Цветные туманы

Алла Михайловна Лебедева (2024)

Эльвира, героиня романа, врач по профессии, стала писать книги о женских судьбах. Вскоре она замечает, что в судьбах близких ей людей происходят случаи, раннее описанные в её романах. Это пугает и настораживает Эльвиру, а знакомые стали обвинять её в колдовстве.

Глава 2

В Январске, городе их детства и юности, Эльвира с матерью и младшим братом Альбертом жили в просторной трехкомнатной квартире на третьем этаже панельной пятиэтажки. Квартиру выделили их отцу Алексею Владимировичу Вяцкому, заслуженному врачу СССР, главному врачу военного госпиталя.

Отец скончался от инфаркта, когда Эльвире исполнилось шесть лет, а Альберту — четыре года. Алексей Владимирович был старше своей жены на тридцать лет. Он скончался в возрасте пятидесяти пяти лет, оставив молодую двадцатипятилетнюю жену с двумя детьми.

Эльвира помнила отца краткими фрагментами их счастливой жизни в полном семейном составе. Помнила их последний семейный поход в парк. Она бежит за отцом, который одет в кремовую шелковую рубашку, мама в крепдешиновом зелёном платье с пышными оборками, тонкая грациозная. Брат Бертик в синем костюмчике и беретике. Отец несёт его на руках, на голове брата колыхаются редкие светлые волосики.

Когда однажды мама спросила, помнит ли Эльвира похороны отца, то она честно ответила: ничего не помнит.

Её воспоминания были похожи на пёстрый калейдоскоп картинок: начищенные сапоги отца, пахнущие скипидаром, плечи отца в жесткой шинели, на которых сидела маленькая Эля, запах шоколадных конфет, которые отец радостно разворачивал и угощал их с братом, отцовская щетина, восхитительно пахнущая одеколоном.

Но момента прощания с отцом Эльвира не помнила.

* * *

После женитьбы на соседке Людмиле Векушиной брат Альберт переехал к ней в квартиру, расположенную на первом этаже их подъезда. У них родилась девочка. Эльвира тогда была не замужем, она часто прибегала к брату понянчить крошечную племянницу. Она гуляла с ней по улице, водила в парк, носила девочку на своей спине, когда та уставала шагать маленькими ножками по асфальту. Подросшая Арина охотно оставалась ночевать у бабушки, где она тотчас становилась центром внимания. Бабушка и тётка исполняли все её детские желания.

После окончания медицинского института Эльвира вышла замуж за Клима Аргунова и родила сына Тимофея. Аринка с радостью играла с Тимошей по вечерам. В шумной говорливой семье Вяцких-Аргуновых девочке нравилось.

Став школьницей, Арина прибегала к бабушке и тётке в выходные дни и оставалась у Аргуновых с утра до вечера. Пока за ней не приходила рассерженная Людмила и вела огорченную девочку домой.

— Мёдом тебе здесь намазано? Надоела, небось, своей тётке пуще горькой редьки! — ворчала Людмила. Арина шмыгала носом, но строгой матери не перечила. А назавтра снова прибегала в бабушкину квартиру.

Эльвире племянница никогда не надоедала, напротив она любила сидеть рядышком с Ариной и вместе шутливо комментировать какой-нибудь сюжет нового фильма. Будучи подростком, Арина выдавала такие глубокомысленные заключения по поводу взаимоотношений мужчин и женщин, что Эльвира восхищалась, смеялась и удивлялась одновременно. Сын Тимофей с иронией смотрел на них и улыбался. Он был дружен со своей двоюродной сестрой и не возражал, когда хозяйственная Арина кормила его блинчиками собственного приготовления. Потому что сама Эльвира часто до позднего вечера была на работе.

* * *

До того, как приступить к написанию своих женских романов, Эльвира работала участковым терапевтом в районной поликлинике. После двадцати лет непрерывного медицинского стажа, Эльвира вдруг поняла, что уже не любит свою работу. Для эмоционального выгорания, о котором часто твердили её более опытные коллеги, было слишком рано.

Для кардинальной смены профессии, которой уже отдано много лет, было слишком поздно.

Эльвира продолжала работать в своей поликлинике, но всё чаще испытывала чувство вины перед своими пациентами, обращавшимися к ней с животрепещущими вопросами. Потому что, все видели в ней грамотного и внимательного специалиста, несомненно, любящего своё дело.

Разве придёт в голову больному, что состояние его здоровья не интересует врача, к которому он обратился за помощью. Мысль об этом подрывает сами основы врачебной профессии. Поэтому Эльвира каждое утро заставляла себя идти на работу. Своими сомнениями в правильности выбранной профессии Эльвира ни с кем не делилась.

По вечерам она с улыбкой наблюдала, как Арина с Тимошей играют «в больницу». Арина ставила брату «укольчики» пластмассовым шприцом и засовывала игрушечный градусник ему под мышки. Тим послушно открывал рот и позволял двоюродной сестре рассматривать его горло. Арина делала серьезное личико и что-то записывала в маленький блокнотик, копируя свою тетку.

Когда Арина окончила среднюю школу, она захотела поступить в медицинский институт. Но дважды не смогла осилить высокие вступительные баллы. Несмотря на некоторую дискриминацию врачебной профессии, конкурс в медицинский институт был большим. Арина сдала экзамены в медицинское училище и была зачислена на бюджетное место. Она всегда гордилась своей тётей и стремилась подражать ей.

Иногда Людмила, ее мать злилась на то, что сестра мужа пользовалась таким авторитетом у её дочери. Но, как обычно, Людмила не высказывала вслух свои мысли. Злость невестки Эльвира считывала с её мрачного напряжённого лица.

* * *

После того, как племянница уехала домой, где она жила со своим сердечным другом Вадимом Катаевым, Эльвира Алексеевна удобно устроилась в любимом кресле и задремала. Проснувшись, она разожгла потухший камин и снова села, погрузившись в размышления. Делать ничего не хотелось, её снова одолела сладостная дремота.

Эльвире недавно исполнилось шестьдесят пять лет, она имела полное право жить в своё удовольствие.

На стене висел огромный телевизор, включенный на слабый звук. Шла программа о знаменитостях, покинувших Россию после начала военной операции. Первыми сбежали самые богатые, обласканные властями, увешанные орденами и званиями. Но их бегство не напоминало отъезд интеллигенции в двадцатых годах прошлого века, по указанию Владимира Ленина, когда уезжающим писателям, поэтам и художникам разрешалось взять на «философский пароход» личные вещи и пару белья. Нынешние «крысы» тащили с собой целые контейнеры добра, нажитого в России, которую они тут же начали обливать грязью, едва распаковав вещи в своих заокеанских особняках, заранее купленных на деньги добродушных российских зрителей.

Эльвира вздохнула и подумала, что чувство родины должно передаваться генетически. Как гипертония и ранний инфаркт. Если у родителей не было чувства причастности к месту рождения, то откуда ему взяться у их детей и внуков. «Перекати-поле» — так звали в старину тех, кто всю жизнь ищет себе место на земле и умирает на чужбине.

Окончательно проснувшись, Эльвира включила новенький планшет, подаренный ей производственным объединением «Успех», где проходила презентация её романа «Случай в дороге».

Роман повествует о жизни заурядной сотрудницы одного завода, которая в зрелом возрасте встречает мужчину своей мечты. Не слишком, прямо сказать, уникальный сюжет, однако, он вызвал интерес читающих женщин. Её страничка в социальной сети была полна вопросов от читательниц, половина из которых ясно увидела в героине романа свою подробную копию и с гордостью отмечали, что с детства догадывались о своей уникальности. Вторая половина усматривала себя в отрицательных персонажах и интересовалась, откуда писательнице известны такие детали их жизни, тщательно скрываемые от посторонних глаз.

Если бы эти читательницы изучили теорию Вернадского о существовании информационной сферы, то такие вопросы у них бы не возникали. Разумеется, Эльвира не усматривала у себя уникальные сверхспособности, подобно Елене Блаватской, которой диктовали тексты высшие божества. Но фраза из Библии о том, что «нет и не будет ничего нового под этим солнцем», казалась ей вполне реальной.

Каждому человеку кажется, что то, что случается с ним, не случалось ещё ни с одним человеком. Наступившая беда кажется самой страшной из всех бед окружающих и радостный момент в его жизни видится неповторимым.

Но перешагнув за предел шестого десятка лет, Эльвира уже понимала: несмотря на определенную уникальность каждой человеческой судьбы, есть много похожих моментов в людских судьбах.

* * *

Историю странной женитьбы брата Альберта Эльвира наблюдала с некоторым удивлением. Однажды, выглянув из окна своей квартиры, расположенной на третьем этаже, она увидела неуклюжую женскую фигуру рядом с изящным Альбертом. Брат шагал своей легкой походкой, а женщина семенила, чуть приотстав, слегка припадая на правую ногу. Альберт — прямой, стройный, невысокий, но пропорционально сложенный, красиво двигался, высоко подняв голову. Он много лет учился в танцевальной студии и приобрел хорошую пластику движений. Женщина, шедшая рядом, стала что-то говорить ему, забегая вперёд и заглядывая в глаза.

Если бы Эльвира не знала, что Альберт влюблён в Оленьку Гольштейн, солистку балетной труппы городского театра, то подумала бы, что эта странная женщина хорошо знакома с Альбертом. Но Эльвира хорошо знала вкусы своего брата. Он выбирал самых красивых и стройных.

Через неделю, на день рождении мамы, Эльвира поинтересовалась: Что за чудо в драной цыгейковой шубе преследовало тебя в прошлую пятницу?

— Ой, только маме не говори! Это наша новая соседка Люся Векушина. Ей взбрело в голову пригласить меня в гости. О чём, спрашивается, мне говорить с этим уродцем? Элька, забудь, не стоит внимания! — отмахнулся Альберт и встал, чтобы произнести тост в честь мамы.

Они надолго забыли про этот разговор, пока в один из дней Альберт сел на диван рядом с сестрой и произнес: Эль! Только не удивляйся тому, что я скажу! Короче, Люська беременна от меня!

Эльвира в это время в десятый раз смотрела фильм «Красотка» с Джулией Робертс в главной роли. До неё не сразу дошёл смысл сказанного.

— Что? Повтори! Я не ослышалась? Ты и Люся? Каким образом? — Эльвира не находила слов.

Альберт, запинаясь, рассказал, что в один из вечеров Людмила Векушина подкараулила его у своих дверей первого этажа и попросила зайти минут на десять. Оказалось, что у неё день рождения, она сидит в одиночестве и даже не может открыть бутылку шампанского. Сил её девичьих не хватает. Девушка жалостливо посмотрела на Альберта и попросила его соседской помощи.

— Эль, понимаешь, она тогда так жалко выглядела. Ручки тоненькие, хромает на одну ногу, глаза на мокром месте. Мне стало жаль её, и я зашёл на пять минут. А вышел только под утро. Сам не понимаю, как меня сморило в сон после пары бокалов. Наверное, от усталости. Ведь я в тот вечер помогал в клубе разгружать фургон с музыкальной аппаратурой. Но это ещё не всё. Люся сказала, что в ту ночь я приставал к ней. Она уступила моим притязаниям, потому что я давно ей нравлюсь. Самое ужасное, что я лишил её девственности. Я своими глазами видел эти ужасные кровянистые пятна на простыни. Эль, что теперь делать? — Альберт вопросительно посмотрел на старшую сестру.

— Ой, братец, про девственность ты загнул! Сколько лет этой Люсе? И ты поверил, что ты — её первый мужчина? Не знаешь, что существует множество способов имитировать следы так называемой «девственной крови»? Ну, ладно, Бертик, не паникуй! Даже, если допустить, что она беременна, зачем ей рожать ребёнка без отца? Давай рассуждать здраво. У неё, я слышала, недавно мать умерла. Кто будет помогать с ребёнком сидеть? Она где-нибудь работает твоя Люся? — спросила Эльвира у брата.

— Она работает лаборанткой на нашем лесном комплексе. Вроде, окончила медучилище. Но не в этом дело. Эль, она заявила, что будет рожать! — ответил Альберт, потупив глаза.

— Как тебя угораздило, братишка, переспать с ней? А как же твоя обожаемая Оленька? — снова спросила Эльвира.

— Никак. Оля отказалась выслушать меня. Ей кто-то уже сообщил о том, что я нажил ребёночка с соседкой, — сказал Альберт. Эльвира в ужасе уставилась на брата. Её переполняла досада, возмущение и злость на слабовольного братца, зачеркнувшего свою счастливую историю с Олей из-за банальной похотливости.

Вскоре после этого разговора Эльвира уехала продолжать свою учебу в медицинском институте и её захватила студенческая разнообразная активная жизнь. Через пару месяцев ей пришло письмо от Альберта, в котором он жалуется, что Люся преследует его повсюду и умоляет жениться на ней.

— Что ты ноешь, Бертик? Собирайся и беги из Январска! Ты с отличием закончил институт культуры! Ты мечтал попасть в московскую студию танца! Вот и сделай это! — кричала Эльвира в трубку брату, заказав междугородние переговоры. Но Альберт мямлил что-то о предстоящем назначении его директором городского дома культуры с приличным окладом. Эльвира не выдержала, бросила трубку.

* * *

Когда Эльвира приехала домой, мама с грустью в голосе сообщила, что Альберт зарегистрировал свой брак с Людмилой Векушиной и переехал жить в её однокомнатную квартиру на первом этаже в их доме.

— Мама, в конце концов, что такого произошло? Альберт сделал свой выбор, значит, нам надо принять и смириться! — сказала Эльвира, пытаясь утешить маму.

— Ах, если бы! Эта женщина намного старше Алика! Но даже дело не в этом! Она хитра, лжива и лицемерна! И потом, Алик не любит Людмилу, он страдает по Ольге! Я же вижу! — возразила мама.

— Какой страдалец, однако! Так страдает, что запросто упал в постель с другой! — ответила Эльвира со злостью.

А через три месяца Люся родила здоровую красивую девочку, которой дала имя Арина. Арина Альбертовна Вяцкая.

После окончания учёбы Эльвира с мужем какое-то время жили вместе с мамой. После работы она забегала к брату и с удовольствием возилась с племянницей.

В ней возник материнский инстинкт, который рос, разрастался и увеличивался. Пока не реализовался спустя два года.

Эльвира сама стала мамой крепыша весом в четыре килограмма.

* * *

В 1988 году Клима Аргунова, мужа Эльвиры, пригласили на строительство нового ледового дворца в Иркутске. Ему вне очереди выделили двухкомнатную квартиру. Клим окончил Красноярский строительный институт и имел практический опыт в строительстве спортивных сооружений в Красноярске. Они переехали без раздумий. Всё же областной центр имеет неоспоримые возможности в плане жизненных перспектив и развития ребёнка. А это волновало Эльвиру в первую очередь.

Они поселились в пятиэтажке почти в центре Иркутска. Тимофей пошёл в детский садик, Эльвира устроилась в городскую больницу возле дома.

В родной Январск Эльвира приезжала редко, только во время редких отпусков. Молодой семье не хватало денег. Клим пропадал в горных экспедициях, довольствуясь только самым необходимым. Он мог годами ходить в старой прожженной солнцем куртке и есть сухой суп из пакетов. Эльвире же для комфортного существования было не достаточно питаться кое-как и одеваться в дешевое тряпье на китайском рынке. Она днем принимала больных, ночью дежурила в отделении. Зато щеголяла в норковом полушубке и финских высоких сапогах.

В последний раз Эльвира приезжала в Январск на похороны мамы.

Моложавая активная Лилия Антоновна Вяцкая сама несколько раз приезжала в Иркутск увидеться с дочерью и внуком. Она никогда не жаловалась на здоровье, успевала посмотреть художественные выставки и сходить с внуком в драматический театр. Её короткое пребывание в Иркутске радовало Эльвиру и освобождало от многих проблем. Лилия Антоновна готовила вкусный ужин из свежих продуктов, купленных на рынке, вымывала до блеска квартиру и проверяла дневник Тимофея.

— Эх, доченька! Какой дорогой ценой ты платишь за эти тряпки! Пройдет несколько лет такой безумной гонки и ты не сможешь видеть себя в зеркале! — говорила Лилия Антоновна, вглядываясь в измученное лицо дочери.

— Знаю, знаю… Но как остановиться? Уже не могу занижать планку. Вот подрастёт Тим, брошу дежурства, оставлю только дневные приёмы… — заверяла Эльвира, набрасываясь на жаркое из говядины, поставленное заботливой мамой.

— Стремление всегда быть на высоте — это в тебе от отца. Он так заботился о том, чтобы понравиться окружающим. Боялся, что о нем могут плохо подумать, загонял себя в стальные тиски. Но это его и сгубило… — с грустью отозвалась Лилия Антоновна.

— Мамочка, не волнуйся за меня. Я — сильная! — горделиво ответила Эльвира.

Спустя годы, она будет вспоминать с горечью о том, что тогда даже не спрашивала мать о ее самочувствии. Никогда жизнерадостная Лилия Антоновна не давала ей повода печалиться.

Когда ей исполнилось 58 лет, мать легла в районную больницу на плановую операцию по поводу иссечения небольшой язвы кишечника. Во время операции её сердце остановилось.

* * *

— Эль, ты не против, если мы переселимся в мамину квартиру? — спросил Эльвиру Альберт после поминок. Все посторонние разошлись, они вдвоём горестно смотрели на мамину фотографию с черной полосой.

— Делайте, как вам удобно, — тихо произнесла Эльвира. В этот момент у неё не было сил думать и говорить о материальном. Шок от неожиданной утраты парализовал тело и дух.

Да и делить было нечего. О разделе квартиры, в которой они с братом выросли, Эльвира не хотела слышать. С её точки зрения, это выглядело кощунством — продать родительскую квартиру. Книжные шкафы с любимыми мамиными книгами, занавески из гобелена, подшитые мамиными руками, картины на стенах, вышитые маминой рукой — это то, что следует хранить и лелеять. Также, как трепетно хранила мама их детские рисунки и тетрадки с первыми словами. В том, что её брату мамины вещи были так же дороги, Эльвира не сомневалась.

Лилия Антоновна, проработав в должности директора школы двадцать пять лет, не заработала ни дорогой мебели, ни золотых украшений, ни денежных вкладов в сбербанке. Администрация школы взяла на себя все расходы по погребению своего бессменного директора.

— Мы оставим тебе нашу бывшую детскую комнату, чтобы ты приезжала туда, когда тебе захочется. Там будет всё, как при маме. Люся сказала, что двух комнат нам будет достаточно, — заверил Альберт, провожая сестру на вокзал.

Через полгода практичная Людмила сдала свою однокомнатную квартиру одной знакомой.

* * *

— Вам-то что за дело, куда я деваю свои таблетки? Можно подумать, медики их не продают втридорога! Не слепая, вижу в телевизоре, что про вас, апидов, показывают! — Фрида Игнатьевна выпучивала свои бесцветные глаза на Эльвиру и кричала на весь кабинет.

В прошлом месяце Фрида буквально вырвала у Эльвиры льготные рецепты на усиленную дозировку снотворного. Старушка утверждала, что все болезни у неё от бессонницы. Через две недели она снова пришла за льготными рецептами. Медсестра Зиночка Храмцова несколько раз видела, как Фрида продаёт таблетки прямо в торговом зале центральной аптеки. Учитывая психотип Фриды Игнатьевны, бессонница её никогда не мучает. Свою инвалидность второй группы Фрида выбила из врачей привычным путём угроз, скандалов и жалоб в департамент здравоохранения. Эльвире не хочется скандалить со старушкой, она вздыхает и выписывает ей пару упаковок феназепама.

— Опять пачки по семьдесят восемь рублей? А Василию Цакоркину моему соседу, значит, по триста пятьдесят? Это что же, он подкупил вас? То-то я смотрю шубейка-то норковая у вас на вешалке болтается! — снова воззрилась на врача Фрида, разглядев рецепты.

— Вы свободны, Фрида Игнатьевна! Зина, зови следующего! — железным голосом произносит Эльвира. Иначе Фриду не остановить.

— Сообщу, куда следует! Попомните моё слово! — кричит Фрида, уже за дверью.

Так называемая монетизация льгот вымотала нервы всему медицинскому персоналу. Бюджет на покупку льготных лекарств связывал врача по рукам и ногам. С одной стороны наседали пациенты, стремящиеся «выбрать» всё, что им положено, не зависимо от потребности. С другой стороны — представители аптек на планёрках взывали к совести. Рецепты, лекарства по которым не выдано, скапливались сотнями в недрах аптечных складов, поскольку уже к середине второго месяца квартальная бюджетная заявка исчерпывала себя. Посмотрев по телевизору очередную рекламу на препарат от всех болезней в красочной упаковке, пациенты бегом неслись в поликлинику и требовали это чудодейственное лекарство для себя. Разумеется, бесплатно.

На протяжении нескольких десятков лет народ видел на аптечных прилавках копеечные лекарства и вдруг с аптечными ценами случилось невероятное.

Мало кто пытался разобраться в причинах роста цен. Жертвами людского гнева становились те, кто лицом к лицу встречал пациента.

Народное возмущение умело подогревали журналисты, убеждая зрителей, что между врачами и аптекарями зреет некий коварный заговор, целью которого — наглый обман простых посетителей. На экране замелькали каменные особняки аптечных магнатов и владельцев платных клиник.

В поликлиниках вспыхивали скандалы, в аптеки вызывали репортёров с камерами и показывали пальцем на женщин в белых халатах, в ужасе снующих возле прилавков в надежде успокоить нервную орущую толпу.

Однажды на программу центрального телевидения пробился представитель от ассоциации аптек, Артём Кузнецов, худощавый паренёк в роговых очках. Он хотел обратиться к залу и рассказать о том, что в неудержимом росте аптечных цен виноваты вовсе не сами аптеки и никакого заговора врачей и фармацевтов не существует. После первых же фраз, паренька быстро вывели из зала под белы рученьки.

— Но я захватил с собой все выкладки в цифрах и номера постановлений! Народ должен знать правду! — гневно обратился Артём к ведущему прямого эфира, вышедшему в фойе.

— Ваше выступление — не формат! Мы организовали этот эфир не для того, чтобы выяснять причины роста цен! — заявил высокий статный ведущий представителю аптек.

— А для чего? — оторопел парень.

— Для того, чтобы народец выпустил пар и немножко поорал на вас, аптекарей! Небось, не растаете, не баре! — ответствовал ведущий и царственно удалился в недра зала, где разоблачался очередной аптечно — врачебный заговор.

Охранники схватили паренька за руки и вежливо вывели за пределы помещения.

* * *

— Эй, тётка, хорош над бабкой стоять! Быстро пошла со мной! Там в коридоре пацан кровью истекает, а она здесь, оказывается, бабку откачивает! Кому она нужна эта бабка? — рослый накаченный парень грубо схватил Эльвиру за рукав халата и потащил к каталке, на которой лежал молодой парень с огнестрельным ранением. Эльвира хотела возмутиться, но свирепое лицо парня, буквально тащившего её по коридору, заставило замолчать. Недавно убили Настю Пряшникову, её коллегу во время выезда в составе бригады скорой помощи. Подобных случаев по всей стране насчитывалось сотни. Давно кануло в лету почтительное отношение пациентов и их родственников к докторам.

Под строгим наблюдением толпы шумевших «братков» Эльвира произвела нужные манипуляции, остановила кровотечение, сделала перевязку.

— На, тётка, держи! Заработала! Отвечаешь за Кольку головой, усекла? — «рослый» небрежно сунул в карман Эльвириного халата пачку денежных купюр. Толпа нетрезвых парней, гогоча, удалилась из приёмного покоя.

— Кто пустил их сюда? На посту охрана! — тихо спросила Эльвира медсестру Инну Карловну, уткнувшуюся в журнал учёта поступивших пациентов.

— На посту тётка Надя сидит, тёща нашего главнюка! Она с места не сдвинется! Из мужиков один наш тщедушный Петрович, его ткни, он упадёт! Кто их задержит? Вы о чём, Эльвира Алексеевна? — отозвалась медсестра, предварительно оглянувшись на дверь.

— Иван Николаевич! Всё! Увольняюсь! Не могу! Ненавижу всех пациентов, до единого! — Эльвира положила на стол своё заявление на увольнение в связи с выходом на пенсию.

— Так, так… А где ваше гражданское самосознание? Увольняться, когда у нас не закрыты вакансии по терапевтам? Скажите, как я должен закрывать график ночных дежурств? Как? Да, вы отлично выглядите, никто не верит, что вы — пенсионерка! К примеру, наш реаниматолог Николай Петрович работает до сих пор, а ему скоро семьдесят два года. Я, конечно, понимаю, сейчас к нам, медикам отношение в социуме так себе… Многим досталось от неадекватных пациентов. Но именно вас, Эльвира Алексеевна никто не подверг телесным повреждениям. Нельзя в нашей профессии быть настолько щепетильной. Вон, в соседней области, нашу коллегу убили во время посещения больного на дому… Что касается того случая… Нет, я совсем не одобряю грубияна, который оскорбил вас. Мы же тот случай грубого отношения родственников больного Хрипунова расследовали. Я даже пробовал подать на них в суд. Но без результата. У нас по закону пациент имеет право высказывать врачу всё, что он думает, а врач такого права не имеет. Адвокат Хрипунова сослался на состояние аффекта у его родственника, когда он тащил вас по коридору. Дескать, он настолько переживал за жизнь брата, что переборщил с методом выражения, так сказать… Доказать, что вся эта братия была в алкогольном опьянении мы, к сожалению, не смогли… Ну, поработайте, милейшая Эльвира Алексеевна, хотя бы с годик, пока мы подыщем вам замену! — главный врач Артишников нервно размахивал листком с заявлением Эльвиры.

— Нет. Свой пенсионный стаж я выработала. Согласно закону, имею право на отдых. Простите, что ещё стою на своих ногах и не теряю сознания от чудовищной нагрузки, как это уже недавно случилось с нашим коллегой Петровичем в его семьдесят два года. И радоваться, что меня до сих пор не избили, не собираюсь! Считайте, что я начисто лишена гражданской ответственности! — твердо сказала Эльвира.

Клим, как всегда, поддержал жену.

— Проживём Элька! Видеть тяжело, какая ты приходишь с работы! Я прокормлю тебя, если ты, конечно, не станешь слишком прожорливой! — сказал Клим, узнав о решении Эльвиры уйти из медицины.

* * *

Через год после ухода на пенсию Эльвира Аргунова написала свой первый роман «Горячее желание».

Расслабление, наступившее после напряженных врачебных будней, просто ошеломило её. Эльвира с удовольствием читала в исторических романах о том, как протекают обычные дни обычного интеллигента в русских дворянских усадьбах и английских домах. Но представить, что она будет вставать в начале девятого и пить кофе до десяти часов утра, даже не мыслила в самых фантастических грёзах.

Сначала по выходным и праздничным дням Эльвира по протекции своей приятельницы Татьяны Ланкович, владелицы аптечной сети, иногда подрабатывала в соседней аптеке дежурантом, зарабатывая почти столько же, сколько за целый месяц в поликлинике. Но вскоре поняла, что плохо владеет знанием фармакологии, теряется, когда покупатели начинают задавать вопрос о свойствах препарата. Прежде она полагала, что врач лучше провизора знает о том, как действует лекарство в организме.

Во врачебной среде было принято пренебрежительно отзываться о провизорах, называя их простыми продавцами, не смыслящими в медицине. Когда пациент говорил, что в аптеке посоветовали не принимать одновременно какие-то препараты или пересмотреть дозировку, Эльвира презрительно усмехалась, как, впрочем, все её коллеги. Давая тем самым понять, что, дескать, понимают эти аптекари в лечебном деле. Их дело — стоять, продавать и не раскрывать рта.

Но столкнувшись на практике с аптечным ремеслом, устыдилась своего снобизма.

Увидела сотни ошибочно оформленных рецептов, наименования, корявым подчерком написанные на обрывках бумаги, взрослые дозировки, рекомендованные младенцам и много того, что вызывало её возмущение.

Ранее она была уверена, что провизоры нагло клевещут на врачей, обвиняя их в ошибках. Но каждую смену Татьяна Ланкович забирала стопки неправильно выписанных рецептов и уносила их в поликлинику для переписывания, поскольку препарат был уже выдан больному, а рецепт подлежал учёту.

— Меня, разумеется, доктора встретят без особой радости. Мало кому нравится осознавать свои промахи. Но это всё же лучше, чем слушать крики и возмущения больных, когда мы отправляем их снова к врачу. Люди принимают отказ в выдаче лекарств, как издевательство над ними. Вот сейчас бабушка принесла рецепт на обезболивающее. Она сама еле ходит, ей 76 лет, оставляет тяжелобольного деда и сидит в очереди в поликлинике за рецептом, обмирая со страха, что дед упадёт с кровати и ударится головой. Как я скажу ей: врач забыла указать шифр на рецептурном бланке, идите снова в поликлинику? Вот и беру риск на себя: иду сама к врачу и с ним разбираемся. Привыкли, а что делать, — сказала Татьяна, деловито собирая в коробку очередные «перлы» лечащих врачей.

— Да, мы все горазды рассуждать о других профессиях. Сознаюсь, был у меня такой грех. Мне казалось, мы — доктора призваны лечить и, разумеется, достойны всяческого уважения. А какие-то там аптекари нам в подмётки не годятся. В ординаторской мы часто злословили на тему, как смеют аптекари консультировать больных, если им бы только «впарить» дорогой препарат и нажиться поскорее на людской беде, — призналась Эльвира.

— Так уж повелось. Пусть говорят. Но сегодня ты промолчала, когда пятимесячному ребёнку педиатр Кольцова выписала антибиотик в дозе, превышающей суточную в двадцать раз? Вот он, рецепт! Отпустила полностью? — спросила Татьяна, показав рецепт местного педиатра Кольцовой.

— Но ребёнок бы отравился, а хуже того, погиб бы! Как я могла промолчать и отпустить? — возмутилась Эльвира.

— Мои сотрудники тоже не убийцы, — тихо ответила Татьяна.

* * *

Через полгода Эльвира оставила попытки выучиться аптечной практике и полностью предалась только писательскому творчеству.

Встречаясь порой на улице со своими бывшими коллегами, уставшими, издёрганными, затравленными бесконечными отчётами и планёрками, Эльвира снисходительно и сочувственно улыбалась. Она поправилась на пять килограммов, на её лице разгладились морщинки, руки были ухожены, в руках за редким исключением — маленький клатч из мягкой кожи.

Поймав завистливый взгляд своей бывшей коллеги, Эльвира быстро прощалась и продолжала идти по своему маршруту.

Она научилась ходить. Именно ходить, а не судорожно бегать по вызовам, неизменно встречаясь с недовольными лицами больных и их родственников.

* * *

Как-то к Климу наведался его старый друг — Илья Петрович Верман. Бывший военнослужащий в отставке, крепкий и деловой мужчина.

— В нашем селе продается хороший дом. Не новый, конечно, но сделан из кирпича, просторный, с камином. Соседи приличные, магазин рядом. Не желаете приобрести дачку? — спросил Илья за вечерним чаем.

Он много лет дружил с Климом. Они вместе увлекались туризмом, любили горные лыжи и альпинизм. Илье Петровичу очень хотелось, чтобы его друг жил по соседству, он много рассказывал о красотах жизни на природе. Благодаря рассказам Ильи Петровича, Эльвира с Климом заочно знали многих жителей села.

Несколько лет назад Илья Петрович жил в другом доме и исполнял должность председателя садово-огороднического товарищества, которое находилось по другую сторону Иркута. Старожилы уважали своего председателя за честность в ведении документации и порядок, который он навёл на улицах садоводства.

Всё было хорошо, пока однажды в садоводстве не поселилась чета Лисицыных. Приехали пожилые супруги откуда-то из Бурятии. Костлявая длинная Татьяна Ивановна и низкорослый полный Нил Петрович, вздрагивающий от пронзительного голоса жены. Лицо Татьяны Ивановны с близко расположенными глазами и длинным мясистым носом напоминало то ли осьминога то ли краба. В дачном посёлке её метко прозвали Миногой.

Минога ходила по посёлку с кислой миной на лице и всем была не довольна. Асфальт положили тонким слоем, электричество дорогое, магазины расположены неудобно. Она почти сразу стала скандалиться с соседями по всяким пустякам: баня дымит не тем дымом, калитка скрипит при сильном ветре, дети шумят в ограде.

Татьяна Ивановна получала огромное наслаждение, постояв «руки в боки» и покричав на соседей. Её щеки розовели, а маленькие пронзительные глаза сияли. Вскоре соседи стали уходить в дом и закрывать калитки, как только Минога выходила на «охоту». Тогда раздосадованная отсутствием источников энергетического удовольствия, она взялась за председателя.

Несмотря на своеобразную внешность, в голове у Татьяны Ивановны укоренилась мысль о собственной неотразимости. Она была уверена, что все жители мужского пола, независимо от возраста, вожделеют её. В этот список своих воображаемых поклонников она включила статного председателя садоводства.

К слову, Илья Петрович даже в возрасте шестидесяти пяти лет сохранил военную выправку. Высокий, подтянутый, с седыми тщательно подстриженными усами и густым ершиком на голове, он был хорош собой. К тому же сорок лет был счастливо женат. Его жена Вероника Михайловна, спокойная, рассудительная, в молодости особенно славилась красотой, но и в возрасте шестидесяти лет не утратила своей женской прелести. Желания посмотреть в сторону другой женщины Илья Петрович не испытывал. Любые знаки внимания со стороны женщин вежливо игнорировал.

Поэтому, когда услышал о том, что Татьяна Ивановна Лисицына рассказывает соседкам о том, как он по ночам стучит в её двери в порыве любовной горячки, был в лёгком замешательстве. Но решил, что соседки по — женски подшутили над ним. Но слухи росли.

Однажды Вероника Михайловна встретила соседок и услышала про невероятные ночные похождения своего мужа.

— Не обращай внимания, Вероника! Кто верит этой дуре? Никто. Я ведь из одного района с Лисицыными, мы с земляки. Знаю Таньку Миногу сызмальства. Она у нас в школе уборщицей работала. Также мотала нервы директору Андрею Николаевичу. Он у нас красавец был, вымахал ростом под метр девяносто. Уважительный, умный. Втемяшилось Таньке в мозг, что он влюблён в неё. Ну, дура, что с неё возьмёшь! Посмотри на Нила, он мужичок с ноготок, а бабе рослого гусара подай! Вот умом и рехнулась бабёнка! Пришлось Андрею Николаевичу перейти в другую школу! — принялась успокаивать Веронику Евдокия Евсеевна Морозова, для всех баба Дуся.

Разумеется, соседки только потешались над Миногой. Её отталкивающая внешность не подразумевала ничего даже отдаленно напоминающее любовный роман. Да ещё с таким бравым мужчиной, как их председатель.

Но быть объектом шуток Илья Петрович не привык. Да и страдания Вероники, которую соседи провожали сочувственным взглядом, не оставляли его равнодушным. Он решил выяснить природу этого патологического явления по имени Татьяна Ивановна Лисицына.

Ясность внёс Яков Васильевич Федосеев, врач-психиатр и давний приятель Ильи Петровича.

— Пробил её по нашим базам. Всё печально. Психические отклонения в трёх поколениях. Её бабушка страдала шизофренией. Её мать Марфа Савельевна сейчас находится на лечении в психоневрологическом диспансере. Кстати, Татьяна Ивановна лишила её дееспособности и сдала на принудительное лечение сразу, став её опекуном. Написала заявление, что Марфа Савельевна угрожает их поджечь и прочие ужасы. К слову, это произошло сразу, как только старушка получила жилищный сертификат, как пострадавшая от наводнения в Тулунском районе. На этот сертификат Лисицыны и купили дом в вашем садоводстве.

— А мне что делать? Эта уродина летит ко мне, как только я выйду из дома. Начинает орать и скандалиться. А мне с людьми надо работать! Почему её никто не определит в психушку? — воскликнул озадаченный Илья Петрович.

— Илья, кому она нужна эта старушенция? Диспансеры переполнены, бюджет ограничен. Чтобы определить больного в диспансер, надо чтобы его родственники сильно постарались. Нынче отпускают на вольные хлеба всех душевнобольных, кто не представляет реальной опасности для окружающих. Такова суровая правда, — ответил Яков Васильевич, вздохнув.

Через пару месяцев Илья Петрович не выдержал, сложил с себя полномочия председателя и решил переехать в другую часть поселка.

Пост председателя, как и ожидалось, попал в алчные руки толстенького Нила Петровича Лисицына. Тот активно провел избирательную компанию, заверив жителей, что имеет руководящий опыт и знает толк в ведении документации. Поскольку быть председателем мало кто хотел, жители проголосовали за Нила Петровича.

Став председательшей, Минога странно успокоилась, переключившись на управлением делами садоводства, что навело некоторых дачников на мысль, что поведение Татьяны Ивановны носит вполне целенаправленный характер. Прежний бухгалтер был изгнан, учёт денежных средств Минога взяла на себя. Отчитываться перед жителями о своих расходах она посчитала излишним. Обложив жителей поселка непомерными целевыми поборами, Минога торжественно шествовала по улицам посёлка, выискивая нельзя ли ещё кого-нибудь оштрафовать.

Илья Петрович не без сожаления наблюдал, как чистенькие улицы дачного поселка зарастают мусором, приходит в негодность система уличного освещения, над которой он столько месяцев трудился, как детская площадка превращается в стихийную парковку частных автомобилей.

Зато покосившийся деревянный домик Лисицыных преобразился: его отделали дорогими фасадными панелями, а вместо дырявого забора появился новый металлический с коваными элементами, которые засияли на солнце золотыми вензелями.

Жителям дач стало известно, что Нил Петрович продал часть общей земли, а другую часть сдал в аренду сотовой компании, которая начала воздвигать на этом участке высоченную сотовую вышку.

Какой бы придурковатой Минога не слыла, в её действиях существовала определённая последовательность. Причина, по которой Миноге всё сходит с рук скоро стала известна. С успехом выжив своих соседей напротив, Минога стала ещё самоувереннее и наглее. Оказалось, новой владелицей соседского дома стала её дочь Ниночка Букина. В короткие сроки деревянный одноэтажный дом стал кирпичным двухэтажным. Выстроенный вокруг него высокий кованый забор соперничал по красоте с забором родителей. А кому посчастливилось побывать внутри, поражались красоте итальянской мебели и широкой лестнице из массива дуба. Один только кухонный гарнитур Букиных стоил полмиллиона рублей. Любопытные соседи, изнемогавшие под вопросом: кому нынче под силу такие финансовые вложения в недвижимость, вскоре всё выяснили.

Муж Ниночки, Сергей Букин занимал должность старшего следователя в управлении внутренних дел. Каждый, кто видел Сергея Трофимовича в кабинете, не сомневался в том, что этот служитель закона — воплощенная честность. Скромный пиджак, заношенные джинсы свидетельствовали о неподкупности следователя Букина. Однако доверенные лица знали, что если на карту некой Евлампии Васильевны К. перечислить полмиллиона рублей, то следствие пойдет по другому сюжету. Изменится мера пресечения с содержания под стражей на домашний режим, а то и просто на подписку о невыезде, смягчится статья, съёжится срок до минимума.

К слову, сама владелица карты престарелая Евлампия Васильевна Кукушкина, приходившаяся Сергею Трофимовичу двоюродной тёткой, не подозревала о своих многочисленных спонсорах. Она скромно проживала в доме своей племянницы на небольшую пенсию.

Дочь Миноги, Ниночка Букина, хорошенькая голубоглазая блондинка, ничем не похожая на своих родителей, работала в миграционной службе. Без всякого сомнения, она представляла особую ценность среди сотрудников. К своим тридцати годам Ниночка заслужила звание капитана и Минога с гордостью говорила соседям, что скоро её дочь станет майором.

Иногда Ниночка в силу своей занятости задерживалась на работе допоздна. Тогда её подвозил на личной машине сам начальник, Григорий Иванович, солидный полный мужчина почтенного возраста.

В машине Ниночка нежно прощалась со своим начальником, не обращая внимания на силуэт своего молчаливого мужа, маячившего в окне. Это вызывало у соседей разные размышления о характере их отношений.

Удрученные жители, наконец сообразившие, почему их жалобы на председателя в разные инстанции возвращаются с отписками, снова обратились к Илье Петровичу и стали умолять вернуться в прежнюю должность. Но Илья Петрович наотрез отказался.

Он уже присмотрел себе дом в центре села и переехал туда, навсегда вычеркнув из своей памяти лик безумной Миноги.

Месяц назад Илья Петрович узнал, что на его улице продаётся дом. Вполне крепкий и просторный для двух человек. Он стал убеждать Клима купить этот дом.

— Элька, может, подумаем? В этой клетушке я места себе не нахожу! — взглянул на жену озадаченный Клим. Он вышел на пенсию годом позже Эльвиры и давно мечтал жить за городом. В квартире он скучал, сбегая на рыбалку или в походы по горным тропам.

Эльвира пожала плечами. Она любила старый Иркутск с его деревянными улочками, со старинными домами, окна которых достают до земли, свою небольшую квартиру, где всё лежало под рукой. Куда мог по дороге с работы заехать сын Тимофей, чтобы поболтать с матерью. Куда часто забегали «на огонёк» её приятельницы.

— Думайте недолго! Такой домик сразу присмотрят! Адрес красивый: улица Цветочная! А, как звучит! Соглашайтесь, а я попробую сторговаться с хозяйкой! — сказал Илья Петрович, уезжая от них на своём чёрном внедорожнике.

* * *

Вскоре Аргуновы оформили сделку на свой загородный дом. Он находился в новом строящемся районе села, появившемся на месте бывших колхозных полей. В отличие от старой части селения, здесь были широкие прямые улицы, добротные дома стояли как по струнке в окружении обильно цветущей сирени, раскидистых рябин и изумрудной зелени хвойных деревьев.

Красота села поразила Эльвиру.

— Сдаюсь! Берём! Правда, не уверена, что у меня будет время для дачных хлопот. Но зато я буду радоваться за тебя! — сказала Эльвира, понимая, что Климу очень хочется купить этот дом.

Сначала на дачу ездил один Клим. Он что-то ремонтировал, мастерил в гараже, пил чай на открытой веранде и часами любовался природой. Эльвира занималась новой книгой и отказывалась от поездки на дачу, ссылалась на занятость.

— Давай, Элька, съездим на нашу фазенду! Хотя бы посмотришь на нашу дачу! Кое-что я уже переделал. Там твоё давление быстро придёт в норму! — предложил Клим, когда Эльвира лежала на диване после очередного гипертонического криза. Это было прошлой зимой.

С тех пор Эльвира ни разу не испытывала желания поехать в шумный говорливый город. Она полюбила эту тихую улочку, заросшую соснами, берёзами и кустами белой сирени. Её любимый Иркутск, город её радостной молодости, к которому она так прикипела всем сердцем, был в пяти минутах езды. Его вечерние огни она могла наблюдать из окна мансарды, где она Клим оборудовал для неё маленький кабинет для работы.

Здесь стоял её столик с ноутбуком. Противоположную стену занимали книжные полки, за перегородкой стояла кованая белая кровать, заказанная по её авторскому рисунку.

Клим отремонтировал старый камин, возле которого так хорошо размышлять о будущих литературных сюжетах. Эльвира сняла цветастые обои и нанесла на стены штукатурку пастельного салатного цвета. Повесила светлые шелковые шторы и заменила накидку на мягком глубоком кресле.

Вид из окна гостиной был великолепен. Две старые берёзы, склоненные над деревянным столом и двумя скамьями, сколоченными из широких щелистых досок. Движение тонких плетистых берёзовых ветвей, на которых черными точками сидели мелкие птицы, Эльвира могла наблюдать часами.

* * *

Только к обеду Эльвира зашла на кухню. Открыла холодильник, достала вчерашний борщ. Приготовлением пищи обычно занимался Клим. Он делал это по привычке. Частые туристические восхождения научили разным приёмам быстрого приготовления свежей горячей еды. Если бы он не стал готовить, они питались бы бутербродами и магазинными пельменями.

С тех пор, как их сын Тимофей переселился от родителей в собственную квартиру, Эльвира заявила мужу, что её стояние за плитой закончилось. Хотя, это было явным преувеличением. Эльвире редко приходилось стоять у плиты. Сначала из-за позднего возвращения с работы, потом из-за частого отсутствия сына и мужа дома.

Покладистый Клим не обрадовался такому заявлению, но спорить не стал. Уступил, как обычно. Тем более, издатели и заинтересованные в организации литературных встреч лица стали часто приглашать Эльвиру на обеды и ужины в рестораны или кафе. Она с радостью откликалась на такие предложения.

Но сегодня Клим снова уехал надолго, придётся позаботиться о еде самой. А ездить на литературные встречи ей стало сложнее из-за боли в ногах. Чтобы добраться из поселка до центра Иркутска требовалось не менее полутора часов. Поэтому всё чаще она стала участвовать во встречах в форме «он — лайн», не выходя из дома.

* * *

Эльвире вдруг захотелось холодного кефира. В холодильнике его не оказалось. Она собралась и медленным прогулочным шагом пошла в магазин. Он находился в сотне метров от дома.

У соседнего дома на скамейке сидела женщина. На приветствие Эльвиры она не отозвалась, глядя перед собой.

На обратном пути Эльвира обратила внимание, что женщина также неподвижно сидит на скамейке. Её совершенно белое лицо, остановившийся взгляд насторожили Эльвиру. Рука женщины была прижата к центру груди.

— Простите, вам плохо? — спросила Эльвира, подойдя поближе к скамейке.

— Одышка. Сейчас пройдет… — пространно ответила женщина, не глядя на Эльвиру.

— Вы где живёте? Вас проводить до дома? — предложила Эльвира.

— Здесь… в этом доме, — тихо сказала женщина. Каждое слово проговаривала с трудом.

— Я — врач. А кроме того, ваша новая соседка. Меня зовут Эльвира. Может, тихонько дойдём до нашего дома? Я накапаю вам «Валокордин»! Этого добра у меня достаточно! — Эльвира помогла соседке подняться со скамьи. Они зашли в дом.

* * *

— Если через полчаса боль на отпустит, вызову скорую! Давление сто восемьдесят на сто! — решительно сказала Эльвира. Она измерила артериальное давление своим рабочим тонометром и с тревогой наблюдала за соседкой, которую усадила на кушетку в комнате.

— Уже лучше. Спасибо. Меня зовут Аэлита, можно, Лита. Я рада познакомиться с вами, — ответила женщина. Её щеки чуть порозовели.

— Часто так бывает? Одышка, давление выше нормы? — профессионально поинтересовалась Эльвира.

— Стараюсь не допускать такого. Понервничала, небольшая ссора с мужем, вышла на улицу и поплыла… — с улыбкой ответила Лита.

— Тогда идём есть борщ? Мой муж сварил превосходный борщ! — Эльвира поставила на плиту кастрюлю.

— А сам он где? — огляделась вокруг Аэлита.

— С приятелем с раннего утра уехали на очередное восхождение по горам Кавказа! Мой муж — отчаянный путешественник! Так что, я одна! — сказала Эльвира и достала из шкафа тарелки.

— Что так бывает? — удивленно спросила Лита.

— Как? — Эльвира повернулась к соседке и засмеялась.

* * *

Свою способность расположить собеседника к откровению Эльвира хорошо знала. Она умела слушать другого. Ей было интересно слушать. Каждая человеческая история уникальна.

Бывают писатели, которые пускаются в далёкие путешествия, взбираются высоко в горы, уплывают в дальние страны, желая найти сюжет для очередного романа или повести. Эльвира могла найти этот сюжет в парикмахерской, в очереди за билетами в театр, в автобусе, на трамвайной остановке.

Выслушав рассказ Аэлиты, Эльвира ничему не удивилась. Типичная ситуация двоих, проживших в браке долгие годы. Всё, как в природе. Симбиоз, паразитизм, анабиоз. Начиная с развития близнецов в одном околоплодном пузыре, где один доминирует, другой — слабеет и чахнет, питая своими соками первого.

Семья — закрытая система, в которой также происходит перераспределение природных сил в пользу того, кто сильнее.

Разве в её семье было все гладко? Это со стороны всё выглядит глянцево и красиво. Заботливый супруг, уважающий творческую свободу жены.

Если они подружатся, Эльвира расскажет соседке свою личную историю. А пока Аэлита взглянула на часы и поспешила домой.

— Рада была познакомиться. Хорошие соседи — это значит много! — вежливо распрощалась Эльвира с Аэлитой.

* * *

Когда калитка за соседкой захлопнулась, Эльвира села на свою скамейку у забора, вытащила из глубокого кармана домашнего халата пачку сигарет и с наслаждением затянулась. Несмотря на свою тягу к курению, которая началась у неё с пятнадцатилетнего возраста, Эльвира никогда на курила в доме. И никому не позволяла этого делать. Это удивительно, но сигаретный дым, витающий в доме, сильно раздражал её.

Поэтому возможность вольготно устроиться на свежем воздухе и спокойно покурить, не опасаясь выкриков соседей с верхних балконов, которые, как назло, все до единого, страдали аллергией на дым, было одной из причин, по которой Эльвира согласилась переехать в сельский дом.

Ей казалось, что она вот-вот начнёт страдать от одиночества, оказавшись вдали от шумного города, от многочисленных приятельниц и просто знакомых.

Знакомых, действительно, было много. Коллеги могли запросто забежать в гости, чтобы обсудить последние распоряжение «главнюка», соседи по лестничной площадке часто заходили сами или приглашали Эльвиру к себе на дни рождения. Земляки из Январска приходили в выходные дни, чтобы посидеть за столом и вспомнить родной город. В большинстве своём, это были друзья Клима, вместе с ним покорявшие снежные вершины.

У Эльвиры была только одна задушевная подруга — Женя Тарбеева, её однокурсница, соседка по комнате в студенческом общежитии и свидетельница на регистрации брака Эльвиры и Клима. Милая, лучезарная, озорная Женька. После получения медицинского диплома они с Сергеем Резванцевым, военным офицером расписались в ЗАГСе и уехали в Казахстан, где Сергею предписано было служить. Женя писала Эльвире письма, наполненные тревогой и тоской по родной Сибири.

Родилась Женя в бурятском селе Усть-Орда. Её семья была многочисленной, дружной и хлебосольной, как многие бурятские семьи. От русской матери она унаследовала серо-голубые глаза, а высокие скулы, широкое лицо и густые черные волосы достались ей от отца, чистокровного бурята по имени Вилюс. Эльвира много раз была в гостях у родственников Жени и всякий раз удивлялась дружелюбности бурятов, их щедрости и гостеприимству.

Для Эльвиры Женя была душевной отрадой и источником радости. Что бы ни произошло в их судьбе, Женя могла разъяснить причину этого с точки зрения буддизма. По словам Жени, её отец был потомственным ламой и генетически передал дочери свои знания. И всякий раз выходило, что всё происходит к добру. После разговора с Женей небо становилось голубее, облака белоснежнее, а всё происходящее становилось очередной ступенькой к надежде.

Во время развала великого союза республик свободных мужа Жени, Сергея Резванцева отозвали из Казахстана и направили в западную Германию, для работы в российском посольстве. Женя безоговорочно отправилась с мужем. Теперь Эльвира могла общаться с Женей только по системе «Скайп». Она скучала по подруге, потому что Женю заменить не мог никто.

— Через пару лет наша служба закончится. Мы вернёмся на родину. И будем чаще с тобой видеться. Думаешь, я не скучаю по нашим вечерним чаепитиям? Думаешь, обеспеченная жизнь в Германии затуманила мои мозги? А моя родня всё время требует, чтобы я поклялась, что я не останусь в Берлине и снова приеду в Усть-Орду! Сергей обещал, что так и будет! — сказала Женя во время видео разговора.

«Скорее бы, Женька, увидеть твою целебную улыбку!» — думала Эльвира, осторожно стряхнув пепел в жестяную баночку, стоящую под скамейкой. Она с удовольствием вдохнула прохладный чистый воздух.

Дорога на улице была ровной, широкой, посыпана мелким щебнем. У каждого дома росли ели, сосны и кусты сирени. Улица выглядела так красиво даже ранней весной, когда среди хвойных зарослей проглядывали хрупкие серые веточки кустарников. Эльвира мысленно представила, насколько здесь будет красиво в солнечные летние дни.

В окне дома напротив раздвинулись белые шторы и мелькнуло женское лицо. Это Полина Леднёва, ещё одна соседка. Улыбчивая женщина лет шестидесяти, темноволосая и скуластая. Она напомнила Эльвире Женю, поэтому сразу понравилась. Сначала их объединила общая тяга к курению. А после они стали болтать на разные темы и обнаружили много общего между собой.

Эльвира не стремилась дружить с соседями очень плотно, исходя из печального опыта, когда её соседкой по лестничной площадке была назойливая Надя Куркина, одинокая бездельница и любительница поболтать. Выпроводить Надю из квартиры было очень сложно.

Однако Полина оказалась очень чувствительной по отношению к другому человеку и отношения с ней были не обременительны. Напротив, Эльвире иногда хотелось видеться с соседкой чаще, чем та приходила на лавочку. Полина не была чрезвычайно любопытной, её вопросы были тактичны. В любом случае покурить вдвоём с Полиной оказалось намного веселее, чем дымить в одиночку.

Из калитки Леднёвых вышла высокая худенькая женщина с рюкзаком за спиной. Седые тонкие волосы развевались на ветру.

— Сядешь в автобус, сразу позвони! — крикнула ей вдогонку Полина, вышедшая следом за женщиной. Убедившись, что женщина скрылась в переулке, Полина быстро перешла дорогу, села рядом с Эльвирой и тоже достала сигареты.

— Родственница? — спросила Эльвира, указывая на дорогу, где только что шла женщина.

— Подруга. Недавно сын у неё умер. Стала страдать головокружением, иногда остановится и забывает, где находится. Но не любит, когда её опекают и суетятся. Понимаю, о чём ты подумала. Нет, ей не нравится, если я пытаюсь проводить её до остановки. Я очень беспокоюсь за неё, но считаю, что нельзя навязывать контроль, если человеку это неприятно, — ответила Полина и замолчала.

— Даже, если твой контроль необходим? У твоей подруги возможно начало болезни Альцгеймера. Она может выйти на остановке, сесть на скамейку и замёрзнуть. В моей практике сколько угодно таких случаев. Иногда надо настоять на своём, исходя из интересов больного! Для его же блага! — возразила Эльвира.

— Недавно я обнаружила на цветках моей китайской розы каких-то мошек. Развела инсектицид и немедленно опрыскала. Но вместе с паразитами погиб цветок. Сегодня проснулась, а он лежит на полу, скрюченный и почерневший. Понимаешь меня? Благими намерениями… дальше ты знаешь. На всё воля Божья! Я хорошо знаю свою подругу. Она лучше убьёт себя, чем позволит руководить собой. Ей хватает благих уговоров дочери! — резко ответила Полина.

— Хорошо, хорошо. Молчу. Привычка врачебная сказывается, — Эльвира согласно кивнула и засмотрелась на куст молоденькой вербы, случайно затесавшейся среди елочек. На верхних веточках появились крошечные пушистые комочки. Рановато для холодной сибирской весны. Еще вчера их не было, Эльвира помнит это точно. Ведь она выходит на эту скамеечку каждый день.

Пушистые комочки блестят на солнце, словно капельки жидкого серебра. Один из таких «пушистиков», похоже, уже зацвел и ощетинился букетиком светло-зеленых тычинок.

В середине марта погода в любой момент может обрушить на эту нежную зелень снежные хлопья или мелкий град в одну минуту побьет эту хрупкую красоту. Но сейчас этот храбрый хор бледно-зеленых тычинок покачивается на ветру и поёт свой весенний гимн солнцу.

— Пойду разогревать обед. Скоро мой Павел начнёт сучить ногами. Пока, соседка! — Полина бросила окурок в жестяную банку, стоящую под скамейкой и направилась к своему дому.

— Пока! Мне тоже пора. Надо закончить вторую главу книги, — ответила Эльвира.

— Как-нибудь, под настроение, я расскажу тебе кое-что интересное из своей жизни. Возможно, наберётся на целую главу. А, может, потянет на целый роман, — откликнулась Полина, открывая калитку.

— С удовольствием послушаю! Ну и как мне не писать романы, скажи? Разве я ищу сюжеты? Нет! Сюжеты идут ко мне, сами по себе! Я уже не говорю о собственной жизни, способной удивить отдельных читателей! — пошутила Эльвира, задвинув ногой под лавочку жестяную банку с окурками.