Две Лии и Иаков. Книга 1

Алик Серебров

Между двумя областями цивилизации древности, Египтом и царствами Месопотамии, пролегла узкая полоска земли, разделяющая, но в то же время и связывающая их. Здесь разворачивались события, определившие будущее человечества. Один из эпизодов, женитьба Иакова на сестрах Лие и Рахели, привлек внимание сотен исследователей. Сможет ли наша современница, сознание которой соседствует с разумом нелюбимой жены Иакова, прожить жизнь так, чтобы ход истории, изложенный в Торе, Библии, Коране не изменился.

Мы никогда не задавались целью создать ложно

впечатление, будто мы являемся первоисточником истории…

Прежде, чем оказалось возможным ее рассказывать, она произошла… С тех пор она и существует в мире; каждый знает ее или думает, что знает. Она рассказывалась сотни раз и сотнями способов. Здесь и сегодня она рассказывается таким способом, при котором она словно бы приобретает самосознание

и вспоминает, как же это на самом-то деле

происходило во всех подробностях…

Томас Манн «Иосиф и его братья»

© Алик Серебров, 2023

ISBN 978-5-0059-9630-5 (т. 1)

ISBN 978-5-0059-9631-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Глава 1

Посмотрите в бледнеющих сумерках утра на горизонт. Есть момент ожидания, когда стоит моргнуть, и ты понимаешь, что вновь пропустил тот единственный миг, когда ночь превращается в утро. Только что все затихло в ожидании, и вот уже край светила показался из-за горизонта. Казалось, что все вокруг вздохнуло с облегчением. Слава Создателю, свершилось!

Задвигалось все. Листья торопливо впитывали утреннюю росу пока ее не собрала всяческая ползающая, прыгающая и порхающая мелочь, цветы разворачивали свои бутоны и поворачивали головки к солнечным лучам, нетерпеливо ожидая пчел и бабочек, зверушки осторожно выбирались из своих убежищ, опасаясь всех неожиданных и неизвестных опасностей.

Создатель не часто обращал на рассвет внимание и, тем более, не воспринимал его как чудо. На планете, которую он так долго и тщательно создавал, всегда находилось место, где можно было полюбоваться рассветом или закатом, солнечным днем или грозовыми тучами. Перед ним представала вся картина мирозданья: высокие пики гор соседствовали с бескрайними пустынями и степями, тишина глади рек и озер подчеркивала ярость штормов на просторах океана, города и леса скрывали бурление жизни.

Создатель был доволен. Порой радовался и награждал за усердие, порой гневался и наказывал за прегрешения, но в целом испытывал чувство удовлетворения — жизнь продолжалась и развивалась, а это и было целью, из-за которой все затевалось. Созданное радовало его своим многообразием, движением, развитием. Оборот планеты вокруг солнца представлялся как слой из складывающих историю мира событий. Внешне это было похоже на срез дерева с его годичными кругами. В каждом слое можно было различить тонкие, едва заметные крохотные отметки, отмечавшие начало суточного цикла. Ориентируясь на них, Создатель постоянно видел перед собой возникновение и упадок империй, перемещение народов и изменение их нравов, он наблюдал за всем, но вмешивался, только если происходящее грубо нарушало его законы.

Вместе с Создателем за миром наблюдали его верные соратники: Бытие и Сознание. Сознание воспринимало весь мир как некое облако тумана, в котором то тут, то там появлялись тусклые или яркие всполохи. Это были эмоции и фантазии, слова благодарности и проклятия, просьбы и жалобы, славословие и безмолвные вопрошающие взгляды, обращенные к Создателю. Для Бытия все живое и неживое виделось отчетливо и ярко, красота и уродство были равны перед ним, он наблюдал за всеми изменениями на планете.

Создатель гонял пальцем тучки с места на место, вызывая засухи и наводнения. Ему уже надоело наблюдать из века в век одно и тоже. Человек, чьим созданием он так гордился, из раза в раз повторял свои ошибки. Никакие увещевания, наказания не могли уменьшить рвения, с которым homo sapiens «в стремлении к лучшему» уничтожал себе подобных и окружающую природу. Создатель пошевелился. По всему сущему прошло легкое волнение, похожее на водную рябь. Сознание не обратило никакого внимания, а Бытие насторожилось, ожидая всяческих сюрпризов.

— Что притихли? Заметили что-нибудь примечательное? — вопрос оказался риторическим. Ответ на него даже не подразумевался. — Не надоело глазеть на одно и то же? Может сотворить чего-нибудь интереса ради?

— А надо? Чем так плохо, все давно отлажено, — для Бытия всякая затея Создателя оборачивалась лишними хлопотами, — то, что должно исчезнуть — уходит, чему предназначено появиться — приходит, круговорот жизни продолжается. — Бытие откровенно не хотело во что-либо ввязываться, справедливо полагая, что придется изрядно подсуетиться, — Хватит нам солены́х столбов и тем более потопа. Снова затеял нечто подобное? Да, признаю, люди в последние тысячу — другую лет все больше и больше отходят от заповеданного, но это не значит, что с ними надо поступать так круто. Хватит им разных извержений и цунами, сами себе организуют неприятность. Прямо, как дети малые, учишь, учишь, а толку никакого.

— Да нет. Потоп, столбы. Когда это было? Людей тогда было совсем немного, и я хотел начать все с начала. Думал, смогу сделать лучше. Только то, что мне видится лучшим, оказывается нежизнеспособным.

— Снова все менять? Ты уже пробовал или тебе напомнить Лилит, то бестелесное создание, которое парило над этим уникальным миром, — решило поддержать разговор Сознание, — нужно признаться, что твой второй опыт, ну тот, ты его еще Адамом назвал, был намного удачней. И Бытие повеселело.

— Мы с тобой тогда объединились, что немаловажно. Мне понравилось. Человек разумный, одно упоминание чего стоит. Че-ло-век. Ра-зум-ный. Звучит-то как! — Бытие даже заулыбалось, вспоминая, — Адам был хорош, что говорить. Высокий, статный… Эх, да что вспоминать, красавец.

— А мне скучно было, поговорить не с кем. Поругаться разве что со зверьем да птичку подразнить. Спасибо, Создатель, что сделал ему пару. Столько вариантов появилось, только смотри. Зацепи только разок, а дальше… радуйся, хихикай, плачь — выбирай по настроению и вкусу — Сознание с задумчивой улыбкой закатило глаза, — ну зачем еще что-то придумывать. Не хочется переборщить, неизвестно, до чего можно наулучшаться. Вот и остановись, пусть все идет, как идет. Заветы все получили, что делать знают. А если не хотят — сами кузнецы своего счастья.

— Все, что мы сейчас видим, — Создатель нарушил их мечтательное настроение, — было уже даже не знаю сколько раз. В каждом слое событий повторяется одно и тоже — деньги, любовь, война. Столько лет прошло, а люди по сути своей не меняются. Не устали смотреть? Я тоже не сторонник радикальных изменений, но хочется чего-нибудь свеженького, интересного. История есть история, и сослагательного наклонения она не имеет, так что историю менять не будем и другим не дадим. А вот сможет-ли кто-нибудь из современников прожить во «времена давно прошедших дней» да еще и не напортачить при этом — это вопрос. Допустим возникла экстремальная ситуация. В тело известного исторического героя подселили сознание современного человека.

— Если разница во времени велика, не выдержит, — прервал Бытие, — или погибнет, или с ума сойдет. Нынешние уж больно неприспособленны.

— Не перебивай! Я же сказал подселим, а не переселим. Нужна история, где известны точки начала и завершения пути, а то, что происходило между ними отчетливо не просматривается. Было нечто подходящее?

— Опять будем Америку открывать или Наполеону поможем? В истории римской империи покопаться можно, — Сознание скорчило гримасу, но так, чтобы Создатель не заметил, — да где угодно можно найти то, что надо.

— Не годится. Обойдемся без великих открытий и бесконечных войн. Что-нибудь подальше по времени, письменных свидетельств должно быть поменьше, информация скуднее, но событие достаточно известное. Что там интересного было в Египте, Греции, Ассирии. Кого с давних времен помнят?

— Ну-у, — Сознание задумалось, — Рамзес, Одиссей, Авраам, Иосиф, Христос, Магомет, Чингизхан. Но это уже попозже и в другой части света.

— Это все великие, если что-то пойдет не так, хлопот не оберешься исправлять. А кто-нибудь рангом пониже? Попроще, незаметнее.

— Разве что дети, жены и любовницы, — Сознание понемногу начинало раздражаться, не понимая, чего добивается Создатель, — Нефертити, Пенелопа, Сара, Лия с Рахелью. У Иакова детей было много. Попробуем использовать Иакова?

— И история Иакова известна и достаточно полно описана. — Создатель задумался. — Изложена в Торе, попала в Библию, комментариев и толкований более, чем достаточно… Так, Иаков… Если он получит современные знания, еще начнет арбалет с пулеметом придумывать, или займется коммерцией и биржу откроет, времени и сил делать детей совсем не будет. Нет. Рахель. Красивая женщина, мечтательная, но в то же время ревнивая. Современная эмансипированная женщина в теле Рахели может начать моду менять, фабрики строить, равноправие внедрять. Оно нам надо? Лия. Что у нас о Лии? Что-то такое у нее было со здоровьем, если мне память не изменяет.

— Не изменяет. Проблемы с глазами, а оттого закомплексована. Однако Лия родила большинство детей. — подсказало Бытие.

— И как выглядела, когда они познакомились? Есть проблемы?

— Да нет. Девушка лет семнадцати, стройная фигура, среднего роста, постоянно горбится из-за болезни глаз. Их постоянно приходится прятать от режущего света. Тонкая талия, высокая грудь и стройные ноги, но скрыты бесформенной одеждой до пят. Лицо овальное, обрамлено пышными волосами, собранными в прическу и закрытые платком. Привлекательные рот и нос и вместе с тем воспаленные тусклые глаза. Это делает лицо унылым и неинтересным. Излишне застенчивая, скованная, физически сильная.

— Да, нет у тебя поэтического дара. Сознание справилось бы лучше. Что о ней сказано? Ничего особо из себя не представляет. Родила семерых детей. Почему? Потому что мне так нужно было. Кто-то ведь должен рожать. Ничего не изобретает, не придумывает. Остановимся на Лии. Надеюсь, мы сможем найти похожую на девушку из настоящего времени?

— Физически похожую, да. Что касается характера — это не ко мне. — Бытие указало на несколько отмеченных метками девушек. — Претендентки перед вами, из разных мест, но все молодые, симпатичные и…

— Быстро ты справилось, должно быть заглядываешься на девушек, наверное, всех наперечет знаешь. Сознание, что скажешь? Есть девушка схожая физически, но антагонист по характеру?

— Да, есть. Непоседа. Отличия во внешности, конечно, есть. Внешность оригинальна и привлекательна, но для нашей затеи это особого значения не имеет. Умеет тщательно планировать свои действия, а потом решительно их исполняет. Целеустремленная, может быть жесткой или ласковой и мягкой, смотря по ситуации. Восприимчива, легко обучается и приспосабливается к обстоятельствам. Без лишних предрассудков, себя в обиду не даст.

— Хватит, достаточно. Поэтики, прямо скажем, тоже маловато, как барана описываешь. Неужели надоело? Хорошо, остановимся на этом, и так уже много времени потратили. Подводим итоги обсуждений. Подселяем сознание современной девушки, как, кстати, ее зовут?

— Лия, — Бытие и Сознание ответили одновременно и переглянулись.

— Даже так? Все интереснее и интереснее. Значит подселяем сознание современной девушки Лии к разуму Лии из прошлого, ставим задачу пройти весь жизненный путь, описанный в Библии, ничего при этом не изменив и не оставив после себя никаких новшеств. Так? Или еще что-то.

— И что? Навозимся с этим, а потом долго и внимательно будем наблюдать, как она рожает детей и слезливо умиляться, глядя на них, растущих? И где интерес, где обещанное шоу? — Событие притворно задумалось, — может страстную первую любовь добавим в историю?

— Лучше две! Одну счастливую, а другую несчастную. Но, впрочем, безразлично какие и кому. И беременную собаку, — засмеялось Бытие.

— А собака-то причем? Прибавлять, так что-нибудь полезное.

— Собаку, чтобы было чем заняться поначалу, и глупости в голову не лезли. А полезное, — задумался, — ну еще какого-нибудь несчастного больного страдальца, хотя не знаю, чем он может быть полезен. Просто обуза.

Помолчали. Бытие и Сознание надеясь, что Создатель от затеи откажется, а тот размышлял о предложенных усложнениях.

— Это все полумеры. Пожалуй, стоит добавить проблему посерьезней. — Создатель принял решение и начал раздавать указания, — Я смотрю, отец у Лии строг и крут со старшей дочерью, поэтому делаем так. Сознание доводит эмоциональные состояния отца и дочери до такого накала, когда они серьезно ссорятся, вплоть до разрыва, и отец выгоняет Лию из дому. Не навсегда, на время, пока не разрешит возвратиться. По дороге та падает, теряет сознание, и именно в этот момент производим подселение. Бытие обеспечивает место проведения подселения, наличие больного и беременной собаки. Сознание решает вопросы любви и ненависти. Какая любовь, у кого, решаешь сама, до какой степени неприязнь отца к дочери тоже. Не переборщи, все это не должно противоречить уже зафиксированному, придется покрутиться. Я обеспечиваю создание непредвиденных обстоятельств встречи с современной Лией и провожу переговоры о договоре. Потом или наслаждаемся зрелищем того, как они будут выходить из этой реальной жизненной ситуации, или вмешиваемся и прекращаем эксперимент. Вопросов нет? — и не дожидаясь ответа, — и не будет. Вперед, работать, работать и работать. Отдыхать и наслаждаться зрелищем позже.

Глава 2

Солнце клонилось к закату. Вот-вот оно приникнет к горизонту и подсветит облака снизу, раскрашивая их всевозможными красками, от бледно-желтых до ало-красных. Как и восход, закат длится совсем недолго и никогда не повторяется. Именно в эти мгновения на лицах влюбленных появляется нежная и мечтательная улыбка, глаза затуманиваются, их затянувшиеся объятия сменяются нежным поцелуем.

У тех, кто собрался у колодца, не возникало особого желания любоваться небом. Хотелось уже закончить бесконечные дневные хлопоты и спокойно отправляться домой. Блеющие овцы напоминали, зачем они здесь собрались, молодые пастухи шутили с девушками, все ждали Рахель.

Ей не пеняли, сложно упрекать это прелестное существо, окруженное белоснежными овцами, приближающееся к колодцу. Казалось, сама богиня покровительница пастухов и стад Нинсун на пышных облаках подплывает к ним. А за ее спиной, пробивая толщу облаков, яркие лучи, словно салютующие красоте клинки, вонзались в голубое небо. Уходящее солнце бесстыдно просвечивало одежду, показывая всем красоту тела, уже начинавшего принимать обворожительные женские черты.

Юноши, стараясь перегнать друг друга, бросились помогать прелестной пастушке, а та устало присела на камень. Несмотря на все внимание, которое она получала от друзей, нелегко приходилось Рахели весь день приглядывать за отарой отца. Хотелось поболтать с друзьями, похвастаться подаренной отцом вылепленной из глины фигуркой птички, послушать свирель пастушка, узнать новости и поселковые сплетни, да мало ли интересных занятий есть у девушки в четырнадцать лет. Но вокруг были только овцы и козы. Вот и приходилось Рахели вместо всех этих удовольствий следить, не забрались ли овцы в поля колосящейся пшеницы и ржи, не подбирается ли в кустарнике волк к запутавшемуся в ветках козленку, не забрел ли в овраг заблудившийся барашек. В случае опасности пастушка принималась громко кричать, и на ее зов сбегались парни и взрослые пастухи. Все это ужасно утомляло, а ведь еще приходилось прятаться от полуденного солнца, чтобы безжалостное светило не сожгло кожу и не сделало ее грубой и шершавой. Рахель хотела быть похожей на облачко, парящее в высоте голубого неба, чтобы оттуда взирать на зеленеющую долину, на большой город в центре ее и храм богу Син. Она молилась ему, божеству-покровителю, и верила, что появится прекрасный муж и сделает ее самой счастливой на свете.

Девушка, скорее девочка, с интересом смотрела на приближающегося к ней молодого мужчину, ведь всякое новое лицо здесь вызывало интерес. Много нового и интересного можно было узнать из разговоров проезжающих караванными путями купцов, полюбоваться их одеждами и товарами, путешественников, рассказывающих о новых незнакомых землях. Дворцы и храмы вставали перед взорами юношей и девушек, собиравшихся, чтобы послушать их рассказы, великие государи и прекрасные женщины вершили судьбы людей, полноводные реки преграждали путь, пустыни и горы поражали своим величием, кровавые битвы разворачивались перед ними. Все это завораживало и заставляло быстрее биться молодые сердца.

Но в этот раз было нечто иное. Этот незнакомец шел к ней, именно она была той, кому он хотел сообщить нечто важное, радостное и только ей предназначенное. Она чувствовала это и жаждала этого. Мужчина подступил совсем близко, замер на мгновение в нерешительности и, наконец, произнес:

— Приветствую, тебя, прекрасный цветок, выросший среди безжизненной пустыни. Ты затмеваешь всех на просторах долины Харрана, — ласковые слова ласкали уши, а руки, сложенные на груди, смиренно умоляли о благосклонности.

— Кто ты, незнакомец? Что заставило тебя говорить со мной?

— Я Иаков, сын Исаака и Ревеки, сестры отца твоего. Я знаю, кто ты, несравненная Рахель, пастухи поведали о твоем прибытии, но я не ожидал, что богиня посетит этот дальний уголок. Да прославит всевышний мудрость моей матери, пославшей просить в жены дочь Лавана. Не смотри на мое запыленное платье и усталый вид. Долгий, полный опасности путь я проделал дабы узреть тебя, — слова лились, ласкали слух и невольно заставляли поддаться их волшебному обаянию.

Две души на мгновение замерли и внезапно объединились в единое целое, думающее одинаково, ощущающее одинаково. Иаков жаждал воспевать красоту, представшую перед ним, а Рахель внимать этим дивным незнакомым словам.

Этот разговор, не предназначенный для посторонних, достиг ушей Лии, сидевшей возле смотрителя колодца, и заставил еще больше сжаться фигуру в бесформенном платье с закрытым от лучей уходящего солнца лицом. Старшая дочь старожила этих мест Лавана, внука основателя поселения Нахора, устроилась на камне у колодца, отдыхая от длинного дня, опостылевшей работы и несправедливых упреков. При малейшей возможности она приходила сюда побыть рядом со смотрителем Гиваргисом.

Все ей дала природа: и стройную фигуру, и миловидное лицо, и длинные волосы, одного лишила — зрения. Обладая повышенной восприимчивостью и эмоциональностью, она была вынуждена сдерживать себя, колебания настроения приводили к ссорам и стычкам, после них следовал мучительный период уныния и обреченности. Она не любила солнце — его жгучие лучи, ослепительное сияние окружающего простора приносили с собой режущую боль в покрасневших глазах, слезившихся от света, мокрый нос в период цветения деревьев и трав вызывал издевательские насмешки сверстников и вечное недовольство отца. Это заставляло Лию, сгорбившись то ли от боли, то ли от унижения, прятаться под защиту платка, искать уединенные места и тихо шептать иногда молитвы, но чаще жалобы и проклятья. В мечтах она мстила всем своим обидчикам и врагам, представляла их поверженными, а себя гордой и повелевающей. Но сейчас она сидела здесь, возле единственного человека, способного утешить и успокоить ее. Нет, утром и днем она отчетливо видела все, но ближе к вечеру глаза отказывали и окружающее представало перед ней словно в тумане.

Вот так и узнала Лия, невольно подслушав разговор, о прибывшем к отцу дальнем родственнике. Девушка страстно хотела покинуть родительский дом, доставлявший ей только страдания. Она стремилась найти мужа и родить ребенка, жаждала выйти замуж все равно за кого, но отец был категорически против брака с уроженцем Месопотамии. И теперь в душе ее затеплилась надежда: «Ведь Рахель еще мала, а закон разрешает иметь нескольких жен. А вдруг…».

Сейчас она сидела возле страдающего, нестарого, полного сил воина, чье изуродованное безобразным шрамом лицо кривилось от зарождающейся зубной боли. Бронзовый меч коренастого вавилонянина пропахал борозду от брови через щеку до плеча и дальше вниз до самого локтя, лишив его возможности владеть левой рукой. Это навсегда закрыло путь к воинским подвигам и заставило приспосабливаться к новой жизни, но не лишило его способности сопереживать страданиям. Гиваргис отличался умением решать любые проблемы, помогая другим с помощью своих простых, но в то же время разумных советов. Чтобы совсем не обозлиться на мир, он учил как завоевать доверие окружающих, понимать людей, помнить, что каждый должен пройти свой собственный, предназначенный только ему путь. Лия отдыхала рядом с ним, постепенно успокаивалась и в ней вновь расцветала надежда, ведь только она способна поддержать, когда остался один.

Пока поили отары, подростки шумно резвились, плескались водой, а у нее вызревал план отчаянного поступка, способного перевернуть постылую жизнь. Терять, собственно говоря, было нечего, никаких изменений ожидать не приходилось, а об улучшениях не стоило и мечтать. Дождавшись, когда отары потянулись к своим загонам, Лия решительно поднялась, почтительно поклонилась единственному другу и произнесла: «Благодарю тебя, Гиваргис, за советы. Я знаю, что делать». Гиваргис почувствовал, что отговаривать и наставлять девушку совершенно бессмысленно, устало улыбнулся и, кривясь от боли, произнес, искренне желая ей успеха: «Ступай, девочка, помни о надежде. Удачи тебе». Хорошо изучив свою нечаянную питомицу, вдруг как-то неожиданно приникшую к нему, нашедшую в нем друга, он не очень верил в успех.

Лия медленно шла в облаке пыли за бредущим стадом и раз за разом прокручивала в уме совершенно безумный план. Оживленно беседующие Иаков и Рахель не обращали внимания на сгорбленную унылую фигуру позади. Иаков говорил, а Рахель… Нет, она не слушала, она впитывала изысканные восхваления своей красоте и молодости, восхищалась витиеватыми оборотами речей, купалась в этом море слов.

Блеяли овцы, почувствовав запахи родного загона, шумели рабы и служанки, встретившиеся после утомительного знойного дня, кухарки готовили ужин, и все предвкушали приближение долгожданного отдыха. Рахель, едва они миновали ворота, бросилась к отцу, сидевшему в столовой старого дома. Земля, большой двор с постройками, загоны для скота, да и сам дом, построенный из глиняных кирпичей еще его дедом — все это принадлежало Лавану. За это он был обязан платить налоги, но хоть и жаль было отдавать деньги, это была его собственность.

Главными землевладельцами Митанни являлись крупные государственные и храмовые хозяйства. Кроме них, существовали сельские общины, алу, в которые объединялись мелкие частные землевладельцы. Членом одной из таких общин и являлся Лаван, в которой он считался зажиточным хозяином.

Все устраивало его. И устоявшаяся крестьянская жизнь, и положение в общине, и крепкое хозяйство. Одно угнетало — не было у него сыновей. Каждый день он просил милости у богов, регулярно пригонял в храм белоснежных жертвенных овец, а жена его, Адина, так и не смогла принести ему долгожданного наследника. Может быть, именно поэтому старшая дочь и вызывала неприязнь. Лаван убедил себя, что, глядя на нее, Адина не хочет беременеть, опасаясь, что сыновья родятся больными и немощными. Лаван уговаривал ее, указывал на младшую дочь красавицу, сулил выполнение всех желаний, а когда это не помогало, кричал на жену и угрожал избавиться. Все было напрасно и только распаляло его. Теперь, глядя на Рахель, он уповал о внуках, их видел своими приемниками. Только для них стоило множить свое добро, дабы передать им накопленное и заработанное.

В свои пятьдесят лет Лаван был уже одутловат, и вместо крепкого молодого тела появилась полнота. В глазах таилось подозрение, а узкое лицо с неопрятной бородой выражало недоверчивость. Было бы весьма неразумно вкладывать в такую недостойную оболочку благожелательность и прочие добрые качества, и природа снабдила его душою, вполне соответствующей его внешности, то есть низкой и алчной.

Он поднялся навстречу дочери и с умилением посмотрел на это чудо. Невольная улыбка озарила его лицо, а руки приготовились обнять любимицу. Рахель, бросившись к отцу, радостно затараторила:

— Отец, пойдем скорей. Я привела к тебе Иакова. Его прислала твоя сестра Ревека и наказала просить у тебя в жены дочь, пойдём же, отец, он ждет, — схватила за руку и потянула отца.

— О, боги, наконец-то вы услышали меня, — Лаван не мог сдержать охватившего возбуждения. Волшебным образом разом были решены все проблемы. Он давно присматривал мужа для дочери, не желая породниться с вавилонянами и ассирийцами. Лучше он отдаст ненаглядную Рахель Иакову. Да и подарки от сестры не будут лишними. Он еще помнил богатый караван, который привел Элиэзер, раб отца Иакова, когда сватал его сестру. — не так быстро, красавица моя, я не поспеваю за тобой.

Они выбежали из дома, и Лаван с недоумением оглядел двор.

— Где же он? — Лаван оглядывал двор, но не видел ничего кроме привычной уже картины вечерней суеты.

— Отец! Да вот же он, перед тобой, — Рахель даже подпрыгивала от возбуждения, указывая на стоящего в стороне и чего-то ожидающего мужчину. Тот был похож на обычного странника в помятой запыленной одежде, что часто проходили по караванному пути мимо дома. Только статная фигура, высоко поднятая голова и независимый взгляд свидетельствовали о том, что перед Лаваном не просто еще один путник, коих немало насмотрелся он на своем веку, а независимый, знающий себе цену гражданин.

— Этот чужеземец и есть сын моей сестры? Дочка, как же ты могла поверить ему? Чем он так тебя околдовал?

Рахель пыталась что-то объяснить отцу, но тот уже не слушал. Он даже не подошел к Иакову, а это был он, а просто подозвал его к себе.

— Кто ты? Рахель сказала, что ты сын моей сестры. Только невообразимые обстоятельства могли вынудить ее прислать ко мне сына в таком состоянии. Жива ли она, здорова?

Иаков с достоинством приблизился и, показывая поблескивающий на пальце перстень, произнес:

— Я Иаков, сын Исаака и Ревеки, прибыл к тебе по желанию матери, с наказом просить у тебя руки твоей дочери. Она послала со мной богатые дары, но несчастья в дороге превратили меня в изнуренного путника, просящего приюта.

— Действительно, это кольцо Ревеки, но как я могу знать, что это она дала его тебе?

— Я много расскажу тебе, уважаемый Лаван, чего не может знать никто из посторонних, что убедит тебя в правдивости моих слов.

— Хорошо, приведи себя в порядок и приходи в дом. Там расскажешь свою историю, — все, что смог выдавить из себя Лаван. Он сразу сгорбился, но гнев заполыхал в его глазах, ладони сжались в кулаки, а заигравшие на щеках желваки свидетельствовали о крайней степени раздражения. Все планы, вспыхнувшие в его мозгу за это короткое время, рухнули, — иди, мне нужно подумать, — и он отвернулся, собираясь уходить.

— О, господин мой! Отец мой! — эта громкая мольба разрезала тишину, воцарившуюся вдруг во дворе дома. Все почувствовали возникшую после разговора Лавана с Иаковом напряженность, она повисла в воздухе и заставила всех притихнуть. Лаван обернулся, он не сразу понял откуда донесся этот зов. Взгляд его наткнулся на коленопреклоненную фигуру, замотанную в старое платье, рваный платок сбился на шею, руки пытались дотянуться до его ног, покрасневшие глаза просили о милости.

— Опять ты. Ты, которая приносишь в семью только несчастья. Опять

ты посмела явиться ко мне, — увиденное не успокоило гнев, а лишь привело его в еще большую ярость. Давившее раздражение от несбывшихся ожиданий наконец нашло себе выход.

— О, господин мой! Умоляю, выслушай! Ведь я дочь твоя, — Лия твердо решила не отступать, — пусть глаза мои не могут смотреть на мир, пусть не могу работать, как все, но даже самой ничтожной рабыне ты оказываешь больше снисхождения. Отец мой, отдай меня пришельцу. Пусть он просто прохожий, отдай меня в жены ему. Я рожу сына и этого мне будет довольно. У тебя будет внук без примеси чужой крови, а у меня родное существо, которого можно любить, о котором можно заботиться. А если Иаков действительно сын твоей сестры, то ведь разрешено богами иметь нескольких жен. Рахель еще молода и не может иметь ребенка, я успею родить и уйти. Отдай меня, господин мой!

— Ты кого хочешь родить! — взорвался Лаван. — Такого же ущербного, как сама? Из-за тебя боги наказали меня, ты проклятье семьи. Глядя на тебя, мать не может забеременеть и принести мне сыновей. Что ты возомнила о себе? Уходи вон, — он все больше распалялся, — в дальнем загоне для стрижки овец есть навес, шатер, не помню, сама разберешься, пусть тебе соберут еду и немедленно убирайся туда. Посиди на лепешках и воде, может одумаешься. Да не смей появляться, пока я не позволю тебе вернуться.

Лаван выплескивал свою ярость, свое горькое разочарование о несбывшихся мечтах, все, что накопилось за долгие годы молитв и ожидания сыновей. Он не мог, да и не хотел себя сдерживать. Вздрагивая от злости, он отвернулся и, не глядя на коленопреклоненную, сжавшуюся фигуру, направился в дом.

Лия умолкла, надежды больше не было, она умерла.

Адина, жена Лавана, смотрела на дочь из дальнего угла двора и тоже плакала. Тихая и покорная, она молила богов о сыне, ходила в храм к жрецам лекарям, выполняла все их наказы и принимала все снадобья, что получала от них. Все было напрасно, боги покинули ее, чрево ее было пусто. Чтобы угодить мужу, она с покорностью принимала и упреки, и его ночные прихоти. Не было уже радости, даже Рахель отдалилась от нее. Адина собрала корзинку с едой, какие-то овощи, кувшинчик с маслом, нож, припрятанный от мужа, бурдюк с водой, все, что удалось в спешке собрать изгнаннице. Прижала к себе, поцеловала, попыталась утешить. Две отвергнутые души прощались, не чувствуя в себе сил сопротивляться.

— Потерпи, дочка. Гнев остынет, и ты вернешься. Боги услышат нас, придет время, когда ты станешь хозяйкой и докажешь всем, что ты у меня самая лучшая. Потерпи, родная. — Сказала и заплакала вместе с Лией.

Совсем смеркалось, когда Лия вышла со двора. Сумерки уже сгустились, луна еще не засияла на небосводе, и только первая звезда взирала, как одинокая сгорбленная фигура бредет по пыльной дороге. Внезапный толчок едва не сбил Лию с ног. Рослый сын местного богатея, Джераб, проходивший мимо, с издевательской усмешкой уронил: «Что, оборванка, не учили тебя уступать дорогу. Слава богам, выгнали тебя, теперь дышать легче станет».

Девушка посторонилась. Она уже не воспринимала насмешек. Лия сдалась, она уже не хотела жизни, полной унижений и оскорблений. Так и брела она к отдаленному загону, никому не нужная, обруганная и оскорбленная.

Полная луна проглянула из-за облака и осветила черно-белую фантастическую картину, на ровном полотне пастбища резко проявились два силуэта: девушка и неестественно четкий контур высокого куста на взгорке. Он неодолимо манил, притягивал, и Лия, аккуратно сложив вещи у края тропы, последовала этому безмолвному зову. Теперь, когда эти силуэты окончательно слились, лишь безмолвная луна бесстрастно взирала на развернувшуюся сцену.

Девушка протянула руки серебряному диску, заливающему всю окрестность смертельно ярким светом:

«О, героическая Иштар, совершенная из богинь,

Светоч небес и земли, сияние земель,

Первенец Сина, первенец Нигаль.

Чем я провинилась, о бог мой, Син, богиня моя, Иштар.

Как с тем, кто не боится богов, обошлись со мною!

Немощь, головная боль, страхи выпали мне на долю,

Гнев и ненависть богов и людей, отвернувшиеся лица — вот моя участь,

Узрела я, госпожа моя, дни мрака, месяцы отчаяния, годы скорби!

Я продолжала надеяться, но никто не взял меня за руку,

Я рыдала, но никто не встал рядом,

Я возносила мольбы, но никто меня не слышал,

Я сражена, не могу видеть, беда держит меня в рабстве,

О, милосердный бог, о всесильная богиня,

Припадаю к стопам вашим, перед вами распростерта я в прахе.

Заберите душу мою, дабы служила я вам…»

Лия, сделала короткий шаг, пошатнулась. Падение, удар, темнота.

Глава 3

Сообщение национального информационного портала службы тыла: «В связи с погодными условиями, установившимися на территории страны, в южных районах ожидаются наводнения и сход селевых потоков. Возможно перекрытие потенциально опасных участков шоссе, пролегающего вдоль Мертвого моря. Перед любой поездкой или выходом в поход следует заранее проверять прогноз погоды».

Такие сообщения регулярно в течение многих лет звучали на всех каналах и присутствовали во всех новостных сайтах, но сейчас прогноз погоды был особенно важен. Лия собиралась в давно ожидаемый поход и боялась, что родители не разрешат ей вырваться из дома.

— Лия, быстрей за стол. Все готово, и папа только тебя ждет, — мамин голос раздался неожиданно громко. Она стояла на пороге и с улыбкой наблюдала, как Лия вертит в руках две футболки, выбирая между рисунком милого ежа и предостерегающим от вольностей логотипом.

— Бери обе, и завтракать, — футболки были затолканы в сумку, и вихрь ворвался на кухню, чмокнул отца, приластился к маме и умостился за столом с физиономией самой послушной девочки на свете. Нельзя было не заметить мимолетной искорки, промелькнувшей между глазами родителей.

Первым не выдержал Натан. Служба в полиции заставила его с полной серьезностью относиться предупреждениям, от кого бы они ни исходили. Было совершенно неважно, то ли это был прогноз погоды, то ли собрание фанатов перед футбольным матчем или очередная демонстрация. Все, что выбивалось из привычного ритма жизни, заставляло настораживаться и прислушиваться к себе. У Натана за годы службы выработалось нечто такое, что не поддавалось никаким объяснениям, какое-то чувство тревоги. Вот и сейчас, глядя на свою девочку, (впрочем, уже даже девушку, Натан мысленно улыбнулся), он ощущал давление в груди, руки беспокойно двигались, как будто не находя себе места. Даже пальцы слегка подрагивали.

— Лия, ну, может, все-таки отложим? — Натан переглянулся с Орой. Но мама только пожала плечами.

— Папа, мама! Мы же смотрели, дожди возможны только во второй половине дня в районе Мертвого моря, а поход у нас с утра и в Араве, — Лия просительно посмотрела на отца, перевела взгляд на маму — Мам, я же тебе обещала насобирать разных листочков — цветочков для твоих настоек.

— Опять травы разной натаскаешь, — проворчала Ора.

— Нет, мамочка. Я все-все помню. — Лия поняла, что она уже едет и напряжение в разговоре спало, — мам, я же тебе целый экзамен сдала, построже, чем в школе. Твои больные сразу вылечатся. Я лучшая собирательница трав, а ты самая умелая лекарка. Ведь так называли врачей, которые лечат без лекарств.

— Без лекарств, к сожалению, вылечить нелегко, — Ора помолчала. Говорить, не говорить. Посмотрела на мужа, может не стоит при нем, — ты там с мальчиками поаккуратнее.

Лия заулыбалась и переглянулась с отцом.

— А вот тут ты опоздала. Папа давно показал мне пару приемчиков, я даже боюсь, что переусердствовала с ними. Раньше с мальчишками было хорошо. И в футбол с ними играла, и уроки вместе делали, и в кружке приемы вместе отрабатывали. А теперь какие-то ненормальные стали. Одни гордые такие стали, ходят, как петухи, а вокруг них курочки — дурочки вьются, от других кроме уси-пуси слова толкового не услышишь, третьи хвастаются какие они ловкие, вот и пришлось показать самым настырным какие они на самом деле.

— Но, но, — Натан встрепенулся, — ты там не очень-то распространяйся. Это опасно и не для всех. Прекращай баловство.

— Папочка, мамочка. Мне уже правда пора. — Лия вскочила и засобиралась. — Все помню. От группы не отходить, руководителей слушаться, ни с кем не задираться и куча других разных не, не, не.

Лия выскочила из-за стола, на бегу поцеловала маму и папу, и через минуту с рюкзачком уже вылетела из дома. Надо было поторапливаться.

— Так и осталась «попрыгуньей», — голос Оры потеплел. — Помнишь?

— Конечно помню, — Натан встал и приобнял жену, — Как мы боялись, когда она шла перед нами спиной вперед. Да и шла, все время подпрыгивая, настоящий попрыгунчик.

Автобус уже ждал. Лия заняла свое привычное место рядом с подругой. Так они сидели уже десять лет, ссорились и мирились, смеясь и шепотом делясь секретами, учили уроки и обсуждали новости. Правда, интересы в последнее время были разные, да и их самих все чаще сравнивали с ночью и днем. Лия была брюнеткой с черными, как смоль волосами. Ее короткая стрижка всегда была заметна на спортивных площадках школы, немногие сверстники мальчишки могли похвастаться победами над ней. Гила была совсем другой. Стройная, давал о себе знать танцевальный кружок, длинноволосая блондинка спокойно и немного насмешливо поглядывала на поклонников. Гила изучала парней так же, как Лия овладевала приемами в своем, совсем не в девичьем, кружке.

Последним в автобус зашел экскурсовод. Им оказался загорелый улыбчивый высокий мужчина, одетый, как все его экскурсанты — футболка и джинсы. Постриженный по молодежной моде, он не особо отличался от туристов, разве что аккуратно выбритая борода на лице.

«Не буду просить вашего внимания, надеюсь мой рассказ заинтересует всех, — начал он, — Меня зовут Симха, и я с удовольствием расскажу об этих прекрасных местах, где сплелись воедино прошлое и настоящее.

Негев — пустыня в Израиле, занимающая около 60% его территории. По форме Негев напоминает треугольник, острой вершиной обращенный к городу Эйлат на юге. С востока Негев ограничен пустыней Арава, а на западе граничит с Синайской пустыней, на севере простирается до Иудейских гор и прибрежной равнины. Нас особенно интересует пограничный район северного Негева, где он соседствует с пустыней Арава, расположенной вдоль долины Иордана».

Потом он долго рассказывал о природе, фауне и флоре пустыни, но подруги уже не слушали. Гила, наконец-то, умудрилась вскрыть блокировку планшета, и теперь они изучали сайт «Как покорить мужчину».

У сайта было множество вкладок, но сейчас Гила решительно настояла на интересующем ее разделе интригующим названием «Секс». Переглянувшись, начали с истории. Оказалось, что в древней Индии сексуальные отношения были вознесены в ранг религии. Древние индийцы придавали одинаковую значимость и телесным и духовным началам, одни видели в скульптурах, вырезанных на стенах храмов, указания для продолжения рода, другие воспринимали их как пособие для молодежи, а третьи считали любовной поэзией в камне. Никаких табу в отношении секса не существовало. Но было и четкое понимание того, какое место в жизни человека должен занимать секс. Все картины слияния изображены только снаружи храмов на низших уровнях стен, чтобы каждый молящийся мог очиститься от низменных чувств и научиться их контролировать. Фотографии скульптур манили и заставляли краснеть, отводить глаза и вновь возвращаться к ним.

С видом величественных храмов перекликалось и содержание классического труда индийских философов «Камасутра». Там, наряду с размышлениями и поучениями о том, как быть хорошим гражданином, о взаимоотношениях мужчин и женщин, приводились описания шестидесяти четырех сексуальных позиций. Пытаясь представить некоторые из этих «любовных упражнений», подруги нервно хихикали, пытались представить себя в этих позах, а иногда брезгливо кривились,

Щеки разгорались, ладони сжимались, а по телу пробегала легкая дрожь. Подруги посмотрели друг на друга, и вдруг прыснули смехом так громко, что на них зашикали.

Не прошло и часа, как автобус завернул на стоянку у экскурсионной базы. К этому времени подруги уже насытились увиденным и устало откинулись на спинки кресел.

Наконец, с облегчением выбрались из автобуса, и их захватила привычная сутолока. Все было не впервые, только планшет, только сайт крутился в голове. Хотелось…, ну сами знаете, что хочется молодежи, когда вокруг весна, друзья, свобода, хоть и относительная, но все-таки свобода.

На закате пустыня меняет свой облик: сгущающиеся сумерки постепенно окрашивают пейзаж во все более темные оттенки красного и фиолетового, и вот уже над Аравой раскинулся усыпанный звездами и залитый лунным светом небосвод. Потрескивая и выбрасывая искры, разгорается костер. В стороне слышится звук гитары.

Лия тоже нашла интересную компанию. Раздвинула сидевших на прямо на земле товарищей и удобно устроилась, не обращая внимания на ворчавших.

«Я тогда служил в спецподразделении, и районом нашего внимания была пустынная местность, которую использовали контрабандисты, — Лия пододвинулась ближе к Максу, так звали их инструктора, — признаюсь, что таких красот, как там я не видел нигде. Я вам расскажу то, что вам может пригодиться, чтобы поразить друзей. Ну и подруг, естественно.

В нашей части служил следопыт. Не надо улыбаться, настоящий следопыт. Сто очков форы дал бы книжному герою. Ну да, индейцу Чингачгуку, тому самому, что у Фенимора Купера. Так вот, он рассказывал, как искать воду на плоскогорье и в пустыне…»

Лия постепенно перестала воспринимать сказанное. Нет, она слышала, запоминала, но осознавать? Ее заворожил низкий спокойный голос Макса. Он обволакивал волшебством, заставлял забыть о времени, уносил к звездам, усеявшим небосвод. Полная отрешенность от внешнего мира — вот что ощущала Лия, когда парила над просторами пустыни, и только Голос поддерживал ее. Внезапно все стихло, она резко покачнулась и… очнулась, натолкнувшись на плечо сидящего рядом товарища. Все молчали. Уж больно много информации, новой и интересной.

Ночь уже вступила в свои права. Большинство ребят уже разбрелось. Кто спать, кто в места более интересные, в общем, кто куда.

«Кажется, я все пропустила. Что-то про воду, пустыню. Что со мной было? Гипноз? Зачем?» — запрыгали вопросы в голове у Лии. Она уже не слушала, вдруг почувствовав, как начинает быстрее биться сердце, как на лбу выступил пот. «Что это со мной?» — подумала и испугалась.

Макс продолжал рассказывать тем немногим оставшимся, кого интересовала тема поиска воды в пустыне. Лия слушала вечернюю лекцию, прислушиваясь к себе, к новым, доселе незнакомым ощущениям.

Но вот они уже остались вдвоем. Макс поднялся, собираясь уходить, и подал Лие руку.

— Подожди, подожди. Еще один, самый последний вопрос, — Лия заволновалась. Неужели уже все, ведь так хорошо. Ночь, звезды, ветерок, даже мурашки по коже. Еще бы подвинуться немножко. — Ладно, не хочешь здесь, пойдем к костру. Видишь, там есть кто-то. Ну, Ма-а-акс.

— Ладно. Ох, и влетит мне. Но это уже точно будет последний вопрос.

— А ночью воду искать тоже можно? — спросила, на ходу заглядывая парню в глаза. «Это же надо, остался, получилось. Все, как сегодня в автобусе читали с Гилой. Не врет интернет, — подумала, а сама покраснела, — Хорошо, что темно и не видит. Точно бы погнал спать».

— Ночью нельзя. Что ты ночью увидишь, глупышка.

— Ну-у-у… Меня Лия зовут, кстати.

— Извини. Воду нужно искать с пяти до шести утра или с восьми до девяти вечера, — они уже усаживались на бревно у догорающего костра. Лия постаралась сесть поближе, чтобы ну хоть чуточку дотрагиваться. — Хватит о воде. В другой раз. Одну — две мелодии на гитаре, и спать. — Гитара, которую ему с удовольствием передали, издала первые робкие звуки. Не было громких бравурных песен, длинных баллад. Тихо и негромко переговаривались между собой звезды и огоньки костра, темнота ночи и черные глаза Лии, теплый ветерок и нежный перебор струн. Лия немного подвинулась. Она уже касалась Макса. Он косо взглянул в ее сторону, но отодвигаться не стал. Делая вид, что наклоняется к тусклым углям костра, Лия придвинулась еще ближе.

— Пора, — Макс решительно поднялся, но Лия успела заметить и покрасневшее лицо и то, как оттопырились его брюки, и он пытается отвернуться.

«Чего это он? — и тут ее просто буквально ошарашило. — Неужели…». Лия посмотрела на Макса и вдруг, ощутив, как соски оттопыривают ткань футболки, как розовеет ее лицо, как внизу живота защекотало по коже, будто бабочки, пролетая, задели крылышками, как по телу пробегает легкий озноб, вскочила и запахнула курточку.

— Спасибо. Пойдем, — и, с надеждой, — проводишь?

Стараясь не смотреть друг на друга, они направились к зданию базы.

— Действительно интересно было? Понравилось? — первым не выдержал молчания пришедший в себя Макс.

— Очень. Ты так много знаешь. И рассказываешь интересно, — а сама думала: «захочет узнать телефон или нет? А, если попросит, давать или нет? Только бы спросил, только бы… Ну, пожалуйста, спроси».

Когда остановились возле входа, услышала и облегченно вздохнула.

— Может, обменяемся телефонами, мне кажется, мы даже не начали разговаривать.

— Записывай, — не задавая никаких вопросов, продиктовала, — проверь.

Бодрая мелодия звонка прорезала тишину ночи.

— Тише, тише. Есть. — Макс тихо засмеялся. — Теперь ты от меня не скроешься, найду.

Лия юркнула в здание, остановилась, прижала холодные ладони к щекам и ощутила их жар.

«Что это было, — подумала, — неужели это то, о чем читали и шептались? И что теперь?»

В комнату заходить не стала, пристроилась ближе к лампочке в коридоре, смотрела на экран и вспоминала, зачем нужно открывать телефон:

«Мне нужно позвонить? Посмотреть? Ах, да. Сообщение от мамы. Как некстати», — решительно нажала иконку вызова:

— Ты что себе думаешь? — мамин шепот появился уже после второго сигнала вызова, — ведь договаривались.

— Мам, подожди, понимаешь, — и решительно, — мам, я его нашла.

— Кого его?

— Ну, помнишь, ты рассказывала, что я почувствую, когда встречу его. Ну, помнишь. Все так и было.

— Дочка, девочка моя, — Ора помолчала, — ты уверена?

— Ма-а-а, я не знаю. Или точно знаю. И вообще знаю-не знаю, какое это имеет значение, — тишина в трубке.

— Так Лия, успокойся. Приедешь — расскажешь. До завтра уже всего-ничего, — мама поменяла тему, — папа волнуется. Говорит, что тревожит его что-то.

— Все хорошо, — было понятно, что мысли Лии где-то далеко-далеко.

— Да уж, — в мамином голосе послышалась насмешка.

— Завтра приеду, все расскажу. Поздно уже. Папу обнимай и целуй.

— Что делать с папой, я знаю, — Ора засмеялась, — привет передам. До завтра, попрыгунья. Уже начали ждать.

Глава 4

«Лия, вставай, ну вставай же», — голос Гилы звучал издалека, прерывая разговор с Максом. Она только-только начала рассказывать, как ей нравится его слушать, смотреть в эти спокойные и ласковые глаза, ощущать рядом тепло его тела. Было совсем неважно, о чем он говорил, она не понимала смысла сказанного, слышала лишь голос, лишь бы говорил, говорил, говорил.

«Ну, пожалуйста, скажи еще что-нибудь», — проворчала, перевернулась на другой бок и свернулась клубочком.

— Сейчас я тебе скажу, — Гила начинала сердиться, — всю ночь ворочалась, спать не давала, а теперь: «Скажи еще что-нибудь» — вставай, соня.

Подруга продолжала трясти Лию. И только, когда пощекотала ее, та пришла в себя. С трудом поднялась и, всклокоченная, с закрытыми глазами, побрела к умывальнику. Вдруг задумчиво остановилась и, будто вспомнив нечто важное, резко повернулась и решительно, нет, не побежала, рванула в душевую. Минут через десять, уже пришедшая в себя Лия, набирала на поднос все, что могла предложить столовая голодной молодежи. Молча подсела к Гиле, молча начала есть и вдруг бросила ложку.

— Знаешь, а у меня парень есть. Я уверена, — она смотрела прямо перед собой, — и не смейся. Я во сне видела, честно. Бабушка говорила, что только правдивые сны запоминаются.

— Я и не смеюсь. И кто он? Принц на белом коне? У меня таких «принцев» тоже хватает, даже лишние есть, могу поделиться.

— Нет. Я вчера познакомилась. У тебя ведь те, кто к тебе прилипли, те, кто выбрал тебя. А этого выбрала я, он мой. Да и не выбирала я. Он один был. Кажется, я совсем запуталась.

— Что-то я тебя не пойму, подруга, так приснился или познакомилась. — насмешливо глядя на Лию, протянула Гила, — Та-ак, кое-что начинает проясняться. Неужели тебя зацепило? И можно на него взглянуть?

— Вон он, за дальним столом, — покрасневшая вдруг Лия кивнула в сторону Макса, — только не глазей долго.

Лия пыталась съесть хоть что-то, но все время ерзала, поглядывая на усмехавшуюся Гилу. Наконец не выдержала и быстро пошла к выходу.

— Во дворе подожду, — бросила через плечо.

Остановившись в стороне от выхода, обратилась к солнцу и, закрывая глаза, и прошептала: «Спасибо». Легкий ветерок унес благодарность вверх, к белым облачкам на самом краю горизонта. Было хорошо и совсем спокойно.

— Доброе утро, — приснившийся ей ночью голос неожиданно прозвучал за спиной. Лия не испугалась. Она знала, это Макс, знала, что он придет, не мог не прийти. Медленно повернулась, не открывая глаз, подняла к нему голову и стояла так, стояла, будто ожидая чего-то.

— Не знаю, как обратиться к тебе. Лия слишком официально, а… А как тебя мама называет?

Лия открыла глаза. Смотревшие на нее зрачки были веселы́ и невероятно глубоки́. Ей вдруг захотелось туда, в эту черную глубину, утонуть и раствориться в ней.

— Так как все-таки. Неужели просто «дочурка». Невероятную девушку дома должны и звать как-то необычно.

— Попрыгунья. Только не говори никому.

— Действительно необычно, только вряд ли мне будет позволено звать тебя так. Наверное, да нет, я уверен, что у нас будет свой секрет и новые, только наши имена. А Лия и Макс останутся для других, — он замолчал.

— Может познакомишь, — прервала повисшее молчание Гила, подходя и понимающе улыбаясь. — Идешь? Или здесь останешься?

— Конечно, знакомьтесь: Гила, Макс, ну а меня вы, конечно, знаете, — Лия засмеялась, и напряжение встречи сразу спало.

«Внимание, — голос из репродуктора раздался прямо над головами, — встречаемся через час в столовой для последнего инструктажа. Все должны быть готовы к походу. Инструкторам собраться в кабинете начальника базы».

— Пора, встретимся через час, — Макс заторопился.

Через час, начитавшись в интернете кучу противоположных по смыслу советов, с опухшими от информации головами, но внешне свежие и подтянутые, они делали вид, что внимательно слушают начальника базы:

— Этот поход — настоящее приключение, по местам, где пустыня Негева соприкасается с пустыней Арава. Здесь время замирает среди разноцветных скал, сухих водопадов и многочисленных промоин, — никто не ожидал от подтянутого с военной выправкой мужчины столь эмоционального вступления. — Мы пройдем по пересыхающему руслу ручья, преодолеем с помощью скоб и прикрепленных к стенам лестницам отвесные участки узкого каньона, увидим небольшой естественный бассейн и вот, в конце маршрута, вам откроются умопомрачительные виды Моавских гор в Иордании. Наш поход проходит по «красному» маршруту. Отметки маршрута нанесены в виде красных полос на белом фоне. Вы увидите их на крупных валунах и пирамидах из камней, которые размешены на поворотах и развилках тропы.

В начале маршрута вам откроется вид на достаточно широкий ручей, протекающий между сравнительно невысокими холмами. Здесь мы цепью по одному спустимся в русло. Сама тропа удобна и практически все время идет под уклон, но есть несколько участков, где тропа поднимается, огибая пересохшие водопады притоков. В некоторых местах поход проходит по очень узкой тропе, проходящей возле обрыва. Здесь следует быть особенно внимательным и оказывать помощь соседям по группе.

Самой красивой частью маршрута является нижняя часть ручья. Его длина составляет около трех километров и проходит по узкому, глубокому и извилистому каньону. Эта часть маршрута не только самая красивая, но и самая опасная, основная трудность — спуск по крутым склонам и сухим водопадам. Я призываю вас быть предельно внимательными и осторожными. На время прохождения этой части ручья все разговоры должны быть прекращены. Напоминаю, что стены каньона оборудованы скобами, и металлическими лестницами для подъема наверх.

В начале и конце группы будут находиться инструкторы. Членам группы не разрешается ни перегонять ведущего, ни отставать от замыкающего. Запомните своих соседей и придерживайтесь сложившегося порядка по ходу следования.

Прогноз погоды в этом районе обещает кратковременный слабый дождь ближе к вечеру, когда все уже будут в автобусах по дороге домой.

Все должны проверить свою обувь, головные уборы и наличие воды.

У меня все. Вопросы? Если нет вопросов через пятнадцать минут собираемся у ворот базы. На что потратить это время сами сообразите.

Все всё поняли, прониклись, обещали, в общем, все привычно и понятно. Зашумели стулья, все загалдели и потянулись к выходу

— Где пристроимся? — Гила пропускала мимо себя толпу ребят.

— Я не знаю, посмотрю, где будет Макс, пристроюсь возле него, — Лия как-то виновато пожала плечами, — поговорить хочется. После похода сразу уедем и что тогда? И как тогда? Нет, я хочу сказать и знать!

— Что знать? Что сказать? А я должна все это слушать? — нет, Лия не обиделась. Она уже побывала в таких щекотливых ситуациях и теперь с улыбкой уже много повидавшей, по ее мнению, женщины смотрела на подругу. — Не волнуйся, не помешаю. Все у тебя получится.

Под внимательным взглядом начальника базы отряд вытянулся на тропе, напоминая издали извивающуюся сороконожку. Самые активные ребята открыли головную часть колонны, девочки со своими поклонниками, составили ее ядро, а самые стеснительные и спокойные оказались в конце группы. Никогда «попрыгунья» Лия с ее взрывным характером не могла оказаться в такой непривычной ситуации, и группа подружек с недоумением перешептывалась, поглядывая на нее. Все привыкли, что на спортивной площадке в команде класса среди рослых игроков мелькает стремительная девичья фигура, что в походе или на экскурсии место Лии в передней группе. Привыкли и смирились. Поначалу пытались оттереть, даже учителя пробовали утихомирить непоседливую ученицу, но потом поняли, что проще дать ей свободу. Со временем все притерлось и успокоилось, и теперь шедшие впереди ребята начали оглядываться и искать Лию глазами. Хорошо, верная подруга, Гила, крикнула: «Все в порядке, вперед», и махнула подросткам. С Гилой было легко и просто. Вместе росли, взрослели. И хотя с возрастом интересы разошлись, привычка делиться с секретами с подругой осталась у обоих.

«Плевать, раз Макс оказался замыкающим группу инструктором, значит мое место здесь. И вообще, сегодня я хоть и не беспомощная, но самая застенчивая в группе стеснительных», — думала Лия, пристраиваясь последней в колонну.

Срочное сообщение: «Полиция и руководство регионального совета просят израильтян и гостей страны не приезжать в ближайшую неделю в район Мертвого моря и Аравы из-за наводнений, вызванных тяжелыми погодными условиями. Особенно опасно находиться в районах, где пролегают пересохшие русла ручьев. Всем туристическим группам вернуться на свои базы».

Они молчали. Иногда улыбаясь, иногда хмурясь, просто шли и молчали. Временами просящий или притворно сердитый взгляд обернувшейся девушки натыкался на шутливый или ласковый взгляд юноши. Им хватало встречи рук, когда требовалась поддержка и помощь, хватало ощущения чего-то родного рядом.

Лия вспоминала бабочек, что запорхали вдруг внизу живота, щекоча кожу, поток истомы, поднимающийся вверх, напрягшуюся вдруг грудь, и голова. Она кружилась, кружилась. Звуки смолкли, Лия осторожно и недоверчиво познавала себя новую, незнакомую.

Макс улыбался. Он вспоминал, как он играл на гитаре, а она, сидя рядом, приближалась к нему. Играть было неудобно, тесно, но он не отодвигался, ощущая тепло тела, ставшего вдруг родным. Волна возбуждения, незнакомых чувств захлестнула его. «Остановись, не делай ей больно. Нам суждено познать друг друга, у нас все впереди. Остановись», — он решительно встал, покрасневший, напряженный. Пытался повернуться так, чтобы Лия не видела этого напряжения, старался не растерять тех неизвестных ранее радостных ощущений, которые она подарила. Они молчали.

Они разговаривали. Рассказывали о себе, вспоминали смешные случаи, случившиеся в их короткой жизни, делились заботами, строили планы, мечтали. Никто не слышал этого разговора, потому что нельзя услышать мысль. Им не нужны были слова. У них была невидимая связь, принадлежащая только им, и никто никогда не смог бы отобрать ее. Они были вместе, были одним целым. Они разговаривали.

Легкие белые облака, где-то на линии горизонта, провожавшие отряд в начале похода, потемнели и начали быстро приближаться. Когда группа прошла уже больше половины маршрута и вошла в узкий каньон, стал накрапывать мелкий дождь.

Внезапно потемнело, солнце уже не могло пробиться через толстый слой тяжелых свинцово-черных туч. Инструкторы заволновались и начали подгонять всех к скобам и лестницам, ведущим вверх. Макс закричал отставшим девушкам, показывая рукой направление, схватил Лию за руку и потянул ее в сторону куста, пустившего корни прямо в стене. Там была надежда удержаться и переждать ураган. Грозы в этих местах агрессивные, но не очень долгие. Опасность представляло то, что группа находилась в узком каньоне с крутыми, местами отвесными склонами. Все заторопились и из-за этого стали еще больше спотыкаться и чаще падать.

Вдруг хлынуло. Тяжелые дождевые капли, смешанные с крупными градинами, падали сверху, струи воды мощными потоками стремительно скатывались с обрывистых стен ущелья. Страшный шум стремительно несущейся сверху массы речного песка, волочащей внутри себя валуны, обломки стволов, ветки и накопившуюся грязь, накрывал все пространство. Сейчас каньон представлял собой воронку, через которую наполняли ручей, а на дне его, надеясь на чудо, пытались спастись люди. Вода в пересохшем русле начала стремительно подниматься, высота ее быстро достигла пояса, и сопротивляться потоку стало абсолютно невозможно. Набирающее силы бурное месиво неслось к выходу из теснины. Внезапный толчок оторвал и унес Макса. Грохот нарастал. Свет померк.

Лия осталась одна.

Она повернулась к надвигающемуся ужасу и подняла глаза. В них не было страха, в них не было мольбы, в них была просьба:

«Я не хочу умирать! Не хочу! Я не умру! Помоги мне! Я даже не жила еще, только сейчас, только начала́. Помоги мне!» — она не знала, что это. Крик? Мысль? Это был Зов.

Все остановилось, замерло. Мертвая гнетущая тишина подчеркивала нереальность происходящего. В застывших дождевых каплях отражались отблески далекого света, матовые шарики градин мешали рассмотреть извергшие их тучи, разбивающиеся о крошащиеся стены ущелья огромные камни, оседающая вниз масса из песка и камешков, дерево, неведомой силой подброшенное над потоком, раскинуло свои корни и ветви, напоминая огромного паука.

— Привет, — спокойный голос, казалось, наполнял все пространство, — я Создатель. — Лия вдруг успокоилась, ее услышали, значит осталась надежда на… На что? На жизнь? Какую жизнь ей могут предложить?

— Поговорим? — Создатель продолжал. — Постараюсь говорить на твоем сленге, мне нужно, чтобы ты меня правильно поняла, без всяких недомолвок и кривотолков. Ты боишься?

— Нет, я надеюсь. — Лия уже была готова к разговору. Предположение о том, что это еще не конец, оказалось верным, и теперь она должна быть спокойной и уверенной в себе.

— Надеешься? На что? Разве этот апокалипсис может вселять что-нибудь, кроме страха? — неведомая сила обернула девушку вокруг оси.

— Надежду. Раз ты пришел, значит, есть какие-то варианты.

— Логично, — раздалось что-то похожее на смешок, — и это твое спокойствие и рассудительность радует. Ты права.

— А что значит «Создатель»? — Лия тянула время, ища выход из положения. Но его не было. Оставалось слушать и ждать.

— Создатель, то и значит — Создатель. Что, в школе не учила? Создатель это тот, кто создает. Я сотворил эту планету и все, что на ней. Сотворил и сказал, что это хорошо, читала, небось. Не будем вдаваться в подробности, что да как, не об этом сейчас речь. Но не перебивай, не сбивай с мысли.

Есть у меня два помощника, можно сказать друга — Бытие и Сознание, и задумали мы провести эксперимент. Не спорили, нет, просто захотели проверить, сможет ли кто-нибудь повторить часть пути, по которому мы провели человечество.

— Ого, ты хочешь найти того, кто сможет сравниться с тобой?

— Не перебивай! — в голосе прозвучали сердитые нотки, — еще раз перебьешь, будем считать эксперимент неудавшимся, а твою надежду ложной. Последствия этого объяснять тебе, надеюсь, не надо. О чем это я? Да. Так вот, задумали мы эксперимент — сможет ли индивидуум из твоего мира прожить в теле, принадлежащем человеку из другой эпохи, и пройти жизненный путь так, чтобы не нарушить уже известный и описанный ход истории. Кроме того, после его кончины не должно остаться ни одного новшества, которое могло бы привести к замедлению или ускорению развития жизни на планете. Подвернулся удобный случай проверить это, и тебе представляется выбор. Ты можешь отказаться, и мы оставляем все, как есть. Это самый простой вариант, подождем следующего удобного случая, не вопрос. Чем это закончится для тебя, надеюсь, рассказывать не надо, результат понятен. Если ты соглашаешься, я переношу твое сознание в другую эпоху, и это будет началом эксперимента. Исходные данные, требования и поставленная задача тебе, надеюсь, ясны. Можно вопросы.

— Даже не знаю, с чего начать, — задумчиво произнесла Лия, — уж слишком много навалилось сразу. Отвечу на самый важный вопрос. Согласна — несогласна? Особого выбора мне не предоставлено, я жить хочу, а та декорация, которую ты передо мной развернул, особого оптимизма не внушает. Согласна! — слово прозвучало. Раздался звук гонга. Он прокатился по ущелью, затих, но ответа от Создателя не последовало. — А вопросы? Вопросов масса. Некто, пока неизвестный мне, ведь этот путь прошел. Как можно повторить его шаг за шагом и ничего не изменить? Ты же знаешь, «нельзя дважды войти в одну и ту же воду», сам, наверное, фразу подсказал.

— Ничего я не подсказывал, я этим не занимаюсь. — Создатель теперь, когда ответ на главный вопрос прозвучал, мог позволить себе расслабиться и поболтать в свое удовольствие. — Я создавал и корректировал узловые моменты истории. Перемещал из одного места в другое участников событий, а там они, если надо было уходить — уходили, надо было рожать — рожали, делали то, что должны были делать: встречались, приходили, воевали, женились, а что там происходило в промежутках между этими моментами, меня особо не интересовало. Результат зафиксирован. Короче, все это уже изложено, прочитано и не должно быть изменено. Давай-ка, ты время не тяни и в философию не углубляйся. Вопрос должен быть ясным и конкретным.

— Хорошо, тогда сразу несколько. Куда меня забросит, в какую страну, в какое время и кем я там буду. Может я стану старухой и помру, как только глаза открою или мужчиной в постели с девушкой, и что мне с ней тогда делать? Можно ли мне сохранить тело, оно мне нравится, да и привыкла я к нему. А что будет, если я не смогу там прижиться.

— Сто-оп, не тараторь, все по очереди. Куда попадешь, узнаешь по прибытии, время — около трех-четырех тысяч лет назад, тело примерно, как у тебя, по этому поводу можешь особо не переживать. Тело я тебе сохранять не буду, сама должна понимать, всех после похода должны найти, конечный подсчет должен совпадать с начальным. Зачем давать несбыточную надежду, доставлять лишние неприятности, и так более, чем достаточно. Переносится только сознание, помнишь, «cogito ergo sum», так что реально ты останешься собой. Давай-ка не будем опять углубляться в философию. Теперь по поводу того, что будет… Жить будешь. Тебе по договору обещано. Вопрос как? Если условия соблюдаются, то долго и счастливо, если нет… Если напортачишь, ну что ж, божьих людей, тех, кто прижиться не сумел, во все времена хватало. Называли их по-разному, но суть одна. Блаженная, юродивая, дервиш, не помню, правда, были ли среди них женщины, ну ты поняла. Да не расстраивайся ты, все они были по-своему счастливы, а некоторые еще и прорицателями становились. Но это не про тебя. Ты думаешь, я просто так тебя выбрал? Ты сильная, ты сможешь. Что еще? Раз ты согласна, можешь попросить что-нибудь для себя. Но что-нибудь одно.

— Дай мне язык, — после недолгого молчания, — там, куда я попаду, мне придется общаться. Дай мне язык.

— Может внешность или знатного мужа? Может денег подсыпать?

— Дай мне язык. Дедушка говорил: «Встречают по одежке, провожают по уму». Дай мне язык.

— Уговорила. Хорошо. Что у нас осталось? — с интересом и усмешкой спросил, — а что с Максом делать? Будет жить?

— Не знаю, — как-то задумчиво — Как жить после такого и каждый раз вспоминать. А смерть? Нет, смерть — это конец всему, он же не заслужил этого. Он… Он мой! Он должен жить! Дай ему жизнь, но только лиши воспоминаний о встрече со мной.

— Насчет воспоминаний… — задумался, — нет, так будет даже интереснее.

Лия обернулась. Все тот же застывший ужас. Бурлящий поток воды, разбросанные тела и вещи, друзья, карабкающиеся по лестницам, цепляющиеся за скобы, и Страх. Он был везде. Страх, растерянность, непонимание происходящего.

А перед ней был Макс. Только ее Макс. Окутанный брызгами, по пояс в воде, он пробивался к ней. Раскрытый в крике рот, протянутые вперед руки тянулись к сгорбившейся, со спутанными волосами девушке, и не могли помочь, обхватить, спасти.

«Он не должен запомнить меня такой», — Лия выпрямилась, убрала волосы с лица, развела руки. Мокрая одежда облепила стройную фигуру и теперь перед Максом теперь стояла прекрасная статуя. Одна среди стихии, спокойная и решительная Лия.

Гул сумасшедшего потока воды с булыжниками и камнями нарастал, и только по шевелящимся губам можно было понять: «Живи!»

Все сорвалось с места, закружилось в смертельной карусели, а потом…

Толчок. Удар. Темнота.

Сообщение на новостном портале: «Разрешена к публикации информация, согласно которой учащаяся выпускного класса, совершавшая в составе группы поход по пересохшему ручью в долине Арава, погибла. Группа внезапно попала в зону затопления в тот момент, когда проходила по глубокому каньону с обрывистыми стенами. В операции по спасению подростков были задействованы армейские вертолеты, пожарные расчеты близлежащих городов и спасательные бригады. Пострадавшие доставлены в больницу, со школьниками работает группа психологов».