Маленькими буквами. Сборник рассказов

Алена Весная

Мне интересно наблюдать за людьми. При внимательном взгляде становятся заметны, казалось бы, незначительные детали, присущие только одному конкретному человеку. Из этих деталей, из этих мелочей и складываются скромные и тихие истории, написанные «маленькими буквами», которые, словно бусины, нанизаны на нить повествования этой книги. Истории человеческих судеб – неповторимые и уникальные, но в то же время так похожие на наши собственные.Алена Весная.

Аля

«Ты так растеряешь всех друзей…»

Аля точно знала, что друзей терять нельзя, и когда оказалась на операционном столе и потом проснулась, она начала напрягаться, помнит ли все мудрые опоры её жизни. В палату её перевели скоро, операция была незначительная и прошла без осложнений. И теперь Аля была предоставлена сама себе неделю. Кровать, окно и две соседки.

Одна из них была шумная восточная женщина с тёмными волосами и полнотой, разлитой по кровати.

А вторая — тонкокостная белокожая девушка-лань с большими, чувственными, понимающими глазами и всегда прибранными в пучок волосами. «Наверное, балерина», — подумала Аля.

Первый день после операции она не заметила. Знаете, всё как в тумане. Тут хотела написать, что лица, лица. Но лиц особо не было, пару раз заходили доктора проверить — жива ли. Жива.

А второй день был обычным. Она открыла глаза. Наверное, это было единственным, чему её не научили, «как надо делать правильно, чтобы…».

Одна соседка тоже проснулась. Анфиса, ну, та, что всё время чего-то хочет и ведёт себя… неприлично. Аля весь день смотрела на этот жизнедышащий клубок эмоций, размахивающий руками во все стороны. Анфиса приехала в больницу одновременно с Алей… только у Али на тумбочке по-королевски красовался один апельсин на белой салфетке, а Анфиса была вся в тюфяках, пакетах, халатах и (!!!) запахах еды. Еда была везде, даже уже в желудке у Али. Аля пыталась было возразить, мол, гастрит и всё такое. Но такие слова Анфиса не слышала, поэтому скормила ей две тарелки чего-то, про что Аля даже не читала, но было вкусно. Аля не знала, как надо себя вести, чтобы было… прилично в подобной ситуации. Сказать спасибо? Дать свой апельсин? Третьего варианта не было.

Она сидела с вытаращенными глазами, свесив ноги, и ждала привычную боль в желудке. Но боль не приходила, и глаза вытаращивались ещё больше, но уже от удивления.

— Простите, а что я сейчас съела?

Дальше было много букв, расставленных в кружевном порядке. Анфиса, увидев, что кулинария — не конёк Али, с удовольствием рассказала всё! Начиная с куркумы, заканчивая сватами и братьями всех времён и народов. На третьем предложении Але уже казалось, что в желудке у неё химзавод, и она уже ждала не боли, а смерти под искрящийся рассказ Анфисы.

День третий. Але не терпелось уже проснуться. Наверное, впервые в жизни ей было интересно. Интересно повернуть голову и посмотреть на соседнюю койку, где была Анфиса. Анфисы не было, она была на процедурах, а вот белокожая уже стояла, статно выпрямив спину и делая ножкой то вправо, то влево. Она тренировалась так до самой выписки, используя спинку кровати в качестве станка. У неё скоро премьера и гастроли, а тут такое дело… больница… межпозвоночная грыжа…

Иногда она прерывалась и брала телефон. Отвечала на письма, порой нежно улыбаясь глазами. На столике в стакане стояли свежие белые ландыши… и телефон… на беззвучном режиме, но с огоньком, постоянно напоминающим о переполненной памяти переписок…

Алин телефон молчал. Не звонил, не вибрировал и даже не моргал белой лампочкой. Кто она? Друзья-родители? Это неважно, можно быть одиноким, имея все возможности, и неодиноким, когда обрезали крылья. Вон, белокожая… частый гость больниц после перегрузок. А утром па свои делает…

А ведь неприлично… каждому действию своё время и место… Да, как сорняк — растение, которое не на своём месте. Это Аля с детства запомнила…

Аля — как её одинокий апельсин, такой яркий, сочный… а ведь есть его совсем не хочется. Кто ел больничные апельсины? Ну вот.

Тем временем к Анфисе началось паломничество. Бесконечный поток родственников, которые съехались со всех аулов с детьми, стариками, беременными. Приходили с дарами, тряпками, историями, смехом и заботой. Белокожей кровать не нужна, она все равно ногами махала стоя и много места не занимала. Она профессиональным жестом предложила свою кровать в качестве партера, и через час там уже лежали бабуля и груднички, которые «были только что с поезда»: приехали навестить всеми любимую Анфису.

Невинным белым островком оставалась только кровать Али. Она сидела на белом одеяле, обняв поджатые ноги, как на плоту. Вокруг бурлит океан жизни, а она одна…

«Неприлично приглашать чужого на свою кровать…»

Аля машинально выпрямляет ноги, спускает, чувствуя холодный пол, наклоняется к Анфисе… «мне бы выпить…».

— Успеется… — сказала Анфиса и обняла её — сначала одним платком, белым, потом другим, красным, а потом золотым. Золото на Але приглянулось Анфисе больше всего, и она взяла её за плечи, посмотрела в глаза, встряхнула хорошенько. — Ну?!

Через час Аля сидела на подоконнике. Племянница Анфисы заплетала её волосы, а на кровати Али был накрыт стол.

Врачи? Да, это была больница, и это было воскресенье. И это была семья.

А на Алиной кровати впервые сидел мужчина. Если честно, даже два. Жаль, что эту великую новость Але некому было сообщить. И поэтому она, как в детстве, шаловливо болтала ногой и глупо сама себе улыбалась.

Вечером, когда все уже начали расходиться, вошёл мужчина. Средних лет, коренастый, невысокий. С пепельными волосами и суровым видом. Он зашёл и мимолетно кивнул жене. И только она знала, что это не кивок, а поклон. Поклон Ей… она величественно подняла подбородок и приняла его поклон…

Он поцеловал её руку, посмотрел в глаза, и за две секунды их молчаливого разговора они сказали друг другу всё и даже больше.

Ведь всё — это она…

Ведь всё — это он… Он сделал всю незримую работу для неё, для родни, для мира…

Он взял под руку бабушку и повёл её к выходу. Через 10 минут ушли все…

В понедельник белокожую выписывали. Анфиса подошла к ней и протянула свою книгу, чтобы та оставила автограф. Аля уже устала удивляться — ну как Анфиса успевала следить ещё и за балетом?!

В этот день Анфису навещали только вечером и в основном только те кавалеры, которые облюбовали накануне Алину кровать. Аля решила быть крайне неприличной и лишить невинности апельсин. Она впилась ногтями в кожицу, сок прыснул во все стороны, глаза зажмурились, губы заулыбались, а дольки разлетелись по всем радостным ладошкам в белой комнате.

А всего-то нужно — что-то дать, чтобы тёплые руки людей смотрели в твою сторону.

А утром впервые задрожал Алин телефон, который одиноко тусовался на тумбочке. Сначала один раз, а потом и второй.

Аля взяла его и улыбнулась, как тогда белокожая, — глазами. Но та профессионал, а Аля заулыбалась и глазами, и губами, мгновенно сорвалась с кровати и показала телефон Анфисе.

Он написал?

Нет.

Написали оба!

Просто — доброе утро и пожелание хорошего дня! Она посмотрела в окно. Действительно, утро доброе. Что ни есть доброе!

Потянулась, посмотрела на свои ноги, выпрямив красивые длинные пальцы. Размышляя: а какой самый неприличный цвет для ногтей на ножках ей подойдёт.