Бухашка необыкновенная

Алла Лазарева

Анфиса Михайловна с Максом Решетниковым продолжают развивать свой «кОбанистый» бизнес, работая с душой и на износ. В этот раз к ним обратился за помощью человек, который хотел подложить свинью своему преуспевающему другу. Причем «свинья» должна была заключаться в том, чтобы испортить винный напиток, вкус которого его друг, отчаянный гурмэ, создавал многие годы. Вперед к новым «свиньям»!

1

Вряд ли возможно описать разумно-приличными словами радость и восторг, в который пришли Анфиса Михайловна и Максим Решетников, когда им привезли табличку. Табличка была сделана на заказ, и привезли ее только под вечер, но жизнь сразу как будто бы разделилась на до и после. Привезли табличку — это была новая веха в судьбе. Табличка была в коробочке. Они застыли на ней, склонив свои головы. Это было особое состояние, наполненное светом и томительным ожиданием встречи с прекрасным. Они открыли коробочку. Да это была она! Табличка, да еще какая, красивая гладкая, и золотыми буквами на ней выбито слово «Кобан».

Табличка «Кобан» лежала в коробочке, прикрытая шершавой полупрозрачной бумажкой. Эта была их табличка, живая настоящая, и каждая буква на ней была как родная. «Кобан» — и все этим сказано, просто песня для души! Казалось бы, коротенькое слово — «кобан», а сколько в нем было сосредоточено бьющей ключом жизни. И маленький логотипчик на ней тоже присутствовал. В самом прямом углу таблички был изображен микроскопический хрячок, который приподнялся на задние лапки и держал самом на краю морды шарик, и это был не просто шарик, а весь Земной шар. Идею логотипчика придумала Анфиса Михайловна, ей казалось, что он очень символичен и отражает суть их компании.

К табличке они отнеслись нежно и трепетно. Ее хотелось взять на руки и покачать, как дитя. «Дай, дай посмотреть, — сказала Анфиса Михайловна, и Макс снова показал табличку, но показал с какой-то неохотой и подозрением, как будто боялся, что она засмотрит ее до дыр».

— Это ли не чудо — «Кобан»! У-тю-тю, — посюсюкала с табличкой Анфиса Михайловна, и Макс посмотрел тревожно на Анфису Михайловну.

Вначале они сдували с таблички пылинки, потом прикасались нежно, потом хватали друг у друга из рук. А если бы кто-то услышал ночные их бредни, то, вероятно, завис бы в недоумении, ведь не понять было неосведомленному человеку этой безмятежной и светлой любви к «Кобану».

— О, да. О, да, — слышалось в ночи, как они вздыхали над нею. — Табличка «Кобан». Она просто прекрасна!

— О, да. Покажи, покажи еще. Дай мне ее подержать. — О, да-а.

— О, не-ет, не дам, сам подержу. Теперь моя очередь.

— Мне кажется, что сотни балерин, вставшие на кончики пальцев в своих пуантах, хор маленьких ангелов и высота самых высоких гор не могут передать все затаенное величие молчания каждого квадратного сантиметра этой таблички! — восторженным шепотом произнесла Анфиса Михайловна.

И Макс снова как-то странно посмотрел на Анфису Михайловну.

В общем, табличка получилась на славу.

* * *

Утром привезли табличку в офис, повесили на дверь, но и тогда Анфиса Михайловна не захотела разлучаться с ней. Она то и дело выбегала за дверь посмотреть на нее, отходила на два шага назад и любовалась, сложив ручки на груди. Так она стояла как завороженная, почесывая свою рыжую недавно покрашенную рыжей краской шевелюру, пока не почувствовала на себе чей-то взгляд. «Может быть, мне показалось? — подумала она, не желая отрывать взгляд от таблички». Но потом, так и быть, решила оглянуться и… о, ужас, кошмар, тысяча чертей! Позади и вправду стоял мужик и сверлил ее взглядом. Анфисе Михайловне он показался страшно-ужасным. Она вздрогнула. «Что ему надо? — тревожно подумала она и уже хотела звать на помощь, как мужик стал приближаться к ней. — Неужто позарился на табличку? — прищурила глаз она, и ее свирепое сердце, облаченное в тело рыжеволосой женщины, забилось чаще».

Мужик подошел поближе. Было очевидно, что он своими ручонками тянется к двери, а она инстинктивно мешает ему. Он чуть влево — и она чуть влево, он чуть вправо — и она так же. Он пытается дотронуться до двери, а она как будто бы невзначай мешает ему. Да и одет он был очень странно. «Не иначе, как бомж, — заключила Анфиса Михайловна, потому что на нем был тулуп, шапка, а за окном сияло июльское солнце». Не растерявшись, Анфиса Михайловна заблаговременно перекрыла себе нюх, вдруг и вправду окажется, что это бомж.

— Женщина, отойдите, — настойчиво сказал мужик в шапке. — Мне надо постучать в дверь.

И только он произнес эту фразу, как из кабинета вынырнул Макс, сияющий любезный и клиентоориентированный до безобразия. Макс оказался не так брезглив, как Анфиса Михайловна, поэтому дышал во всю мощь, раздувая ноздри, как будто бы не замечая странной экипировки бомжа.

— Вы к нам? — улыбчиво произнес Макс.

Бомжеватый мужчина кивнул.

«Уже и бомжи хотят подкладывать свиней друг другу. Дожили, — подумала Анфиса Михайловна. — И их пригрела цивилизация».

Все трое: Макс, бомж-клиент и не дышащая Анфиса Михайловна, вошли в кабинет.

* * *

Анфиса Михайловна наверняка бы потеряла сознания от задержки дыхания, если бы странный мужчина одним движеньем руки не сорвал с себя бомжовое одеяние и не бросил его на пол. Странное дело: под ним оказался вполне себе респектабельный мэн, в костюме и галстуке. Он выглядел как офисный клерк, решивший между совещаниями заскочить к ним в офис, чтобы решить свои проблемы. «Вот так конспирация! — подумала Анфиса Михайловна, пытаясь отдышаться, когда ее нюх был уже разблокирован. — Только зачем ему это? — подумала она, пытаясь привести свои выпученные глаза в не выпученное состояние».

Одно было очевидно: их клиент жаждет повышенной секретности, потому как, мало того, что он поверх обычного костюма надел ватник и шапку надвинул на брови, так еще и тридцать раз спросил, является ли конфиденциальность политикой их компании. Макс ответил тридцать раз ему в утвердительной форме, что является, и еще шесть раз накинул сверху для пущей убедительности. «…Является, является, является, является, является, является, — повторил Макс, забыв уже сам вопрос. Но это было уже не так важно». Только после этого человек назвал свое имя и мило заулыбался. Звали его Одуваном Мамонтовым.

— Понимаете, — очень аккуратно сказал он, взвешивая каждое свое слово, — у меня есть друг детства, очень известный человек, который остро нуждается в вашей «свинье».

— Вот как? — удивился Максим. — Насколько остро нуждается?

— Очень остро. Самым острейшим образом. Я бы даже сказал, что это вопрос жизни и смерти. Только пока он не знает об этом. Понимаете, дело в том, что он живет только работой, хоть ему уже давненько за сорок. Ни семьи, ни детей, ни любовниц нет у него. Надо с этим что-то-то делать. Эта свинья должна быть подложена в терапевтических целях, иначе его харчевню духа разорит наш враг — возраст, и мой друг так и уйдет из жизни несолоно нахлебавшись, — пожав плечами, заключил по-философски Одуван, а дальше стал рассказывать о профессии своего друга.

Макс задумался, слушая его тихий и вкрадчивый голосок. Как оказалось, друг их клиента является владельцем крайне преуспевающей компании по выпуску не очень алкогольных напитков, и в скором времени он намеревается представить миру свое новое вино, на создание которого он потратил много лет своей жизни. «Вот его-то и нужно испортить! — пронзительно сказал Одуван, и его глаза наполнились металлическим блеском радости, доходящей почти до неистовства».

Конец ознакомительного фрагмента.