Основатель деревни. История рода

Алла Плотникова

Документальное повествование проиллюстрировано фотографиями, схемами и посвящено исследованию родословной, потому что первому поселенцу деревни, основателю рода Плотниковых, поставлен памятник благодарными потомками. Действие книги охватывает период с 1792 года до восьмидесятых годов XX века.

Глава 3. Туда, где цветом свёкольным расцвёл репейник

Хроника автора

Я точно знаю это, так как отец сам не раз мне рассказывал, как смотрел на доломитовые стены крепости Курессааре, которая некогда была резиденцией эзельских епископов, на алые, словно окровавленные, остроконечные крыши её оборонительных башен; но думал не о Юрьевой ночи и не о тевтонских рыцарях и не о том, как они, огнём и мечом, обращали некогда свободных жителей острова в христианство, а вспоминал маленький деревянный дом, где родился и вырос, дикую яблоню у его окна, которая выросла не по чьей-то прихоти, а сама, и никто ей не мешал, может, оттого и цвела так отчаянно смело, что ночами невозможно было уснуть от дурманяще-сладких поцелуев её благоухания. И вид каменной стены замка, способной выдержать натиск не то что народных восстаний, но, казалось, и времени, в душе отца вызывал не восхищение, а тоску по огибающему дом и сад их маленькому забору из штакетника, выкрашенного в зелёный цвет, который если и способнен выдержать натиск, то лишь сельских коров, уставших за зиму жевать жёсткое сено и норовивших каждую весну проникнуть в палисадник, чтобы полакомиться пахнущими воском и апельсинами, бледно-желтыми цветочками жимолости. И даже назойливые коровы с глубокими, смиренными глазами брахманов с седых камней чужого острова вспоминались с любовью. Отец скучал по простодушной природе родного края, оттого гуляя по зелёным аллеям Курессааре, не мог насладиться аккуратно подстриженным бересклетом, а вспоминал, как в детстве они всей босоногой ватагой прятались от матерей в душистых зарослях полыни. Возвращаясь вечером домой, обязательно встречали на пути, из года в год, растущего на одном и том же месте у развилки на зерноток старого великана репейника, прозванного ими дядькой Павло за то, что он, как и законный обладатель этого имени, рослый мужчина в годах, уже раздобревший, краснощёкий, добродушный, всегда рад каждому мальчишке, обязательно при встрече потреплет за руку, похлопает своей большой мягкой ладонью по плечу и спине.

А глядя, как ловко эстонский садовник подрезает все выбившиеся из строя веточки зелёной изгороди, отец вспомнил и то, как однажды, возвращаясь с покоса, дядька Гриша, блестящим остриём косы скользнул по стеблю богатыря-репейника и он, словно человек, ужаленный змеёй, осунулся и обмяк. И тогда они, дети, нафантазировав, что если погибнет лопух по прозвищу дядько Павло, то и с законным обладателем имени обязательно случится несчастье, соорудили подпорку, заботливо, словно раненого товарища, перевязали стебель репейника, а затем ежедневно приходили к нему с ведром воды. Неизвестно: забота или то, что репей является очень живучим растением, но оба дядьки Павла после этого происшествия раздобрели ещё больше. А мальчишки всё равно всячески мстили дядьке Грише: закидывали в воду сапоги, пока тот купался, открывали загон для скота, обстреливали из рогатки сторожевого пса, и он всю ночь не давал спать своему хозяину, однажды даже поставили капкан, к счастью, дядька Гриша в него не угодил. Но после этого решил пойти на мировую с мальчишками, сказал, что если бы знал, что это не простой лопух, а свой, то есть наш, местный, то, конечно, в жизни не покусился бы на его жизнь. И в качестве контрибуции передал кулёк с леденцами, на этом в войне была поставлена точка.

Вспоминая всё это, отец загрустил ещё больше и уже ничего с собой не мог поделать — тосковал по дому. Хотелось в свою родную деревеньку Плотниковы, что затерялась в верховьях Вятки.

Родовое гнездо — дом №6, построенный для Дмитрия Ильича Плотникова, и в котором родился мой отец, Плотников Евгений Петрович.

И ничего ему не нужно было, кроме отчей земли, лугов с высоким разнотравьем, полян, усыпанных мелкими цветочками ромашки, спутанных косм хмеля, колючих зарослей шиповника, сушёными ягодами которого так хорошо лакомиться зимой и согреваться горячим отваром из них.

На острове Саарема, конечно, тоже росли и яблони, и шиповник, и жимолость, и даже лопухи, но, как говорил отец, «недолюбленные они там какие-то».

Всё, о чём думал отец в тот период: только бы поскорее прогуляться по родным просторам, полюбоваться на коней, пасущихся на лугу, любовь к которым поселилась в сердце ещё в раннем детстве. В морозный февральский день, когда его, тогда четырёх или пятилетнего мальчика, закутанного в тяжёлый овечий тулуп, отец посадил на гибкую и сильную спину коня по прозвищу Буланко. Конь фыркал и бил копытом о снег, пар клубами вырывался из ноздрей и оседал инеем на ресницах, и он черноокий, жёлто-золотистый, с длинными пушисто-белыми ресницами был похож тогда на неизвестного сказочного зверя. На коне не было ни седла, ни уздечки, и чтобы не свалиться, приходилось держаться за гриву, в варежках это было не просто. Но ретивый конь, не обращая никакого внимания на юного всадника, пританцовывая, прогуливался по загону, тогда всадник наклонился вперёд, лёг и крепко обнял коня за могучую шею, в этот миг два творения божьих навсегда породнились душами.

Это была взаимная любовь, лошади платили отцу ответной привязанностью, с полуслова слушались. Их спокойствие, сила, смелость и выносливость были примером для подражания. Рядом с лошадью он чувствовал, что становился добрее, сильнее, а значит, полноценнее.

Часто отец во время службы в армии видел в снах своих любимых скакунов, дикую яблоню у дома, коров с глазами брахманов, поля, засеянные горохом, рожью среди колосьев, синели васильки. Луга пестрели одуванчиками и колокольчиками.

Он идёт по песчаной дороге, которая тянется от родного дома жёлтой лентой до фермы, а внизу блестит гладь воды — это река Вятка, словно любимая девушка игриво подмигивает, манит. И вот он уже наклонился к реке, зачерпнуть воды и умыться, как дневальный начинает во всё солдатское горло орать: «Подъём!»

Евгений Петрович Плотников в армии (во втором ряду второй справа), первый год службы

Чтобы служба не казалась такой тоскливой, отец решил продолжать летопись своего Рода. Продолжал вспоминать и записывать в тетрадь всё, что рассказывали ему отец, дед.

Летопись отца

В 1928 году верховские крестьяне в лесу у деревни Мишкинцы, на берегу речки Сосновка общими усилиями построили кирпичную мастерскую. Производство — нехитрое. Очищенную от посторонних примесей глину с добавлением песка набивали в деревянные ящики-формы. Потом из форм подсохшие заготовки вынимали, раскладывали в большой печи и обжигали. После обжига красного цвета кирпич получался крепким. Его вывозили на лошадях в Кирс и продавали.

1929 год — началась коллективизация. «До организации колхоза крестьянский двор был полон: хорошие поля, крепкий скот. Поэтому пропитания хватало. А с возникновением колхоза скот и пашни пришлось отдать. Работая весь день, мы ничего за это не получали, ставили только трудодни. Весной их подсчитывали и давали за них немного продуктов», — вспоминают старожилы. И тем не менее, колхозная жизнь постепенно налаживалась. Не хватало специалистов: зоотехников, ветеринаров, агрономов. Имея всего начальное образование, председатели колхоза, как могли, налаживали трудовую жизнь. В своём большинстве советские колхозы не имели техники. Так и в Верховье основным тружеником и помощником селянина была лошадь. В колхозе выращивали зерновые, картофель. Занимались животноводством.

1938 год — пожар. Во время лесного пожара пострадали многие деревни. Деревня Чурша сгорела полностью, кроме часовни. Частично пострадала и деревенька Плотниковы. Её на прежнем месте восстанавливать не стали, а перевезли на увал через год ближе к дороге (Мишкинская дорога).

Дома соседей из деревни Плотниковы

Согласно переписи населения 1926 года число жителей 122 человека (22 хозяйства). В 1939—1940 гг. была ликвидирована старая деревня у увала, дома перевезли на увал и вдоль большой дороги по направлению к Мишкинцам.

В 1938 году было открыто новое здание Верховской начальной школы, так как старое здание сгорело.

В 1940 году колхоз «Химик» насчитывал 182 двора, в которых проживало 769 человек, 365 человек трудоспособных в возрасте 16 лет и старше. По государственному акту закреплённой земли числилось 4492 га, общественных земель 4419 га, пашни 542 га, огородов 85 га, сенокосов 2040 га. Крупный рогатый скот присутствовал в количестве 138 голов, свиней 88 голов, овец 42 головы, кур 23 головы, рабочих лошадей 142 головы.

В 1944 году, в ходе межевания, произошло разделение на более мелкие единицы колхоза «Химик». Из него образовались 4 небольшие хозяйства: Пещерский, Баранниковский, Сосновский и Колеговский. Шла война, в этих условиях не хватало людей, техники, поэтому гораздо удобнее было работать рядом с деревней на ближних полях.

Война закончилась. Как одна из мер по улучшению работы колхозов была проведена компания по укрупнению хозяйств. Колхозники от этой реорганизации не стали жить лучше. Они по-прежнему, помимо работы в колхозе, должны были выполнять государственные поставки.

Наступило лето 1950 года. Эти четыре сельхозартели в Верховье объединились в колхоз «Заря коммунизма». Тогда претворялась в жизнь программа создания центральных усадеб колхозов.