Штык ярости. Индийский поход. Том 2

Алим Тыналин (2024)

Кому еще из наших современников довелось вместе с знаменитым полководцем Суворовым участвовать в завоевательном походе на юг? Конечно, эта тяжкая и в то же время интересная доля досталась мне, скромному учителю истории из Питера. Только преодолев множество немыслимых препятствий, я смогу дойти с Суворовым до Индии. А может и не дойду, кто знает…

Глава 6. Невыносимая стойкость

В голове гудел неумолчный пронзительный колокол. Я кое-как встал и обнаружил, что до сих пор сжимаю штуцер в руке мертвой хваткой.

Сначала я думал, что случайное ядро попало в ящик с боеприпасами и они взорвались. Оглядевшись, я увидел, что вокруг не царят разгром и уныние, а идет вполне себе ожесточенное сражение, совсем как недавно. Казаки палили по прискакавшим всадникам, а те пытались растащить наши укрытия.

Тряхнув головой и ощущая, что звон в ушах постепенно проходит, я заметил, что наш героический «единорог» лежит на земле в туче пыли и наполовину засыпанный комьями глины. Колеса орудия разлетелись в щепы. Рядом валялись канониры, один мертвый, а двое оглушенные, они стояли на четвереньках и тоже пытались прийти в себя.

Видимо, враги попали-таки в нашу единственную артиллерийскую установку и умудрились вывести ее из строя. Да, похоже, что я зря боролся с голодной смертью в пустыне. Стоило ли так отчаянно сражаться за жизнь, если я все равно найду погибель в дикой степи, под палящим солнцем, возле грязной лужи?

Однако же, поглядев, как отважно сражаются казаки, а среди них и раненые, я снова тряхнул головой, окончательно изгоняя звон и малодушие из головы. На моих глазах тот самый раненый вояка, которому я делал перевязку, проткнул пикой вражеского всадника через покосившуюся повозку.

Я тоже подбежал к нашим баррикадам и приготовился колоть врагов штыком. Через повозку буквально перелетел всадник на вороном коне, размахивая саблей и стараясь удержать равновесие в седле.

Я навел на него ружье и непроизвольно нажал спусковой крючок, не особо надеясь на успех, так как помнил о предыдущих осечках. Ружье выстрелило и самоотверженный всадник вылетел из седла, пуля пробила ему грудь.

— Ого, вы чего это, шутить изволите? — спросил я у штуцера.

Он ничего не ответил, потому что рвался в бой и жаждал отведать чужой крови. Я снова потряс головой и полез прикрывать наши укрепления, справедливо полагая, что меня тоже чуть контузило от взрыва «единорога».

Схватка, между тем, разгорелась нешуточная. Поняв, что мы остались без артиллерийской поддержки, неприятель усилил натиск. Пехотинцы врага с налитыми кровью глазами лезли на наши позиции и вскоре от нашей обороны остались только окопы. Все остальное враги разметали по земле.

Впрочем, этот успех дорого обошелся противнику, так как взамен враги потеряли много своих солдат. Трупы поверженных бойцов лежали горами, я нисколько не преувеличиваю.

Впервые в жизни я увидел, что, оказывается, из вражеских тел можно тоже строить оборонительные укрепления. Кровь, льющаяся из ран, вскоре превратила землю в красное месиво и мешала всем: и нам, и врагу.

От усталости у меня тряслись руки. Враги отступали от наших траншей, собирались с новыми силами и атаковали вновь. Я в который раз решил, что наступил наш последний час, когда услышал сзади звучную команду:

— Заряжай по самые помидоры!

Сначала я подумал, что мне послышалось и продолжал лихорадочно заряжать свое оружие. От спешки я просыпал порох и уронил патрон. Затем, когда штуцер был готов к стрельбе, я навел его на ближайшего вражеского пехотинца и нажал на спуск. И снова осечка, сколько же можно.

Я бешено потряс ни в чем неповинный штуцер и тут сзади по команде «Пли!» выстрелил «единорог». От неожиданности я еле устоял на ногах. Оглянулся и увидел нечто удивительное.

Находясь под дождем стрел, трое казаков сумели вытащить орудие из земляного плена и вручную установили его на пригорок. Снизу устроили импровизированный лафет из ящиков. Казалось, что «Единорог» на этой подставке развалится после первого же выстрела, но он держался, причем очень достойно.

Раскаленное ядро угодило прямо в центр вражеского войска, перебив целую кучу народа и коней. Казаки тут же бросились перезаряжать орудие, а напор неприятеля сразу ослаб. Почти в тот же миг у врага взорвалась еще одна пушка.

Противники растерялись еще больше, а мы стреляли из ружей с удвоенной силой. Даже мой капризный штуцер поддался общему настроению и палил по врагам без остановки. Я лично выбил из седла троих всадников, как мне показалось, с командирскими знаками отличия. По крайней мере, все они были одеты в черные шелковые халаты с золочеными кирасами, бесподобно сверкающими на солнце.

Наши новые пушкари подтащили «единорог» к краю траншеи и пальнули по врагам картечью. Этот выстрел тоже вышел неплохим и скосил разом человек десять пехоты. После этого враги отступили, сначала пехота, потом и конница. Пушки тоже утащили подальше, их у врага осталось только две.

— Фух, выстояли, — сказал Аким, вытерев пот со лба. Все лицо его было покрыто пылью и пороховой гарью. — Я уж думал все, сейчас здесь поляжем.

Я хотел ответить, что и сам думал точно также, но меня прервали.

— Ребята, подсоби, — сдавленно крикнул кто-то сбоку.

Оглянувшись, я увидел, что новоявленные пушкари пытаются сдвинуть «единорог» с места и унести вглубь наших позиций.

— Зело намаялись таскать эту махину, однако, — пояснил мне один из них, когда я подошел помогать. — Во время боя легче была, клянусь всеми святыми!

Мы утащили горячий ствол к пруду. Из артиллерийской прислуги остались трое человек, они тут же принялись чистить «единорог» и подгоняли к нему еще другие ящики, чтобы хоть как-то компенсировать отсутствие лафета. Подставка с другими ящиками, которую казаки соорудили наспех во время боя, к тому времени уже благополучно развалилась.

Не успел я перевести дух, как меня снова позвали. На этот раз солдатам понадобился врач. Раненых было много и я надолго забыл об отдыхе.

Когда я смог хоть ненадолго разогнуть спину и помыть окровавленные руки, то с удивлением обнаружил, что уже наступил вечер. За хлопотами по перевязкам и исцелению от ран время пролетело незаметно. Противники, видимо, тоже латали своих бойцов и зализывали раны, поскольку в этот день схваток больше не было.

Семерых человек спасти не удалось, они скончались у меня на руках. Хорунжий с интересной фамилией Лесовик, тот самый, что тоже обладал познаниями в медицине, тоже погиб, но еще в сражении, его убило вражеским снарядом. Теперь на весь отряд остался только один врач, это я, да и тот самозванец.

Жаль не догадался, мне хотя бы надо было взять у Кеши справочники по медицине, когда я заглянул к нему в гости на пять минут.

Погибших похоронили за нашими позициями, потому что места в траншеях не хватало. Враги тоже угрюмо ходили по месту битвы и собирали тела павших.

Среди раненых, кстати, оказался и мой бывший друг, а ныне самый ярый ненавистник Юра Уваров. Он лежал без сознания, а на его теле я обнаружил пять сабельных ран. Видимо, по своей привычке он влетел в самую гущу сражения и наверняка положил кучу вражеских солдат. Бедняга так ослаб от потери крови, что я всерьез опасался, сможет ли он перенести ранения. Впрочем, как раз, когда я глядел на него, Юра пошевелился, очнулся, открыл глаза, узнал меня и неистово шепнул:

— Мы с тобой еще не закончили. Вот дай только выкарабкаюсь и тогда скрестим клинки.

— Хорошо, хорошо, в любое время, — я не стал спорить с больным, поскольку это было бесполезно и перешел к следующему раненому бойцу, стонущему от боли.

Когда я закончил, пылающее солнце уже нырнуло за горизонт. Еле держась на полусогнутых ногах от усталости, я отправился набить чем-нибудь пустое брюхо, а потом завалиться спать. Проходя через лагерь, я увидел, как усталый Серовский разговаривает с моим знакомцем Акимом Черновым и другим молодым казаком. Тогда я не придал этому значения, а, впрочем, даже если и задумался бы, разве это что-нибудь изменило?

Перекусив малоаппетитной бурдой из сухарей, вяленого мяса и песка, я выбрал подходящее местечко в траншее и приступил к чистке ружья. За время похода я уже несколько раз чистил свой штуцер и теперь, превозмогая усталость, просто механически повторил движения.

Обойтись без генеральной уборки было никак нельзя, потому что бои могли начаться на рассвете, даже среди ночи. К концу процедуры я обнаружил себя храпящим, с головой, опущенной на грудь. Я собрал ружье, приготовил патроны и тут же улегся спать.

Ночью я несколько раз просыпался от холода, но даже не мог пошевелиться, чтобы найти покрывало, а просто свернулся калачиком и прижался к стене траншеи. Утром меня разбудил урядник.

— Вставай, азияты чего-то нам уготовили, — сказал он и двинулся дальше по окопам, тормоша остальных спящих воинов.

Я продрал глаза, потянулся, разминая мышцы и хрустя окоченевшим телом. Поглядел на позиции противника, где уже виднелось некое активное движение. Действительно, солнце еще не успело подняться, а они уже готовили нам непонятные сюрпризы.

Неподалеку от меня на краю окопа лежал пожилой казак, курил трубку и тоже глядел, что за мутную воду баламутят враги.

— Ты смотри-ка, — удивился он. — Ишь, чего нехристи хитромудрые придумали.

Я поднял штуцер, отряхивая его от пыли и присмотрелся к мельтешащим врагам. Сначала ничего не разобрал, а затем увидел посреди их строя странные прямоугольники, потихоньку движущиеся вместе с ними в нашу сторону.

— Это что еще за чертовщина? — спросил я, вглядываясь в невиданные фигуры.

— А это, кажись, они прикрытие придумали от нашего огня, — сказал казак и вдруг дернулся, схватив себя за лицо. — Вот бесовы пакости, ус себе подпалил. Жди теперь неприятностей.

— Это почему же? — рассеянно спросил я, все также всматриваясь в подвижный строй противника.

Казак продолжал чертыхаться вполголоса.

— А потому как не к добру это, ох какому аграмадному не добру.

Поскольку я молчал, упорно не желая поддаваться его суеверной панике, он добавил:

— Кохда я в прошлый раз ус подпалил, моего брата на охоте медведь задрал. А в позапрошлый раз наша деревня вся сгорела.

— Надо было не ругаться, а перекреститься, — заметил я. — Откуда они взяли эти прямоугольники?

— Азияты-то? — переспросил казак. — Так это ж телеги перевернутые, по ихнему арба называется, а вовсе не прямой уголь, как ты говоришь.

Я пригляделся и разглядел, что враги и в самом деле тащат на нас перевернутые боком телеги. На некоторых еще остались колеса. Неужели они и вправду думают, что это спасет их от пушечного ядра?

— Действительно, это телеги, — подтвердил я. — Это же сколько надо…

Дальше говорить стало невозможно, потому что сначала гулко выстрелил наш «единорог», ему ответили вражеские пушки и с обеих сторон затрещала ружейная пальба. Кроме того, к нам полетели стрелы.

Я прицелился и тоже выстрелил из штуцера. На мгновение мне показалось, что я выбил из седла давешнего военачальника с пронзительным взором, но проверить это было невозможно, так как упавший тут же скрылся под копытами коней и его поглотили клубы пыли.

Щиты из повозок и впрямь прикрывали пехоту врага от наших пуль. Ружья той эпохи были гладкоствольные, стреляли недалеко и слабо, солдаты их долго перезаряжали. Бездымный порох еще не изобрели, оружие нужно было постоянно чистить от нагара. Так что придумали они вполне надежное укрытие.

Впрочем, от «единорога» эти щиты не спасали. Одно удачное ядро попало в такое прикрытие, разнесло его в щепки и перебило кучу народа, спрятавшихся за ним. Но ташкентцы, надо отдать им должное, не дрогнули. Наоборот, ускорили шаг и бросились на нас в атаку.

Мы снова вступили с ними в схватку. Те из раненых, кто стоял на ногах и мог держать оружие, тоже помогали коллегам в бою. Я успел выстрелить только пару раз, когда враги полезли на укрепления.

В который раз их напор получился чертовски сильным. Я бил штыком лезущих на нас людей, колол ржущих лошадей, добивал стонущих под ногами раненых. Очень быстро утренняя прохлада сменилась дневной жарой, снова повсюду клубилась пыль и оседала на лицах сражающихся.

Меня тоже не миновали ранения. Я получил саблей по голове, к счастью, плашмя, затем стрела попала мне в предплечье. Здесь тоже повезло, стрела задела по касательной, я отделался глубокой царапиной.

В какой-то миг я устало огляделся и увидел, что пожилой казак лежит неподалеку на дне траншеи и глядит неподвижными глазами в небо. Тело его враги посекли саблями, на окровавленном, искаженном мукой лице трепетали от ветра подпаленные усы.

Если бы не «единорог», мы бы давно уже пали под натиском врага. Меткими выстрелами он сеял урон и панику в рядах противника и это давало нам передышку. Нас спасало еще и то, что атаковали враги хоть и колоннами, но не единым строем, а вразброс, без дисциплины. Мы же отбивались плечом к плечу, прикрывая друг друга.

Через какое-то время напор ослаб и враги снова отступили. Все пространство перед нашей оборонительной линией было усеяно трупами врага и павших коней. Наши окопы тоже завалили убитые и тяжелораненые бойцы.

В голове шумело после недавнего удара саблей. Я уселся на землю и взялся за виски, стараясь утихомирить тупую боль. Когда чуть полегчало, кто-то тронул меня сзади за плечо. Я обернулся и увидел Серовского.

— Э, соглядатай, так тебе и самому доктор нужен, — протянул он, отметив мой изможденный вид.

— Да и тебе, есаул, лекарь не помешает, — ответил я, заметив его разодранную вдребезги одежду, окровавленное лицо и обагренные кровью руки.

Он кивнул и добавил:

— Я думал тебя позвать, чтобы ты раненых осмотрел и перевязал, но, вижу, без толку это. Пропадем мы, соглядатай, так и доложи своим хозяевам. Вчера вечером отправил я двух казаков с посланием к Суворову, но что-то ответа нет. Половина бойцов из строя выбыли, скоро снаряды кончатся, «единорог» замолчит, а тогда нам…

Со стороны врагов послышались ликующие крики. Мы подняли головы. От вражеского войска отделились несколько десятков всадников, поскакали к нам, размахивая копьями.

— Не может быть, — с горечью сказал Серовский. — Только не это.

Всадники подскакали ближе и я разглядел, что на остриях пик насажены две человеческие головы. Хотя от боли они изменились почти до неузнаваемости, я все-таки распознал в них Акима и другого казака, с которыми видел вчера Серовского. Вот, значит, как провалилась миссия по доставке послания основной армии.

— Мне очень жаль, — искренне сказал я, но Серовский меня уже не слышал.

Есаул встал и приказал:

— Стреляйте по ним.

Зазвучали нестройные выстрелы, но всадники гарцевали вне зоны обстрела. Я поднял штуцер и сразу же опустил. Во-первых, я еще не успел его перезарядить, а во-вторых, дистанция до злорадствующих целей и вправду была слишком большая.

Серовский ушел по окопам дальше, а навстречу к нему уже бежали урядники. Я принялся перезаряжать штуцер, надеясь, что враги в чрезмерном бахвальстве подъедут ближе.

Этого не случилось, нагарцевавшись вдосталь перед нами, всадники вскоре умчались обратно к себе. Видимо, они заметили движение в нашем стане.

Серовский и впрямь приказал вылезать из окопов и строиться в боевые порядки. Я слышал, как он кричал в духе настоящего суворовского питомца:

— Ребята, экономьте патроны и бейте врага штыком! Лучше рискнуть и пойти на прорыв, чем погибать, как шакалы в норах!

Казаки одобрительно ворчали в ответ и строились в каре. После нескольких дней обороны пали почти все кони, пробиваться приходилось в пешем порядке. Раненых мы поставили в центр, окружив несколькими рядами. Я видел, как вместе с другими в наши ряды проковылял Юра, с обнаженными саблями в руках.

Когда все построились, есаул скомандовал:

— Вперед, ребята, — и мы двинулись на врага.

Я находился на правом фланге нашего построения и вместе со всеми остальными казаками полностью разделял намерение Серовского погибнуть в строю. Мы шли молча, полные угрюмой решимости.

«Единорог» мы заклепали, забив запальные отверстия и оставили верное орудие в окопах вместе с обозами и остальным неподъемным хламом. Вещевые мешки набили сухарями, а фляги заполнили мутной грязной водой.

Враги, полагаю, смотрели на наш маневр с удивлением. Они не двигались, может быть, полагали, что мы идем сдаваться в плен. Даже после того, как мы положили несколько сотен, а то и тысяч их солдат, они намного превышали нас числом.

Когда до их позиций осталось совсем немного, на нас посыпались стрелы и снова набросились со всех четырех сторон. Мы пальнули по врагам всего один раз, а потом отбивались штыками.

Когда мы отразили первый натиск, а враги отошли, чтобы перестроиться, наш маленький отряд, сохраняя строй, по приказу есаула потихоньку двинулся дальше на север. Враги следовали за нами, а потом снова напали.

Так и шло это дело в пустынной степи. Мы отбивали наскоки врага и с каждым разом наши силы таяли, подобно кусочкам льда, растворимых в коктейлях «Кровавая Мэри». Отставшим раненым враги на наших глазах отрезали головы, цепляли на копья и таскали их вокруг нас, причем зрелище это не придавало нам бодрости духа.

Я так устал за эти дни, что уже и не надеялся на спасение, как и все бойцы вокруг меня. Я просто бился изо всех сил, хотя их у меня осталась совсем немного.

Наконец, когда нас осталось совсем немного, около двадцати человек, случилось то, чего мы опасались больше всего.