Алёна. О давно прошедшем. Непридуманные истории из жизни необыкновенной девочки

Алена Бунина, 2017

«У вас в руках моя книга, которую я писала целых пять лет. Хочу предупредить сразу, что я не профессиональный писатель. Просто мне хотелось поделиться своими воспоминаниями. Все события, о которых я рассказываю, имели место быть со мной и моими подружками, то есть всё написанное здесь не художественный вымысел, а реальные зарисовки из моей жизни. Что сказать ещё? Разное бывало: и весёлое, и грустное, и очень хорошее, и очень неприятное. Прочитав эту книжку, сами узнаете обо всём…»

Часть первая. Наташа

Впервые

Что-то накатило, и захотелось вспомнить моё далёкое первое лето.

Было мне тогда шестнадцать. Каждый год на каникулах я жила у тётки в маленьком подмосковном городке. У тётки имелась квартира, «двушка», в обыкновенной «хрущёвке», но считалось, что за городом воздух чище, и меня туда регулярно отправляли. Там, во дворе, я и познакомилась с Наташей. Она жила в соседнем подъезде, была старите меня на четыре года и уже работала.

В дворовой компании я была самой младшей. По вечерам все собирались на детской площадке и, как могли, проводили время. По-разному. Но самым интересным в это лето было то, что Наташка стала ко мне неровно дышать. Мне она тоже очень нравилась, и давно. Я считала её самой красивой девушкой во всём этом провинциальном городке. Мы всё чаще стали уходить от компании вдвоём. Гуляли по улицам, по парку. Я была на седьмом небе от счастья!

Это произошло как-то само собой. И после этого моя первая любовь, любовь к Наташке, стала ещё сильней. Ну, и Наташка мне призналась, и, как оказалось, я у неё тоже была первой любовью.

Как-то раз Наташка мне говорит:

— Слушай, а у тебя красивые ноги. Многие девчонки тебе позавидовали бы.

И тут она достаёт из шкафа свои трусики, лифчик и снимает с вешалки синее трикотажное платье.

— Надень-ка всё это.

Я оторопела. Наташка попала в десятку. У меня давно была мечта переодеться в девочку, быть похожей на неё, но только я никому и никогда об этом не рассказывала. Да я и переодевалась пару раз, заимствуя женские шмотки из маминого гардероба, но ничего путного из этого не выходило. Только это была моя страшная тайна! А тут одеваться, да ещё при ком-то, хоть этим кем-то и была Наташка.

— Надевай, надевай, — повторяет она.

Я надела трусики, лифчик.

— Подожди, — откуда-то достаётся огромный ком ваты, делится на две части и засовывается ко мне в лифчик.

— Ну вот, теперь у тебя и грудь есть. Потом зашью чашки, чтобы ты ненароком свои груди не потеряла, — смеётся Наташка. — А давай-ка я тебя ещё накрашу. Иди на кухню.

Я пошла, села на табуретку, и моя любовь стала делать мне первый в моей жизни макияж.

Минут через тридцать Наташка говорит:

— Готово. Пойди глянь на себя.

Я подошла к зеркалу. А надо сказать, что в те времена и на ногах, и на руках да и на лице у меня растительности практически не было.

Из зеркала на меня глянула девушка. Симпатичная, но причёска была короткой: волосы у меня только шею закрывали.

— По-моему классно, — говорю.

— Нет. Волосы короткие, — отвечает Наташка.

— Так ведь ходят же девушки с короткими стрижками.

— Девушки, — многозначительно произносит Наташка.

В другой раз, когда я пришла к ней, она из того же шкафа достала шатенистый парик:

— Надевай.

Я надела его и посмотрелась в зеркало. Всё выглядело так, будто волосы были реально моими и такой длины, что закрывали плечи.

— Вот теперь действительно хорошо, — говорит Наташка.

— А где же ты это взяла? — спрашиваю.

— Где взяла, там уже нет. А если серьёзно, то у меня подружка в нашем клубе работает, и, как оказалось, у них там этого добра навалом.

Наташка идёт в другую комнату и возвращается оттуда с голубым платьицем:

— Давай, надевай трусики с лифчиком и примерь.

Я всё так и делаю, надеваю платье. В самый раз! Вокруг шеи вырез, а по нему белый воротничок. Рукава до локтя и с белыми же отворотами, а на них по пуговке.

— Отлично! Значит, я с размером не ошиблась. Идём краситься, — говорит Наташка.

В этот раз она особенно долго возилась с моим мэйкапом, а потом ещё и с причёской.

— Всё. Иди посмотри, какая ты теперь.

Я снова подошла к зеркалу и обалдела:

— Неужели это я? Какая девочка симпатичная!

— Да ты это, ты, — смеётся Наташка.

— Алёна, — говорю я.

Почему Алёна, я и сама не знаю. Просто имя это мне очень нравилось и нравится до сих пор.

— Что-что?

— Меня зовут Алёна, — уже более чётко говорю я.

— А что? Красивое имя. Так теперь тебя и буду звать, Алёнка, — и тут Наташка даёт мне белые носочки. — Надень.

Я надеваю, а около меня уже стоят вьетнамки. Смотрю на Наташку, она кивает головой:

— Ничего другого твоего размера не нашла. Но ничего, девчонки в них тоже ходят.

— А зачем всё это?

— А затем, дорогая, что нам не мешает пойти прогуляться, хотя бы до магазина, а просто дома сидеть неинтересно. Надо тебе, Алёнка, в люди выходить, — говорит Наташка.

На улицу! У меня внутри всё оборвалось:

— Ты с ума сошла! А если кто знакомый встретится? Да и незнакомые враз увидят, что я не девушка!

— Не девушка? Поглядись-ка в зеркало ещё разок.

Я гляжу: на меня оттуда смотрит моя Алёна.

— Ну что? Я тебе определённо говорю, что выглядишь ты стопроцентной девушкой. От меня не отличишь. Так что идём, подруга, — говорит Наташка.

Я собираюсь с духом, и мы выходим из квартиры.

Во дворе мне поначалу было как-то не по себе, и всё время казалось, что я голая. Но, немножко пройдя, я освоилась, и мной овладели никогда до этого не испытанные ощущения. Ветер ласкал голые ноги, залетал под подол платья. Это было восхитительно, но так необычно.

А у магазина я заупрямилась:

— Не пойду я туда! Вон сколько там народа! И все разглядывать меня будут.

— Не хочешь, стой здесь одна, — отвечает Наташка.

Я прикинула, что стоять одной у входа ещё хуже, чем быть в магазине. Там хоть и народ, зато Наташка рядом. И пошла за ней. Моя подружка встала в очередь, а я осталась стоять у витрины. Решительно никто не обращал на меня внимания.

Наташка всё купила, мы с пакетами в руках уже направлялись к выходу, и тут в магазин вошёл Наташкин сосед.

— Здравствуй, Наташа!

— Здрасьте, дядь Коль!

Мне опять стало не по себе. Но дядя Коля, скользнув по мне взглядом, направился к очереди. И у меня отлегло.

— Ну, что я тебе говорила, подруга? — спрашивает Наташка.

Я только улыбаюсь в ответ.

Пока шли до дома, налетел ветер, и Наташка мне кричит:

— Платье держи!

А я и не заметила, что платье у меня задралось и я на всю улицу сверкаю трусиками. Платье поймала и скорее поправлять его вниз, и мне всё опять как-то странно и необычно: со мной приключилось то, что может приключиться только с девушкой, и от этого стало легко и весело. И откуда Наташка знала о том, что со мной творится? Только похоже, она именно знала, потому что, нахмурив брови, а сама улыбаясь до ушей, строгим тоном сказала:

— На всю округу трусиками засветилась и довольна, дура!

В будущем Наташка не раз угадывала мои чувства, которые я испытывала в какой-то определённый момент. Как она это делала, не знаю. Может быть, ей помогала наша любовь?

А сегодня мы вернулись домой в великолепном настроении.

— Ну и как первый выход? — спрашивает Наташка.

Я молча подняла большой палец. Так моя Алёна начала свой путь…

Было всё это давно, в маленьком подмосковном городке.

Велосипед

После первого выхода на улицу моя жизнь изменилась полностью. Я уже не представляла себе, как я могла жить без всего этого раньше. Меня всё время тянуло на улицу, потому что дома с Наташкой, когда я одевалась девочкой, мне теперь не сиделось. К тому же для меня купили босоножки, благо размер был не таким большим. Но все наши гульбарии были короткими: ходили несколько раз в магазин и иногда шлялись вечером за домом, старательно обходя детскую площадку, потому что там тусовались все наши друзья. И вот так и прошло недели две после знаменательного первого выхода.

Вспоминая сейчас те времена, могу сказать, что поначалу у меня все чувства были какими-то необычными, а иногда становилось страшновато, но всё это происходило скорее всего от того, что я начинала ощущать себя настоящей девушкой. И с каждым выходом необычность восприятия и уж тем более страх уходили всё дальние, на второй план, и наконец осталось только одно чувство: я настоящая девушка!

Тётка моя всё время пропадала на работе, так что я была предоставлена самой себе. Мы с Наташкой этим пользовались по полной программе. Целыми днями строили с ней планы.

Как-то Наташка мне говорит:

— Что у нас с тобой за прогулки? Надо бы нам отправиться куда-нибудь подальше и на подольше.

— А куда же это мы можем податься? Учти, Наташка, я хоть уже и привыкла, всё равно мне пока ещё как-то не так, — говорю я ей.

— Я конкретно говорю, что волноваться тебе нечего! Ты так похожа на девчонку, что никто ничего не заподозрит. Или ты сама себя в зеркале не видела? — спрашивает Наташка.

— Да видела! Знаю, что похожа, только… Ну, я уже сказала.

Наташка махнула рукой и продолжала:

— Есть у меня одна идейка…

И вот ясным августовским утром эта её идейка начала осуществляться…

У меня и у Наташки имелись велосипеды, поэтому моя подружка и предложила поехать покататься.

— И куда поедем? — спрашиваю у Наташки, когда мы выкатили наши машины во двор.

— Куда-куда… — задумалась Наташка. — Просто поедем для начала за город, а там дальше видно будет!

И вот мы с ней катим по городу. Улица плавно переходит в шоссе через совершенно небольшое расстояние, потому что городок наш совсем маленький. Едем по обочине. От шоссе отходит просёлок.

— Давай, Алёнка, сюда поедем. Поворачивай направо, — говорит Наташка.

Ей виднее. Она, как я думала, все дороги здесь знает. Но, как оказалось, зря думала.

Просёлок петляет по полю, потом от него остаётся тропинка. Она выводит нас к широкому оврагу и уходит вниз, теряясь в высокой траве.

— Может, обратно повернём? — спрашиваю.

— Да не бойся! Сейчас на той стороне опять асфальт будет, только через овраг переберёмся, — отвечает Наташка.

— А ты тут ездила?

— Да как-то было раза два. Проехать можно. Только притормаживай всё время, — говорит Наташка.

Я начинаю спуск первой. Очень быстро убеждаюсь, что мы заехали в такое место, где не только на велосипеде проехать, но и пешком-то пройти трудно. И на каком-то особенно крутом участке я перелетаю через руль и в кровь обдираю себе левую коленку и бедро. Ехала-то я в своём голубом платьице, ноги были голыми. Больно, но терплю. А Наташка перепугалась:

— Надо бы всё срочно йодом замазать и перебинтовать.

А где всё это возьмёшь? Велосипед мой, правда, не поломался. Выбрались мы из этого оврага и потихоньку поехали к городу.

Там, на главной улице, была аптека. Я наотрез отказалась туда заходить и осталась у входа с двумя велосипедами.

Рядом располагался продуктовый магазин. И вдруг вижу, что к нему направляется моя тётка. Ужас! Среди белого дня, а главное, в рабочее время, когда я никак не ожидала её здесь встретить! Стою, трясусь. Она подходит всё ближе и ближе. Не забывайте, что я была Алёной где-то только третью неделю и мне шестнадцать лет. Я даже отвернулась…

И тут меня кто-то трогает за плечо! Была бы я настоящей девочкой, наверное, описалась бы. Поворачиваю медленно голову — Наташка! Я ей говорю:

— Мотать отсюда быстрее надо!

И рассказываю про тётку. Моментом на велосипеды и ходу! И про ногу забыла!

Только в соседнем с нашим дворе мы остановились. Там колонка была с водой. Наташка мне ногу вымыла и давай йодом мазать, а я и боль-то почти не чувствую, во как меня переглючило!

А Наташка ногу перебинтовала, да и говорит:

— Ну что, девочка, страшно?

И смеётся. Мне хоть и было не до смеха, но всё-таки как-то на душе полегчало.

А вокруг деревья зелёные, солнце, небо голубое, последний месяц лета. Мне это запомнилось, как стоп-кадр. Наверное потому, что несколько минут назад я пережила сильнейший стресс. И эти впечатления от нашей поездки живут во мне до сих пор и, скорее всего, не забудутся никогда.

Кино

Лето, лето, далёкое лето. Как быстро летит время. Казалось, что только вчера мы познакомились с Наташкой, а её уже много лет нету со мной, и осенний ветер заметает листьями мою память. Но кое-что я пока помню. Вот ещё одна история. История о том, как мы с Наташкой ходили в кино.

В принципе тут нет ничего особенного, но дело в том, что в нашем маленьком городке кино показывали в клубе. Показывали старьё, да ещё и не каждый день. Вот мы и решили ехать в районный центр, а до него десять километров. Ну естественно, добираться туда надо было на автобусе.

Сначала я хотела с Наташкой ехать в своём обычном виде, но она скорчила такую рожу, что сопротивляться я уже не могла. Вот до такой степени Наташка любила меня, Алёну! А в глубине души я и сама была не прочь девчонкой съездить. Честно скажу: неспокойно на душе было. Ведь я в первый раз выходила в толпу-то, на люди. Автобус не велосипед. Была я в то время совсем юной, поэтому, если посмотреть на меня, Алёну, со стороны, то ни у кого не могло возникнуть ни малейшего сомнения в том, что я настоящая девушка. Но всё-таки мне было не по себе. Позже, да и сейчас, я вообще перестала беспокоиться за свой внешний вид, но ведь тогда «всё было впервые и вновь». И можно и так сказать, что мы с Наташкой строили свою первую лодку.

В этот раз готовились к выходу особенно тщательно. Наташка страшно долго возилась с макияжем. Но получилось очень ничего. К тому времени у меня уже была коротенькая синенькая юбочка. Футболку надела белую, а на ноги белые носочки и босоножки. Единственно могло стать жарковато из-за моей причёски, потому что она была достаточно длинной, закрывала плечи. Наташка осмотрела меня со всех сторон и осталась довольна.

Вышли мы с ней на улицу и направились к автобусной остановке. Была уже вторая половина дня, и народа на остановке почти не было. Ведь вечером обычно едут домой, а не в город. Стоим, молчим.

Наконец подошёл автобус. В нём я сразу же уселась к окошку, благо мест свободных было много, а Наташка взяла у кондуктора билеты и села рядом со мной.

Пока ехали, о чём-то разговаривали, правда, шёпотом и хихикали потихоньку, и никому это не могло показаться странным, ведь очень многие девчонки так себя и ведут.

Возле кинотеатра вышли. У касс народа тоже немного потому, что это был будний день.

Вопили в кинотеатр. Буфет, конечно, закрыт. Зато в углу стоял автомат с газировкой. Жарко было, и у автомата выстроилась очередь. Ну мы с Наташкой по стаканчику тоже выпили. А тут первый звонок.

Пошли в зал, уселись на свои места. А я сижу и всё время юбочку к коленкам поддёргиваю. Наташка на меня смотрела, смотрела, потом как заржёт и говорит мне, чтобы я это прекратила. Свет погас, и началось кино.

Вот что за фильм мы смотрели, хоть застрели, не помню. Да это и не главное.

Кино кончилось. Выпили мы на улицу, а я так уже расхрабрилась, что давай с Наташкой в голос фильм обсуждать. Она остановилась и пальцем у виска крутит. Я разом зажала себе рот обеими руками. А потом так хохотали, что слёзы потекли.

Отсмеявшись Наташка мне и говорит:

— А давай-ка, Алёна, мы с тобой в сторону дома пешком прогуляемся.

Сказано, сделано.

Солнце почти село. Летние сумерки, а мы с ней идём по улице, потом по мосту через железную дорогу и всё дальние, дальше…

Разговаривали уже в голос, потому что ни навстречу, ни сзади никто нам не попадался и не обгонял. Трепались, смеялись. Посмотреть со стороны, идут две девушки, и так им хороню, так весело!

Неожиданно около нас тормозят «Жигули». Оказалось, Наташкин знакомый. Мы уже подустали и с удовольствием согласились, чтобы нас подвезли. Я на заднее сиденье плюхнулась, Наташка на переднее. Так и поехали.

Наташка с парнем всю дорогу разговаривала, а я молчала. Но ко мне Наташкин знакомый с расспросами и не лез, потому как Наташка сказала, что я её подружка из Москвы, и вопросов не было.

Приехали в наш городок, и Наташка попросила остановить машину у парка.

— Пойдём погуляем? — говорит она мне. Я киваю ей в ответ.

И вот мы в парке. Здесь вообще нет ни души. Стемнело. На небе полная луна. Деревья, в основном берёзы, стоят все залитые лунным светом. Под деревьями на траве серебрится роса. А воздух уже прохладный, осень скоро. И этот холод под юбку. Да и футболка с короткими рукавами.

Я Наташке про юбку сказала, а она смеётся:

— Привыкай, подружка!

И ото всех впечатлений дня, ото всех ощущений вечера мне было так хорошо, так легко, что хотелось взлететь! А ещё рядом Наташка, которая всё понимает и во всём меня поддерживает.

И как же чудесно было! Всё это помнится до сих пор. Мало того, кажется, что стоит только приехать в наш городок и попадёшь опять в свою юность, где ждёт меня моя прежняя Наташка…

Потом мы пришли во двор и ещё долго сидели вдвоём на детской площадке. Ничего странного, две подружки, которым не хочется спать. Так мы и сидели. Но, к нашему сожалению, на востоке небо уже едва заметно начало алеть, и нам ничего не оставалось, кроме как разойтись по домам.

Тётка была на работе, и я ещё какое-то время бродила по квартире. Потом сняла футболку, юбочку и прямо в лифчике и с растрёпанными волосами легла спать в своей комнате, предварительно закрыв дверь на задвижку.

Вот и всё. И ничего особенного. Просто съездили в кино, а как было здорово!

Рождество

Раз уж я начала вспоминать мой первый год, то как я могу пройти мимо самого, пожалуй, яркого события тех времён? Однако произошло оно зимой, а ведь никто нам не мешает туда перенестись. Но всё по порядку.

Я тогда училась на первом курсе в институте, на вечернем отделении. Днём работа, вечером институт. Тоска зелёная! И вот где-то в конце ноября мне позвонила Наташка. Говорит:

— Знаешь, моим предкам дали двухнедельную путёвку в дом отдыха. Уезжают они туда за неделю до Нового года, там его встречают и ещё неделю будут там. Ты бы как-то выкроила время и приехала.

Я на календарь посмотрела, и сердце забилось часто-часто.

— Наташка! А ведь это судьба! — говорю. — Ты глянь, ведь сочельник в субботу, а Рождество в воскресенье! Может, устроим вечеринку?

Надо вам сказать, что Рождество я всегда отмечаю двадцать пятого декабря, и Наташка это знала, потому и не удивилась. Она помолчала, а потом и говорит:

— Только, когда приедешь, на Рождество пусть будет Алёна.

А я ей:

— Так у меня ж, у бедной, ничего зимнего нету!

Ответ последовал сразу:

— Тоже верно. Приезжай в начале декабря. Что-нибудь сообразим.

Деньги у меня уже были свои. Как же! Ведь я работала в одном НИИ лаборанткой. И в какие-то выходные приезжаю, естественно, не как Алёна. В райцентр на электричке. Наташка меня уже ждала в вокзале. Морозец был небольшой. И пошли мы по магазинам.

Купили мне очень тёплую, ниже колен юбку чёрного цвета, свитерок в розово-синюю полоску и очень нарядную белую блузку. Потом ещё замечательную, тоже чёрную, зимнюю курточку. Я её потом не один год носила. Единственно не купили никакой обуви.

— Не беда, — говорит Наташка. — В валенках походишь, если на улицу пойдём.

Я говорю:

— Конечно пойдём!

И мы купили ещё и валенки, потому как выбор у них на рынке был огромный и, самое главное, имелись любые размеры. Отвезли мы всё это к Наташке домой, и я вернулась в Москву.

Дни тянулись и тянулись. Чем ближе к сроку, тем медленнее. На пятницу я у нашего завлаба отпросилась и под вечер уже была у Наташки. Дома сказала, что с компанией едем на два дня к кому-то там на дачу. Так что куда я поехала, не знал никто.

Переночевали, а утром Наташка взялась за меня. Ну, во-первых, она купила мне новый лифчик. Как всегда, он был заполнен ватой и аккуратно зашит. А ещё трусики, и штанишки новые, тёплые, и такие же тёплые колготки. Я всё это надела.

— Садись, — говорит Наташка. — Красить тебя буду. Остальное потом оденешь.

И вот я опять, как летом, сижу, а Наташка надо мной колдует. По прошествии довольно долгого времени она мне объявляет:

— Всё! Если не размажешь, то и на завтра хватит.

Если что, подрисуем.

Надела я юбку, блузку, а сверху и свитер, и Наташка занялась моей причёской. Еле я дотерпела и сразу к зеркалу, ведь в зимней одёжке я ж себя ни разу не видела, да и не носила её никогда. Из зеркала на меня глянула моя Алёна. И так мне стало легко, настроение просто чумовое!

— Ну, поехали за покупками. Надо же нам с тобой что-то на стол поставить, — говорит Наташка.

Я ноги в валенки, и вот мы уже на улице.

Зимой я на улице, как вы понимаете, тоже в первый раз была. И сразу попили новые ощущения. Под курткой грудь совершенно чётко просматривается, куртка-то женская, под юбку мороз лезет, только мне всё это было так приятно, что и не передать. Да, забыла сказать, что на руки мне мы варежки купили, на голову вязаную белую шапочку и на шею шарфик. Со стороны, ну прямо сельская идиллия: две поселянки в валенках (Наташка по такому случаю тоже валенки одела), в варежках куда-то солнечным зимним днём торопятся.

Я была счастлива, даже не знаю, как и сказать, просто на седьмом небе! И опять на автобусную остановку, в райцентр, потому что в нашем городке нельзя было купить ничего путного, а уж тем более к праздничному столу.

И тут меня ждал сюрприз. Подошёл автобус, я к нему, а Наташка меня за руку:

— Постой, надо кое-кого подождать.

Я опешила:

— Кого ждать-то?

— Увидишь, — говорит Наташка.

И правда, минут через пять приходит её старшая сестра, Людмила. У меня от сердца отлегло, а то ждать кого-то! Говорить-то по-девчачьи в те времена я ещё не умела, а значит, опять молчать всю дорогу, если бы кто другой с нами поехал. А Людка с лета обо мне знала. Нас с Наташкой все считали влюблёнными, а, по ходу, так оно и было. И, конечно, мы с ней, когда я была не Алёна, везде ходили вместе, а Людка стала нас подковыривать, что, мол, свадьба-то когда? Вот тогда мы с Наташкой и рассказали ей про меня, Алёну, просто так совпало, но это совсем другая история.

Подошёл ещё один автобус, и мы поехали. Окна затянуло морозными узорами, а нам и не до того было, сидели, шептались и хихикали, прямо как летом.

В райцентре накупили всего в магазинах и, конечно, на рынке, а я ко всему купила три пары самых больших носков, какие только смогла найти.

— А это зачем? — спрашивает Людмила.

— Потом узнаешь, — отвечаю.

Допёрлись до вокзала, а там уже взяли машину потому, что было нереально ехать со всеми покупками в автобусе. Затащили всё это на пятый этаж, и Людка ушла.

Сели мы с Наташкой передохнуть. А в квартире тепло. Стало мне жарко, свитер сняла и говорю Наташке:

— В этих колготках что-то я запарилась. У тебя остались мои тоненькие, с лета?

Она мне их достала, и я переоделась.

— Теперь давай угощение делать, — говорит Наташка.

Я хоть и Алёна, а готовить ничего не умела, да и сейчас тоже. Но Наташка надела мне на шею фартук, завязала его сзади и посадила резать всякую всячину на салаты. Так мы и готовили не спеша, не торопясь, и было так здорово!

Незаметно за окном стемнело. Стол раздвигать не стали, зачем, когда нас будет только трое. Наташка зажгла ёлку. Она у неё, по её словам, наряженная, уже неделю стояла. Ну и на стол накрывать начали. Включили телевизор, а часов в десять пришла Людка. Конечно, одна, без мужа. Он у неё выпить любил, и в этот день исключения не было.

— Спит уже, гадёныш, — так сказала Людка.

Сели за стол. Вино купили креплёное, ну и налили, выпили. И так мы уютно и славно сидели, что потом я что-то и не могу припомнить такого Рождества. Даже по сегодняшний день.

В двенадцать мы подняли бокалы, и я сказала, что в Вифлееме уже горит звезда. Рождество наступило. Потом я взяла гитару, и мы все вместе давай песни петь. А часа в три решили укладываться спать.

Я Наташку на кухню позвала. Говорю ей:

— Ну-ка снимай с гвоздиков над плитой все свои полотенца, доски.

Наташка сняла и спрашивает:

— А зачем?

Я принесла на кухню три носка и повесила их на гвоздики:

— У них Сайта Клаус в носки подарки кладёт, а мы сами положим. Друг для друга. Они всегда носки над камином вешают, а мы над плитой, камина ведь нету!

Само собой все подарки в носки не влезли, ведь нужны специальные. Но мы со смехом то, что не влезло, положили на плиту. И открывать подарки не стали, хотя и знали, кто кому и что купил. Оставили до утра.

Пошли спать. Я с Наташкой. В трусиках и в лифчике. Причёска до утра, конечно, растреплется, но ничего, Наташка подправит. И макияж смывать не стала, хоть это и вредно для шкуры. От одной ночи не убудет.

Утром проснулись. Подушка, конечно, перемазана тональником. И все на кухню, за подарками. Охали, ахали и, конечно, смеялись. Прямо как дети! Наташка мне макияж подправила, после того как я с грехом пополам умылась. Сели завтракать. А потом я опять оделась во всё зимнее, и мы втроём отправились гулять.

Попели в парк, где с Наташкой я летом после кино гуляла. Снега там было полно. Я решила по снежной целине пройтись. Дура да и только. Забыла, что валенки у меня на колготки надеты, а вместо брюк, которые в валенки заправляют, юбка. Ну и начерпала снега дальше некуда! Весело. Села на спинку лавочки, сняла валенки и давай оттуда снег вытряхивать. Девчонки смеются:

— Что, подруга, не подрассчитала?

А я им:

— А вы не могли предупредить?

Они говорят:

— Зачем? Ты же сама должна понимать. Теперь будешь знать, как в юбке по сугробам лазить!

Вот так и прогуляли до сумерек. Потом Людка ушла домой, а мы к Наташке. Она мне говорит:

— А не езди ты сегодня. Можно и прогулять работу. Чего тебе будет?

Я подумала и решила остаться. Зажгли мы опять ёлочку, телевизор опять включили и сели за стол угощение доедать. На дуйте у меня целый оркестр играет, так мне хорошо!

Переночевали с Наташкой. А утром она пошла на работу, а я поехала в Москву. И к вечеру этого дня у меня температура. Так что на работе объясняться не пришлось. Но к Новому году я всё-таки выздоровела.

Вот такое волшебное Рождество было у Алёнки в первый год.

Старшая сестра

Хочу рассказать ещё одну историю о том далёком уже лете, тем более что на неё я намекнула в своих предыдущих воспоминаниях.

В этом тихом подмосковном городке люди по субботам и воскресеньям тоже стараются выехать на природу. У многих есть огороды, у кого-то приусадебные участки, а у Наташки был свой дом в деревне. Там раньше жила бабушка, а когда её не стало, дом превратился в дачу.

Деревня эта была совсем недалеко. От нашего с Наташкой дома где-то километров шесть-семь, так что на велосипеде туда доехать не составляло труда. Мы с ней там не раз бывали, правда, я была не Алёна.

Как-то, сидя со мной во дворе, Наташка говорит:

— А поехали-ка в эти выходные ко мне на дачу с ночёвкой.

Я, конечно, сразу согласилась. А Наташка так хитро на меня посмотрела и продолжает:

— Только я с тобой не поеду. Я поеду с Алёной.

Я-то была не против, но:

— А как же твоя мама?

— А мамы не будет. Она к кому-то в гости уезжает до понедельника.

На том и порешили.

В субботу утром я сказала тётке, что еду к Наташке на дачу до воскресного вечера. Тётка только рукой махнула. Она уже всё знала про нас с Наташкой. Разве в таком маленьком городке, а уж тем более в одном доме, можно было что-то скрыть?

И вот я у Наташки. Она выдаёт мне трусики, лифчик, в то лето он был третьего размера, белые носочки, босоножки и, конечно, моё любимое голубое платье.

— Одевайся, — говорит. — Красить буду.

Оделась я и уселась. Она быстро мне реснички накрасила, карандашом веки подвела, чуть-чуть тональника и припудрила.

— А помада? — спрашиваю.

— Так обойдёшься. Что мы, каждый день губы красим? — отвечает.

Я так хорошо запомнила этот макияж потому, что он, наверное, был самым быстрым. Но зато с причёской Наташка возилась долго:

— Какая ты растрепаиха! Сил нет расчёсывать! На, смотри.

Наташка даёт мне небольшое зеркало. Это что-то новенькое. Ну и чего я боялась? Подумаешь, без помады: я всё такая же, только не сильно крашеная. И я успокоилась.

— А вот это надень себе на спину, — говорит Наташка и протягивает мне небольшой рюкзачок.

— А что там? — мне же любопытно.

— Приедем в деревню, узнаешь.

Вот и весь ответ. И мы поехали.

А вокруг нас всё тот же август, лето к концу катится. Но солнышко греет очень жарко, и, съехав по дороге в ложбинку, на другую сторону мы уже ведём велосипеды рядом с собой.

Я вытираю пот со лба и говорю:

— Хорошо тебе, а мне что-то сегодня с этим рюкзачком жарковато.

— Но ты же ведь девочка, терпи!

И то правда: девчонки, по крайней мере большинство из них, терпеливее ребят. И я терплю.

Опять едем по шоссе и наконец сворачиваем на просёлок. По дороге нам повстречалось несколько наших общих знакомых. Наташка здоровается, а я, как всегда, молчу.

Кстати, езда на мужском велосипеде в платье, а особенно в таком коротком, какое было у меня, требует внимания: чтобы оно, это платье, не задиралось, и, если ты останавливаешься, обязательно подворачиваешь платье под себя, садясь потом на седло. А уж если на велосипед садишься, то смотри в оба, чтобы никто не заметил, как ты в это время сверкаешь своими трусиками. Ну, это так, лирическое отступление.

Минут через десять въезжаем в деревню, и наконец вот он, Наташкин дом! Приехали!

Заходим в дом, я снимаю с себя рюкзачок, платье, остаюсь в одном лифчике и плюхаюсь на диван. Наташка возится в сенях. Потом заходит в комнату, подаёт мне кружку с холодным-холодным квасом и говорит:

— Ты чего? Крышей поехала?

И показывает на платье.

— Так мы же дома!

— Так мы же в деревне! — передразнивает меня Наташка. — Тут в любую минуту без стука зайти может кто угодно!

И мне приходится надевать платье. Я без сил укладываюсь на диван:

— Всё, не могу больше.

— Вот, вот, лучше поспи, — говорит Наташка.

А меня, и правда, разморило, и я заснула.

Просыпаюсь. На дворе уже темно. А под окнами Наташка с кем-то разговаривает и, наверное, уже долго. Судя по второму голосу, это соседский парень, лет семнадцати, Васька.

— Да спит она, говорю тебе!

— Да какое спит! Иди, буди её. Ночь скоро, а она спать устроилась.

— А что, симпатичная у меня подружка? — спрашивает Наташка.

— Да я не особо разглядел. Вроде ничего, высокая. И волосы красивые, — басит Васька.

— Ты про причёску?

— Ну, про причёску… Наташ! Пойди, разбуди её!

— Знаешь, Вася, приходи-ка ты завтра. Вот тогда я тебя с Алёной, может, и познакомлю, — отрезает Наташка.

Через минуту хлопает калитка, а Наташка уже в комнате.

— Ну, подруга, вот тебе и кавалер! Похоже, что Васька на тебя запал! — смеётся Наташка. Этого мне только не хватало!

— Ты чего, всерьёз его со мной знакомить будешь? — спрашиваю.

— Да нет, угомонись.

Поужинали и долго-долго сидели в саду под яблоней. Ночь была тихая, звёздная, но уже достаточно холодная. А потом спать пошли.

На другой день спали почти до полудня. Наташка меня разбудила, лёгкий макияж, как и вчера, сделала и снова, бурча что-то себе под нос, расчесала мою гриву.

— А теперь настало время узнать тебе, что у нас в рюкзаке! — торжественно объявила Наташка.

Уселись мы на диване, и Наташка из рюкзака достаёт… купальник! Да не свой, она уже в нём сидит.

— Это кому? — спрашиваю.

— Тебе, — отвечает.

— Так он же открытый! Как я в нём буду? Я же ведь всё-таки не совсем девочка, — удивляюсь я.

— А мы за домом загорать будем. Ты на животик ляжешь, и всё в порядке будет, — говорит Наташка.

Ладно. Снимаю я трусики, лифчик и надеваю на себя купальник. Тут тоже в качестве грудей выступает вата.

— Вот и хорошо. Загоришь, совсем как девочка. На спинке от лифчика полоска останется, а на груди белые пятна, как у нас, — смеётся Наташка.

А мне понравилось! От этих слов сразу так хорошо стало, что просто и не передашь.

— А если зайдёт кто без стука? — ехидно спрашиваю у Наташки.

— А я к нему выйду, а ты, если будешь на спинке, быстренько на животик перевернёшься. Вот и всё!

И вот мы лежим и загораем. Такая полудрёма сладкая. Подо мной груди, хоть и из ваты, но всё равно непривычно. Потом на спине лежу и ощущаю груди уже сверху.

Сколько мы загорали, не знаю. Но вот во дворе хлопнула калитка, и Наташка сорвалась с места, а я сразу переворачиваюсь на живот.

Через какое-то время приходит Наташка.

— Это сестра, Людка. Пришлось сказать ей, что я с подружкой.

— Зачем? — спрашиваю.

Наташка не успевает мне ответить, её зовёт старшая сестра. Я лежу в смятении чувств. И вот вижу, идёт Наташка, а в руках держит моё платье.

— Одевайся. Пойдём, я тебя с сестрой познакомлю.

— Ты что, с катушек съехала? Это как, познакомлю? — спрашиваю.

— Не волнуйся. Она у меня в адеквате. Помолчи сначала, а как подмигну, можешь говорить.

Ну что ты с ней сделаешь? Махнув рукой, одеваюсь и иду следом за Наташкой.

На лавочке у крыльца сидит Людмила.

— Ну вот. Хотела видеть, смотри. Это Алёна, — говорит Наташка. Я киваю головой.

— Очень приятно. А я старшая сестра Наташина, — говорит Людка.

Я опять киваю головой.

— А ты и правда ничего. Вон сейчас Васька пристал, давай я с тобой пойду, так еле отшила. Он что, в тебя влюбился что ли? — спрашивает Людка.

Я плечами пожимаю.

— Наташ, она что немая?

И тут Наташка мне подмигивает.

— Никакая я не немая, а просто голос у меня простуженный, — отвечаю ей.

Это надо было видеть: Наташка согнулась пополам от смеха, а Людка просто окаменела. Минуты через три Наташка отсмеялась и Людка пришла в себя:

— Это ты что ли?

— Конечно, я, — отвечаю.

— Наташ, а что это у вас за игры такие? — удивлённо говорит Людка.

— Ты лучше скажи: похожа она, именно она, на нас с тобой? — спрашивает Наташка.

— Да не то слово. Если бы не голос, то и не угадаешь. Ну, ребята, вы даёте! А зачем вам это? — спрашивает Людка.

— Нам так нравится! — тоном, не допускающим возражений, говорит Наташка. — И ты никому об этом не говори!

— Ладно, могила! Ты ж меня знаешь. А и правда здорово! — и Людка начинает хохотать. — А Васька дурак!

Тут мы уже ржём все вместе.

Вот так мы и познакомили меня, Алёну, с Людкой, и я приобрела подружку. Потом мне Наташка говорила, что Людмила её часто спрашивала, что, мол, когда Алёна приедет? Так-то вот.

Да, и Наташкины слова насчёт белой полосочки на спине и белых пятен на груди сбылись точь-в-точь. Всё это потом имело место быть на мне. Я, глядя на эту белизну, вспоминала те дни. Именно дни, потому что мы с Наташкой ещё раза два или три ездили в деревню загорать.

А Наташкины слова «нам так нравится» очень мне запомнились. Но только я их переделала в единственное число, потому что живу именно по этому принципу.

Воздушный змей

Ну вот. Пожалуй, одна из последних историй про моё первое лето. Да и не лето, а всего два месяца, но незабываемых.

С Наташкой мы загорали у неё в деревне не один раз. Бывало, лежишь с ней рядышком за домом, а вокруг тишина, но она не абсолютная, а наполненная летними звуками: шмель жужжит, пролетая мимо, в траве стрекочут кузнечики. А за забором поле. Ему не видно конца. И только вдали темнеет полоска леса. Над ним уже выгоревшее за лето на солнце голубое небо. Жарко. И такая расслабуха, истома во всём теле. А рядом Наташка, и ты, её подружка, лежишь рядом с ней в купальнике.

А как-то в один наш приезд поднялся ветер.

— Плохо дело. Скоро, наверное, погода испортится, — говорит Наташка.

Ветер треплет наши волосы, гуляет вокруг голых ног и забирается под платья.

— А знаешь, Наташ, у меня есть идея, — говорю я.

— Какая?

— Давай смастерим воздушный змей.

— Ты что? В детство потянуло? Смотри, ведь уже здоровая девка, а ума… — и Наташка крутит пальцем у виска.

— Ты ничего не понимаешь!

Я начинаю ей рассказывать, как мой двоюродный дед, когда мне было лет семь, учил меня изготавливать бумажного змея. Дело происходило в марте на четвёртом этаже дома на Рождественском бульваре. Запускать змей в Москве, конечно, было нельзя. Но я его сохранила до лета, и в том же дворе, у тёткиного дома, змей, как ни странно, полетел. Сколько было радости!

— Так вот, — говорю Наташке, — с тех пор я очень хорошо запомнила, как надо делать змей. А как здорово его запускать!

Наташка на меня смотрит и криво ухмыляется.

— Наташ, ну давай попробуем, — начинаю я ныть.

— А что для этого надо? — смилостивилась Наташка.

— Старая газета (их тут у вас полно), три фанерные планочки (их можно ободрать с вашего сарая), крепкие нитки (я их видела, десятый номер, здесь, в серванте) и клей.

— А где ж мы клей возьмём? — спрашивает Наташка.

— Походи по соседям. Может, у кого и есть, — отвечаю.

— Ладно, — Наташка уходит, а я принимаюсь за дело.

Пока она ходила, я всё, что было надо, приготовила. Клей она принесла. Какой уже не помню, но всё приклеилось великолепно. Я привязала к змею нитку, отцентровала её и…

— Знаешь, Наташа, я забыла: нужен ещё хвост.

— А из чего его делать-то? — спрашивает.

— Старые тряпки какие-нибудь есть?

Наташка кивает головой.

— Вот мы из них хвост и надерём, — говорю я.

Наконец змей готов, немножко подсушен на солнышке, и мы с Наташкой идём через заднюю калитку в то самое поле. Вокруг ни души.

— Держи его за бока, над головой, а хвост расправь по траве. А я отойду подальше, нитку размотаю. Как крикну, так и отпускай.

Сказано, сделано.

— Отпускай! — кричу.

Наташка отпускает змей, он нехотя поднимается над полем. Наташка смеётся и хлопает в ладоши. А я бегу. Бежать неудобно, на ногах вьетнамки, но они почти сразу же теряются. Однако змей высоко подниматься не хочет. Я остановилась, и змей приземлился почти сразу.

— Эх ты, мастерица! — кричит мне Наташка.

Но я-то сразу поняла, что хвост слишком тяжёлый. Отрываю часть хвоста, и вот мы с Наташкой опять на изготовке. На этот раз змей взлетел высоко, но сразу же стал «козырять». Термин такой: это когда змей кругами несётся к земле. У нас так и вышло. Змей со всего размаха врезался в землю.

— Ой, да ну тебя! Пойдём лучше домой. Я так думаю, что этот кусок бумаги не полетит, — говорит Наташка.

— Это почему?

— А потому, — передразнивает Наташка, — потому, что делала змей самоуверенная девчонка, которая и делать-то ничего не умеет!

Я молча подбираю оторванную часть хвоста, отрываю кусок, а второй привязываю к змею: «козыряет», значит, хвост короток.

— Хороню. Давай в последний раз попробуем. Не получится, значит, я дура бестолковая, и пойдём домой, — говорю я.

Наташка недоверчиво смотрит на меня, но змей поднимает. И вот я опять бегу по полю, ветер задирает платье чуть не на голову, но мне не до этого. Я смотрю на змея, и он начинает плавно подниматься вверх. Я отпускаю нитку, и змей поднимается всё выше и выше.

— Ура! — кричит Наташка. — Всё-таки полетел!

Подбегает ко мне и целует в щёку.

— Алёночка, прости, пожалуйста… А дай подержать?

А змей уже набрал высоту и кажется совсем маленьким. Над ним только безоблачное небо. Налетает порыв ветра, и змей ходит в небе туда и сюда. А ещё этот ветер опять платье задрал. Я свободной рукой привожу платье в порядок: сверкать трусиками, хотя и от купальника, хотя и никого вокруг не было, как-то не хотелось.

Я отдаю катушку с нитками Наташке:

— Держи. Вообще-то надо было нитки на палочку «восьмёркой» намотать. Тогда удобнее было бы. Ладно, и так сойдёт, — говорю я.

Наташка держит натянутую нитку, а змей «загулял», пишет в небе полукруги.

— Нитку дёргай! Но потихоньку, — говорю подружке.

Наташка нитку подёргала, змей выровнялся и опять ровно парил в воздухе.

— Слушай, а ведь и правда здорово, — говорит Наташка, задрав вверх голову и улыбаясь во весь рот.

— А ты не хотела.

Сколько мы так простояли в поле, не знаю. Наконец решили идти домой.

— А что со змеем делать будем? — спрашивает Наташка.

— А мы его к забору привяжем. Только сначала «письмо» ему пошлём, — отвечаю ей.

— Это как?

— Сейчас увидишь.

Приходим во двор, отдаю Наташке нитку, а сама отрываю клочок от газеты и посередине делаю дырку. Потом просовываю катушку с нитками в эту дырку, и наше «письмо» начинает свой путь по нитке к змею.

— Ой как здорово! — Наташка опять хлопает в ладоши.

«Письмо» делается всё меньше и меньше.

Я привязываю нитку к забору, и мы, скинув платья, укладываемся загорать. На спину.

Через какое-то время кто-то орёт у калитки с улицы:

— Наташа!

Я моментально переворачиваюсь на живот — а вдруг сюда кого принесёт! Спереди на меня смотреть чужим нельзя, можно только на попу.

Наташка нехотя поднимается и исчезает за углом дома. Потом приходит и говорит:

— Сосед, дядя Ваня, спрашивал, чей это змей. Оказывается, его далеко видно. Сказал, что красиво летает.

Я что-то мычу в ответ и переворачиваюсь опять на спину.

Но вот уже солнце стало опускаться к лесу. С загоранием закончено.

— Давай и змея домой. Хватит ему летать, — говорю я.

Отвязываю нитку от забора и начинаю сматывать. А Наташка стоит рядом и канючит:

— Дай мне, я тоже хочу!

— Упустишь.

Но когда змей был уже совсем близко, я всё-таки уступила. А зря.

Прямо на пути снижения стоял огромный старый дуб. И я поздно спохватилась:

— Отходи в сторону, а то он на дерево засядет!

И в это время — бац! наш змей уже висит на дереве.

— Ты чего, раньше сказать не могла? Учти, я за ним не полезу! — категорически заявляет Наташка.

Кто бы сомневался! И вот я, в купальнике, лезу на дуб.

Всё бы ничего, только вот всю дорогу грудью за ветки цепляюсь. Одно хорошо: трусики на мне сидят туго. Искорябалась, в лифчике полно листьев и сухих веточек. В моей прекрасной шевелюре то же самое. Но змей снят, и я уже стою перед Наташкой. Она со смехом вытаскивает весь этот хлам у меня из лифчика и из волос.

А потом мы сидели за столом под яблоней и пили чай.

— Алёночка, как же ты хорошо придумала всё! Мне так понравилось! А завтра будем запускать? — спрашивает Наташка.

— Если будет ветер и если мне не надо будет опять на дерево лезть, — улыбаюсь ей в ответ.

А летний день перешёл в тихий летний вечер, и опять мы сидели с Наташкой рядом под яблоней, две лучшие подружки.

Серёжка

Всё хорошее рано или поздно кончается. Скорее даже рано. Так было и в то лето. Правду сказать, я уже совсем привыкла к своему новому облику, совсем девчонкой стала. Под конец лета мы с Наташкой просто обнаглели: я, Алёна, с ней была везде. В магазин сходить, просто прогуляться по главной улице, побывать на рынке — это стало для нас обыкновенным делом. Я без самой себя так скучала, что и не передать. Даже во дворе нашем днём сидели, потому что я уже реально чувствовала себя девочкой.

Как я говорила, городок небольшой, и Наташку замучили вопросами, кто такая эта девчонка, то есть я? У нас на этот случай был припасён ответ, что, мол, я, Алёна, приехала в гости к Наташке, что я её московская подружка, что познакомились мы давно, в Москве, ну и так дальние. Слава Богу, ни у кого не возникло вопроса, что к Наташке заходит один человек, а вместе с ней выходит другой, Алёна. Хотя и это можно было бы объяснить, ведь по наглей легенде Алёна жила у Наташки.

Вот так заканчивалось лето. И всё бы ничего, однако… Один человек, как оказалось, очень пристально за нами наблюдал. А дело было так.

Мне на следующий день надо было уезжать в Москву. Мы с Наташкой сходили в магазин, купили чего-то там к чаю и уселись у неё на кухне, благо её родители были в деревне. Вот мы сидим, чай пьём, а тут звонок в дверь.

— Кого бы это принесло? Я вроде никого и не жду, — говорит Наташка и идёт к двери.

Я слышу мужской голос и Наташкин ответ:

— А, это ты, Серёжка! — и закрыла дверь.

Жду я её, жду, а она всё не возвращается. Любопытно мне стало. Подошла к двери и смотрю в глазок. Наташка стоит с каким-то парнем на лестнице, молчит, а он ей всё что-то говорит и говорит. Я было дернулась наружу, но Наташка моментально захлопнула дверь. Я пожала плечами и пошла себе допивать чай и смотреть телевизор.

Пропило, наверное, минут сорок, когда Наташка вернулась. Лицо у неё было какое-то странное: вроде хочет улыбнуться, но сразу качает головой, опять становясь серьёзной. Не могу описать точно все чувства, которые отражались на её лице, но я видела, что её распирает, но она не знает, с чего начать.

— Ну и о чём вы там так долго шептались? — спрашиваю.

— О тебе, — ответила Наташка.

И уж тут меня прошибло так, что я буквально онемела.

— Сейчас всё расскажу. Ты же знаешь этого Серёжку? — спрашивает.

Я мотаю головой.

— Может, и не знаешь, хотя он иногда к нам во двор приходил. В соседнем доме живёт.

Я обрела дар речи:

— И чего?

— А вот того. Влюбился он в тебя! — говорит Наташка.

Вот это да! Вот это гром среди ясного неба! А Наташка даже не смеётся:

— Хороший он парень, жалко его. И как он тебя разглядел? Когда в первый раз увидел, сразу и запал на тебя. Сам мне так сказал. Всё хотел к нам подойти, чтобы я его с тобой познакомила, да так и не решился. И только сегодня у него хватило духа прийти ко мне. У него окна в наш двор, и если он видел, что мы выходим из подъезда, шёл за нами. В магазине, на рынке всё тебя разглядывал. А помнишь, мы несколько раз на нашей детской площадке сидели?

Я потрясена и только опять молча киваю головой.

— Так вот, оказывается, он очень хорошо рисует. Примостился на скамейке недалеко от нас и нарисовал тебя. Мы-то с тобой всё время разговорами заняты, поэтому его и не заметили.

Наташка встаёт, идёт в прихожую и, возвратившись, протягивает мне листок из альбома. Я его беру, а у самой почему-то руки трясутся.

На меня с рисунка смотрела я, Алёна. Сижу, положив ногу на ногу, в своем голубом платьице, в котором и сейчас сидела. Он даже всё раскрасил! На глаза наворачиваются слёзы. Это моя Алёна плачет, что ничего у нас не может быть.

Хочу сказать, что хоть я и девочка, но необыкновенная, и мужское внимание мне неприятно и даже противно. Понимаете? Всё ведь очень просто.

Но здесь было нечто другое. Ведь Серёжка, влюбившись в Алёну, полюбил именно её, которую я сама и создала. И здесь всё было так чисто, так наивно, что, пожалуй, это единственный случай, когда мне было не просто приятно, что меня приняли за настоящую девушку, но и мной овладели какие-то совершенно неизведанные чувства, объяснить которые я не могу до сих пор, но которые наверняка связаны с тем, что кто-то полюбил мою Алёну. И Алёна сидела и плакала, а вместе с ней заплакала и Наташка.

Когда мы обе наревелись, я говорю:

— Правда жалко парня. Но уж тут ничего не поделаешь. К его сожалению, я не совсем девушка.

Наташка придвигает табуретку, целует меня в щёку: — Да. Здесь ему не повезло. Но ведь у тебя есть я.

— А у тебя есть я, — отвечаю ей.

Вот такая история. Осенью того года Серёжку забрали в армию, а Алёнин портрет долго хранился у меня, но потом и он куда-то исчез.

Вот так неожиданно закончилось моё первое лето.