда я сообщаю, что, возможно, приеду сегодня позже, чем обычно. Мне даже кажется, что я вижу облегчение в темных выразительных глазах. Она провожает меня до дверей, целуя на прощание и желая хорошего дня. Идеальная женщина.

Мелания

Невозможно чувствовать себя плохо, когда просто сидишь на белом песке и смотришь на то, как волны плавно несутся к берегу, выбрасывая на песок воздушную пену и перламутровые ракушки. Вода всегда меня успокаивала, придавала вдохновения и сил.

Именно здесь, стоя по щиколотку в океане, я могла разглядеть место, которое назвала адом.

Дворец, в котором я жила, походил на иллюстрацию к книге «Арабские сказки», которую папа читал мне в детстве. Каждый раз, когда я смотрела на невероятных размеров здание, построенное из мраморных плит кремового цвета, инкрустированных сложной мозаикой из золота трех видов и драгоценных камней. Стрельчатые арки украшающие внутренний двор с искусственным водопадом, создавали иллюзию лабиринта, сказки, особенно, в темное время суток.

Если так выглядит ад, то как тогда выглядит рай? Сам сад был воплощением Эдема на земле, я боялась представить сколько стоит каждый цветок, растущий здесь. Слуги сдували пылинки с каждого бутона, а я просто смотрела на всю эту красоту и пополняла запасы собственных сил. Я могла по несколько минут крутиться у куста с розами, наплевав на косые взгляды Амира, который еле сдерживал улыбку, наблюдая за мной.

Кажется, я ему нравлюсь. Да и мне мой охранник казался «дядей с добрым сердцем».

А когда я кидалась на идеально зеленый газон и подставляла лицо теплым лучам солнца, и смотрела на ветки размашистых пальм, Амир и вовсе нервно покашливал, как бы намекая мне на то, что мое поведение кажется ему странным.

Но я наслаждалась… каждой секундой, назло Саадату. Просто после платиновой маски и полного заточения, прогулки по саду были для меня ежедневным праздником. Пусть я не имела возможности сбежать, но это была хоть какая-то иллюзия свободы…

Море, солнце, свежий воздух… невыносимая жара. Амир заставлял меня одевать абайю.

Я знала, что Джаред приезжал пару раз, и в эти дни гулять мне запрещалось, чтобы я ненароком не попалась ему на глаза.

И я задавалась лишь одним вопросом: когда Джаред приходит сюда, и не ко мне — чем же он занимается?

Я догадывалась. Красивые молодые девушки, которые жили в других комнатах, явно не только ели щербеты, гуляли в саду, сплетничали и плавали в бассейне, их роль в жизни Джареда была очевидна, как, впрочем, и моя… теперь. И прошло совсем немного времени, прежде, чем мои догадки подтвердились.

— Хорошо, что мы все-таки не оказались в борделе, да, Самина? — я рисовала абстракцию, когда услышала голос Ханы, одной из служанок, которые прибыли на неделю позже, чем я. Девушки убирались в моей комнате, и я невольно прислушалась к их разговору.

— Да. И все же я надеялась на то, что мы будем ублажать Господина, а не прибираться в чужих комнатах, — ворчливо заметила Самина.

— Я слышала, что Господин стал частым гостем здесь…девочки рассказывали о нем.

— Ох нет, неужели они обсуждали какой он в постели? — совсем тихо предположила Самина, но я только притворилась что полностью занята процессом. Я слышала каждое слово, сердце готово было вырваться из груди.

— Да, обсуждали. Как дрожат их ноги, после того, как хозяин… — с завистью прошептала Хана, и я слишком сильно надавила на карандаш. Так сильно, что грифель сломался… как и что-то внутри меня. Снова.

Я сгорала от ревности.

— Но почему он так часто посещает их? Рания…

— Рания не может справиться с его аппетитами. Девочки пустили слухи о том, что она довольно холодна для Господина, и он нуждается в них ночью. Они называют себя «жрицами любви»…

— Возможно, Рания просто еще слишком неопытна или…

— Или его не интересуют женщины, которые уже завоеваны, — боковым зрением я заметила, что Самина покосилась на меня, и приложила палец к губам.

— Девочки, мне кажется, или вы вытираете пыль во второй раз? — не выдержав, я со злостью стукнула бумагой по столу, и встала, скрестив руки на груди. Нервно прошлась по комнате, стараясь унять бурю ревности в душе.

Нужно успокоиться. Я не видела… не видела Джареда с другими женщинами, а значит, это не должно меня волновать. Я не должна себя накручивать, видеть картинки, которых нет. Я сомневалась в том, что Джаред, в первые же недели после свадьбы, стал бы так пренебрегать женой. Хотя от Саадата всего можно ожидать. А что, если… если Джаред женился не по велению сердца? Что, если это не его выбор? Что, если Рания не вызывает в нем никаких эмоций, и, более того, не может подарить ему кайф в постели?

Конечно, меня не касается, но мне это только на руку. Легче будет довести его до безумия. Напомнить… черт возьми, напомнить, ЧТО было между нами, и КАК было… Я не верила, что Джаред останется жестоким и холодным, после того, что я задумала.

— Banat, на самом деле, мы хотели бы вам кое-что сказать. Мистер Саадат просил передать вам, что…

— Что? — я насторожилась, обнимая столб, который удерживал мою кровать. — Он скоро вернется?

Я снова хотела его видеть.

— Да, он вернется, чтобы забрать вас.

— Куда? — нехорошее предчувствие камнем упало мне на грудь.

— Хозяин намерен отправить вас в самый лучший Анмарский бордель, — Хана потупила взор, а Самина наоборот, расплылась в улыбке.

— Banat, это очень хороший бордель. О вас позаботятся. Вы ни в чем не будете нуждаться.

— Да, условия конечно не такие, как у мистера Саадата, но вы сможете получать оплату…

— Что… что… — грудь сдавило, легкие онемели, не в силах вобрать в себя воздух. — Что… ЧТО..? — за эти две недели, я забыла, что такое плакать. Разучилась. И сейчас не могла… реки слез застряли в горле, приводя к кислородному голоданию. К полнейшему шоку.

Очередной «сюрприз» от Джареда. Я ощущала себя куклой, которую он собрался выбросить без тени сожаления.

— Не волнуйтесь вы так, banat. Это хорошее заведение.

— Вашими клиентами будут только богатые и почтенные люди Анмара. Возможно, вас выкупит другой хозяин и…

— ХВАТИТ! — рявкнула я, ударив кулаком по деревянному столбу. — Хватит! Это не правда!

— Это правда, banat. Мистер Саадат попросил предупредить вас. Он придет завтра. Сказал, что лично хочет убедиться в том…

— Что вы будете послушной девочкой, и будете радовать его друзей в элитном борделе. Простите, это его слова.

— Banat, мы закончили уборку. Вам что-нибудь нужно? Скоро мы принесем вам ужин, — я почти не слышала, что говорят служанки. Я просто кивала, по инерции и дышала, наверное, тоже.

— Когда он придет… — едва шевеля губами, прошептала я, уставившись в одну точку. — Когда, он сказал?

— Мистер Саадат придет завтра вечером. У вас есть сутки, чтобы в последний раз насладиться свободой, banat, — мило улыбнувшись, произнесла Самина. Похоже, она была рада, тому, что ей больше не придется мне прислуживать.

Джаред перешел все границы. Он не просто похитил меня из родной страны, он отнял у меня жизнь, лишая меня всех прав и свобод. Безумный, одержимый ублюдок. За ошибку, которой НЕ БЫЛО, он готов пустить меня по кругу, лишь бы отомстить мне… не слишком ли много внимания и мести, для жалкой шлюхи, которая не имеет для него значения?

Он хоть сам понимает, как это выглядит? Разве он поступил бы так, если бы воображаемый секс с Дэвисом не задел бы его?

Нельзя было связываться с мужчиной, в жилах которого течет такая горячая кровь. Да ни один американец не воспринял бы все так близко к сердцу! Люди постоянно сходятся и расходятся, встречаются с другими, и возвращаются к друг другу. Но никто, почему-то, не мечтает отправить своих бывших в бордель! Не понимаю. И никогда не пойму, за что мне все это.

Джаред ошибается, если думает, что я маленькая и послушная девочка, которая согласиться с его волей. Никогда и ни за что, я не позволю ни ему, ни кому — либо другому распоряжаться моей жизнью! Я скорее умру, чем буду продавать свое тело за деньги.

Не говоря уже о том, что я не хочу никого, кроме одного больного безумца, который хочет разрушить мою жизнь… да. По-прежнему. Только его.

Но я не собираюсь его прощать.

Я собираюсь… убить его.

Чувствуя новую волну гнева, на ватных ногах я бегу в ванную, по пути сметая со столов, все что попадается мне под руку. Я хочу разбить здесь ВСЕ, все… включая стены. Разорвать простыни, уничтожить эту комнату, сжечь дотла, ни уголька не оставив.

Все мои благие намерения исчезают, когда я узнаю о планах Джареда на мой счет.

Дура. Полная идиотка! Я хотела… страшно представить, что я хотела с ним сделать. Бордель. Он совсем тронулся?! Да чем я, черт возьми, такое заслужила?! Неужели ему совсем наплевать, и вот он так… так просто готов отдать меня на растерзание голодным «элитным клиентам»?!

Такое пренебрежение ранит меня больше всего. Я не знаю, как буду собирать себя по кусочкам… и соберу ли.

Я вижу свое отражение в зеркале. В глазах, которые еще с утра блестели от радости, расцветала боль. Наполняла изнутри, вновь вырываясь наружу…

Я не думала. Ни о чем. Не успела я опомниться, как мой кулак разбил собственное отражение — с первого раза, настолько сильно я ударила зеркало, представляя, что уничтожаю остатки своих чувств.

Я порезала костяшки пальцев в кровь, боль ослепляла, а потом стала такой сильной, что вся рука онемела. Я дрожала и задыхалась, глядя на десятки осколков, рассыпанных по полу. И во всех я видела не себя, а отражение Джареда… его равнодушную ухмылку, слышала ледяной тон его голоса.

«Думала, я правда тебя трахать буду? Смешная. Да после его грязи, ты мне на хер не сдалась.» — вспоминаю слова Джареда.

Служанки не солгали мне.

Но Джаред не сделает то, что он запланировал.

Я сжимаю в руке смертельно острый осколок и уже знаю, что мне делать.

Примечания

13

Белый тигр — араб.

14

Бл*дь — араб.

15

Сука.