Дикарь из глубинки, или Курс выживания для мажорки

Алекс Коваль (2024)

Она — вредная городская принцесса. Он — грубоватый фермер из глубинки. Ей нужно привести его в столицу и заставить возглавить многомиллиардный холдинг, чтобы не потерять собственную работу. А ему? Ему главное ее не прибить. И не дать свернуть шею в суровых реалиях сельской жизни.Между ними нет абсолютно ничего общего. Но, как известно, противоположности притягиваются. И уже с первой же встречи между Дикарем и Мажоркой начинает искрить…

Глава 9. А фурия — это человек?

Милена

— Милка, стой!

— Ненавижу вашу деревню. И люди у вас здесь злые!

Ковыляю, прихрамывая, в сторону дома Румянцева и “родной” сарайки. Изнутри разрывает от обиды и злости.

Ни одна сволочь не помогла! Сама из этого идиотского корыта выбиралась, промочив то, что не промокло сразу. В грязи еще уляпалась по самые уши. Никто руку помощи не подал! Даже Мишаня стоял в стороне и посмеивался.

Чурбан. Дикарь. Бревно бесчувственное. Буратино хренов!

Губы дрожат, я их поджимаю, чтобы не дать волю слезам. Широкая ладонь хватает меня за локоть. Я дергаюсь, вырывая руку. Делаю неловкое движение — боль в копчике простреливает такая, что в глазах начинают взрываться фейерверки.

Я шиплю и прикладываю руку к пояснице, останавливаясь:

— У-у-уй, — выходит воздух из легких.

— Иди сюда, — рычит дикарь.

Я опомниться не успеваю, как мои ноги взмывают в воздух, а руки оказываются на шее грубияна неандертальца Мишани. Сообразив, что я его обнимаю, крепко прижимаясь — отдергиваю свои лапки и складываю на груди. Хмурюсь, гордо заявляя:

— Пустите меня! Я сама дойду.

— Дошла уже, — ворчит мужлан, — сама. Сказал же — нечего тебе ошиваться на ферме! Не твое это, — двигает ногами в сторону дома. Неся меня с такой легкостью, будто все мои килограммы со стрессом последних суток испарились.

— Сказал он. Лучше бы помог! Между прочим, все шло хорошо, пока эти ваши реактивные свиньи не начали бросаться мне под ноги. Их нужно лучше дрессировать!

— Свиньи — не собаки, Милка. Им не объяснить, что так делать нельзя.

— Зато люди у вас тут точно св… — проглатываю грубость, — своеобразные.

— Езжай-ка ты домой, принцесса. Пока шею свою лебединую ненароком не свернула.

— Вот Михаил Русланович вернется, тогда и поеду. Но сначала пожалуюсь ему на всех вас. Руководство должно знать, какое у него в подчинении зверье водится.

— Ты говори, да не заговаривайся.

— А то что? — фыркаю я.

Мужлан Мишаня останавливается посреди поля. Тормозит так резко, что у меня дыхание перехватывает. Ну все, щас добьет твою жопу многострадальную, Милка. Ка-а-ак резко киданет в кусты…

Но дикарь наоборот, крепче сжимает свои волосатые ручищи у меня на талии и бросает убийственно спокойный взгляд, угрожающе пробасив:

— А то народ у нас в деревне мстительный. Разберут твою “тапочку” на трофеи, и будешь тридцать километров по бездорожью до трассы на своих двоих чесать, и дальше до Москвы автостопом. Ясно-понятно?

— Ясно, — шиплю сквозь зубы. — Понятно.

Дикарь возобновляет шаг. Впереди уже виднеется забор и виляющий за забором хвостом “Бетховен”. Пожалуй, эта псина — единственное живое существо, которое хоть немного, но радо меня в этой деревне видеть. Вот с ним и буду дружить!

— А про отъезд я серьезно говорю, — басит Миша. — Нечего тебе Румянцева ждать. Не станет он с тобой разговаривать. Уезжай.

— Не уеду.

— Какая вредная баба!

— Бабы у вас на деревне с ведрами ходят. А я девушка!

Дикарь хмыкает, пряча улыбку в своей густой бороде. Пинает ногой калитку, занося меня на территорию Румянцевского участка, издевательски посмеиваясь, спрашивает:

— Девушка. Парень-то есть, девушка?

— А вам какая разница? — щурюсь.

— Посочувствовать ему хочу. Достанется же такая…

— Знаете что, Миша! — возмущенно втягиваю я носом воздух.

— Что?

— Вы тоже не подарок!

— Ой-ли, принцесса. На задницу мою утром кто таращился?

— Ч-что? — охаю я, моментально краснея до самых кончиков ушей. — Никуда я не таращилась! И вообще, что б вы знали — я другой типаж мужчин люблю! Айтишников там, финансистов, банкиров. Умных! А не грубиянов-фермеров, не знающих элементарных правил хорошего тона.

— Сомневаюсь, что твои айтишники и банкиры смогли бы поднять на руки что-то тяжелее шариковой ручки и банковской карты. Окажись сейчас здесь не “грубиян фермер”, скакала бы козочкой на одной ноге до самого сарая. Прямо пока копчик в кружевные трусы не ссыпался.

Я открываю и закрываю рот в возмущении. Кричу:

— Поставьте меня! Немедленно! — толкаюсь, упираясь руками в широкую грудную клетку.

— Сиди уже, — закатывает глаза этот мужлан. — Почти пришли, — но в сарайку меня не заносит. Приземляет подбитой попой на широкие качели на заднем дворе.

— Жди здесь. Доктора позову, пусть посмотрит.

— Не надо доктора, со мной все хорошо.

— Ага, — отмахивается Мишаня и уходит, оставляя меня в компании довольной псины.

Я вздыхаю, и хлопаю по качеле ладонью.

— Иди сюда, парень.

Собака запрыгивает и устраивается рядом.

— Вот честно тебе говорю, Бобик, ты тут единственное нормальное животное!

Бобик, который вполне возможно и не Бобик вовсе, согласно гавкает, клацнув зубами. Укладывает морду мне на колени, организуя целый водопад слюней. И закрывает глаза, довольно урчит, аки кот! Пока я машинально почесываю его волосатую макушку.

Солнце уже в зените. И пекло сегодня жуткое. Духота страшная. Воздух спертый, а душа требует грозы! Лениво покачиваясь, я неожиданно вспоминаю, что со вчерашнего дня ни крошки не было у меня во рту. Вспоминаю, и желудок тут же жалобно поддакивает.

Сижу на этих распрекрасных удобных качелях, мокрая, голодная и немножко злая. Пока на горизонте не появляется две мужские фигуры. Одна стероидная — тракториста. Вторая щупловатая — очевидно, доктора. Обе быстро приближаются к нам с Бобиком.

— Вот пациентка, — заявляет дикарь, кивая в мою сторону.

Мужчина в возрасте в неком недоумении сдвигает полукружия очков на лоб и смотрит на Мишаню, разводя руками:

— Так это девушка?

Э-э-э, ну да, и что в этом странного?

— Девушка, — кивает помощник Румянцева.

— Человек?

— С этим я бы поспорил…

— Эй! — пищу я, привлекая к себе внимание. — Вообще-то, я не глухая и все слышу.

— Док, а фурия — это человек?

Вот клянусь, если бы не больная задница, я бы хорошенько пнула этого деревенщину прямехонько между ног. Такие никак не должны плодиться и размножаться! Никакого уважения к слабому полу! Я уже даже прицелилась и приготовилась, когда чуть не рухнула с качелей, услышав:

— Михаил, но я животных лечу, а не людей. Я ветеринар!

Мое лицо живописно перекосило. Вполне возможно, что с тем звериным выражением и оскалом, который оно приобрело, мне сейчас сгодился бы и ветеринар. И нет, я все-таки не удержалась! Подскочила на ноги и с размаху хорошенько зарядил ногой по той самой шикарной жопе, которой утром любовалась!

— Какой к черту ветеринар?!

Мишаня, явно не ожидавший такого проворства, отскочил, потирая ушибленную филейную часть. А я моментально забыла и про больной копчик, и про голодный желудок, и даже про ущемленное женское достоинство! Скинула балетки и побежала за мужланом по полям, проклиная всеми известными мне словами. Желая этому австралопитеку долгой и счастливой жизни. Плодовитой жены. Невыносимо обожающих его детей. И чтобы все — поголовно — были девочки!