Она уходит со мной-2

Алиса Ковалевская

Я думал, что смогу забыть её. Белобрысую девчонку, которая спёрла у меня важные документы и посмела ставить свои условия. Девчонку, которой плевать на моё прошлое и на моих демонов. Но я ошибался. Она забралась в меня слишком глубоко. Вернусь. Сделаю её своей. И плевать, что она меня ненавидит…

Глава 4

Дмитрий

Получить ответ, где Платон, оказалось несложно. Вероника кричала, начинала плакать и снова кричала, что я могу убираться к чертям собачьим, что на хрен ей не сдался и что виноват кругом, куда ни плюнь.

Да, может, и виноват. Но какая разница, если по факту вернулся только чтобы взять её с собой? Весь грёбаный месяц вдалбливал себе в голову, что она не для меня, что лучше оставить как есть. Но никакие уверения не мешали мне с мазохистским удовольствием наблюдать за ней через экран мобильного.

— Чёрт! — задумавшись, затормозил перед пешеходным переходом.

Вообще свет светофора разрешал проехать, но старая перечница с клюкой неспешно двигалась ровно посреди дороги. Зыркнула на меня, прошамкала что-то нечленораздельное и поплелась дальше.

Стиснув зубы, шумно выпустил воздух через нос.

Примерно неделю назад я окончательно понял, что так продолжаться не может. Девчонка накрепко засела в мозгах. И дело было не в сексе. Старательная элитная шлюха с высветленными волосами по самую жопу и озёрами невинных сучьих глаз отсасывала так, что бурлила кровь. Только, когда она закончила, ничего не изменилось. Выставил её за дверь, а сам, как извращенец, включил видео и, делая затяжку за затяжкой, наблюдал за расхаживающей по дому в моём свитере Вероникой.

Но прежде, чем рвануть за ней, нужно было решить кое-что из текучки. Голодная до крови свора наступала на пятки. Моя смерть с самого начала была сомнительной, но она дала мне отсрочку. Уже рассчитавший, как выстроить следующие дни, чтобы сгонять в эту дыру и параллельно порешать нужные вопросы, я включил камеру и… Блядь! Вероника, совершенно голая, лежала привязанная к спинке постели и вертелась, пытаясь освободиться.

Нервы обожгло, желание схватить пистолет и прикончить того, кто посмел притронуться к моей девочке было таким, что попадись мне недоносок под руку, остался бы без члена в ту же секунду. Уже через час у дома, где была снята квартира, прослужившая мне пару месяцев пристанищем, дежурили менты. Всё оказалось круче, чем я думал. Друг в органах чётко объяснил перспективы. Делом о местном насильнике убийце уже давно занималось столичное следствие. И тут на тебе совпадение…

В городок я гнал, как безумный. Выжимал педаль и курил одну за одной. Мотор ревел, а мне казалось, что внедорожник тащится, как полудохлая улитка с раздолбанным панцирем. Обочина сливалась в сплошную линию, мимо мелькали столбы и огни придорожных забегаловок, а в мозгах билось только одно — убью. Уничтожу любого, посмевшего тронуть. Эта девчонка моя. Моя, чёрт возьми!

Сверившись с навигатором, свернул на раздолбанную просёлочную дорогу. Судя по карте, до места оставалось минут десять, не больше. Из-под колёс брызнула грязная вода. Лужа оказалась глубже, чем казалась.

— Да что это за дыра, — едва не матюгнулся. Вынул сигарету и прикурил.

Лёгкие наполнил едкий дым. Дурацкая привычка, доставшаяся мне в наследство от бывшей жены. Сука. Сама-то она к сигаретам не прикасалась никогда. А вот я…

— Сука, — уже вслух, вспомнив, как она, напуганная, смотрела на меня своими огромными глазищами. И я, сдвинутый на ней, готов был прикончить вначале её, потом самого себя.

Понимание, что эта стерва стонет и кончает под другим мужиком, было сродни удавке на шее. Только ведь я знал… Всегда, чёрт её дери, знал, что она не моя. Кретин! Перекроить можно всё, что угодно, только не бабу, для которой ты всего лишь замена и сытое будущее.

«До конца маршрута осталось двести метров», — оповестил навигатор голосом услужливой электронной подлизы.

Сбоку мелькнуло несколько старых, перекошенных домиков. После них — парочка приличных, и снова — низкие, одноэтажные, но уже ухоженные. На одном из участков резвились две девочки. Против воли засмотрелся на них. Да кончится это когда-нибудь или нет?! Проклятье! Если Крис думала, что это так просто: растить ребёнка с пониманием, что ты не отец — она ошибалась. Если думала, что так просто: растить ребёнка, а потом в момент забыть, как это, отказаться от него — она дура.

— Не дура, — прошипел сквозь зубы, заставив себя проехать дальше. Вышедшая на крыльцо женщина проводила машину взглядом.

Если бы не подъехал к нужному дому, закурил бы снова. Но всё тот же навигатор сказал, что цель достигнута. Я и сам знал, что достигнута. Во дворе развешивала бельё мамаша пацанёнка, получившего в свой день рождения самокат. Что приеду, предупредил я её заранее. Увидев машину, она оставила выстиранные тряпки в покое и громко позвала мальчишек. Те не заставили себя ждать. Только вышел из машины, Платон кинулся мне навстречу.

— Дядя Герман! — завопил он. Босой, в коротких шортах, он подбежал к калитке. Потянулся, чтобы открыть.

— Платон, подожди, — бросилась за ним мать второго пацанёнка.

Платон её даже не услышал. Справился он с калиткой в долю секунды.

— Дядя Герман! — выскочил на улицу. Я и сообразить ничего не успел, как он оказался рядом.

— А Вероника сказала, что ты не приедешь! — выпалил он. В руке его был зажат ломоть ржаного хлеба, уголок губ чем-то перемазан. Растрёпанный, он смотрел на меня со свойственной только детям искренностью. От этого взгляда у меня стянуло нутро.

— Вероника ошиблась, — присел перед ним. Усмехнулся. — Как твои дела, разбойник?

— Хорошо. А почему ты уехал? Я ждал тебя, а ты даже не звонил. И Вероника…

— Так было нужно, — проговорил, рассматривая его.

Что-то подсказывало, что творю самую настоящую дичь. Но прошедший месяц ясно дал понять: не заберу их обоих — до конца дней жалеть буду. А хрен знает, когда эти дни кончатся. Ладно, если через пару лет, а если тянуть жвачку придётся ещё несколько десятков? Нет уж, увольте.

— Это у тебя обед? — кивнул на его руку.

— Добрый день, — не к месту встряла Люба. — Сейчас я соберу Платошкины вещи. Не думала, что Вы так быстро.

Я кивнул ей. Платон разжал пальцы и продемонстрировал мне перепачканную маслом с солью ладонь.

— Хочешь?

— Хочу, — взял кусок. Отхватил добрую половину и вернул мальчишке. Чёрт возьми, вкусно. Когда я ел в последний раз?

Мальчишка заулыбался. Тоже принялся жевать. Поднявшись, попросил мать его друга поторопиться. Сам привалился к машине. Посмотрел на дом с колышущимися на бельевой верёвке простынями, на разгуливающих у соседнего дома кур. Придёт время, возьму Нику, Платона и свалю в такую вот деревню на пару месяцев. И пусть всё катится куда подальше.

— Ты за мной приехал? — звонкий детский голосок.

— А за кем же ещё?

— И больше не уедешь?

— Уеду, — признался честно.

Платон нахмурился. Но только он открыл рот, чтобы что-то сказать, я добавил:

— Но ты поедешь со мной. Как тебе? Ты ведь, наверняка, никогда не был в Москве?

Мальчишка замотал головой. Хмурое выражение с его лица не сходило, в глазах читалось недоверие. Я криво усмехнулся. С дочерью у меня не сложилось. Что, если на этот раз всё-таки смогу всё сделать правильно?

— А Ника знает, что ты вернулся? — Платон снова протянул мне хлеб. — Ешь. Я уже много съел.

— Спасибо, — под внимательным взглядом мальчика отправил хлеб в рот. Сигареты остались в машине, и я было потянулся за ними, но Платон не отстал.

— Где Ника? Она ведь тоже поедет с нами? Я без неё не поеду.

— А если она не поедет? Если не захочет? — какого лешего меня дёрнуло спросить, понятия не имею.

Пацанёнок сдвинул брови.

— Без Ники не поеду, — ответил с решительностью, которой позавидовал бы взрослый мужик. — Не хочу в Москву без Ники. Я… я лучше тут, но с ней. И… И если она не поедет, ты тоже лучше тут с нами.

— Она поедет, — отрезал. — Ника дома, Платон. Собирает вещи.

Собирает она их или нет, уверен до конца не был. Но надеялся, что это так. В противном случае придётся затолкать её в машину в том, что на ней будет. И пусть хоть шипит, хоть плюётся. Раз уж я притащился в это проклятое место, чтобы забрать её и парня, так оно и будет.

Тем более что они уже и так мои. По всем фронтам. Так что деваться ей некуда.

Вероника

Складывая вещи в любезно присланный Германом курьерской доставкой чемодан, ругала себя на чём свет стоит. Ругала, но всё равно продолжала методично собираться. Оправданием, пусть даже совсем слабым и неубедительным, служило только то, что мне нужно было отвлечься, чтобы не думать о случившихся за последние сутки событиях. Хотя не думать не выходило.

Забывшись, я включила телевизор.

«На данный момент следствие не даёт никаких комментариев», — взволнованность журналистки чувствовалась даже через экран.

Стоя на фоне местного здания следственного комитета, она с силой сдавливала ручку микрофона и чеканила: «Единственное, что стало нам известно, задержанный — местный житель. Мы ждём дополнительную информацию».

На этом выход в эфир должен был подойти к концу. Но, похоже, что-то пошло не так, потому что прежде, чем картинка сменилась рекламным блоком, зрители у экранов услышали слова, им не предназначавшиеся: «Господи, неужели, этот кошмар закончился, Саш? Я думала…»

Окончание фразы всё-таки проглотила весёлая мелодия и танцующая на тарелке сосиска, распевающая песенку, какая она вкусная и как необходимо её съесть. После только что окончившегося репортажа выглядело это особенно абсурдно.

— Сколько курить нужно, чтобы придумать такое? — надавила на кнопку выключения. Но только затих телевизор, из коридора раздались голоса.

— Вероника, ты дома? — Платон влетел на кухню прямо в сандалиях. Счастливый, взбудораженный, брат остановился около меня. — Дядя Герман сказал, что мы сегодня в Москву едем! Представляешь?! Все вместе!

Я медленно подняла взгляд на стоящего в дверях кухни Германа. Поигрывая брелоком от машины, он в упор смотрел на меня. И в его жёстком, заставляющем неметь пальцы взгляде я видела собственную неизбежность.

— Да, — ответила брату, но смотреть продолжала на Германа. — Дядя Герман так сказал. Значит, так и будет. Разве может быть иначе? — и уже Герману, — может?

— Не в этот раз, — сжал брелок в кулаке и показал мне на коридор.

Собранный мною же чемодан стоял у стены. Это было сродни тому, как если бы мне приказали повеситься, а перед этим купить мыло и верёвку, причём на свои же деньги. И я покорной овцой сделала бы так, как приказано.

Что у него за власть надо мной? И откуда во мне эта слабость?! Ведь не была я такой. Я… Да я, чёрт возьми, собиралась взять золото, как минимум, на чемпионате России по фигурному катанию! И у меня получилось бы. Получилось!

— А что, если я не поеду, Герман? — спросила тихо, воспользовавшись тем, что Платон пошёл проверять комнату и собирать остатки своего барахла. — Ты же мне так ничего и не обещал. Так зачем мне ехать с тобой? А если бы и обещал…

— А зачем тебе оставаться? — встречный вопрос прозвучал так же тихо. Нас разделяло сантиметров тридцать, не больше. — Сказать, что тебя здесь ждёт?

Я и без него знала. Отвела взгляд и наткнулась на собственное отражение. Сразу же захотелось отвернуться. Губа была разбита, на щеке — царапина и здоровый синяк. Хорошо, хоть глаз не заплыл. Да я бы на себя такую в страшном сне не позарилась!

— Эту квартиру тебе в скором времени придётся освободить, — безжалостно выговорил он. — Для того, чтобы снять хотя бы убогую конуру, тебе придётся устроиться на работу, а с этим, как я понимаю, у тебя проблемы. Ты и твой брат либо окажетесь на улице, либо вернётесь в старую квартиру. Перспектива так себе, не находишь?

Я зло глянула на него из-под ресниц. Он не усмехался. Насмешки не было даже в глазах. Трезво и цинично он описал мне перспективу ближайшего будущего. И, надо сказать, совсем некрасочно.

— А с тобой у меня какая перспектива?

— Это будет зависеть от тебя.

Герман протянул руку. Коснулся собранных в хвост волос и мягко, неспешно стянул резинку. Не сводя взгляда с моего лица, распустил волосы, позволил им рассыпаться по спине и плечам. Провёл по всей длине, разглаживая, лаская.

— Постарайся не собирать их, — глухо, с хрипотцой. — Так мне нравится больше.

— Раньше ты хотел другого. Быстро же у тебя всё меняется.

— То, что было раньше, было раньше, — убрал резинку в карман. Но пальцы так и скользили по прядям у лица, слегка задевали кожу. — Хочешь правду, Ника? Казаться Богом проще, чем быть им, — почти неуловимая саркастическая усмешка. — Принимать некоторые решения бывает сложнее, чем ты можешь себе представить. Особенно, если эти решения касаются собственной жизни.

Мне ли было этого не знать! Сердце ёкнуло. Так и казалось, что ему всё известно, что вот-вот он скажет, что знает о ребёнке. Держаться перед ним стойкой было пыткой. Перспективы… Максимум, что ждало меня тут, — пособие по безработице и крохотные выплаты на ребёнка.

Но что ждёт меня с ним? Что ждёт нас?

От тяжёлых мыслей и готового слететь с языка признания меня спас появившийся в коридоре Платон.

— Я готов, — деловито заявил он.

Герман кивнул ему. Я выдохнула и прикрыла глаза. Лямки детского рюкзачка легли в широкую мужскую ладонь.

— Возьми брата, — ни о чём не спрашивая, приказал Герман. — Я вынесу вещи.

От дома мы отъехали минут пять назад, и за это время не сказали друг другу ни слова. Не разговаривали мы, и когда Герман складывал в багажник вещи. Я мрачно думала о будущем — ближайшем и далёком, о том, что будет, когда Герман узнает про ребёнка. Но что у меня есть тут? Горькая правда: ничего. Ещё вчера была готова положить на алтарь жизни своего ребёнка собственную. Так какой смысл бежать сейчас? Только гложущая сердце обида была слишком сильной, чтобы терпеть.

— Ты всё предусмотрел, — посмотрела в зеркало заднего вида.

Платон сидел в детском кресле, как на троне.

— Почему-то у меня ощущение, что ты язвишь, — Герман мельком повернулся ко мне.

— Потому что все твои усилия не имеют смысла. Нам всё равно скоро придётся вернуться, — в ответ на его вопросительный взгляд.

— Зачем?

— Затем, что у меня нет права опеки над братом, Герман, — психанула, заводясь сильнее и сильнее. — Потому что никто мне его так просто не отдаст. Я не могу взять и увезти его. Ты тем более.

— Открой бардачок, — очередной приказ. Я волком глянула на него. — Открой бардачок, Ника, — повторил с прежней невозмутимостью.

Разозлившись сильнее, я сделала, как он сказал. Снова посмотрела, ожидая, что теперь.

— Возьми папку и достань то, что внутри.

Как только раскрыла молнию, на колени мне упало свидетельство о рождении. Свидетельство о рождении Платона. Плохо соображая, я достала всё, что было внутри. Два свеженьких паспорта и несколько сложенных пополам листов.

— Ты… — голос пропал, как только открыла разворот с собственной фотографией. — Уманская Вероника. Уманская?!

Ничего не соображая, раскрыла второй паспорт. На фото был… Герман. Только…

— Дмитрий? — вскинула голову. — Дмитрий Уманский? Так ты же…

Он глянул так, что слова комом застряли в горле. Судорожно пролистала странички своего паспорта. Дышать стало трудно: там, где обычно ставилась печать о регистрации брака, была… печать о регистрации брака.

— Кто ты? — сквозь непонимание. — Как тебя зовут? Герман или…

— Ответ у тебя в руках, Ника, — нотки металла.

Я опустила глаза на фотографию. На Германе была чёрная рубашка. Посмотрела на свою, на имя. Платон что-то говорил с заднего сиденья, а я не могла и слова разобрать.

— Ты свихнулся? — выдавила через силу. — Ты…

— Нет, — донеслось до меня уже насмешливое. — Я просто всё предусмотрел, Вероника. В этом ты права.

Он действительно предусмотрел всё. Согласно документам, отныне я его жена, а Платон — сын. И он имеет полное право забрать нас из этого города. Забрать куда угодно. Хоть в Москву, хоть на край земли.

— Так как тебя зовут на самом деле?! — воскликнула истерично. Разум не выдерживал. — Как?!

— Дмитрий, — положил он руку мне на колено. — Меня зовут Дмитрий, Вероника. — взгляд в самую душу. Тихий бархатный голос. — Это моё настоящее имя. Остальное неважно.