Легенда. Герои Урании

Алина Романова (2024)

Любите ли вы фэнтези так, как люблю его я? Наверное, да, раз посмотрели на эту книгу. Это настоящее фэнтези с волшебниками, драконами и сказочными существами — фейри, хотя для своей задачи я могла бы выбрать любой другой жанр — приключения или фантастику. Жанр "попаданцы", или "наши там" даёт множество возможностей для экскурсов в историю, для забавных ситуаций и получения новых знаний. И не так уж важно, кто здесь куда и зачем идёт — важны горизонты, что открываются перед читателем.Женщины ощутят на губах поцелуи, мужчины услышат звон оружия; люди "серебряного возраста", возможно, улыбнутся, вспомнив такую страну — СССР, а молодёжь узнает для себя много занятного. Получается, что моя целевая аудитория — вы все!Итак, книга "Легенда", первая из серии, к вашим услугам!Надеюсь, весёлая. Уверена, нескучная. Совершенно точно — интересная.

Легенда о девяти принцах, нарушенной клятве и чудесном Граале

«Любое событие, малое или большое, великое или ничтожное, незначительное или несущее судьбоносные изменения, представляется мне подобным дереву, ибо имеет корни, ствол и крону. Корни — завязка, суть первопричина события. Ствол — интрига, суть течение его. Крона — развязка, суть — последствия»

Марцеус Флинтский(Из трактата «Размышления»)

Корни

Ирреальный мир

Где-то в Урании

67…12 г. от Сотворения мира, 1 цветеня, 19 часов 12 минут

«Рдяный с протемью закат посулил назавтра ветер. Мара, богиня сумрака, подвалов и сумасшедших, уже затянула лощины туманом, но солнечный шар ещё пылал у окоёма, точно выпученный и налитый кровью глаз. Мгновение шар висел над кромкой леса — и канул вниз, и осталось небо безглазым. Недолго над лесом дрожало розовое марево, потом и оно утаяло. На Уранию пала вечерняя тень».

— А не погано вышло! Ярко. Образно. Эффектно. Как-то пафосно даже. — Он потёр сухонькие персты и рассыпался старческим смешком, дребезжащим, будто чайник с закипающим варом. — Но! Читателю ить чего надобно? Динамизьм ему подавай! Движуху! Планеты чтобы взрывались — трах, бах! Звездолёты носились — виу, виу! Космодесантники в мегакварцевой броне! Девки чтоб сисястые в кожаных лифчиках с бластерами-шмастерами наперевес! И чудища богомерзкие изо всех щелей… да… А у меня вот здеся космодесантников нет. Ну нет их тута! Нету!!! Да и откудова им взяться?

Пригорюнившись, шмыгнул носом, и на кончике его повисла мутная капля.

— Эльфы вот с гномами имеются. Так они же теперя у всех есть! Какую пописульку ни возьми — везде оне, треклятые! Куда ни ткни, а оне тут как тут! Так и лезут отовсюду, спасу нет. Опротивели хуже дохлой мухи в похлёбке. Да и кого нынче такой «эльфятиной» удивишь? А мне, горемычному, куды деваться? Небось, выше головы не прыгнешь, Мастера Толкина не переплюнешь.

Родные «куды» с вкраплениями «туды» скрипели на зубах, точно камешки, что порой попадаются в пшёнке, но писатель по праву творца упорно сеял их всюду и щедро приправлял ими сырую мякоть текста. С яростью отчаяния схватив перо, застрочил дальше:

«В буреломном овраге ворохнулся кто-то громадный. Застонала земная твердь, заскрипели дерева, но ухабина просела и ссыпалась под его тушей. В бешенстве чудовище взревело так, что закачались верхушки елей, и всё живое окрест обмерло. Большое живое затаилось, а малое живое удохло сразу.

Но вот над ложбиною поднялась глыбовидная голова. Появилась когтистая лапа, вторая… Страшилище рывком подтянуло тулово, перевалилось через край, и потянулась сияющая река чешуйчатой брони».

— Вот вам, вот чудища-юдища! Жрите, лопайте на здоровьечко! Чудищ хотите? Их есть у меня! Хи-хи-хи!

Капля сорвалась с носа, что было совершенно неизбежно по закону всемирного тяготения, упала на пергамент и превратила конечную точку в жирную запятую. Однако автор, охваченный творческим порывом, не заметил недоразумения.

— «Инда взо-опрели о-озимые!» — неожиданно тонко, по-бабьи взвыл он, напирая на волжскую «о». — Или не взопрели, не успели? Ох, голова моя, матушки… Чтой-то на былинное потянуло. Или на классику. К старости, может быть? Былины ноне не в тренде, это вам не посткибер-панк. А вот ещё какая мода пошла: всякоразные космические инквизиторы, агенты галактические, звёздные инператоры-диктаторы, бароны да прынцессы. А как без прынцесс? Никак нельзя. Оне, как кенгуру, даже в космосе скачут! Или, может, я не то читаю? — прибавил он с неизбывной тоской. — А вот у нас в Урании всё по-простому, по старинке, без выкрутасов, всё чинно-благородно. Однако былинность уберём.

И продолжил:

«На поляне стоял дракон. Как вздыбившийся тираннозаврус, он возвышался над окружающим подлеском, и кожа его льдисто сверкала. И без того обычно багряные, зраки его горели раскалёнными печами. Ящер шаркнул лапой, расправил крылья и мощным толчком послал тело ввысь. Десяток взмахов — и он поднялся на немыслимую высоту, становясь то быстрым росчерком белого огня, то светящейся точкой. Он любил плавать здесь, среди жуткой стужи — кувыркался, ложился на облака, порою ныряя в них с головой, выписывал спирали и мёртвые петли.

Наигравшись вдосталь, дракон устремился к земле.

Мелькнуло сонное озеро с покосившимися мостками, коровий выгон и горсть домишек, чьи крыши смахивали на каракулевые шапки.

— Сестрёнка, подивись! — к оконнице прилип взъерошенный малыш. — Глянь: звезда летит!

— А ты, глупый, и желанье не загадал.

— Так не поспеть же!..

Вспахав дёрн когтями, дракон затормозил. Заботливо смахнул с крыльев влагу, сложил их и оглянулся.

Уж совсем стемнело. В ночную прохладу вливался аромат цветущих яблонь и запах человеческого жилья: горячего хлеба, остывающих печек, сена и старых брёвен. Окошки в домах зажглись свечными огоньками, в листве тихо вздыхал ветер.

Ящер подвернул хвост, присел на задние лапы и сгорбился. Похожий на снежную крепость, какую возводят дети зимой для «Царя Горы», дракон ждал. Иногда встряхивал головой и фыркал шумно, как лошадь — в ноздри лезла мошкара.

Мрачные тени крестили поляну перед ним, шелестела трава. Где-то у озера несмазанной телегой скрипел коростель.

Внезапно одна из теней, гуще и темнее прочих, прыгнула вперёд. «Хозяин?» — послал он мысленный зов. «Я, — был ответ. — Помоги мне». Дракон чуть приподнялся, и его брюхо охватила ременная петля упряжи. Привычное движение, и вот уже на холке примостилось седло с причудливо изогнутой лукой. Дракон преклонил колено, и в седло взлетел высокий мужчина в чёрной броне^[2]. Плащ окутывал его мазком мрака».

— Нет, нет, не то! — длинный жёлтый ноготь, зазубренный и страшный, точно у богомола, сердито исчеркал последнюю фразу. — Дешёвый штамп. Штампы уместны только в газетных передовицах. Там если взрыв, то «прогремел», если землетрясение, то обязательно «разрушительное» (о другом нехрен и сообщать).

Не успешнее ли будет «тьма окутывала его летучим плащом»? Помилуйте, почему вдруг «летучим»? Или так: «тёмный плащ взвихрился крылами мрака…»

То ли под облагораживающим влиянием литературной музы, то ли из внезапной прихоти, то ли ему просто надоело придуриваться, но писатель теперь выражался грамотно, отбросив всяческие посконные «здеся» и заскорузлые «тама».

— А, и пёс с ним. Пусть будут «крыла».

«Опять купался! — укорил рыцарь, подбирая поводья. — Думаешь, приятно сидеть на тебе, когда ты весь мокрый?» Дракон возмущённо хлестнул хвостом: «Было бы лучше, принц Морер, если б я был весь ГРЯЗНЫЙ? По вашей милости я весь день прятался в овраге, точно жаба! Проклятая яма совсем доконала меня, а вам и горя мало». Рыцарь слегка смутился. «Ладно, ладно, Штерн, не ворчи».

Некромайтер повернулся, скрипнуло седло.

«Мой господин, у вас кровь на перчатке».

«Да?»

Морер тайком слизнул её.

«Пора валить отсюда. Сейчас начнётся», — и он с весёлым любопытством глянул на неясные силуэты домов. «И что это вам вздумалось, хозяин, охотиться на землях вашего брата? — Штерн распростёр хрустальные крылья, готовясь к прыжку. — Будто мало дичи в ваших собственных угодьях». «Чужое-то слаще, а?» — хохотнул тот.

И тут в ночи раздался отчаянный вопль.

— Мамочки! Мамочки мои-и-и! Люди добрые!

Захлопали двери, заполыхали факелы, послышались встревоженные окрики. А рыдающий голос всё тянул в безнадёжной тоске:

— Разорва-а-ал… как есть разорва-а-ал мою дитятку ненаглядную оборотень окаянный, только на минуточку отлучилася-а-а-а…

Ему вторил собачий вой.

«И почему они всегда так орут? — с неудовольствием обронил всадник, повернув белое лицо, похожее на морду дохлой мурены. — Летим!»

И Штерн со своим седоком взмыл в небо, на котором уже проступали робкие бледные звёзды.

Близилось утро, когда вдали показались стены Мертвятника. Дракон, предвкушая заслуженного тельца и отдых, быстрее замахал крыльями… и тут всадник резко натянул поводья. Перед ним заполошно кружился голубь. Словно потеряв всякое соображение, кидался вверх и вниз, туда и сюда, дождём сыпались цветные пёрышки.

— Что за фокусы?! Пшёл!

Морер занёс стальной кулак, чтобы пришибить наглую тварь, но птица спикировала чуть не ему в лицо, мазнув крылом по забралу, и сгинула.

«Что это было, хозяин? Бешеный фантом?»

«Если бы… Отправляемся в Карбоник, Штерн. Приказ отца».

Он разговаривал сам с собой за неимением другого собеседника.

Сначала удивлялся полному, абсолютному одиночеству. Потом пришло раздражение, потом — отчаяние. Затем он испугался. Со временем прошёл все стадии: от алого бешенства до вялого бессилия. Был даже период, когда он упивался своим положением, находя в нём какую-то горькую радость. А потом просто привык.

— Что бесит: многие «создатели вселенных» (я разумею авторов фэнтези) имеют претензию вставлять свои стишки, как будто и без них не тошно. Например:

«Герои мифов и легенд,

Сыны Урании прекрасной

Стоят на страже. Тьма и Свет

Мечу и Посоху подвластны.

Конь бледный, скаля жемчуга,

Дрожит, покрытый снежной пеной,

А чёрный конь, узнав врага,

Чепрак рвёт в клочья драгоценный.

Две грани острого клинка,

Две стороны одной медали:

Любовь — вражда, утёс — река,

Тепло руки — и холод стали.

Друзья давно минувших лет,

Герои детских сновидений…

Вы — те, кого уж больше нет!

От вас остались только тени.

Но стоит лишь закрыть глаза,

Как снова оживает сказка,

И волшебство, и чудеса,

И жизнь, и смерть под общей маской».

Ага, как же, стоят они на страже! Делать им, что ли, нечего? А про коней вообще не понял. Это намёк на Апокалипсис? Типа «всадники Апокалипсиса», «конь блед»… А куда ещё двух лошадок девали? Куда, мне интересно, на колбасу? И отчего они враждуют? Так и знал, что это вздор. И тени, тени! Ой, держите меня семеро! Какая высокопарная ахинея! Графоманы чёртовы. Да я бы с такими «перлами», извиняюсь, в сортир не пошёл. Бездари! Так и тянет повеситься на Иггдрасиле! Шутка. Это я так шучу. А магусы-то у них каковы, магусы! — Он ядовито захихикал. — Курам на смех, ей-ей! И из глаз-то у всех «глядит Тьма» (или «мудрость веков»), и молнии-то «срываются с кончиков пальцев», и навершия-то посохов «посылают слепящий луч света»! Да ещё все эти разнокалиберные Разрушители, Вершители-нарушители, Губители и Гонители, Светлые и Тёмные Мессии, Неназываемые и Вызываемые, Предтечи, Князья Света, Тьмы и прочие отпрыски Высших Сил — и обязательно с БОЛЬШОЙ БУКВЫ… Очередная фэнтезийная псевдосупердрянь. Только где тут художественные достоинства? А? Где, я вас спрашиваю?! И кому они вообще нужны, достоинства эти? Мне, что ли?!

Разозлившись, так ткнул в столешницу, что превратил перо в какую-то нелепую кисточку.

— Уф-ф… Ну и чушь. Где ж мне купить плазмотрон? Может, удастся застрелиться? Вот многие зовут меня противным занудным старикашкой, который злобно пукает на популярных литераторов. Да к тому же отягощённым манией величия, раз я всё критикую. Но это моя точка зрения и больше ничья. Я имею на это право, господа, имею! Потому что очень, очень стар и прочёл все книги на свете… Ну, раз так полагается, у меня тоже будет много ББ — Больших Букв. И маленьких тоже.

« — Туру туру туру-ру! Ту-ту-ту ру-ру! — пел рожок, объявляя сбор.

Оживлённые возгласы, звон сбруи, приглушённый мягкой хвоёй стук копыт. Голоса, мелодичностью спорящие с флейтами.

— Аэлорн! Позвольте выразить вам восхищение, мой друг, опять у вас ягдташ полон.

— Пустяки, милейший. Горько признаться, но наследник снова меня обошёл.

— Ах, это просто невыносимо, его проклятый сокол бьёт без промаха.

— Разве это удивительно? Птица выучена в Троллидоре.

— Всегда ему достаётся самое лучшее… Не то чтобы я завидовал, вы меня понимаете, но… как-то несправедливо.

— О какой справедливости вы толкуете, если речь про принца…

— Сюда, сюда! Скачите к нам, мы давно ждём вас!

— Туру туру туру-ру! Ту-ту-ту ру-ру-у-у-у… — в последний раз прогудел сигнальный рожок.

Эльфы от озера со всех сторон стекались к месту встречи. Демонстрировали друг другу связки дичи, мерялись добычей и хвастались ловчими соколами и ястребами. Под ногами лошадей прыгали пойнтеры.

— А он его влёт!

— Не успела стая подняться, как трое моих уже сидели на трёх тушках!

— И вот я срываю колпачок…

— Эверленн, вы победили и в этот раз?

— Право, здесь нет моей заслуги, друзья, — к прогалине выехал юноша с крупной птицей на руке, — этот сапсан поистине достоин королей.

Охотник любовно подул на перья сокола, и тот встопорщил их на крапчато-сизой спине, переступив по перчатке. Звякнули золотые бубенцы.

— Как его зовут?

— Шахид.

— Это опасное имя, имя смертника. Он у вас разобьётся.

— Да что вы!

— Непременно разобьётся. Предлагаю обмен: два моих лучших кречета за вашего.

— Помилуйте, Аэлорн!

— Пять. На выбор. И Визирь в придачу.

— Милостивый государь, не сочтите за дерзость, но Шахид это подарок брата, и я не расстанусь с ним ни за что. А что касается первенства, то… о-ох! — юноша шатнулся в седле, словно его ударили в сердце: радужный голубок прянул к нему с небес, кувырнулся и исчез. Пойнтеры взбесились от злости и залаяли, пугая лошадей.

«Дурной вестник. Какое-то несчастье…»

— Ваше высочество, очнитесь! Вам нехорошо? Может быть, одолжить духи?

— Соблаговолите принять мои извинения, господа, — возвысив голос, молвил Эверленн, — но я вынужден покинуть ваше благородное общество. Отправляйтесь во дворец, милорды, и захватите мой ягдташ. Жаль будет, если дичь пропадёт».

— А ведь смог! Удержался! «Эльфятина» присутствует, но никаких — внимание! — НИКАКИХ «остроухих, златокудрых, прекрасных, как день, божественных перворождённых»! Ай да молодец я!

Он так по-детски радовался своей маленькой победе, так трогательно веселился, что любой, кто стал бы свидетелем этого, прослезился б.

— Возьму с полки пирожок.

Самое удивительное, что под рукой материализовалась полка. А на ней фаянсовая тарелка с отбитым краем. А на тарелке румяный пирожок.

Он рассеянно взял его и надкусил.

— С капустой. Славно. Главное было не упоминать острые уши. Потому что они торчат отовсюду. Всё, что угодно, только не эти уши! «Величавая поступь и прямой взгляд, не знающий лжи, — пускай. Дивные волосы, солнечно-золотые, легко летящие по ветру, — ради Бога. Глаза, синие-синие, как промоина в грозовых тучах, как сокровенная, нестерпимая сердцевина костра», — сгодится. Но только не про уши! Некоторые ещё извращаются, описывая их как «в форме наконечника копья». Но хрен-то редьки не слаще! Как будто никак без ушей не обойтись. Такая прозаическая вещь, а прицепилась — не оттряхнёшь. А начал-то всё кто? Разрабы D&D! У Профессора про уши нигде не сказано! Эх-х… Вот голоса у меня, правда, подкачали, «мелодичностью спорят с флейтами». Так что же? Штампы всё-таки нужны, пусть даже в небольших количествах. Это облегчает восприятие текста. Закат, конечно же, позолотил… Снег, как водится, посеребрил… Башни вздымались, а реки струились… Едем дальше.

«Глубокой ночью вестник достиг отрогов Бриллиантовых Гор. Стрельчатые окна спящего замка были темны, и лишь одно из них, узкое, как зрачок демона, озарялось иногда красноватыми отблесками.

Комната с нависающим сводчатым потолком выглядела нежилой.

Все стены занимали полки, где в большом беспорядке теснились фолианты с богатыми застёжками, растрёпанные тетради, тугие свитки, стопки замусоленных листков, сшитые вкривь и вкось, и пирамиды стеклянных и глиняных табличек. Здесь были труды, принадлежащие перу знаменитого мага Агриппы Неттесгеймского, «История магии» Альфонса Луи Констана, произведения, посвящённые «герметической науке» — алхимии: «Магические наставления» Парацельса, «Atalanta fugiens» (алхимическая книга эмблем), работы Ламбспринка, Гебера, Нортона, Ганса Рудольфа Гримма. Меж ними, засунутые как попало, сверкали большие и малые кристаллы, магические шары, странные приборы неизвестного назначения. В одном с равными временными промежутками что-то сверкало; второй прибор постоянно звенел молоточком; третий булькал разноцветными жидкостями; другой механизм иногда подпрыгивал и выпускал пар «думпф-думпф».

На самом видном месте красовался диплом, вероятно, для хозяина кельи он имел некогда особое значение. Теперь бумага покоробилась и была покрыта толстым слоем пыли. Внизу можно было разобрать: «Его высочество принц Гальядо, доктор алхимических наук honoris causa». Словосочетание это (в точном переводе «почёта ради») присоединялось к учёной степени, если она была присвоена сразу, без защиты.

В центре комнаты помещался стол, естественным образом испятнанный ожогами и неестественным образом искляксанный жидкостями, — впрочем, пятна с кляксами почти скрылись под целой батареей колб, реторт, пробирок и мензурок, там же валялись засохшие надкусанные бутерброды. В тисках зажата была искусно сработанная металлическая нога, покрытая узорной чеканкой. Конечность как-то странно вибрировала, словно желая поскорее вырваться и побежать…

От муфельной печки в помещении было тепло.

Над столом сгорбилась фигура в лабораторном халате, неряшливом, как передник судомойки. Мужчина вглядывался в клочок бумаги.

— Клянусь Великим Яйцом! Опять неудача. Не даётся аффинаж, не даётся. Но отчего ж не даётся? — Он запустил пальцы в белоснежную бородку и стал машинально пощипывать её. — А если увеличить температуру? Поднять нагрев до максимума!

Гальядо схватил изложницу — металлическую форму для отливки, несколько раз ударил по ней клещами, и на стол упал тусклый брусок. Внимательно рассмотрев его — в который уже раз! — учёный бросил слиток в тигель.

«Думпф-думпф» — сказал таинственный механизм. Техномагус в испуге уронил клещи.

— И нет никаких следов зарождения «первичного цыплёнка». Неужели влияет Квадрат Стихий? С полуночи до восхода — время Земли, властвует магия Основ…

Он достал из стеклянной банки щепоть коричневого порошка, бросил её в тигель вслед за слитком… и выпрямился. Невесть откуда взявшаяся многоцветная птаха со звоном опрокинула реторту и порскнула в каминную трубу.

Учёный прислушался к унылому свисту ветра, запутавшегося в шпилях.

— Батюшка, ах, батюшка… «Novi fidere princibus terrae nec filiis eorum» — «Не верь земным владыкам и их сыновьям». — Голубоватый лик алхимика исказила презрительная усмешка. — Однако надобно ехать. Будь прокляты все новости на свете!»

Он писал и писал без устали, бросая на пол испорченные перья гарпии. Скоро всё пространство вокруг оказалось усыпано обломками. Наконец рука его, потянувшись к стаканчику, схватила пустоту.

— Эт-то… это что такое?! Ни одного пера! Бездельники-подмастерья опять разленились? Всем дислайки! Дислайки всем! На всех оформлю пожизненную ипотеку и за сто первый километр вышлю! Или лучше бросить разгильдяев в садок с угрями-людоедами? Нет, ипотека страшнее. Вы спросите, может быть, откуда мне известно это слово? Так миры-то наши сообщаются, государи мои, да-с! Сообщаются, точно жидкость в сосудах клепсидры, кап-кап-кап! Вот понятия и текут-перетекают туда-сюда.

Порывшись в складках одеяния, жестом фокусника извлёк обгрызенный химический карандаш, послюнил его и продолжил:

«Ночник в виде рубиновой грозди винограда был слегка притушен, воздух полон возбуждающих ароматов сладкой амбры, терпкого мускуса и запахом удовлетворённой страсти. Стены опочивальни затянуты были бордовым шёлком, по полю которого распускались фантастические серебряные цветы и шествовали причудливые золотые звери. В простенках висели картины известных художников, герои мифов на них предавались любовным утехам. За откинутым пологом алькова смутно белели смятые атласные простыни, на столике благоухал букет свежих роз.

В кресле вольно раскинулся мужчина атлетического сложения. Время от времени он прихлёбывал вино из кубка, чеканка которого изображала битву саламандр. Звучала тихая нежная музыка — три очаровательные девушки в прозрачных туниках играли на лютне, скрипке и арфе. Ещё две наклонились над ним: одна потчевала дольками фруктов, а вторая перламутровым гребнем расчёсывала его длинные пепельные волосы. Кавалер обладал прямым точёным носом, безупречным овалом лица и чувственным ртом, созданным для наслаждений. Лорд Пэйл, принц Эдемиона, господин воздушных городов…»

— Мать его! С таким мужчином — и в разведку, и в беседку. Нет, что творят, а?! Непотребство какое… Но приятственно, приятственно. Эх-х…

«Крылатый вестник ворвался в эту обитель неги, перепугав всех. Гурии взвизгнули — впрочем, очень мелодично. Пэйл вздрогнул, рука его дёрнулась, и несколько капель вина оросили золотистую кожу.

— Какого дьявола…

Тотчас ближайшая одалиска осторожно промокнула грудь кружевным платком.

— Молнии неба, почтарь пожаловал! Как неожиданно… Привет тебе, отец.

— Э-лю! Э-лю! Э-лю! — скандировала разношёрстная банда, отбивая ритм кружками ёмкостью в целый квартиг. — Ка-бат-чик! Е-щё элю та-щи!

Стены сотрясались. Подпрыгивали тяжеленные табуреты. Ходуном ходила люстра под потолком — тележное колесо с прилепленными кое-как огарками свечей. Трепетал жирными телесами трактирщик.

— Девки — ко мне! Хватайте подносы, бегите в зал! Да живее поворачивайтесь, толстомясые, шевелите булками! А то чёртовы гримсуры мне всё заведение разнесут.

В этой харчевне под названием «Айда сюда!» на перекрёстке двух дорог встретить можно было любой человеческий мусор. Вся накипь страны, жалкая пена, которая, словно в кипящем вареве, собирается на окраинах, была представлена здесь. Бродячие комедианты, воры и мошенники всех мастей, готовые служить «и нашим, и вашим», а иногда даже «ихним», кондотьеры — люди без чести и совести, ради звенящего семериками кошелька продающие свой меч кому угодно, наёмные убийцы, бегущие из Ангелина в Троллидор и обратно. Имелись также карточные шулеры, потаскухи, лжепрорицатели и мнимые нищие, но такой буйной и сомнительной компании здесь ещё не видывали. Одеты были пьяницы богато, да и деньгами швырялись не считаючись, но дорогой бархат камзолов был залит пивом и закапан свечным воском, золотое шитьё повисло клочьями, будто его терзали бульдоги, а плоёные воротники помялись и испачкались. «Видать, из благородных, а жрут и пьют, ровно свиньи», — шепнула одна служанка другой, успевая рассовывать кружки в жадно протянутые руки. «Дворяны, — та повела дебелыми плечами. — Хуже пейзан, никакой гигиены».

В знак особого веселья банда швырялась в прислугу ножами и объедками, кувшины приберегли на потом.

Вожаком казался громадный огр, чьи толстые бородавчатые пальцы были унизаны перстнями с самоцветными каменьями.

— А что, друг, не сразиться ли нам в кости? — подмигнул он одному из собутыльников.

— А на что сыграем, принц Борикс?

— Да вон… — огр сделал вид, что задумался, — на уши вон той подавальщицы! Маринованные уши с хреном неплохо идут к водке.

Сборище разразилось громовым хохотом. Несчастная плотнее натянула чепец.

— А сушёные уши хороши к суши! — скаламбурил тот. — Огры ведь, и правда, едят людей, дружище Борикс?

— А как же! Вот только весной они жестковаты.

Служанка, хоть и мытая, как говорится, во всех щёлоках, глянула на его тигриную пасть и зарыдала.

— Эй, ты, давалка-подавалка… поди сюда! — вельможа поманил деваху и продолжал, на гоблинский манер коверкая речь: — Да не бойсь, мой пошутил. Просто взял чутка пугал. Такой ета привычка у нас. Просто в шутку. Бу-у-га!

Очередная выходка весельчака-огра пришлась по вкусу товарищам.

— Бу-у-га! — заорали они.

Но Борикс меж тем не унимался:

— Хочешь немного заработать?

— А что я д-должна д-делать?

— Ничего особенного. Вчера у меня был плохой день: околела любимая сука, так я изволю очень тосковать. Надень-ка вот этот ошейник и ползай вокруг стола, да не забывай гавкать погромче! Ну? Чего ждёшь? Пошла! Ползи и лай!

Заливаясь слезами, официантка просунула голову в ошейник с шипами, позволяющий судить о размерах любимой собаки лорда (туда мог поместиться свиной окорок) и поползла на четвереньках.

— Лай! Давай, лай!

— Тяв, тяв, тяв! — пискнула девица.

Наверное, представление понравилось Бориксу, потому что он снял с груди массивную золотую цепь, разогнул звенья зубами и бросил одно обомлевшей служанке.

— Получай! И ещё эля на всю честную братию!

Татуированный орк с глазами-щёлочками притворился, что выискивает в своих косицах вшей и швыряется ими в девушек; те с визгами разбежались. Банда снова покатилась со смеху.

Когда огр заглотил новую порцию пива, способную свалить с ног дюжину гномов, в нём вторично проснулся аппетит, и голосом громким, как рёв камнепада, он потребовал кабанятины.

Скоро могучая выя его склонилась на не менее могучую грудь, и милорд слегка задремал. Ему даже уже начал сниться сон: будто бы служанка, скакавшая в ошейнике легавой суки Ратхи вокруг стола, вдруг начала обрастать перьями, а потом внезапно бросилась и клюнула его…

Борикс с проклятием проснулся. Он не сразу понял, что происходит. Под потолком метался обезумевший радужный голубь.

Огр шарахнул по столу пудовым кулачищем. Задрожала в носу золотая серьга.

— Отец Камней! — взревел он, вскакивая. — Коня мне! Коня!

«Теперь ему ещё и конины подавай! У, бездонная утроба, — трактирщик почесал подбородок. — А может, кошатина сойдёт? Нарезать помельче…»

«Весть застала принца Кса за игрой в панг-дан. Это была сложная игра для двух участников на магической доске в сто тысяч клеток. Доска, словно огромная живая карта, имела свой рельеф, который следовало выстроить заранее — горы, моря, болота и пустыни; корабли, геральдические животные и армии перемещались по ней, повинуясь командам игрока. Волшебные фигурки могли или ходить на клетку противника, убивая при этом стоящее на ней более слабое существо, или совершать некое свойственное им одним деяние на своей клетке. Захватывающая игра пользовалась огромной популярностью в среде аристократов.

Красивый мальчик на расстоянии девяти священных шагов равномерно взмахивал роскошным опахалом из перьев райской птицы. На низких лакированных столиках в золотых курильницах тлели благовонные палочки, где-то далеко звенели струны цитры.

Над соперниками парило блюдо с ритуальным отравленным персиком, который обязан был скушать проигравший; разумеется, игроки озаботились загодя принять противоядие, но от этого было не менее весело.

Кинули кости.

— 41:22, здесь, — прошелестел седобородый старик — профессиональный игрок в панг-дан, которого Кса держал специально для таких вот спокойных домашних вечеров.

Это значило, что фигура заданной координаты никуда не пойдёт, а совершит действие на месте. Тифон, стоглавое огнедышащее чудовище, контролирующее сразу восемь клеток вокруг себя, дохнул пламенем, и маленькие Гог с Магогом на сопредельных клетках съёжились, почернели и упали.

Кса выплюнул невнятное ругательство, старик улыбнулся. Он мог себе это позволить — жизнь давно потеряла для него всякую ценность.

— Мой ход — выпало пять! 36:23, вперёд направо на всё.

Аргус довольно далеко освещал закрытую территорию противника, и молодой человек азартно послал одну из самых сильных фигур на штурм цитадели старика. Рубиновый Дракон не имел крыльев и ходил на задних ногах как Годзилла.

Фигурка дракона карминного цвета шагнула по диагонали на пять клеток и разрушила укреплённый Форт, погубив при этом несколько вражеских Солдат-пешек, дисциплинированно умерших под руинами. «Ага!» — Кса радостно потёр узкие ладони.

Метнули костяные кубики ещё раз. Кса выпало только два, а старику удалось выбросить три.

— 45:130, здесь.

Из мутных вод стоячего болота показались щупальца чудовищной Лернейской Гидры — проклятье, Кса совсем забыл о ней! Монстр обхватил ими упирающуюся визжащую Сфинкс и утащил на дно, только пузыри пошли.

Мужчина застонал, но на этом неприятности не закончились. Направленная им вглубь чужой территории на две клетки Химера, вместо того чтобы захватить необходимый плацдарм, позорно пала от ядовитого укуса маленькой, но вредной Ехидны.

Тем временем последовал ответ: чужим ходом тяжело вооружённый отряд неприятельских Рейтаров под командованием пары сильных Капитанов атаковал его Алькасар, круша отряды Янычар-пешек…

В игре наметился перелом, если не сказать хуже.

— Прошу прощения, Кса-гази, я имею честь объявить вашему Красному Властителю панг, — старичок сложил руки в жесте безмерного почтения и с кряхтением опустился на колени.

«Панг» это ещё не проигрыш, но ситуация, безусловно, неприятная, сродни шаху в шахматах. Поистине, фортуна переменчива: плохие дни чередуются с очень плохими… Эмир смотрел сверху вниз на блестящую жёлтую лысину старика, похожую на дыню, и внезапное нестерпимое желание трахнуть по ней изо всех сил охватило его. Просто так. Чтобы увидеть, как череп треснет и расколется, будто спелый орех, и мозг брызнет во все стороны. Но он остановил себя. Где найдёшь ещё столь искусного партнёра?

Он удовольствовался тем, что одним взглядом свернул шею мальчику с опахалом.

Только Кса протянул руку, чтобы положить Красного Властителя и признать поражение, как над ним стрелой пронеслась радужная птица и скрылась в саду.

— Не ваш ли это любимый попугай улетел из клетки? Скажите слово желания, о владыка, и упустившие его будут наказаны.

— Это не попугай, — медленно произнёс эмир, — это… Извините и вы, эфенди, но неотложные дела призывают меня.

Старик поднялся с пола и, поклонившись, сложил доску.

— Пусть сердце ваше на тропах судьбы будет лёгким, а карман тяжёлым, Кса-гази, и да избегнете Зла.

Персик остался не скушанным, однако фрукт не пропал даром: им накормили смертника, томящегося в зиндане, и это было большой милостью».

— Панг-дан, ах, панг-дан! Великая игра! Король игр, игра королей! Под разными названиями появляешься ты во множестве книг, и недаром тебя так любят писатели-фантасты. Тут и там на волшебных досках сражаются самые разные армии, потому что границы установлены для того, чтобы было из-за чего воевать. Правда, самым первым сделал шахматы «живыми» незабвенной памяти инквизитор Педро Арбуэс. Вот затейник был, ей же ей! Говорят всё же, что он плохо кончил. М-да…

«Заслышав гневный голос мужа, распекающего челядь, леди Ловена съёжилась за своим рукоделием. «Опять ему чем-то не угодили, — подумала она, от волнения уколов палец иголкой. — А виновата буду я — почему не заметила, почему не досмотрела, не приказала… И опять он станет кричать. А я боюсь, когда на меня кричат, я сразу делаюсь глупой гусыней. Ах, как же я несчастна! Куда как лучше было дома, при маменьке с папенькой. Там никто меня не ругал, там меня на руках носили. А здесь…» На самом деле жизнь в отчем доме вовсе не была такой уж радостной: отец пропадал на охоте или на войне, мать молилась, а незамужняя тётка вечно шпыняла и заставляла зубрить псалтырь наизусть, но сейчас, отсюда, родной замок виделся злополучной Ловене райским приделом.

«Вот он войдёт сейчас, и посмотрит так мрачно, и шрам на его щеке сделается багровым. А я увижу это и превращусь в косноязычную дурочку, и мои сбивчивые речи только ещё больше разозлят его».

Всхлипнув, она пососала уколотый палец.

Хлопнула дверь, и в залу с бряцанием железа вошёл рыцарь. Громыхая, подошёл к окну и выглянул в него. Побарабанил пальцами по стеклу. Повернулся.

Сбывались самые тяжёлые предчувствия Ловены — супруг её и повелитель был хмур, как ненастное утро квадра окта, который крестьяне зовут дождяем.

Леди Ловена молчала, молчал и рыцарь. Наконец это безмолвие, полное угрозы, настолько измучило бедняжку, что она не выдержала:

— Что-нибудь… что-нибудь случилось, мой принц?

Он продолжал хранить молчание.

— Если… если простыни показались вам сырыми, так то потому, что вчера весь день моросило, и постель никак не удавалось просушить. А если каша немного подгорела, так вы сами долго не выходили к столу…

«Что же ещё, что?! За оружием следит оруженосец. Может быть, заболел его новый жеребец? Или соседи, охотясь в полях, потравили молодые посевы?!»

— Что вы там бормочете? Какая каша? — рявкнул благоверный.

— Овсяная. А если прислуга была нерадивой, так накажите её сами, милорд. Я здесь человек новый и не умею ещё хорошенько распоряжаться… — голосок её дрожал всё больше. — Возлюбленный господин мой, я не знаю, что ещё говорить.

И леди Ловена заплакала. На самом деле она боготворила своего сурового мужа, сэра Тристана, но смертельно боялась его, потому что вышла замуж всего три квадра назад, а было ей пятнадцать лет. В приданое она принесла ему девственность, светлые косы и всё Правобережье.

Ловена заливалась горючими слезами, и казалось ей, что жизнь кончена. «Коли сейчас он примется кричать на меня, как всегда, так я брошусь на его глазах из окна башни. И выскажу всё, что думаю! Нет, сначала выскажу, а потом брошусь. Нет больше сил терпеть такое бесчестье! Этот человек просто презирает меня, он женился на мне только из-за моих земель! И почему я не воспротивилась, когда он просил моей руки? Но ведь тогда один путь — монастырь. И тихо гнить, пока не умрёшь…»

Рыдания стали стихать, сменившись шмыганьем и вздохами.

— Любезная супруга моя, — чопорно произнёс сэр Тристан, и она затрепетала, — меня призывает святой долг, каковой, как вам должно быть известно, является смыслом жизни рыцаря и дворянина, а посему я вынужден покинуть вас на некоторый срок. В моё отсутствие командуйте в замке полновластно, исключая дела военные. Ими будет заниматься кастелян.

Слёзы снова потоками полились из её глаз, и даже упоительная возможность «командовать полновластно» теперь совсем не радовала. «Конечно, я уже надоела ему! Я успела наскучить этому блестящему принцу, этому знаменитому воину своей тупостью, своими вечными промахами. Он уедет от меня в свою яркую, такую интересную взрослую жизнь, а я… я останусь здесь, без него, одна, с нянюшками и кошками».

Она закрыла лицо руками. Лязг кованых башмаков заставил её ещё больше съёжиться. Но тут она ощутила на своих ладонях, на лбу, на волосах горячие поцелуи и услышала голос, такой незнакомо тихий:

— Ловена, горлинка моя нежная… Прости. Не думай дурного, видит Бог, я люблю тебя, люблю, но должен ехать. Отец прислал почтового голубя».

Писатель торопливо покрывал пергамент новыми строчками, которые то круто уходили вверх, куда-то к звёздам, то ползли вниз, загибаясь, как хвосты чудовищных драконов, что предполагало скрытую душевную болезнь.

— Я-то уж знаю, как состряпать успешный продукт. Побольше мата, побольше блядства, суицид и передоз, «никто меня не ценит, не понимает», «вся жизнь кака-бяка»… Только я пишу хорошие книжки для хороших людей, поэтому «каку-бяку» пусть читают и сочиняют другие.

«Принц Кисаи примерял новую парадную броню, вертясь перед зеркалом в полный рост. Необычайно высокий и тучный для фроглина (вероятно, здесь сказался геном отца), он сгибал руки, поднимал ноги и наклонял голову, так и этак оглядывая себя, и остался, в общем, доволен результатами. Классический найгонский гарнитур состоял из шести основных частей: кирасы «до», юбки с разрезами сзади «хайдатэ», наручей «котэ», поножей «сунэатэ» для защиты от нагинаты (мечеподобного клинка на длинном древке), шлема «кабуто» и защиты лица «мэн-гу». Небольшие пластинки из кожи, металла или кости соединялись внахлёст путём шнурования шёлковой тесьмой особого плетения, в результате чего получался подвижный, гибкий, не слишком тяжёлый доспех, покрытый множеством слоёв лака. Для создания отделки, которая была бы приятной на ощупь и не портилась от ударов, под лак в последние слои вводились частички обожжённой глины, кусочки металла или камешков. Так получалась имитация морщинистой кожи, коры, ржавого железа и так далее. Менялась мода, изменялся и декор.

Сейчас в моде был красно-оранжевый цвет огня с покрытием из прозрачного лака и золотистой пыли, как бы формирующей созвездия. Кисаи расплылся в улыбке и щёлкнул когтем по бедру. Действительно богатый церемониальный гарнитур, достойный знатного варлорда. Приличная вещица, однако и цены немалой. Практичный найгонец предпочитал платить за то, что действительно стоит денег. Желательно, правда, потратить меньше, а получить больше, иначе какой вообще интерес, разве ж нет? Плюньте в меня, если кто думает иначе!

Личина «мэн-гу» была достаточно страшной для того, чтобы внушать ужас врагу и зависть друзьям. Она изображала демона Шису, свитого из рыбьих кишок, с акульими зубами; при взгляде на неё самому Кисаи становилось не по себе. Шлем был изящной куполообразной формы, с продольными золотыми пластинами, и имел козырёк, который полагался только благородным. Рога на нём, довольно высокие, прибавляли фроглину роста. Особенно хороши оказались шёлковые кисточки, которые глупые чужеземцы почему-то принимают за украшение. Ведь такие же кисти или ленты помещают у наконечников жутких копий «яри»: развевающиеся красные подвески призваны отвлекать внимание врага в бою! И в рогах иностранцы не разбираются, думают, что они для устрашения. А того не знают, что рога обозначают военачальника, командующего. И, смазанные светящимся составом, горят в темноте красным или синим огнём, видные издалека.

— А золота многовато, — заметил он, снова поглядевшись в зеркало. — Очень много золота. Неприлично. А, плевать. Всё-таки доспех для церемоний.

Настроение портила лишь кираса. Она никак не желала сходиться из-за объёмистого животика Кисаи, края не доставали друг до друга на целых три пальца. Сбоку образовались некрасивые щели, что было недопустимо в принципе, это нарушало гармонию истинно совершенной вещи и могло вызвать недоумение. Любой предмет, будь то простая медная чашечка для отвара или рукоять меча, отделанная зернистой кожей ската и шёлковой оплёткой, должен быть безукоризненным.

— Безобразие! — кипятился варлорд, втягивая брюхо и тщетно пытаясь соединить кромки кирасы. — Просто никуда не годится!

Доспешник, покорно склонив остриженную в кружок голову, стоял рядом.

— Ты запорол мне весь комплект, мошенник!

При таком клеветническом обвинении мастер даже покраснел.

— Простите великодушно, монсиган Кисаи, однако неправда это. Гарнитур сидит на вас превосходно. Вот нагрудничек тесноват, признаю, но вы заказывали доспех аж полгода назад! Кто ж виноват, ежели за это время вы… гм… так изменились в пропорциях! Размерчик ваш у меня записан, так что здесь моей промашки нет!

Варлорд был существом вспыльчивым, но и отходчивым. К тому же по мере сил он старался быть справедливым.

— Ну хорошо, хорошо. Ты всё же не так виноват, как я себе это представлял. Не будем экономить на красоте. Сделаем вот что: цену «до» вычтем из стоимости всего комплекта, и ты заберёшь эту деталь себе, а взамен изготовишь другую кирасу. Итак: мы сговаривались на сумму в тысячу и пятьдесят семь серебряных семериков, что составляет ровным счётом пятнадцать корон и один стафф. Отнимаем триста двадцать три митры за кирасу и получаем по курсу Найгона…

«Вот жабья морда… — человек глянул на варлорда, и вправду похожего на большую лягушку. — Не зря говорят: «Ляжешь с собаками — встанешь с блохами». Господин бы ангелинский рыцарь, хотя и не больно-то густо у них в карманах, тож заказал бы новую кирасу, но не стал бы возиться с цифирями, не дворянское это дело. Вельможа Эдемиона посмеялся бы недоразумению, да ещё и одарил бы за беспокойство… хотя гримсур из Троллидора мог бы и в зубы заехать ввиду конфуза! Так что, смекай, ещё дёшево отделался».

— Итого имеем ровно семьсот тридцать серебром, или десять золотых корон, четыре стаффа и шесть митр! — торжествующе провозгласил Кисаи.

Мастер быстренько произвёл в уме подсчёты.

— Позвольте, позвольте, монсиган! — с беспокойством произнёс он. — У меня получилось семьсот тридцать четыре семерика! Где же ещё четыре, извиняюсь?

— Четыре пойдут на комиссию менялам, дружок, — проникновенно заверил Кисаи, благоразумно умалчивая, что менялой в данном случае является он сам, — ведь ты же хотел наше, полновесное найгонское серебро? А оно ценится дороже, чем любое другое. Вот если бы мы сторговались на семериках вообще, то тут возник бы вопрос: какие именно деньги тебе нужны. Гремландские семерики, к примеру, весят на 1/32 унции меньше, чем зиранские, а в монете Кемта обыкновенно присутствуют включения никеля, что удешевляет семерик ровно на…

Умелец плюнул, махнул рукой и подтвердил, что хочет получить 730 семериков прямо сейчас.

Кисаи, несказанно довольный наведённой экономией, моментально обрёл привычное хорошее настроение. Отправив бедолагу-доспешника к управляющему и записав четыре семерика в столбик «Доходы» — графа «Чистые доходы» — подграфа «Текущие доходы», пункт «Непредвиденные доходы», варлорд открыл шкаф, чтобы убрать туда гроссбух. На стопке папок с денежной отчётностью за прошлый год сидел радужный голубь и смотрел на Кисаи. Один его глаз был почему-то больше и отливал краснотой. Маленький глаз казался крохотной чёрной дырочкой, как прокол иглы.

Выбранившись от неожиданности, Кисаи взмахнул книгой. Голубь испражнился на папки и, хлопая крыльями, метнулся прочь.

Кисаи захлопнул шкаф и кликнул оруженосца.

— Ожиро! Собери меня в дорогу, я уезжаю. Возьму Стратора.

— О! — только и сказал тот. Стратор был самым могучим среди всех ночных драконов в конюшне варлорда.

— И приготовь комплект брони. Полный.

— Парадный комплект, монсиган?

Кисаи сплюнул.

— БОЕВОЙ!

— О… — ещё раз молвил оруженосец.

На памяти Ожиро его хозяин ещё никогда не был таким озабоченным. И не требовал разом и Стратора, и боевую броню.

Сан Лаэр ходил по оранжерее тихими мелкими шажками. Вооружённый крошечными щипчиками и секатором, он устранял увядшие листья и ненужные побеги.

— Моя Regina… — шептал принц сквозь маску из ткани, касаясь лепестков толстыми кожаными перчатками. — Разве подумаешь, что одна капля её цветочной эссенции способна мгновенно умертвить любое существо, имеющее кровеносную систему? А вот каломус. Ты такой маленький, серенький, но… но. Не судите по внешности, милостивые государи, не судите по внешности! Если вот этак, осторожненько, собрать с твоих стеблей молочко, да подвергнуть его дистилляции в течение трёх суток, да отфильтровать, отстоять, а затем отделить образовавшееся бесцветное маслице, то равных этому яду не будет под солнцем! Подмешанный в пищу или питьё, virus начинает свою тайную работу не сразу, каковое свойство просто незаменимо в некоторых случаях. Мало того, действие сего яда не имеет каких-либо собственных симптомов, он лишь вызывает к жизни обострение любых хронических заболеваний, и данное обострение столь сильно, что неизбежно приводит к смерти. Да-с, государи мои, к смерти! — с особым смаком произнёс Лаэр. — Mors subita — внезапная смерть! И ни один медикус не сможет отыскать в крови, коже, внутренних органах или слизистых покровах ни малейшего следа!

Исчерченная складками морда волшебного пса ши-мага выражала злобу, но в то же время и хитрость.

Стеклянный пузырек с герметично притёртой пробкой, куда Лаэр соскоблил несколько гран белого вещества, он спрятал сначала в полотняный мешочек, затем в кожаный, и только после этого опустил в карман. Обойдя по периметру клумбу с пучком каломусов, садовод двинулся дальше. Его сутулая фигурка в бесформенном мягком одеянии бесшумно мелькала среди растений. С треском лопались коробочки, выбрасывая семена; дрожали мясистые рыльца; разворачивались бутоны. Иногда с сочным шмяканьем падал перезрелый плод.

— А гаспаранция нехороша, нехороша. — Пёс озабоченно склонился над кустом; нос его подёргивался, круглые уши шевелились. — По-видимому, слишком обильный полив.

В блокноте отметил: «Пересадить гаспаранцию! Корни, скорее всего, загнивающие, следует предварительно очистить от земли, вымыть и произвести усекновение кончиков. Выдержать растение в слабом растворе калия перманганата шесть часов, после чего тщательно обсушить и поместить в песочную смесь. Держать так трое суток. Далее высадить в отдельный горшок и не беспокоить некоторое время. Через квадр проверить состояние!»

Он прошествовал дальше сквозь свой страшный и прекрасный сад.

— Понна, моя гордость! Зацвёл!

Лаэр поднял секатор, подвешенный к поясу на шнуре, и срезал бутон.

— Сделаем выжимку… — бормотал он, бережно упаковывая добычу в несколько слоёв тонкой ткани. — Поместим в перегонный куб и произведём возгонку сей зловонной жижи. Ровно через септиму она будет благоухать лучше самых тонких духов. Стандартный фиал будет стоить… будет стоить… гм.

С ветки олеандра на него уставился разноцветный голубь. Бессмысленный чёрный глаз походил на гагатовую бусину.

— Кыш, мерзкая птица!

Почта, которую он давно ждал, пришла.

«Всё, всё! — он поспешил, почти побежал к выходу из оранжереи. — Но отчего так долго? Верно, следует сделать поправку на могучий организм, питаемый магией. Ах, король всегда был таким отвратительно здоровым!»

— Вот они, все девять принцев из легенды, девять отпрысков старого короля. Думается, мне удалось показать их характеры с помощью небольших сценок. А дальше? Дальше будет то, что должно быть.

Но как же моя главная героиня, моя любимая девочка Алиса, о которой вам ещё предстоит услышать? Её время пока не пришло. Как девушка скромная и хорошо воспитанная, она выйдет на сцену в свою очередь и — увы! — появлением этим стронет лавину. Всё покатится в тартарары. Ба-бах! И ваши не пляшут.

«Если у сотни человек спросить, как выглядит замок, то девяносто девять ответят: это циклопическая каменная постройка, башни которой пронзают облака, и мнение это сложилось, разумеется, из фильмов типа «Властелин колец», к действительности не имеющих никакого отношения, но страшно радующих поклонников фэнтези. На самом же деле существующие в нашем мире замки вовсе не так огромны и далеко не столь величественны. Замковый комплекс включает в себя ров (с водой или без), подъёмный мост (или несколько мостов), кольцо стен (бывает, даже два или три таких кольца) и внутренние строения, состоящие из служб, жилых зданий и оборонительных укреплений.

Первые замки возникли и развились из довольно убогой основы в виде одинокого дома на искусственном холме, окружённого бревенчатым палисадом и земляной насыпью; остальное похоже было на свинарники и сараи. Феодал жил натуральным хозяйством, то есть производил всё своё. Достояние владельца состояло из оружия, доспехов, коня, оловянной посуды и нескольких драгоценностей. Изначально дом назывался донжоном, как впоследствии и главная башня замка, и попасть туда можно было только по приставным мосткам, ведущим сразу на второй этаж. Такой холмик с башней, обнесённый частоколом, плюс несколько сараек не мог защитить в том случае, когда соседушки хотели перераспределить материальные средства по-другому, поэтому скоро трансформировался. Опустошительные набеги зловредных соседей вынудили отнестись к делу серьёзнее, и постепенно (примерно к XI веку) деревянная постройка с сопутствующими структурами превратилась в крепость. Знатнейшие аристократы стали возводить себе уже каменные убежища.

Замок раннего Средневековья, сменивший укрепления на холмах, уже представляет собой неряшливую груду булыжников, изредка обработанных и даже кое-как скреплённых раствором, высотой примерно с девятиэтажный дом. Люди тогда больше думали о безопасности, чем о комфорте, и питали большое уважение к толщине стен и высоте башен, совсем не питая его к удобству.

Бароны в те времена весьма походили на своих крестьян. Они не умели ни читать, ни писать, а вместо подписи гордо чертили крест. Ели на олове, спать ложились с курами, одевались в полотно и кожу. Какое-нибудь одно бархатное платье передавалось от отца к сыну и стоило баснословно дорого. Всё богатство заключалось в земельных угодьях, нескольких лошадях и церковной утвари, награбленной в походах. Разница между сеньором и вассалом заключалась в том, что первый имел право на герб, вымпел или квадратный флаг и обязан был по слову короля выставлять для войны определённое количество ратников со всей справой.

Но военная архитектура всё развивалась и развивалась, и примитивная крепостица обратилась мощным правильным строением из отёсанного камня (конечно, потом, с появлением артиллерии, их все расщёлкали, как орешки). Сие сооружение, будем его так называть, обычно расположено в излучине реки, или на острове, или на главенствующей горе, у обрыва, или же в седловине хребта — словом, в таком месте, куда просто так не подберёшься. Однако никакой помпезности или красоты тут нет и в помине, ибо назначение данной постройки всё ещё есть безопасность для его владельцев, сиречь феодалов. А вовсе не какое-то надуманное величие. Ведь замок — это, прежде всего, жилище, в котором спали, рожали детей, готовили пищу, болели и в конце концов умирали люди. Башни здесь, конечно, присутствовали; они укрепляли стены, мешали врагу свободно бегать по этим стенам, замыкая проходы, в них можно было разместить лучников, а со смотровых площадок заранее разглядеть приближающегося неприятеля. Словом, они имели оборонительное значение, но облака все равно не пронзали. Потому что какой смысл возводить башню до небес? Оттуда и не видно-то ничего, подъём и спуск может занять часы, а стрелы попадут только в гигантского дракона размером с холм. Башни в замках, кстати, повсеместно были нежилыми (в самом крайнем случае в них прятались при нападении супостатов). Изредка башня предназначалась внезапно понаехавшим гостям. Сами шатлэны (владельцы) не желали тратить время на беготню по лестницам только для того, чтобы посетить часовню, к примеру, или заглянуть в погреб на предмет мочёного яблочка, и предпочитали второй этаж цитадели.

Со временем и ростом благосостояния сеньоров росли и замки; они облагородились, сделались настоящими произведениями архитектурного искусства, украсившись барельефами, скульптурами и витражными окнами, и стали предтечей дворцов. В позднейшие века замок утратил военную функцию и свидетельствовал лишь о богатстве и значимости хозяина, соперничая красотой и живописностью окрестных видов с другими».

— Стоп! — взвизгнул автор. — Стоп, стоп, стоп, стоп, стоп!

При каждом «стопе» он раздражённо втыкал карандаш в пергамент.

— Куда это меня понесло? Что за энциклопедия для младших школьников? Какого лешего я тут изгаляюсь о происхождении замков? Да, я развенчиваю мифы, это мой долг как поборника истины, но к чему сей экскурс в историю? Может, вычеркнуть этот кусок?

Некоторое время он тупо глядел в рукопись. Место, истыканное неукротимым грифелем, выглядело как звёздное скопление Плеяд.

— Да пускай остаётся, всё равно редактор уберёт, потому что в его понимании это «разнопопица стилей». И чего я парюсь? Для кого я пишу? Для редактора, что ли? Ведь редактор это просто топор палача, отсекающий всё лишнее. Правда, так отсечь может — мало не покажется… Ах, что за мучение это литературное творчество! Легче камни ворочать, честное слово.

«Но Карбоник создали не для того, чтобы запереть перевал, или контролировать судоходство, или угрожать с вершины горы Монсальват соседям. Карбоник был не совсем замок. Точнее, совсем не замок. Замком он только назывался. Это была самая совершенная в мире пряжа чар, замкнутых в себе, не имеющих ни начала, ни конца. Творение то ли богов, то ли магов, сплетение Сил, замысловатое и прекрасное, как Гордиев узел.

Внешний вид колдовского чертога не поддавался ясному определению. Находились очевидцы, что заверяли, будто бы наблюдали огромные башни, выпуклые контрфорсы, галереи и равелины. Конечно, замку, полному волшебства, всё это вряд ли необходимо, но должны же у него быть хоть какие-то очертания. Прочие, беспомощно водя руками, пытались описывать хрустальные арки, висячие сады, воздушные мосты и огромных белых львов, что охраняли порталы. Стены были то розовыми, то белыми, то голубыми — в зависимости от освещения или настроения, а иногда он сверкал всеми цветами, как бриллиант. Некоторые утверждали даже, что Карбоник парит в воздухе, но для большинства он оставался невидимым. Внутренняя планировка тоже была непонятна: залы менялись местами и убранством, добавлялись, исчезали. Пространство, искривляясь, могло принимать любую форму, а время текло так, как заблагорассудится королю Оуэну, величайшему из магусов Урании.

Приглашённые спешили в замок. Но не на беспечную пирушку, не на славный турнир, не на представление заезжих актёров-гистрионов. В Карбоник съезжались все, кто получил ВЕСТЬ.

Рыцарь смерти Морер вошёл в Зал Тысячи Шагов. Зал представлялся воистину огромным — как и следовало из его названия, он имел в длину ровно тысячу шагов, в этом некромайтер удостоверился давным-давно. Однажды его заело любопытство, и он попробовал сосчитать эти самые треклятые шаги. Каждый раз выходило по-разному. Тогда юноша, уже в то время отличавшийся настойчивостью и железной волей, поступил хитрее: через каждые десять шагов он ставил гвардейца, надеясь таким образом облегчить подсчёт.

Вот только ближе к трону всё-таки сбился. Посмотрев назад, обнаружил длинный ряд совершенно одинаковых фигур числом… понять невозможно. «Нет, врёшь, не возьмёшь, я тебя переупрямлю!» — шипел он неизвестно кому: то ли королю-фантазёру Оуэну, то ли самому Карбонику. И стал размещать дворцовых гвардейцев через каждые сто шагов. Уж десяток-то он сумеет перечесть!

Оглянувшись, заскрежетал зубами. Шеренга, выстроенная им, терялась в странной дымке вроде серебристого тумана. Но откуда здесь взяться туману? Колдовство. Морер даже ногами затопал со злости, как вдруг услышал за спиной:

— Чем это ты занимаешься?

Глянул. Кисаи.

— Мечешься тут, как крыса. Ловишь кого, что ли?

Морер был так озабочен, что молча проглотил «крысу», за что в другое время Кисаи непременно получил бы в глаз. Может, рассказать ему всё? Даже сам он, гордец Морер, признавал, что Кисаи очень сообразителен. Может, даже сообразительнее их всех.

— Шаги подсчитываю. Пытаюсь.

— А зачем тебе всё это понадобилось? Вот если бы ты держал пари, или тебе за это что-нибудь обломилось, тогда я бы понял.

— Дело принципа.

— Принцип ничего не стоит.

(Кисаи был самым богатым из них, так как всегда копил деньги).

— Что дашь за совет? Десять семериков?

— Десять подзатыльников!

— Да пошутил я, пошутил. Слушай бесплатно: если не можешь увидеть ничего достоверного и не доверяешь своей памяти, то я бы посоветовал тебе всё записывать. Я всегда так делаю, когда считаю.

Кисаи, вот умница!

И так, отмечая каждый десяток на грифельной доске, Морер всё же пересёк зал. Несколько разочарованный, юноша убедился, что шагов была ровно тысяча.

Теперь всесильный правитель Кемта лишь усмехнулся детской глупости. Прав был Кисаи. Какая, к демонам, разница, сколько шагов умещается в Тронном зале? Чего ради он так мучился? Усилия стоит прилагать только к тому, что действительно стоит их: это власть, богатство, влияние.

В отдалении на постаменте сверкал трон.

Морер неторопливо повернулся и окинул зал внимательным взглядом. Как странно. Никого нет!

Не толпились блестящие придворные, не сновали слуги, любимые охотничьи собаки, шуты, карлики и менестрели. Всё окутывала тишина. В солнечном свете танцевали пылинки.

Вымерли все, что ли? Впрочем, это было бы слишком хорошо. Или предок устроил очередной оскорбительный розыгрыш, на что он такой мастер? Мы, значит, всё бросаем, спешим, ломимся через полстраны, а он появляется: «Здрасьте! Мне просто приспичило пересчитать вас и увидеть, что вас по-прежнему девять. А засим — до новых встреч!»

Всемогущий владыка Кемта подошёл к стене с расставленными вдоль неё стульями и уселся, поудобнее сдвинув ножны с мечом. Высокий и сухопарый, в своей аспидно-чёрной броне он был похож на отвратительное насекомое с гладким брюшком и суставчатыми лапами.

Спокойно сложив руки на коленях, принц приготовился к долгому ожиданию. Ожидание — что может быть естественнее для мёртвого рыцаря, чьи предки на заре времён были светозарными рыцарями Ангелина?

Однако не прошло и нескольких минут, как на порог ступил Ледяной гранд Гальядо. Сухо кивнув Мореру, властитель Гремланды отошёл к окну и повернулся к рыцарю смерти спиной — что было несколько самонадеянно с его стороны. За следующие полчаса они не обменялись ни единым словом.

Морер медленно, но верно наливался холодной злобой. Гальядо раздражал его всегда (может быть потому, что они были чем-то похожи) — такой же высокомерный, такой же кичливый и заносчивый.

Некромайтер шевельнулся, скрипнув доспехом, в его тусклых рыбьих глазах зажёгся странный огонёк. Неспешно начал приподниматься, как тут Гальядо обернулся. Он знал, что некрос может кинуться без всякого повода, просто на рефлексе. Морер с размаху сел, притворившись, что ничего не произошло. Техномагус снова стал смотреть в окно.

Третьим прибыл молодой эмир Огненного Архипелага Кса. По южному изнеженный, властолюбивый и жестокий, он ласково улыбался всем, но его чёрный взгляд вспыхивал иногда красным — словно жар в угольях. При виде Морера и Гальядо он невольно вздрогнул, но постарался принять равнодушный вид. Никому не показывай истинных чувств, вот первая заповедь правителя. Культура полдневных стран вообще заткана своими собственными цветами: там, где Скальный гримсур с рёвом хватается за дубину, ифрисец целует вас и угощает отравленной каффой.

— Привет всем вам и пожелания счастья, — произнёс он чистым музыкальным голосом.

Некромайтер сделал приглашающий жест, его мертвенно-бледный рот оскалился в подобии улыбки.

— Рад видеть тебя, младший. Садись-ка вот сюда, рядом со мной, скоро здесь станет тесновато.

Юноша нервозно покосился на затылок Ледяного и занял соседний с Морером стул.

— Твоё мнение, братишка? — рыцарь смерти понизил голос.

— Можно ли разгадать рисунок прихотливых узоров судьбы? — Кса лицемерно потупился, пропуская меж пальцев янтарные черепа чёток. — Кто знает, что задумали боги?

— Ерунда! — отрезал Морер. — Если самому ничего не делать, ничего и не получишь.

— Следует надеяться на благоприятный случай.

— Надежда — мать дураков. Надо действовать сразу и без сомнений, только тогда схватишь удачу за горло. Ты на моей стороне, младший?

Кса подумал: «Берегитесь заходить слишком далеко, можно и не вернуться».

— ВЕСТЬ никогда не приходит просто так, — продолжал Морер, — или отец при смерти, или отрекается, если это не его дурная шутка. Ты рассуждал о благоприятном случае, так вот он. Мы вдвоём, ты и я, обернём его в свою пользу. Что скажешь?

— Поистине, колодец твоей мудрости не имеет дна. Но разве можно сговариваться о таких важных вещах на пороге, словно с блудницей в притоне? Время покажет, что истинно, а что нет, и…

— Ты вот что, давай без этих своих ифрисских узоров. Говори прямо, ты со мной или нет?

Эмир заколебался. Его холёное гладкое лицо, немного женоподобное, не отразило никаких чувств, однако юношу охватили сомнения.

— А другие?

— Пусть идут к воронам. Они не в счёт.

Морер, бесспорно, это сила. Но безопаснее ли тигру рядом со львом?

— Что я получу?

— Канцлерская цепь устроит?

— Мало.

— Тёмные королевства?

— Прибавь Серое, тогда подумаю.

— Ну у тебя и аппетиты! Вы, островитяне, все такие?

— Каждый сам заботится о себе, братец, ибо никто не наполнит твой рот пилавом, если ты голоден, и не укроет халатом, если у тебя его нет, — он привычно намотал чётки на запястье.

— Итак, по рукам?

— Так что насчёт Серого?

— Ха! Торговаться у Кисаи выучился?

— Значит, договорились? Все Тёмные и Гремланда.

— Хм… Ладно.

Распахнулись двери, и в зал ввалился верховный вождь Троллидора Борикс.

— Салют, братэллы! — огр кинулся хлопать всех по плечам и тыкать в рёбра. — А с чего такие прокисшие хари, а?!

И заорал:

— «Нальём! Пускай нас валит хмель!

Поверьте, пьяным лечь в постель

Верней, чем трезвым лечь в моги-и-илу!»

Воистину, волчий вой в горах звучал мелодичнее.

Тут впервые ко всем повернулся Гальядо.

— Ваше поведение в данной ситуации представляется мне отвратительным, брат. Вы врываетесь в Тронный зал, ревёте, как взбесившийся циклоп, топочете сапогами… да ещё и нетрезвы! Как такое возможно?!

— Врёшь, ледышка! Я нетрезвый? Да ни в одном глазу! Ну, вчера с дружбанами раздавили пару бочек, так то вчера.

Ушибленный бок нестерпимо ныл под панцирем, однако рыцарь смерти воздержался от резкостей: если Борикс осерчает, то получить по шее рискует даже он, зловещий оборотень Морер. Кувалда — и есть Кувалда, так Борикса ещё в детстве прозвали.

Пятым к их компании присоединился балагур Кисаи.

— Моё почтение! Позвольте заглянуть к вам на вечеринку? Какие дела у вас?

Ничтоже сумняшеся, он уселся справа от некромайтера, широко расставив ноги в пластинчатых доспехах.

— Хотите, кстати, анекдот? Значит, сидит один дед дома. Стук в дверь. Он подходит к двери и спрашивает: «Кто там?» А там отвечают: «Я, твоя смерть». Он говорит: «Ну и что?» А за дверью: «Ну и всё»… — Хохот повелителя Найгона дробным эхом разнесся по залу.

Анекдот был встречен гробовым молчанием.

— Не нравится? Ну вот, а я думал, будет смешно.

— Братец, вы ещё более дурно воспитаны, чем прочие, — процедил Гальядо, кривя уголок синих губ.

— Кто, я?! — мгновенно вспылил варлорд. — Ах ты, мороженая треска! Сосулька безмозглая! Снежный истукан! Сугроб обмоченный!..

Это было только начало, оскорбления сыпались градом. Самые изощрённые ругательства затрагивали внешность и умственные способности как самого Гальядо, так и его кровных родственников, среди которых неожиданно выявились существа вроде «вислогрудой самки йети», «косорукого редкозубого тролля», а также «голозадого голема». Создания эти вступали меж собой в противоестественные союзы, и плоды их приходились злополучному Гальядо то дядей, то матерью или бабушкой. В связи с этим происхождение его не поддавалось никакому анализу, а многострадальное генеалогическое древо гнулось под гроздьями омерзительных уродов. Да, надо было признать, что Кисаи любил и умел ругаться.

Морер, который терпеть не мог спесивого Гальядо, подбадривал варлорда свистом и грохотом металлических башмаков. Кса осуждающе покачивал гладко причёсанной головой, но в глубине души упивался происходящим. Простодушный же гримсур Борикс, силясь поспевать за мыслью, отвалил челюсть. Наиболее сочные метафоры произвели на него неизгладимое впечатление, и он дал себе слово переписать их у Кисаи и заучить наизусть.

— Давай, давай, Купи-Продай! Врежь ему!

— Немедленно прекратите! — гневный окрик прервал неприличную свару.

Широко шагая, звеня шпорами, вошёл герцог Ангелина Тристан.

— Вы что, с ума все посходили?! Забыли, где находитесь?

Рыцарь был в ярости. Лицо его с тяжёлыми каменными чертами побелело, страшный же шрам, наискось разрубавший левую щёку, напротив, налился тёмной кровью.

Встал Морер. Второй по старшинству из братьев (Тристан родился годом раньше), он не желал уступать главенство человеку.

— Умерь амбиции, сэр рыцарь. Ты пока ещё не распоряжаешься в этом замке.

— Вот именно — пока ещё, — бросил Тристан через плечо.

При этих словах чёрные глаза Кса вспыхнули.

— Оба-на! Вы только гляньте! — кривляясь, вскричал Кисаи. — Никак, этот парень вообразил себя нашим сюзереном и господином, а? Признайся, Тристанчик! Небось, втихомолку перед зеркалом уже примеряешь корону?

Рукою в кольчужной перчатке рыцарь стиснул рукоять меча. Неизвестно, что произошло бы дальше, но с порога сказали:

— Стыдитесь, братья.

Эверленн вытер испачканное лицо и отбросил со лба спутанные локоны, застывшие на ветру, словно золотая пена. Обычно такой подтянутый и щеголеватый, эльф выглядел не лучше бродяги. В глазницах залегла глубокая чернь, как на старинном серебре».

— В глазницах чернь… Чернь в глазницах! Чтоб ей пропасть!

Снова автор яростно ткнул раз и раз карандашом в пергамент, словно пытаясь выколоть эти самые глазницы.

— Солнце освещало! Флаги реяли! Дети, усталые, но довольные, возвращались домой! Сталевары улыбаются — наказ партии выполнен! Чёртовы штампы! Редактор меня распнёт, и будет прав. Недаром Оноре де Бальзак сказал как-то: «Великий писатель — это мученик, оставшийся в живых»…

« — Ну вот, сейчас Плакса будет взывать к нашей совести, — прокомментировал Кисаи, вытягивая ноги.

Неровной походкой юноша приблизился к стулу и рухнул на него, сжав виски.

— Он там… а вы… как стая шакалов…

С минуту Тристан смотрел на него, потом подошёл, поднял за хрупкие плечи и обнял.

— Эверленн, братишка, Господь свидетель, ты любил его больше всех нас.

— Любил? Почему ты говоришь — любил? Или я опоздал? Уже?!

Судорога исказила тонкие черты, брови сломались страданием.

— Нет, нет! — поспешил успокоить рыцарь. — Ещё нет.

Эльф обвел собравшихся полубезумным взором.

— Здесь не все. Не хватает Лаэра и Пэйла! Как могли они не приехать в такой час?! Я загнал трёх коней…

Кисаи отпустил шутку в своём репертуаре:

— Наш герой-любовник, наверное, всё ещё пудрится, а ядовед вернулся с полдороги за каким-нибудь своим жутким эликсиром. Вот распылит его в воздухе, и мы превратимся в стадо баранов и станем блеять: «бэ-э-э, б-э-э-э!»

— Нехорош-шо… — ядовитое шипение, в котором стыла угроза, заставило всех подскочить на месте. — Как нехорошо, братик, хулить отсутствующ-щих…

— Поучи жену щи варить, — буркнул Кисаи, отодвигаясь. Болотного пса ши-мага презирали и слегка побаивались.

Лаэр, владыка болотной Зиры, семенящими шажками прошествовал к свободному стулу, аккуратно подобрал полы плаща и сел.

Скаля клыки, повернулся к варлорду.

— В стадо баранов, говоришь? Идея, по сути своей, неплоха, но зачем же понапрасну тратить редкие снадобья? Некоторые из вас и без всяких магических средств сходны с…

— Я, кажется, последний? — красавец Пэйл, монарх Эдемиона, вошёл с улыбкой и словно принёс с собой свежий ветер и аромат цветов. Все зашевелились.

Пэйл пожал руки Тристану, Эверленну и Бориксу, остальным поклонился.

— Ну, что?

— Ничего. — Рыцарь пожал плечами. — Сидим, ждём. Ты почему задержался? Я уж думал, не приедёшь.

— Потом скажу, — Пэйл понизил голос. — И, кстати…

Сблизив головы, они тихо заговорили о чём-то. Не прерывая беседы, Тристан поманил к себе эльфа, огр же сам подошёл к ним.

«А цветастая картинка!» — подумал варлорд, оглядывая всю компанию. И посмотреть было на что.

Некромайтер в «абсолютной» броне, воронёной, точно надкрылья майского жука; с нагрудника скалится чёрный леопард, именуемый в геральдике «пантером».

Пэйл ослепителен, как всегда. Колет его и рингравы, продёрнутые серебряной ниткой, цвета пыльной розы, ворот и манжеты вскипают кружевами, на затылке кокетливая шапочка из парчи. Но добили фроглина сапоги, белые сапоги на высоких каблуках. Наряд подобного сорта мог позволить себе только Пэйл, легкомысленный херувимчик Пэйл. Однако варлорд знал, как быстро эти руки могут выхватить тяжёлую шпагу, висящую на левом бедре. И знал, что на кончике её — смерть.

Демоньяк Кса затянут в алый камзол, расшитый драконами, тонкую талию охватывает узорчатый пояс, при виде которого удавились бы все подгорные гномы. За поясом сверкает настоящий арсенал: драгоценный шамшир в изогнутых ножнах (говорят, его полосу можно согнуть в кольцо без всякого ущерба) и три разной формы кинжала, украшенные самоцветами. Но только ли от золотой вышивки колом стоит камзол, не простёган ли он ещё и магией? Кса спокоен, противоестественно спокоен, но почему не выпускает из рук янтарные чётки? Что это? Наговорённый охранный амулет? Или тайное средство для… неизвестно чего? И ведь ничего не понять в этом замке, где волшебство искажено, переплетено, смешано, словно в котле, куда от души плеснули всех красок палитры! А понять надо, ох, как надо!

У рыцаря на правом боку (он левша) привычный полутораручник. Не слишком длинный, но и не короткий, довольно массивный. Больше, как будто, ничего и нет… А больше обычно и не надо.

Гальядо. Узкое, как лезвие ножа, лицо, бледно-голубые глаза. Он в платье, расписанном странными каббалистическими знаками, символами планет и стихий. Опирается на чудной посох, в навершии его, ничем не поддерживаемая, вращается в воздухе багровая лента, перекрученная «восьмёркой». Эффектно. Не то что у многих магусов, которым своими посохами только собак гонять. Посох металлический, синеватой стали, из нескольких сегментов, и по нему через равное количество секунд пробегает электрическая искра. Несомненно, оружие. И не только магическое. Небось, может стать чем угодно.

Итак, трое в полной броне: Тристан, Морер и он сам, Кисаи. Все с мечами, естественно.

Кса под вопросом.

У огра нет ни доспехов, ни оружия. Но разве он в этом нуждается? С его кожей бронтозавруса и ручищами, способными в блин раскатать кого угодно…

У эльфа на виду точно ничего нет. Но не видно — не значит, что взаправду нет. Кто их знает, этих кошкиных детей. Какие-нибудь отравленные иголочки, дроты… И метательные ножи ещё никто не отменял.

Вот кто выглядит беззащитным, так это Болотный. Надеется на заклинания? Или на что-то ещё? До чего я пока не допёр? Псина, как всегда, непостижима. Ударит колдовством? Плеснёт в рожу кислотой?

Кисаи зубоскалил, похаживал и похохатывал, молол по обыкновению всякую чушь, зорко поглядывая меж тем на присутствующих.

В кругу друзей, как говорится, не щёлкай клювом, а уж в кругу родичей… Опасны, опасны все как один. И ждать можно чего угодно. Недаром ши-мага жмётся к стене, а рыцарь тискает эфес. Пэйл привычно благожелателен, но встал так, чтобы ему не могли зайти сзади.

Варлорд подсел к некромайтеру.

— Обрати внимание, дружище, — запахло тайнами! Знакомая коалиция!

— Светлые… — процедил сквозь зубы тот.

Когда все они были детьми и жили здесь, в этом замке, то дружили, ссорились, играли, дрались, заключали союзы и обещали поддержку, сообразуясь только со своими чувствами — приязнью или неприязнью; тогда никого не волновало, какого цвета у кого аура. Светлый рыцарь Тристан всюду таскал за собой младшего брата, Тёмного Кса. Огр Борикс, также Светлый, души не чаял в Тёмном шутнике Кисаи; Светлый Эверленн сблизился с Тёмным Лаэром потому, что оба любили природу, а Морер, аура которого была чернее самой чёрной ночи, покровительствовал Светлому малышу Пэйлу… Так было. И обращались в то время принцы друг к другу по детским кличкам, иногда обидным, но беззлобным. Тристан, уже тогда отличавшийся дурным нравом, получил прозвище Дракончик. Варлорда Кисаи именовали не иначе, как Купи-Продай. Прелестный Пэйл звался Незабудкой. Кувалда-Борикс дразнил Эверленна Плаксой, а Гальядо Книжным Шкафом. Морера единодушно обзывали Задавакой, а Кса за вспыльчивость — Не Тронь-Огонь… Лаэр же стал Аптекарем, потому что вечно возился с какими-то порошками и склянками.

С годами всё изменилось. Сделавшись старше, они теперь могли с лёгкостью бросить в лицо: «отродье Тьмы» или «Светлый ублюдок».

Сейчас все Светлые сгруппировались вокруг своего вожака Тристана; прочие же жались к Тёмному лидеру Мореру. И лишь только Гальядо, единственный из братьев имевший ауру серого цвета, остался в одиночестве. Впрочем, он к этому давно привык.

Они ждали. Девять братьев. Девять уранских принцев. Девять наследников.

Время сочилось по каплям, как вода в клепсидре.

— Однако надобно что-то делать.

Эверленн, самый нервный.

— Что, например? — Морер шевельнулся с лязгом.

— Пусть кто-нибудь пойдёт и выяснит, что происходит.

— Вот ты и иди.

— Сам иди.

— Послушайте…

— Тихо!

Внезапно распахнулись двери в дальнем конце Зала Тысячи Шагов, вперёд выступил мажордом и слегка пристукнул церемониальным витым посохом.

— Его величество король Оуэн Первый.

И на середину вынесли кресло, в котором полулежал незнакомый старик с трясущейся челюстью и мутными очами.

Не было ни пения труб, ни свиты в роскошных одеждах, ни парада лейб-гвардии. Только раскладное кресло, а в нём очень усталый и очень дряхлый старец, закутанный в шерстяной плед.

Первым опомнился Эверленн.

— Отец! — этот крик вырвался, казалось, из самой глубины его сердца. Юноша бросился к королю, пал на колени и зарыдал.

— Ничего, ничего, — тот возложил иссохшую руку с отросшими ногтями на золотоволосый затылок эльфа. — Ничего, сынок. Не надо так убиваться. Я умираю… Но, в конце концов, что может быть естественнее? Меня уже причастили и соборовали, так что свои дела с Господом я закончил. Остались лишь вы.

Борикс переглянулся с Тристаном и покачал головой — от цветущего мужчины, что ещё полгода назад сворачивал в крендель каминную кочергу и укладывал на траву горного тура, осталось только имя. Глаза его походили на отверстые могилы, а кожа так обтянула череп, что король напоминал на зангибарскую мумию, которых находят иногда в древних пирамидах. Сквозь кожу даже просвечивали зубы. Оуэн выглядел древним, как ядро Вселенной, словно все прожитые года оставили на нём след. Вероятно, безжалостный старик-Время, что ежедневно и ежечасно откусывает от нас по частичке своим палаческим инструментом, решил здесь окончить дело побыстрее — единым махом.

Старик прочистил горло.

— Подойдите ко мне, дети мои. Подойдите ближе, мне трудно говорить громко.

— Сейчас начнётся раздача медалей и почётных грамот, — шепнул Огненному эмиру варлорд, которого ничто не могло смутить или привести в уныние. — Предпочитаю взять деньгами.

— Ощутив приближение последнего часа, я послал ВЕСТЬ. Вы получили её и все явились сюда, отложив дела…

— Ещё бы, — не унимался Кисаи, — корона-то висит в воздухе!

— Я рад, — продолжал король. — Сейчас я скажу вам несколько слов, после чего можете считать себя свободными.

Он с нежностью обвёл взглядом сыновей, столпившихся у его ложа.

— Все вы у меня получились такими разными… Вы не похожи ни на меня, ни друг на друга, но клянусь, что люблю вас одинаково. Ваши матери… — тут он закашлялся, и слуга поднёс ему чашку вина, из которой Оуэн сделал единственный глоток. — Я не хочу сейчас касаться ваших матерей. Это совсем другое. На ком-то я женился по взаимному чувству, на ком-то из династических соображений, за кем-то взял нужные мне земли. Некоторые нравились мне, кто-то обожествлял меня… Всё это сейчас не важно. Важно то, что все вы равны передо мной, потому что вы плоть от плоти моей, кровь от крови.

Старик сделал знак, и тот же слуга вытер ему глаза уголком платка.

— Тристан, мой первенец. Ты всегда был для меня опорой в трудную минуту, и именно с тобой связаны все мои надежды.

Здесь Кисаи скорчил рожу некромайтеру и многозначительно поднял вверх палец.

— Перестань, — одними губами произнёс тот.

— Ты честен и храбр, Тристан, но резок и нетерпим в своих суждениях. Нельзя видеть в жизни лишь чёрное и белое, сын, мир не так примитивно устроен. Ну да такова твоя натура… Теперь о тебе, Морер. Ум твой равен только силе твоей воли. Однако порой я с ужасом думаю о целях, поставленных тобою в жизни, и о средствах, которые ты изберёшь, дабы достичь этих целей. Но ты — Тёмный, и мы никогда не поймём друг друга. Бог тебе судья. Борикс…

Было странно видеть, как дрожит и кривится звероподобное лицо великана-огра.

— Хоть и вымахал под потолок, а всё равно остался ребёнком, наивным и доверчивым… к счастью для всех, не злым. Могу лишь посоветовать тебе меньше слушать братьев и жить своим умом.

По жесту короля ему вновь вытерли слезящиеся глаза.

— Эверленн, — старик улыбнулся. — С тобой всё просто, мальчик, — душа твоя у тебя на ладони. Она прекрасна, как цветок, и чиста, как алмаз, который является самым твёрдым камнем в мире. Тебя ничто не сможет испортить. А вот наш Пэйл, красавчик Пэйл… Ты всегда был самым способным из всех. Помню, любой урок давался тебе с лёгкостью там, где другие вынуждены были тяжело работать. Все обожают тебя, и ты обожаешь всех. Счастливчик Пэйл! Сердце моё радуется за тебя — хоть кому-то из нашей семьи улыбается Фортуна и осыпает дарами. Но бойся этого своего всегдашнего везения! Лишь только страдание закаляет душу и подготовляет её к трудностям…

— Слушай, Незабудка, ты волосы красишь? — давясь от смеха, встрял варлорд.

— Я тебя самого сейчас так раскрашу…

— Кисаи, самый весёлый из моих сыновей.

Король погрозил ему пальцем.

— Если я ослаб сейчас, то это не значит, что я к тому же ослеп и оглох. Я видел все твои ужимки и слышал, как ты здесь потешался надо мной. Придержи язычок, Кисаи, придержи свой острый язычок, а не то он не доведёт тебя до добра!.. Гальядо. Ты всегда жил анахоретом. Взыскуя многих мудрых наук, презирал пиры, забавы и охоты. Что же, знания — огромная сила, и могу лишь пожелать, чтобы ты употребил её на доброе дело. Теперь что касается тебя, Кса. При всей своей горячности на самом деле ты замкнутый и скрытный, что называется, вещь в себе. Ты молод, но не по годам тщеславен и склонен к неоправданному риску. Остерегайся взращивать в себе эти качества. Если удастся справиться с ними, то тебя ждёт великое будущее, ибо прозреваю я в тебе достоинства великого правителя… Лаэр…

Король надолго замолчал, машинально теребя края пледа. И тут в тишине раздался шипящий голос:

— Вы вс-сегда относились ко мне хуже, чем к остальным, батюшка.

Изумлённые, все обернулись. Братья привыкли, что тихоня Аптекарь если и делает что-либо, то исподтишка, и это его неожиданное выступление против отца повергло всех в шок.

— Да, это так! — громко произнёс Лаэр. — И я не знаю причины. Разве не был я всегда почтителен с вами, отец? Разве не исполнял покорно ваши просьбы и пожелания? Но вы обращали на меня внимания ровно столько, сколько на слугу, приносившего вам трубку! Разве не так?

Оуэн безмолвствовал.

— Но почему? — Болотный возвысил голос. — Не в том ли причина, что мать мою звали санна Ульфрида? Возможно, всё дело в этом, а? Помните ли вы ещё её имя, милорд?

Назвав короля титулом обычного дворянина, Лаэр, разумеется, имел целью подчеркнуть его ничтожество.

— Уж не приходит ли к вам по ночам её призрак, ведь, как известно, души самоубийц не знают упокоения? Гордая санна предпочла покончить с собой, чем подвергаться ежедневному унижению и бесчестию!

От злости Лаэр зачастил так, что его трудно стало понимать.

— Да, она выпила яду по нашим обычаям! А через квадр вы преспокойно взяли себе пятую жену! И это при двух уже имеющихся, которых вы удалили от себя, осыпав золотом святого Папу и выкупив для себя право развода! И они стерпели это! Глупые, послушные овцы! А вы… сластолюбец, тиран и развратник!

Лицо старика помертвело.

— Господи… устами сына моего обвиняешь Ты меня… — он уронил на грудь седую голову.

Братья взроптали.

— Замолчи, Лаэр!

— Побойся Бога, брат!

— Ты лжёшь!

— Заткни пасть, проклятая псина!

Король с трудом поднял руку, и гвалт прекратился.

— Лаэр, сынок… Прости. Да, я… я не безгрешен. Но клянусь тебе в том, что ни в мыслях, ни словом, ни делом никогда не обижал твою мать. Санна Ульфрида ушла из жизни, и я горевал… Однако это наши дела. К тебе, Лаэр, сие не имеет никакого отношения. Ты веришь мне?

Болотный пёс опустил глаза.

— И всё же вы не любили меня так, как других, — уже тише промолвил он.

— Что же… значит, здесь не твоя вина, а моя. Наверно, я должен был уделять тебе больше времени… и проявлять больше ласки. Прости меня ещё раз, Лаэр. Я не знал, что ты таишь в душе… такое.

Лаэр поклонился. «Фальшивый старик! Не верю ни единому твоему слову, — подумал он. — Виляешь и тщишься вымолить прощение даже на пороге смерти! Но всё же моя мать отомщена».

— Теперь подойдите ещё ближе, дети, что-то мне стало совсем худо.

Оуэн тяжело, с присвистом дышал.

— Я сказал каждому из вас всё, что хотел. Но настала пора открыть вам… открыть одну тайну.

Повинуясь знаку короля, слуги покинули зал. Оуэн сделал паузу, собираясь с мыслями. За цветными окнами замка угасал день, и вместе с ним таяла, истекала жизнь старого короля.

— Вы все, наверное, удивлялись моей необыкновенной удачливости, о которой рассказывают истории, моей счастливой жизни, моим успехам и… и… — Приступ страшного кашля прервал его. Он сплюнул в платок, окрасившийся красным, и продолжил: — У меня был Грааль. Я нашёл его очень давно, ещё в юности, и владел им всю жизнь.

— Как? Грааль? Не может быть! Вы не шутите? А правда, что он выполняет желания?

Посыпались вопросы.

— Разве это не есть всего лишь красивая легенда, отец? — замирая от волнения, спросил за всех Борикс.

— Это не легенда, и скоро… да, скоро вы в этом убедитесь. Грааль существует и в самом деле исполняет желания.

— Любые? — поинтересовался Морер.

— Да.

Девять мужчин, девять могущественных владык столпились у ложа умирающего и внимали ему, вытянув шеи и приоткрыв рты, словно ребятишки, слушающие волшебную сказку.

— Почему же тогда… почему вы не пожелали себе… бессмертия, к примеру? — задал вопрос Лаэр.

На него зашикали, но король ответил.

— Видишь ли, друг мой, дело в том, что Грааль мог бы сделать меня бессмертным, в этом я не соврал вам. Но мощь его не безгранична, ибо ничто в мире не может быть безграничным. Грааль обладает… как бы это выразиться… неким ресурсом. Если бы я пожелал себе бессмертия, то Грааль помог бы мне в этом, но больше уж ни в чём.

— Объясните нам, отец! Мы не понимаем! — хором сказали братья.

— Чем труднее просьба к Граалю, тем меньше у него остаётся могущества для исполнения других просьб.

— И чего же вы пожелали, отец? — хладнокровно осведомился Гальядо.

— Процветания моей стране, достатка и благополучия моим подданным. Мира, спокойствия…

Все смотрели на отца круглыми глазами.

— И что же, вы так-таки ничего не загадали для себя? Просто — для себя? — воскликнул Кса.

— Я всё же человек, — в попытке улыбнуться король дернул провалившимся ртом. — Я пожелал… чтобы имя моё… не забылось в веках… чтобы все… помнили… правление Оуэна Первого… помнили… восхищались… считали… примером… и добрые… добрые…

Ему становилось всё труднее говорить.

— Так что… вверяю Грааль в руки ваши… владейте сообща, все вместе. Но прежде поклянитесь!

— На чём же клясться, батюшка? — внутренне усмехаясь, спросил Гальядо, не веривший ни во что в мире, кроме чистой науки. — И в чём?

— Клянитесь, что станете… жить в добре… справедливости… дружно… что не поднимете… оружия… против родича, — просипел Оуэн, хватая ртом воздух. — Клянитесь на крови.

Они переглянулись. Кровь всегда считалась источником жизни, и клятва на крови — страшнейшей из клятв. Древнее поверье гласило, что нарушивший такую клятву не проживёт и септимы.

— Мы согласны, отец! Говорите же, что для этого потребно?

— Чаша… и нож.

Была принесена чаша, и Тристан, не раздумывая, полоснул себя по запястью.

— Скорее, братья! Разве не видите, что конец близок?

Все последовали его примеру, и в чашу, смешиваясь, заструилась кровь: красная — Тристана, Пэйла и Лаэра, голубая — Эверленна и Гальядо, зелёная — Борикса и Кисаи; чёрная — Морера и Кса.

— Клянёмся!

— Хорошо… — синеватая бледность постепенно заливала лицо короля, словно последний прилив. — Может быть, я сделал ошибку… но я верю вам, моим детям. Хотя один человек… один святой человек… предостерегал меня…

— Он что, усомнился в правдивости наших клятв? — Тристан сделался, пожалуй, бледнее умирающего отца. — Кто этот наглец?

— Это… это некий Марцеус… проповедник из Флинта… недавно пришёл ко мне, мы вместе молились… так он просил… заклинал всем святым… не открывать вам… тайны Грааля.

— Разве можно принимать на веру выдумки какого-то сумасшедшего монаха, отец? — вкрадчиво произнёс Лаэр. — Я слышал об этом Марцеусе. Это юродивый, который выдаёт себя за благородного пилигрима. Он что-то там прорицает, чуть ли не гадает людям по руке! Говорит, что ему открыто будущее, — но кто это может проверить?! Скажите по совести, отец: кто более достоин доверия — мы, ваши родные сыновья, или бродячий фокусник, беглый монах-расстрига, ярмарочный шарлатан?

— Марцеус предупреждал… — не слушая, продолжал король. — Равновесие мира… пошатнётся… сдвинется… Конец Света… Судный день… Помните! Клятву… не нарушайте. Конец… настанет…

— По-моему, папа бредит, — заметил Кисаи. — Дайте ему ещё вина. И мне тоже.

— Но постойте! — вмешался принц Пэйл. — Отец не сказал нам, где спрятан этот самый Грааль!

— Всё там… в завещании… завтра… — воздух со свистом выходил из его лёгких, будто из проколотого бычьего пузыря.

ЗАВЕЩАНИЕ. Слово это мгновенно выдернуло из облачных эмпиреев и с размаха шваркнуло оземь.

— Но кто же унаследует престол, отец?! — вскричал Морер. — Вы не огласили нам вашу волю! Самое главное!!!

— По праву первородства… — начал было Тристан.

— Замолчите, брат! — пролаял Лаэр. — Появиться на свет первым это ещё ничего не значит!

— Согласен! — Кса вспыхнул кирпично-красным румянцем. — Важно быть достойным трона! И отец подтвердил мои права!

Кисаи, которого воспринимали скорее в качестве шута, (да к тому же между ним и престолом стояли пятеро), никогда и не надеялся на обладание уранской короной, но не упускал возможности вставить палки в колёса другим. Глядеть, как в борьбе за трон сцепятся старшие — что может быть забавнее? И он крикнул:

— Все слышали, как отец сказал, что Эверленн — лучший из всех!

— Лжёшь, фрогл, подземная лягушка! Батюшка назвал меня самым мудрым! А кто, как не мудрейший, должен стать королём?! — завопил Гальядо.

Тут уж загомонили все.

— Молчать!!! — рявкнул Борикс так, что тренькнули стёкла. — Отец ещё не умер, а вы уже кинулись рвать королевство! Посмотрите же — он хочет что-то сказать! Слушайте! Слушайте!

Тень смерти уже покрыла лик, но Оуэн успел проговорить:

— Преемника… не назову… В завещании… сказано… Пусть это… решит Грааль.

Оуэн вздохнул в последний раз, и улыбка неземного восторга заиграла на его губах.

— Господи… — прошептал он. — Я узрел Тебя!

В огромном зале они остались наедине с телом того, кто почти тысячу лет правил королевством. Этой смерти многие желали и почти все надеялись на то, что она придёт своевременно. Но вот ЭТО случилось, а они растерялись, словно малые дети, заблудившиеся в дремучем лесу. Оуэна могли любить, презирать, уважать или ненавидеть, но в глубине души никто не представлял себе, что же будет, если король действительно умрёт. Оуэн был всегда, сколько они себя помнили, величие его фигуры заставляло их трепетать. Он судил их, награждал и наказывал, был самым строгим судьёй и самым лучшим советчиком, и без него они все ощутили себя… покинутыми. Перед этим бледнели их мелкие ссоры, дрязги, мечты о наследстве и соперничество, тайное и явное, борьба за милости. Отец… Он был незыблем, как сама Монсальват, и казался вечным, как солнце.

— Что же нам теперь делать? — раздался в тишине неуверенный голос Пэйла. — Наверное, следует сходить и позвать кого-нибудь?

— Рискни, — отозвался угрюмый Морер, бросая на братьев подозрительные взгляды.

Но лорд Эдемиона не решился на это. Кто знает, что здесь может произойти.

— Эй! — крикнул он. — Кто-нибудь! Оуэн скончался!

«…кончался… ался…» — ответило эхо.

— Сюда! Кто-нибудь!

«…будь… будь…»

В дверях на противоположной стороне появился камергер.

— Сюда! Подойдите и убедитесь, что всё кончено.

Сэр Бедивер приблизился, поднёс ко рту умершего бронзовый дискус. Удостоверившись в том, что дыхания нет, он закрыл опочившему государю глаза, после чего переломил свой жезл и дрожащим фальцетом трижды провозгласил:

— Король умер! Да здравствует король!.. Король умер! Да здравствует король!.. Король умер! Да здравствует король!

— Да здравствует король! — нестройно повторили за ним принцы.

Это выглядело сущей насмешкой — какой король?

— Ну, удружил папаша, — почти не понизив голоса, обратился Кисаи к Мореру. — Клоун проклятый! Не мог объявить наследника, как полагается. Тогда бы знали, кого придушить в тёмном закутке.

— Ничего, — процедил Морер, кривя тонкие губы. — Разберёмся.

— Ваши высочества, — скорбно молвил камергер, — завещание Его величества короля Урании Оуэна I будет предъявлено вам завтра в полдень здесь же, согласно закону. Ввиду особой секретности оного сей документ не должен быть оглашаем вслух, а потому после прочтения Вашими высочествами завещание, скреплённое магическими печатями, в присутствии двух свидетелей подвергнется сожжению. Дату торжественных похорон назначит Королевский Совет. Примите мои искренние соболезнования в постигшей вас горестной утрате, высокие лорды, а также мою отставку.

Сэр Бедивер поклонился и удалился.

— Идёмте, господа, тут нам более нечего делать, — Гальядо направился к выходу. За ним пошёл Борикс, недоумённо крутя головой, следом Пэйл. Эверленн, прежде чем уйти, поцеловал отца в лоб. Тристан, точно бдительная овчарка, охраняющая своё стадо, дождался, пока эльф не исчезнет в дверях, и скрылся последним из их группы.

Тёмные остались.

— Ну вот, теперь и дышать стало легче! — воскликнул Кисаи, потягиваясь. — Как они все меня достали своим фарисейством, своими благостными физиономиями да героическими речами! Голову даю на отсечение: в мыслях у них то же, что и у нас, а сами только и знают, что напускать на себя постный вид и молиться!

— Тише! — рыкнул Морер. — Разве ты забыл, что здесь и стены имеют уши? Будьте осторожны. Жду вас всех в полночь у себя.

— А зачем? — удивился Кисаи.

— Дурак! — ядовито хмыкнул Лаэр. — Разве не понятно, что дражайший братец составил некий грандиозный план (magnus propositum) и желает ознакомить с ним нас, убогих?

— Скажи спасибо, что желаю, — высокомерно ответствовал рыцарь смерти. — И хватит болтать! До встречи.

— Я приду, брат, — Кса сжал его плечо.

— И я, — это Кисаи. — А ты, Лаэр? Разве тебе не любопытно?

— Уж придётся прийти. Послушаем, какие такие блестящие идеи пришли на ум великому Задаваке.

Пробило двенадцать, и с последним ударом часов явился Лаэр, последний из четверых.

— Чёрт! Я уж думал, наш осторожный ядознатец не придёт! — по своему обыкновению балагурил Кисаи, потягивая из кубка вино. — Что, Аптекарь, испугался?

— Заткнис-сь.

Болотный пёс обследовал сиденье понравившегося ему кресла и сел, тщательно расправив складки халата.

— Ну-с? Чего ждём? Кажется, Морер намеревался сообщить нам нечто достойное внимания?

— Не гони лошадей, — коротко осадил Кса.

— Плесните-ка мне ещё винца… нет-нет, не ты, Лаэр, — с комичным ужасом Кисаи прижал к себе кубок, — ещё сыпанёшь какой-нибудь отравы!

Пёс бросил на него взгляд, полный ненависти, но смолчал.

Из-под двери тянуло сквозняком, и оранжевое жало свечи дрожало и колебалось, разбрасывая пятна света.

Морер встал, и его странная, неестественно длинная тень упала на стену, изогнулась под прямым углом и пересекла потолок.

— Итак… Около года назад мы, осознав общность наших интересов, создали Кулак Тьмы. В пику нам в это же самое время четверо Светлых составили Ладонь Света.

Раздались смешки.

— Нам стало известно об этом благодаря Гальядо, которого они пытались перетащить на свою сторону. Ледяной отказался. Мы также звали его к себе, но он ответил отказом и нам, кичась серой аурой, и объявил о своём нейтралитете. Что ж, скажу лишь: было бы предложено.

Все согласно кивнули.

— Несколько квадров спустя высшие силы услышали наши просьбы — король заболел…

— Ха! — вдруг тявкнул Лаэр, и все вздрогнули. — Ха-ха! Высшие силы! К вашему сведению, Оуэн был здоров, как бык, и мог протянуть ещё много, много лет.

Кисаи поперхнулся, Кса присвистнул, и даже невозмутимый Морер часто задышал.

— Так это ты?!

— А вы как думали? — тишайший Аптекарь, так долго пребывавший в ничтожестве, наслаждался величайшим в жизни триумфом. — Без моего вмешательства все вы могли до судорог молить Тьму, и ещё вопрос, когда бы она соизволила ответить.

— А как же консилиум лучших медикусов королевства? Разве он не признал единогласно у отца саркому лёгких? Ввиду неумеренного курения.

— Значит, у него и была саркома. Батюшка в самом деле злоупотреблял табаком. Однако замечу, что она должна была развиться у него лет этак через двести-триста. Меня такой срок не устраивал.

— И ты…

— Я просто помог болезни, ускорив её течение. Есть такое средство.

Кса, сидевший к Лаэру ближе всех, судорожно отодвинулся. Шутки-то Кисаи оказались не без примеси правды! «Только пророки знают, что скрывается за дверью будущего», — подумалось ему, и демоньяк тайком сделал знак, отвращающий несчастья.

Морер задёргался.

— Как ты это сделал? Объясни!

Морщинистая морда пса-волшебника перекосилась в свирепом оскале, сверкнули клыки, которым позавидовала бы и гиена.

— Я не выдаю своих секретов.

Некромайтер пошёл чёрными пятнами.

— Слышь, падаль болотная, — проскрежетал он, показывая когти, — если ты немедленно не скажешь…

— Спокойно, спокойно, друзья, — примирительно произнёс демоньяк, округлив руки и делая красивые плавные жесты. — Какие счёты между своими? Не подлежит сомнению, что братец Лаэр имеет право хранить собственные тайны. В то же время брат Морер просто спросил. В конце концов, какая нам разница? Важен результат.

— Идея плодотворная.

— Собственно… чем богаты, — буркнул ши-мага, постепенно успокаиваясь.

— Но ты хоть хвосты зачистил? Тебя не заподозрят? — Морер, в свою очередь, успокоиться никак не мог.

— Да бросьте вы. На конце нити один торговец редкостями, ныне покойный. Несчастный благополучно ушёл в мир иной, поев несвежей рыбы. Рыба — она, знаете ли, бывает очень опасной, если залежится. Не хотел, правда, её есть.

Все улыбнулись.

— Так батя «кони двинул» от обычного яда? — Кисаи был в восторге. — Аптекарь, Аптекарь, золотая голова! Конспиратор! Чтобы величайший магус в истории кончил так жалко!

— Он был всего лишь человеком.

В гнетущем безмолвии, наступившем после откровений Болотного, стало слышно потрескивание оплывающей свечи.

Внезапно уши пса шевельнулись. Он поднял лобастую голову и принюхался.

— Кто-то за дверью, — прошептал он. — И я не знаю, как давно он там стоит.

Морер согнул колени и мягко прыгнул, точно страшная чёрная пантера. Прыгал он с места и приземлился у самой двери без малейшего шума. Тронул было рукоять меча, но раздумал. Началась его трансформация, и Кисаи икнул от ужаса. Огненный эмир зажмурился и схватился за охранный амулет, а Лаэр уже держал наготове защитное заклинание… Между тем Морер продолжал видоизменяться. Вспыхнула расплавленным золотом радужка глаз, изо рта полезли огромные зубы, лицо стало заостряться, с хрустом вытягиваться, превращаясь в морду зверя… Оборотень сгорбился, выпустив стальные когти.

— Эй, вы, — послышалось из-за двери, — не вздумайте огреть меня стулом или чем там! Это я!

— Тьфу ты, прах тебя забери! — в сердцах выругался Кисаи. — Это ты что ли, Книжный Шкаф?

— Разумеется. Предупреждаю — я вхожу!

Приоткрыв дверь, Гальядо скользнул в щель и оглянулся, усмехаясь.

— Так! Отойди на два шага.

Техномагус послушно отступил.

— И дрын этот свой держи от меня подальше.

«Ага! Мореру хватило ума понять, что посох не просто красивая игрушка».

— Что это вы тут затеяли, а?

— Не твоего ума дело, — в хриплом голосе некромайтера ещё проскальзывало мяуканье хищной кошки.

— Смахивает на клуб заговорщиков.

— Да пропади ты пропадом! Ты что, подслушивал?!

— Конечно, нет. Просто шёл мимо.

Морер подскочил к нему и замахнулся лапой, пока не успевшей снова стать рукой, но ожидавший чего-то подобного Гальядо отскочил.

— Не горячись, братик. С твоей мёртвой кровью это вредно.

— Что это ты повадился разгуливать в такой час? — Морер постепенно приходил в себя. — Ночь — наше время, Серый!

— Да не спится, вот и решил пройтись по замку. Иду, слышу: шу-шу-шу, шу-шу-шу. Сидят, совещаются… Светлые, кстати, тоже собрались у Тристана.

— А ты не слышал — совершенно случайно, — о чём они там говорят?

Ледяной пожал плечами.

— Да ничего особенного. Эверленн, слюнтяй, всё хнычет об отце, Кувалда напился пьян и завалился спать.

Гальядо был осторожен. Непростая жизнь между теми и этими только усилила его природную недоверчивость, поэтому сейчас он рассказал братьям не всё. А довелось ему услышать вот что…

Огр на самом деле во всю мощь лёгких храпел на койке рыцаря, а эльф забился в уголок и проливал горькие слезы. Пэйл же и Тристан коротали ночь за бокалом лёгкого вина, они вообще не собирались ложиться.

— Ты полагаешь, они всё же решатся? — красавец Пэйл (ну хоть картину с него пиши!) положил ногу на ногу и изящно подпёр голову рукой.

— Не хотелось бы верить в это… ох как не хотелось бы! — Тристан поскрёб подбородок, уже начавший покрываться щетиной. — Но я знаю Морера. Когда эта нежить улыбается, у меня мурашки по спине бегут. Он явно что-то задумал.

— Да. Веришь, едва я получил ВЕСТЬ, как на душу мне легла каменная тяжесть. Боюсь, Тристан, до завтрашнего вечера мне не дожить. Да и всем нам тоже.

— Наша с тобой задача, Пэйл, не допустить этого. Нас всего двое, но мы должны!

— Двое? — Небесный изогнул соболиную бровь. — А эти?

— Эверленн — мальчишка! — раздражённо фыркнул рыцарь. — А огр глуп, как пробка. Здесь всего двое мужчин, Пэйл, с сожалением приходится признать это. А Тёмных — четверо!

— Да ещё техномагус… Я не очень-то доверяю ему. Всё-таки он Серый.

— Ни рыба, ни мясо, — рубанул воздух рыцарь. — Всю жизнь терпеть не мог двуличного ублюдка.

— Да? Почему? — удивился Пэйл. — Признаюсь, во мне Гальядо тоже не вызывает особой симпатии, какой-то он… застывший, что ли. Но, если вдуматься, то среди братьев можно отыскать кое-кого и похуже. Мы оба понимаем, о ком я.

— Согласен. Но с ними всё просто. Тут всегда ясно, чего ожидать. Мышьяк в каффе или нож в печень. А вот Гальядо… — Тристан закусил губу.

Помолчав, продолжал:

— Знаешь, я никому никогда не рассказывал эту историю, но тебе… Однажды я чуть не утонул в Нерве, и спас меня Книжный Шкаф.

— Что ты говоришь! — поразился лорд Эдемиона. — Как такое возможно?

Рыцарь криво усмехнулся.

— Я — не то, что ты, любимчик всех стихий. Плаваю, как топор. А признаться стыдно было. Так вот я один тренировался, на зорьке, чтоб никто не увидел и на смех не поднял. Однажды течение подхватило меня и чуть не затащило в омут — ну, тот, что на правом берегу, против трёх вязов. Нас ещё отец предупреждал… — Тристан подавил вздох. — Я барахтался, как беспомощный щенок, но всё ж сумел зацепиться за прибрежную корягу. Силы уже оставляли меня, когда я увидел проходящего по берегу Гальядо. Я крикнул, и он подошёл ко мне. «Руку, брат! — прохрипел я. — Руку, во имя Христа!»

— И он… — с замиранием сердца спросил Пэйл.

— Он подал. Но с некоторой заминкой. Не тотчас. После твердил, что растерялся, но это было враньём!

— Откуда ты знаешь? Возможно, он лучше, чем кажется, и действительно просто растерялся? — одёрнул Пэйл.

— И ты веришь в это? В то, что братик Гальядо способен хоть на миг потерять самообладание?

— Наверное, нет, — подавленно признал Пэйл. — Вероятно, я просто хочу верить в лучшее.

— Вот и я — нет. Когда старуха-смерть уже замахнулась своей косой, а Гальядо стоял и медлил, я заметил в его глазах… задумчивость, что ли. Словно он прикидывал — а стоит ли?

Звякнул бокал, зашипело и вспенилось игристое вино.

— Жаль, получается, что Серый это всегда уступка Злу и шаг навстречу Тьме. Но Гальядо всё-таки спас тебя.

— Твоя правда, из реки он меня вытащил. Однако не поручусь, что при этом не делал ставки на мою вечную благодарность.

— Именно. И на единственного, возможно, союзника среди нас.

— Да. Но он не вступил в этот их Кулак.

— Мы не можем быть уверены, это он так говорит. И даже если это и правда, никто не мешает ему переметнуться к ним в любой момент.

— Час от часу не легче! Значит, их пятеро. Солидный перевес… Ах, как же я их ненавижу, Пэйл, если бы ты знал! Сколько крови они мне попортили! Собрать бы их всех в кучу, скрутить одной верёвкой да бросить в самый глубокий колодец, словно поганых крысят! Мир стал бы вполовину лучше.

Властитель Эдемиона покачал головой:

— И всё же так нельзя, Тристан. Недаром отец говорил, что ты слишком резок и скор на выводы. Тёмные пока ничего не сделали. И вообще… это наши братья! Мы все связаны, как ветки одного дерева, ибо у нас один отец.

Рыцарь осклабился.

— Братья, братья… Думаешь, сами они помнят об этом? Кабы это было в их власти, то негодяи давно уничтожили бы нас!

— Может быть. — Пэйл зябко поёжился. — Кстати, знаешь, почему я задержался сегодня? У меня настолько дурные предчувствия, что я дал команду всем городам подниматься в аэр и убираться отсюда как можно дальше.

— В аэр?! Так ты поднял в воздух Эдемион?!

— Да. Коли меня убьют, Тристан, я не хочу, чтобы моё прекрасное сияющее королевство досталось силам Тьмы.

— Счастливец… — Рыцарь вздохнул. — Если бы я мог так же, как ты, обезопасить мой Ангелин…

Вот что удалось подслушать Гальядо, но он не собирался делиться этим с остальными. Теперь он знал, о чём беспокоятся те и другие, и собирался каким-нибудь образом обратить это знание к своей выгоде. А разные там лирические истории из прошлого к делу совершенно не относились. И Дракончика он спас лишь потому, что заметил рыбаков, уже бегущих к ним по берегу.

— Ну, так я пойду?

— Иди, иди.

Они проводили его тяжёлыми взглядами.

— Задавлю паскуду… — прохрипел Морер, едва лишь закрылась за ним дверь. — Его первого.

— Думаешь, он предупредит их? — встревожено спросил Кса, проводя пальцем по шёлковой, будто нарисованной полоске усов.

— Понятия не имею. Но он мешает, и его надо убрать раньше всех.

— Полностью согласен с тобой, братец, — вкрадчиво произнёс Лаэр. — Но сделать это нужно с умом. Считайте сами: их четверо, да нас четверо, следовательно, каждому свой противник. Но если ты, Морер, в решающую минуту станешь тратить время ещё и на Гальядо, то кому-то из нас придётся сражаться сразу с двоими. Поэтому предлагаю вот что: Гальядо нужно подставить! Допустим, кто-нибудь из нас сделает вид, что это Ледяной напал на него, и позовёт на помощь. Тогда им займутся Светлые, а у нас будет численный перевес, понятно? В крайнем случае, они просто растеряются, что тоже нам на руку.

— Ну, Аптекарь, ты воистину стратег! — восхитился Кисаи, слизывая с подбородка капли вина.

— Значит, решено! — жёстко изрёк некромайтер. — Ты, Лаэр, кричишь, что Гальядо сошёл с ума и хочет тебя убить, после чего мы нападаем. Теперь нужно распределить роли остальных…

— Я беру на себя Дракончика! — азартно воскликнул Огненный.

— А не слишком ли ты возомнил о себе, малыш? Рыцарь опасный противник.

— Ерунда! Главное, не дать ему вытащить меч, которым он владеет лучше, чем все мы, вместе взятые. Я заколю его кинжалом.

— Разве ты не видел, что Тристан явился в полной броне?

— С дистанции вдоха никакая броня не спасет от этого, — Кса продемонстрировал похожий на шило панцирный кинжал длиною в две ладони. — Я сам закалял его в крови ракшасов, он входит в доспех, как в тесто.

— Превосходно. Таким образом, для меня Пэйл, а для тебя, Кисаи, Борикс.

— Махнёмся не глядя? — кисло поинтересовался варлорд.

— Вот глупый, да ведь Незабудка в десять раз страшнее гримсура! Борикс просто тупая скотина с одной извилиной.

— Это не извилина, а вмятина от шлема, — неожиданно схохмил Лаэр — наверное, он тоже трусил.

— Тем более, он ведь даже не вооружён. А Пэйл, я слышал, искусный боец.

— Да-а-а, огр сам по себе уже оружие. А ты хоть раз бился с Кувалдой на кулачках? — ныл Кисаи. — Он просто переломает мне кости… Лучше уж рискнуть с Незабудкой.

— Тебя никто не призывает бороться с Кувалдой врукопашную. Достань его издалека, ты же классный чародей! Швырни заклинанием, «Дыханием Магуса», к примеру.

— Шутишь? Какое тут «Дыхание», это ему, что укус комара, огры живучи, как кошки… — не унимался Подземный. — Здесь нужно что-то совсем убийственное: говорят, у них девять жизней.

— И ты веришь этим басням? — сарказму Морера не было пределов.

— Верю — не верю… а только я лично видел, как один огр раздавил противника в лепёшку, а сам был с вырванным сердцем!

— Ну, что же… в конце концов, всем нам предстоит тоже не вальсон плясать. На Лаэре вообще двое — техномагус и эльф.

— Лучше бы они достались мне, — буркнул Кисаи. — Плакса как был сопляком, так и остался, а Книжный Шкаф за своими пробирками давно забыл тяжесть клинка.

— А Эверленн, тупица, даже без броньки! — булькая от восторга, Кса раскачивался на стуле с немалым риском падения.

— Вероятно, он верит в святость родственных уз.

Лаэр засмеялся по-собачьи, и с его пасти протянулась вниз длинная нитка слюны.

— Зато Гальядо коварнее дракона, и кровь его холодна, словно горная речка. Уж поверь мне, если судьба будет к нему благосклонна, он не сделает в бою ни единой ошибки, — остудил его радость варлорд.

— Тогда давай переиграем, раз не хочешь гримсура. Бери себе Ледяного, а мне давай дубину-огра.

— Сам бери Ледяного! Техномагусы — они знаешь, какие? Ни одному богу не поклоняются, всё копошатся в своих лабораториях, сотворяют всякую мерзопакость… да ещё механизмусы… Не верю я им.

— Да кто говорит о доверии?! — взревел некромайтер. — Бить надо сразу в горло — верное дело. Нет ничего лучше честной стали, а вся эта волшба для слабаков вроде Аптекаря.

— А где и когда мы на них нападём? — Кса прекратил терзать стул. Он подался вперёд, поглаживая любимый кинжал, и глаза его казались озёрами крови.

— Желательно, чтобы это было уединённое место… и ещё такое, где поменьше свободного пространства. Например, какой-нибудь коридор, тупик или кладовка. Дождёмся удобного момента и навалимся кучей.

— Ну, хорошо… Допустим, что мы победили… Заметь, я говорю — допустим… — Настроение Кисаи сделалось отвратительным, поэтому он начал ко всему придираться. — Как мы объясним смерть наших братьев?

Морер расхохотался.

— Какая всё же чушь тебя волнует, братец! Запомни: если мы победим, то я не намерен ничего объяснять. Я сожму Уранию в кулак — вот так! — И он стиснул пальцы, затянутые в чёрную перчатку. — Сомневаюсь, что мне станут задавать вопросы.

— А если не победим?

— Тогда и объяснений не потребуется, дурень, — ответил за Морера Лаэр.

— Итак, слушайте. Начинаем по моему сигналу…

Что случилось тогда, осталось неясным. Все принцы пропали без вести, они просто исчезли, как тают без следа ночные тени с приходом рассвета, и эта ветвь уранских королей прервалась.

Были предприняты усердные поиски, но без какого-либо результата. Были арестованы несколько человек, явно невинных. Были выдвинуты гипотезы, совершенно фантастические. На всякий случай также сменили всю дворцовую прислугу, казнили всех государственных преступников, томящихся в застенках, и утроили налоги. На трон через положенный срок сел отдалённый родственник Оуэна, ставший Гаретом I и основавший новую династию.

Наследников так никогда и не нашли. Со временем даже имена их изгладились из памяти, сохранившись лишь в какой-то старинной ЛЕГЕНДЕ. Всё пошло своим чередом. Дальнейшая история Урании была полна, как водится, крови, предательства и войн, но… это было после.

Волшебный замок Карбоник тоже как в воду канул. Развоплотился ли он, переместился или просто сделался невидимым — кто знает? Об этом история умалчивает. А Оуэна помнили, и ещё многие тысячелетия спустя называли время его правления «золотым веком». Люди и прочие расы сеяли хлеб, ковали железо, добывали руду и валили лес. Они встречались, влюблялись и женились, растили детей и думали, что так будет всегда.

Но почему же тогда там, в далёком 67…12-м году, 2-го числа квадра цветень, на исходе дня схватился за сердце седой, как лунный филин, старый монах?!

— Свершилось. — Марцеус привстал и бросил в окно тревожный взгляд, словно боясь, что увидит уже погасшее солнце. — Свершилось, опять свершилось! Circulus vitiosus — снова заколдованный круг! Иисусе, как я боялся этого! Безумный король, безумные дети… Вы столкнули этот мир в пропасть.

Монах прикрыл лицо рукою, но перед его внутренним взором неумолимо вставали картины предвидения: девушка с детским личиком идёт по цветущему лугу, и лёгкая поступь её сотрясает королевства. Пылают города, ревут гигантские смерчи, уходят под воду острова и просыпаются вулканы, извергающие океаны лавы и тучи едкого пепла. Какие-то армии штурмуют чьи-то замки, орды сумасшедших бросаются вниз с высоких зданий, кричат безвинные звери, набухшие кровью реки несут горы трупов — а в чёрной вышине, вспоротой огненным лезвием кометы, реют крылатые страшные тени…

А ПОТОМ МИР ЗАДРОЖАЛ И ВЗОРВАЛСЯ МЯСНЫМИ КРОВАВЫМИ ОШМЁТКАМИ, ЛОПНУЛ, СЛОВНО СТАРОЕ ИЗНОШЕННОЕ СЕРДЦЕ.

Тогда бросился он к столу, схватил телячью кожу и принялся покрывать её неровными, пляшущими строчками. «Внемлите, потомки! К вам обращаюсь я из бездны. В неизречённой милости своей Господь открыл мне, что дни существования этого мира исчислены, ибо нарушена Клятва Девяти. И явлено было мне Знамение — зловещая Звёздная странница, чьё пришествие отмечает начало Апокалипсиса, и спешу я предупредить вас о том, что грядёт День Гнева…»

— Нет, каково, а? «Из бездны»! «De profundis clamaviadte», — с выражением продекламировал он, отбрасывая в сторону карандашный огрызок. — «Из бездны воззвал я к тебе…» Сколько патетики, какая трагическая безысходность! Евангелисты отдыхают.

Он высунул язык и изо всех сил скосил глаза, пытаясь уразуметь, сильно ли испачкался. То, что увидел, удручало — кончик языка был полностью фиолетовым.

— А может, ну его к лешему, это Пророчество? Как-нибудь без него, а? Сами пусть обходятся… Но нет. Законы жанра — законы Вселенной, против них я бессилен. Только поймут ли потомки? Вон, Нострадамус-то до сих пор не разгадан! Впрочем, предсказания его столь многочисленны и мрачны, что подходят к чему угодно. А что касается вкусов… зря Мишель писал катренами. Народ в массе своей не любит поэзию, если это не похабные частушки или не застольные песни. Работал бы лучше в прозе, как прежние хронисты. Как я. Но можно ли назвать МЕНЯ хронистом в полной мере? Хронистом secundum artem — по всем правилам? Что-то происходит — и я пишу… А вдруг наоборот?! Я пишу — и что-то происходит? Вот ужас-то… И в этом ужасе жить моей Алисе. Но моя героиня добьётся своей цели, добьётся, потому что «чем скорей мы идём к нашей цели, тем скорей к нашей цели придём»!

Бормоча про Алису, он принялся потихоньку развоплощаться, напоследок горько заметив:

— А пирожков у меня нет, и перьев, подмастерьев. Я давно уже рехнулся от горя и всемогущества, поэтому сам их выдумал. Потому что я совсем один. Как Гюго, как Наполеон, как Мопассан…

Разговор в Сети:

Игрок 1. Аллоха, Блюхер!

Игрок 4. На проводе. Кто там? А, Гриня. Чо у те?

Игрок 1. В личку зыкал? ВН замутил новый турнир. Ты в теме?

Игрок 4. А ты?

Игрок 1. А то! Все наши тоже вписались.

Игрок 4. А чо суть гамы?

Игрок 1. Стратегия пошаговая, адуплил? Западаю на пошаговые. Называется «Legend». Тут как обычно: картографическое Поле, на нём — Герои. Путешествуют, батлятся… Цель меси — первым захапать артефакт «Грааль». Антураж — сказочное королевство типа «фэнтези». Время шага не ограничено.

Игрок 4. ЛВЛ?

Игрок 1. Наивысшей сложности, гриф «невозможно». Время — 999 игровых дней. Ваще агонь. Гайд позырь.

Игрок 4. Помаракую. Мобыть, и присоединюсь. А призовые у нас чо? Фертинги, как в прошлый раз? Или дукаты?

Игрок 1. Сольдо. Прикинь — можно ввести Реалгера!

Игрок 4. Безбэ?

Игрок 1. Ага. Реального Героя из настоящих людей, но одного для каждого геймера. Верховный Надгеймер дал добро. Подбираешь себе любого крыса и запускаешь его в Поляну, он для тебя и воркает.

Игрок 4. «А казачок-то засланный!» Безмазово, чо одного. А из кого у них будет армия?

Игрок 1. Вот дупан, да не из кого! Реалгеры просто станут шариться за Граалем, типа ищеек. А сражаться за них будут игровые Геры. Самое адское: никто не всосёт, кто на какого папу крысячит. ВН поставил ограничуху: Героям нельзя объявлять своих цветов, и флаги в Поле будут засерены. Чо буде, егда все они однотаймово ломанутся за Граалем? Такая батла заварится!

Игрок 4.:-x

Игрок 1. Лады, переваривай информу. SYL.

Игрок 4. ББ.

Краткий примерный перевод на русский:

Игрок 1 (Зелёный, «ник» Гриня) предлагает Игроку 4 (Синему, «ник» Блюхер) принять участие в компьютерном турнире многопользовательского режима по игре «Легенда» и перечисляет условия, среди которых для каждого геймера есть возможность внедрить в Игру одного реального человека. При этом цветовая принадлежность Героев будет скрыта.

Ствол

«Этот рассказ мы с загадки начнём —

даже Алиса ответит едва ли:

что остаётся от сказки потом —

после того, как её рассказали?

Где, например, волшебный рожок,

добрая фея куда улетела?

А? Э!.. Так-то, дружок,

в этом-то всё и дело.

Они не испаряются, они не растворяются,

рассказанные в сказке, промелькнувшие во сне.

В страну чудес волшебную они переселяются,

мы их, конечно, встретим в этой сказочной стране».

(В. Высоцкий)

Жила-была на свете одна девушка, которая обожала сказки, и звали её Алиса. Впрочем, её могли звать как-то иначе — Леной, Светой или Ирочкой, ведь таких девушек много! Но речь всё же пойдёт об Алисе.

Жила она, как и большинство прочих девушек: день за днём ходила в магазин, гладила бельё, вытирала пыль и смотрела телевизор.

Мир был чёрно-белым, и она не любила его.

Она любила другие миры — фантастические, далёкие, сияющие. Те, что смотрят на нас со звёзд, что таятся в пожелтевших страницах старой книги, что ускользают от нас с рассветом.

Примечания

2

Здесь и дальше бронёй будет называться не только кольчуга, но и защитный рыцарский доспех; соответственно, полуброня — часть такого доспеха, состоящая из нагрудника (кирасы), шлема, наручей и наголенников.