Утерянная брошь. Исторический детектив

Алекс Монт

У княжны Долгоруковой пропадает брошь, кою государь подарил ей в Париже во время их тайных свиданий. Если безделица окажется в руках императрицы, ее немилость коснется тех, кто был рядом с царственным супругом. На броши выгравирована дата, не оставляющая сомнений о месте сделанного подарка. И первый, кому грозит монаршее неудовольствие – главноуправляющий Третьим отделением Шувалов. Он то и поручает найти пропажу своему конфиденту, следователю Санкт-Петербургского Окружного суда Чарову…

Глава 4. Купец первой гильдии Поляков

Поляков пребывал в душевном раздрае. Снова и снова он вчитывался в письмо графа Толстого, где тот извещал благодарного протеже, что отправляется в Висбаден подлечиться. «Вот незадача!» — в сердцах сетовал Самуил Соломонович. «Отчего именно сейчас ему приспичило ехать, когда в Комитете железных дорог решается вопрос о продлении железнодорожной линии до Ростова», — искренне негодовал Поляков. Ему уже случалось оставлять куда более заслуженных конкурентов с носом, поначалу не принимавших его за серьезного соперника, однако сейчас ситуация в корне поменялась. Старые железнодорожные концессионеры фон Дервиз и фон Мекк, а также группа московских купцов во главе с Губониным и примкнувшим к ним купцом первой гильдии Кокоревым держали ухо востро и только ждали момента захватить упомянутый подряд и наказать наглого выскочку.

«А ежели его сиятельство задержится на водах до конца осени или, кибенимат, останется на зиму, не видать мне оный шахер-махер как своих ушей», — трезво оценивал ситуацию Поляков. «Может, и вправду засвидетельствовать почтение семейству Долгоруковых, тем паче, что услуга старому князю, о коей просит дражайший Иван Матвеевич, для меня дело плевое», — оглаживая аккуратно подстриженную бородку, размышлял Поляков, когда слуга доложил, что карета подана.

Он решил навестить своего петербургского знакомого и британского подданного Александра Кларка, женатого на сестре видных столичных юристов и интеллектуалов Утиных. Не застав лесопромышленника дома и выпытав у прислуги, что господа отбыли к отцу мадам, живущему на Галерной улице, он поспешил туда. Помимо четы Кларков, Поляков застал там остальных братьев Утиных, собравшихся на семейное чаепитие в квартире их почтенного отца — коммерц-советника и домовладельца Исаака Утина. Имея по соседству великолепный доходный дом на Конногвардейском бульваре, миллионщик делил кров с дочерью Любовью и ее мужем Михаилом Стасюлевичем — редактором и издателем популярного литературно-исторического журнала «Вестник Европы». Поскольку в этой же квартире располагалась и редакция журнала, появление незнакомого посетителя не смутило хозяев.

— Должно быть, кто-то из авторов прислал посыльного с рукописью, — услышав звук входного колокольчика, бросил Стасюлевич родственникам и вышел к дверям.

— Вы от кого, милостивый государь? — обратился он к посетителю, пропущенному в переднюю горничной.

— Я собственно от себя, господин Стасюлевич. Купец первой гильдии Поляков, — отрекомендовался концессионер и протянул карточку. — Желаю сделать пожертвование на нужды вашего журнала, — по дороге на Галерную сочинил причину своего прихода делец.

— Вот как! Весьма неожиданно! — пробегая глазами визитку, с радостным удивлением воскликнул Стасюлевич. — Что ж, милости прошу в кабинет, — он сделал широкий жест в сторону полуоткрытой двери, пропуская новоявленного филантропа перед собой.

— Эти деньги, надеюсь, придутся вам кстати, — достав шикарный, крокодиловой кожи портмоне, Поляков отслюнявил несколько банкнот.

— От имени редакции «Вестника Европы» приношу свою искреннюю благодарность, господин Поляков, — убирая кредитки в стол, по обеим сторонам которого громоздились две стопки рукописей — прочитанных и еще ждавших своего часа, заявил искренне взволнованный Стасюлевич. — Никак не предполагал, что публикации нашего журнала найдут отклик в сердце делового человека.

— И, поверьте, живейший! Имел удовольствие прочитать помещенное в последнем нумере «Вестника» письмо вашего корреспондента о Всемирной выставке в Париже. Изложено весьма дельно и основательно.

— Ах да, конечно. Мы внимательно следим за ходом выставки, — с энтузиазмом подхватился главред. — И будем непременно освещать эту тему далее. В ближайшем нумере вы увидите второе письмо из Парижа означенного корреспондента.

— Буду ждать с нетерпением. Не смею вас более задерживать, господин Стасюлевич, но у меня будет к вам просьба… — понимая, что хозяин кабинета не собирается приглашать его в комнаты, Поляков делано заменжевался.

— Говорите, я к вашим услугам, — издатель участливо склонил голову и, запустив пальцы в окладистую темно-русую бороду, приготовился слушать.

— Желал бы перемолвиться парой слов с присутствующим у вас господином Кларком. Мы давно знакомы, я заезжал к нему с час назад, и ихняя прислуга меня уведомила, что он отбыл к вам.

— О чем речь! Я сейчас же приглашу его сюда, и вы приватно побеседуете, — энергично поднялся из-за стола главред и вышел из кабинета.

В отсутствии хозяина Поляков огляделся. Кроме редакторского, за которым только что сидел Стасюлевич, в комнате стояли еще два стола, заваленных бумагами, поверх которых лежали распечатанные конверты. Вдоль стен возвышались, подпирая потолок, массивные книжные шкафы, за стеклами которых проглядывались издания Д. А. Ровинского¹⁶ и связанные в пачки тома. Пепельницы на низких подоконниках, окна которых выходили в узкий затемненный двор, были полны окурков, да и в самом кабинете царил курительный дух. «Похоже, горничная не успевает их выбрасывать», — заметил концессионер и задвигал ноздрями, пытаясь угадать сорт табака.

«Александр Феликсович, голубчик, не сочтите за труд, я должен вас ангажировать на минуту», — послышалось в коридоре, и через считанные мгновения слегка озадаченный Кларк предстал перед Поляковым.

На следующее утро в фешенебельный апартамент гостиницы «Демут» постучали.

— Не скрою, ваше предложение меня заинтриговало, господин коллежский асессор, однако с брошью вынужден отказать. Оная безделица предназначена одной даме, и не в моих правилах изменять своим намерениям, — удобно развалясь в кресле с затейливым резным вензелем и мерно покачивая носком башмака, неожиданно уперся делец.

— Содействие в получении железнодорожных концессий вы ставите ниже какой-то там броши?! — горя негодованием, подался вперед уязвленный в самое сердце судебный следователь.

— Разумеется, нет. Но коли вы желаете непременно получить ее, стало быть, оная безделица всяко не какая-то там, а даже напротив, немалую ценность имеет, — с хитроватым прищуром глянул на него Поляков.

— От ломбардного приемщика мне известна ее стоимость, — презрительно скривил губы Чаров.

— Сдается, приобретенная мною вещь имеет иную ценность, к примеру, памятную, — Поляков многозначительно повел бровями.

«Ах ты, прохвост! Узрел выгравированную на броши дату, а может еще что пронюхал, и теперь подло торгуешься со мною!» — посетовал Сергей и, сделав отстраненно-печальное лицо, решил проверить свою догадку.

— На недавней парусной регате, кою устраивал столичный яхт-клуб, что на Крестовском острове, оная безделица была утеряна одной высокопоставленной особой. Пропавшая брошь, как вы справедливо и прозорливо заметили, весьма дорога ей, однако ж, в виду определенных и весьма приватных обстоятельств, она не желает огласки, — окинул собеседника льстивым взором он. — А посему заявлять в полицию или помещать объявление в газете о ее пропаже не стала, — шел ва-банк Чаров.

— Ни это ли обстоятельство побудило вас проверить ссудную казну, в надежде, что нашедший отнесет брошь туда?! — нервно теребя бородку, ехидно лыбился Поляков.

— И частные ломбарды тоже, — едва подавлял раздражение Чаров.

— Положим, я готов пойти вам навстречу и изменить своим намерениям, хотя повторяю — это не в моих правилах, — Поляков рассудил, что довольно набил себе цену и теперь самое время сдать назад. — Я уступлю вам безделицу за те же деньги, что уплатил в ломбарде, — глаза деловара излучали трогательное бескорыстие.

— Раз так, я ее у вас выкуплю, хотя по совести, она должна быть возвращена законной владе… — осекся на полуслове Чаров. Ему вовсе не улыбалось уступать свое место Полякову и позволить тому вручить брошь княжне. — Однако… — он стал лихорадочно прикидывать, сколько у него при себе наличных.

— Однако вы не готовы немедля уплатить, — на лице концессионера расплылась саркастическая ухмылка.

— А что мешает вам передать мне брошь в качестве залога наших будущих деловых отношений? — вспомнил совет шефа жандармов судебный следователь. — Слово дворянина, все, что я имел вам сказать, истинная правда.

— Охотно верю, господин Чаров, однако ж, согласитесь, я имею удовольствие впервые вас видеть. К тому же ваши заверения на предмет содействия высокопоставленных особ моим интересам пока что не более чем пустые фразы, неподкрепленные, пардоне муа, ничем. И наконец, как вы изволили недоговорить, — последнее слово он произнес с расстановкой. — Ежели судить по совести, я должен передать вещицу ее законной владелице, — с самодовольной миной расставил точки над i Поляков.

— Касаемо высокого содействия, я дал вам слово дворянина! — вспыхнул судебный следователь.

— Не горячитесь! — твердо стоял на своем Поляков. — Либо вы сейчас выкупаете брошь, либо я преподнесу ее кому пожелаю. Впрочем, можно по-другому решить наш спор, — загадочно улыбаясь, он подошел к окну и задернул драпировку. — Коли вы поклялись словом дворянина, представьте мою скромную персону кому-нибудь из высокопоставленных особ, кои выразили согласие помогать мне, и я безвозмездно отдам вам брошь, — загадочная улыбка сошла с его лица, и он смиренно потупил взор.

— Я извещу о вашем желании… кого следует, — заставил себя повременить с раскрытием личности шефа жандармов коллежский асессор. Едва сдерживаясь, чтобы не плюнуть в хитрющую физиономию дельца, пунцовый от возмущения, Чаров покинул шикарные апартаменты Полякова и, наняв дежуривший возле парадного подъезда экипаж, отправился к камелиям¹⁷ на Потемкинскую.

Оставшись наедине, Самуил Соломонович достал из потайного ящика палисандрового бюро приобретенную у оценщика брошь. Вдосталь налюбовавшись ею, он спрятал безделицу и, подойдя к окну, проводил взглядом тронувшуюся по набережной Мойки коляску. Концессионер был доволен. Не продешевил с Чаровым и свел знакомство с Утиными. Выйдя в переднюю после разговора с Кларком и приняв цилиндр от горничной, он был неожиданно перехвачен гостеприимным хозяином. «Мой тесть, Исаак Осипович, желает выразить вам свое восхищение, месье Поляков», — мягко потянул его за локоть Стасюлевич и проводил в гостиную, где тот был представлен всему семейству.

«Люди они известные, в обществе вес имеют, да и связи их с заграницей большой плюс для меня, — с недавних пор он вынашивал планы завязать контакты с Ротшильдами и нуждался в рекомендациях. Узнав от Кларка, что один из братьев Утиных¹⁸ проживает в Женеве как политэмигрант и одно время сотрудничал (а может и до сих пор сотрудничает!) с Герценом, Поляков задумался.

«Ведь это тот самый Герцен, кой передал свой капитал в управление Ротшильдам и хорошо знаком с бароном Джеймсом — главой французской ветви семьи. А ведь он тоже что-то там издает. Не повторить ли мне трюк с пожертвованием и предложить господину Герцену денег на его газетенку? Нет, пожалуй, это уж слишком, да и доброхоты мои не дремлют. В одночасье обвинят в связях с революционерами, да и сам Герцен, как говорят, человек щепетильный и покамест состоятельный. Впрочем, подождем ответа из Лондона. Как уверил Кларк, он сообщил обо мне тамошним Ротшильдам».

Мысль сойтись с родом знаменитых банкиров весь оставшийся день не давала покоя Полякову и превратилась в идею фикс. Он строил множество комбинаций и по очереди отвергал их, пока сгустившиеся сумерки не подсказали ему, что он еще не обедал. «А все ж таки недурно, что я вчера к Утиным заехал, наплевав на светские порядки. Впрочем, они мне, как не крути, ровней будут, ежели, конечно, их ученость в расчет не брать», — с горечью подумал о недополученном образовании¹⁹ Поляков. «А с пожертвованием ловко получилось. Правда, обошлось оно недешево. Ну да ладно, глядишь, и окупится», — зная счет деньгам, на сон грядущий размышлял деловар.

Примечания

16

Разработчик судебной реформы 1860-х годов, видный юрист и историк искусства.

17

Проститутки высшего пошиба, некоторые из которых становились содержанками влиятельных особ и нуворишей.

18

Николай Утин, приговоренный в России к смертной казни за революционную деятельность. В описываемое время решительно разошелся с Герценом, став ярым сторонником К. Маркса.

19

Самуил Поляков получил лишь начальное образование.