Кофе по-ирландски

Алла Полански, 2021

В этом дневнике записаны имена всех женишков-неудачников, кому я безжалостно отказала. К ним относятся: очередной зануда во вкусе моей мамы, олух из ночного клуба, мой потенциальный работодатель – вроде бы и симпатичный, но оказался идиотом, нудный хирург со свадьбы и… мой питерский мальчик – первая любовь, тот самый, ради которого я умчусь в город мостов и фонтанов. Уеду, чтобы понять, какая она – настоящая любовь. Нечто похожее на желание. Неосознанное, необъяснимое, невозможное для нас обоих.

ГЛАВА 8. НОВАЯ ЖИЗНЬ

20 МАЯ

Погожий весенний денёк. Сергей уехал в магазин со списком необходимых для покупок продуктов, а я занималась уборкой квартиры.

Вдруг где-то вблизи запищал телефон. Не мой. Странно… Сергей забыл свой мобильный на столике в кухне.

Сообщение.

Смутившись, всё же нажала на кнопку со значком конвертика и прочитала: «Ну, и где же ты, зайка?»

Сейчас, сейчас… Как там тебя? Ах, ты, оказывается, «котя»! Не волнуйся, тут твоя зайка. Сейчас руки о полотенце вытрет и ответит.

Пишу: «Я всегда с тобой, котя»

Она печатает.

Новое сообщение: «Ты вчера был просто зверем в постели! Обожаю тебя».

Слава Богу!

Пойду собирать в сумку его вещи. На развод подам завтра.

***

25 ИЮЛЯ

Мы развелись тихо, без особых скандалов, тяжб и склок. Моя мама полностью поддержала меня, а папа и не без этого всегда недолюбливал Сергея.

Я с головой окунулась в работу, полностью ей отдалась: так правильнее. Работа — дом, работа — дом. Выходные — сын. Работа — дом, и так по накатанной. Ничто не отупляет так, как это расписание.

Про Тёму старалась не думать. Из «Вайбера» он вообще удалился. Только о нём всё чаще напоминает крёстная, которая стала приезжать в гости. В такие дни дома пахло кексами и пирогами.

Люблю её. Мне нравится самообладание этой женщины, хитрость, которая так легко читается во всём её образе, и от этого она кажется невероятно очаровательной.

— Тань, а мама Тёмкина тебе привет передавала.

Я в смятении света брови. Странно, но о таком жесте с её стороны я слышу впервые.

— Тёмина мама? А с чего это вдруг?

— Да так… Мы тут к ним наведывались на день рождения. Они такой дом построили недалеко от Питера — закачаешься!

— Рада за них.

— Мы там поговорили… Она серьёзно заболела, а Тёма с ними не живёт, да и дом большой…

— И что?

— Да ничего… Просто если хочешь с сыном по Питеру погулять, она была бы рада тебя видеть.

— Да? Что-то быстро у неё отношение ко мне изменилось. Раньше моей персоне так не радовались и в гости не звали.

— Да брось. Просто Тёма так из-за тебя переживал… Что ты хотела? Ты тоже на её месте себя невзлюбила бы.

— Может быть. Всё может быть.

***

10 АВГУСТА

Сына забрали к себе на дачу родители бывшего. Неужели… А ведь несколько лет подряд они брали его на целый месяц. Теперь отчего-то потеряли к внуку какой-либо интерес, и всё внимание ограничивается рублёвой купюрой определённого эквивалента.

Если раньше я даже иногда радовалась таким каникулам сынишки, то теперь ощущаю себя… не одинокой, нет… просто никому не нужной.

Телефонный звонок застал в ванной, в то время как я — от нечего делать — стала больше следить за собой: ванны, маски, пилинги и прочие женские ухищрения.

— Тётя Нина! — Это крёстная, как ты, наверное, дорогой дневник, уже догадался.

— Да, Танюш… Я вот по какому делу… Ты знаешь, у меня ноги больные: чёртовы вены, ну сил нет никаких! А тут надо в Питер съездить, передать кое-что маме Артёма. Ты не могла бы… М-м-м… Я билет-то оплачу, ты не беспокойся.

— Ну какой билет, тёть Нин?.. Бросьте. Спасибо Господу, не нуждаюсь пока.

— Смотри сама, милая. Так я заеду к тебе сегодня, да?

— А как же ноги?

— Э-э-э… ну ничего. Это ж ненадолго.

И при чём тут «ненадолго»?

Тётя Нина приехала под вечер. Оказалось, ей всего-то надо вернуть долг, а картами банковскими она пользоваться боится. Атавизм прям советский. Но то, что я поверила в срочный возврат долга, не скажу. Кроме того, желанием познакомиться с мамой Тёмы уж точно не горю. Скорее всего, на вокзал меня гонит неудержимая жажда жизни. Хотелось чем-то заполнить её, ведь впечатлениями она меня в последнее время не балует.

***

11 АВГУСТА

Сидя в «Юности» и попивая кофе, я пыталась прислушаться к себе, к своим чувствам. Хочу ли увидеть Тёму или любовь к нему остыла? А если мы увидимся и не сможем расстаться, ведь меня ничего не держит больше? А если у него кто-то есть, и теперь я буду ровно в том же положении, в каком он был все эти годы? А если… а если… а если….

Мысль закрутилась в голове с утроенной силой. Все эти странные совпадения: ноги тёти Нины, болезнь Тёминой мамы, её желание познакомиться со мной, сын на даче у бывшего, долг какой-то… Долг… И когда же она успела этот долг взять, и тем более отдать? Ведь ездила она к своей сестре всего пару месяцев назад.

Пухлый конверт будто начал сам «разогреваться» в сумочке. Не сдержалась. Быстро допила остывшую чёрную подслащенную бурду, которая предлагается обыкновенно в поездах, и пошла в туалет. Ого! Какой пухлый конверт. Это откуда же у тёти Нины может быть столько денег, чтобы брать и отдавать такие весомые, в прямом смысле, суммы?

Открою, пожалуй…

Ну ничего себе, сколько… бумажек! Да-да, именно бумажек. Аккуратно порезанных в размер купюр. Вот так… Значит, долга никакого нет. Вывод напрашивается сам собой — ловушка! Это всё специально подстроено, чтобы я уехала в Питер.

Вернулась на место. До Московского вокзала оставалось ещё часа три-четыре. Всё это время я крутила произошедшее в голове: и так, и эдак, и всё у меня что-то не срасталось.

То, что тётя Нина с моей мамой могли активно заниматься устройством моей разбитой личной жизни, это ясно. То, что они могли меня подтолкнуть к общению с Тёмой — тоже ясно. То, что они хотели, чтобы я поехала в Питер, могу понять. Но его мама-то тут при чём? Неужели тётя Нина упросила свою сестру пойти на такую аферу? Зачем это надо Тёминой маме? Не понимаю… Вот совершенно не понимаю. По-моему, в невестках тамошних у них нет недостатка.

И ещё вопрос: а Тёма, вообще, что-нибудь об этом знает? И рассказывать ли ему про историю с конвертом, если мы встретимся? Теперь-то я ни капли не сомневаюсь, что не встретиться у нас просто не получится. Таков, видимо, план.

***

Меня попросили, чтобы я сразу по приезде позвонила отцу Тёмы, дали номер телефона, сказав, что он должен заехать на вокзал и забрать меня. Так и случилось. Стоило мне только набрать цифры на дисплее мобильного, как пожилой мужчина, стоящий совсем неподалёку от моего вагона, радостно замахал рукой. Ему, несмотря на весьма презентабельный вид, было не меньше шестидесяти пяти или семидесяти лет. Видимо, Тёма в их семье поздний, хоть и единственный, ребёнок.

— Танечка?

— Да, здравствуйте, Андрей…

–…Витальевич. Пойдёмте, пойдёмте. Валечка уже заждалась вас.

Интересно… Встречают, словно я VIP-персона какая-то. Что же происходит?

Андрей Витальевич всю дорогу весело болтает. Рассказывает о прудике, который вырыл в прошлом году и в который напустил карасей и карпов, и теперь их можно ловить прямо на их участке. Про баню, от которой до этого самого прудика раскинулся мосток. Как они ошиблись с выборов рабочих, и третий этаж плохо обогревается камином.

Такое впечатление, что он меня знает с детства, а я просто не была у них каких-то пару лет.

Я поддакиваю, но у самой в голове царят полный бардак и абсолютное непонимание ситуации.

— Я к вам ненадолго, буквально на пару дней, собственно, по поручению тёти Нины. Конверт передать надо Валентине…

–…Георгиевне.

— Да, Валентине Георгиевне. Она в долг давала, и вот ей возвращают.

— Долг? Какой долг? Ах, да, совсем забыл. Точно! Вот старость — не радость! Да оставайтесь хотя бы на недельку! А нас такой дом, такой участок… природа… красота, тишина…

— Андрей Витальевич, я, вообще-то, работаю, и мне пришлось взять несколько отгулов.

— Работаете? Ну, работа дело такое… она не волк, в лес не убежит.

Очень смешно, да? Кому как, а кого-то эта самая работа почище волка загрызть может.

Приехали. От Питера посёлок был минутах в пятнадцати езды. Судя по богатым домам, пусть и страдающим недостатком элегантности, он пользовался популярностью в девяностые годы у тогдашних, скажем так, удачливых предпринимателей.

Остановились. Дом и впрямь не по семье… Три этажа, площадь, наверное, не меньше трёхсот квадратов. И зачем им это?

Участок не успеваю рассмотреть: меня под руку ведут в дом.

Обстановка, конечно, та ещё… Сразу видно, что денег хватает, а вот со вкусом у родителей Тёмы проблема. Всё помпезно до смеха. Не хватает только статуй в греческом стиле и ангелочков на пололке.

— Танечка, здравствуй, дорогая! — «Я уже дорогая? Надо же». — Проходи. Проголодалась, поди? Садись за стол.

Валентина Георгиевна — женщина полная. Явно плюнувшая на себя давным-давно и живущая лишь работой и семьёй. Лицо открытое, можно сказать, даже доброе.

— Да не успела я особо проголодаться, если честно…

— А это ничего! Сейчас тебе Андрей Витальевич такой наливочки нальёт, что аппетит появится такой… у-у-у-ух!

Вот только мне ещё «у-у-у-ух» какого аппетита не хватало. И так война объявляется каждому лишнему килограмму.

— Ох, я старый болван! — Андрей Витальевич артистично бьёт себя по лбу и куда-то убегает, потом быстро возвращается с большим графином чего-то мутно-бардового. — А давайте-ка выпьем за Танин приезд!

Ну давайте выпьем. Тут и впрямь без ста грамм не разберёшься.

Выпили, закусили.

Судя по количеству закусок на столе, не нужно было владеть методом дедукции, чтобы понять: к моему приезду тщательно готовились.

— Валентина Георгиевна, я к вам, собственно, по делу…

— Ах, это… Конечно. Передайте Татьяне, что я очень ей благодарна за столь скорый возврат долга.

Не очень-то из вас, Валентина Георгиевна, актриса… Так себе… Переданный мной конверт был молниеносно засунут в один из многочисленных кухонных шкафчиков.

Посидели за столом, ещё выпили, снова поели. Говорили обо всём. Обо мне расспрашивали мало, казалось, что они и так обо мне всё знают, хотя видели впервые.

Темнело. Я начала ощущать невероятную усталость, и, очевидно, это было заметно.

— Танечка, вы, наверное, поспать хотите? Ах, я, хозяйка, дурная-то! Машенька! Ма-а-а-ашенька!

Машенькой оказалась тётенька возрастом и комплекцией удивительно напоминающей саму Валентину Георгиевну.

— Машенька, постелите, пожалуйста, нашей гостье в бордовой комнате.

— В бордовой? — искренне удивилась та.

— В бордовой! — голос, не терпящий возражения. Сразу стали заметны нотки голоса бывалой бизнесвумен.

Благодарю за радушный приём, отмечаю отличный вкус всех блюд, особенно потрясающую наливочку. Поднимаюсь наверх в «бордовую» комнату.

Комната как комната. Большая кровать, шкаф-купе размером с мою лоджию… Из комнаты дверка — опа — ванная с туалетом. Отлично. Ненавижу бегать по этим заведениям в незнакомом доме.

Сильно не распаковываюсь, достаю футболку хоть и видавшую виды, но в которой так приятно спать, и ложусь. Почти сразу отключаюсь.

***

12 АВГУСТА

Снов я не видела, словно провалилась в яму. Проснулась оттого, что мне показалось, будто кто-то настойчиво пытается открыть дверь в мою комнату. Протёрла глаза, поднялась — точно, долбится за ручку кто-то. Тихонечко подошла к двери и встала так, чтобы спрятаться за ней от вошедшего.

Ругательства негромкие… Да кто это, чёрт побери? Спросонья или под действием наливочки почти перестала понимать, что творится.

Дверь распахивается так, что ручка чуть было не попала мне в солнечное сплетение. Ни фига себе!

Да это… это Тёма!

От неожиданности лишилась дара речи. Как дура стою за дверью и молчу. Включился свет.

— Твою мать! Опять Маша свои сундуки по дому раскидывает!

Грохот. Он ударил ногой по моему новенькому чемоданчику на колёсах. Ну это уже слишком!

— Кхе-кхе…

Резкий разворот в мою сторону, бросок — я в охапке. Свет выключается — моё тело уже на кровати, тесно придавленное Тёминым.

На моих губах его ладонь. Я его почти не вижу, едва различаю лишь безумно горящие глаза. Мне страшно…

Крепкая рука не даёт промолвить ни слова. Глаза со сверкающими в них чертовскими огоньками опускаются к моей шее. Поцелуи, от которых перехватывает дыхание… Я пытаюсь избавиться от его ладони, но он не позволяет. Целует всё ниже и ниже.

Не могу лежать без движения, это просто невыносимо, но с каждой секундой лишь сильнее оказываюсь прижата к матрасу.

Тёма со мной почти жесток, но именно от этого я почему-то получала ни с чем не сравнимое блаженство. Блаженство быть в его власти.

Когда он затих, опустив голову на мою грудь, только тогда заметила, что футболки у меня больше нет. Она обрывками свисала с туловища. Попыталась хотя бы от них освободиться, но мои неловкие движения вызвали странную реакцию: Тёма вновь набросился на меня, однако в этот раз он был нежным, неторопливым, как будто старался напиться мной, как будто готов был сделать что угодно, лишь бы это ночное наваждение не стало явью, не исчезло, растворившись в наступающем новом дне.

Мы вновь и вновь сливались в единое целое, перебарывая усталость, пытаясь растянуть время, потому что невероятно ужасным казался неумолимо наступающий рассвет. Рассвет, который мог вернуть нас в реальность. Рассвет, который так часто нас разлучал.

Но оказалось, мы зря боялись рассвета. Очень быстро выяснилось, что в доме мы… одни. Записка на столе: «Уехали. Сначала поедем на рынок рано утром, потом — в гости. Не ждите нас. Будем только завтра».

Самое забавное, что мы так и не сказали друг другу ни слова. Все пронеслось как в немом кино… Я ушла в ванную, включила душ и просто наслаждалась струями тёплой воды, пока не пришёл Тёма. Мы стояли под душем вместе, обнявшись.

Голова совершенно пустая.

Завтрак из бутербродов с икрой и кофе.

Выйдя покурить во двор, заметила одну особенность — туман. Питерский туман. Как же я его ненавижу сейчас, и как же я его полюбила в то самое невероятное утро.

Вот, сквозь, казалось бы, беспросветную дымку начали прорываться лучики солнца. Мне почему-то стало так весело… Я вскочила с крыльца и побежала прямо босиком по траве. Кружилась и ощущала прохладу росы, а потом упала на траву и смотрела в небо… Тёма наблюдал за мной молча, и только улыбка на его губах была такой же совершенной, как и блестящие капельки на тонких травинках.

Я поманила его к себе, и он, покрутив пальцем у виска, бросился навстречу, а потом упал рядом. Думала, что он вновь набросится на меня, но Тёма тихо лежал и глядел ввысь.

Нет, я не могла больше ждать.

Мы перекатывались по газону, сменяя друг друга сверху. Вряд ли в моей жизни повторится тот восторг, который я испытывала там, на траве, в росе, в его объятиях.

— Замёрзла?

— Нет, не замёрзла, просто продрогла.

— Марш домой!

— И это всё, что ты мне можешь сказать? — деланно надуваю губы.

Он целует их и шлепком по моей околевшей заднице направляет в дом.

Греюсь на кухне горячим кофе. Вторая чашка ждёт своего хозяина, но он не спешит.

Кофе почти остыл, и тут заходит Тёма. Волнистые волосы растрёпаны, на теле прилипшие травинки.

Прихлёбывает кофе.

— Пойдём в баню греться! — предлагает спонтанно.

Это был один из самых счастливейших дней в моей жизни. Мы бесились, словно дети. Стегали друг друга вениками, хохотали, обливались шампанским, дурачились, как только могли.

Мы прыгали в прудик с мостика «бомбочками». Наконец, мы любили друг друга там, где хотели. И в прудике тоже.

Мы бегали вокруг дома, играли в прятки с такими интимными правилами, что краска заливает лицо даже при воспоминании о них.

Тот день стал апогеем нашей любви. Мы превратились в один организм, в котором не приходилось договариваться о чём-либо. Если проголодались, то оба, если хотели друг друга, то это тоже оказывалось взаимно.

День сменил вечер. Уставшие, мы сидели, укатавшись в тёплые покрывала на берегу прудика и пытались выудить себе ужин. Холодильник ломился от еды, но так ведь интереснее, правда? Я пребывала в полном восторге от пойманного Тёмой карпа — вкуснее ничего и никогда не ела. Потом снова пили шампанское, сидя на больших садовых качелях, и курили кальян. А после просто встали и пошли спать. В эту ночь мы лежали рядом, плечом к плечу, и смотрели друг другу в глаза до тех пор, пока сон, наконец, не вступил в свои права.

***

13 АВГУСТА

Утром я осторожно встала с кровати, чтобы не разбудить Тёму, привела себя в порядок и спустилась вниз, сварить бодрящий кофе. На кухне ждал, мягко говоря, сюрприз. За столом сидели родители моей тайной любви, какой-то мужчина, судя по возрасту, их ровесник, а также молодой человек лет двадцати. Машенька тоже присутствовала.

Упс!

— Доброе утро. А я только кофе хотела сварить…

Господи, неудобно-то как.

— Доброе утро, Танечка. Как вчера день провели? Тёма дома был?

— Да, Тёма был дома, а что?

— Ничего-ничего! У вас всё хорошо прошло?

Вообще кошмар! Хоть проваливайся сквозь землю…

— Не поняла, простите…

— Я имела в виду, общались ли вы друг с другом?

Сразу несколько пар глаз буравят меня.

— Ну общались, конечно. Он же дома был.

Замешательство.

Я мысленно молю Тёму, чтобы он проснулся и поскорее спустился ко мне. Тёма-а-а-а, спаси меня!

— Понятно. А давайте-ка мы с вами, Танечка, по магазинам пройдёмся. Я тут просто уникальные места знаю — в Москве таких вещей не найдёшь.

Ну что я могла ответить? Отказываться некрасиво с моей стороны. Я поднялась наверх, чтобы одеться. Тёма спал как убитый и улыбался во сне.

Тихонько прикрыла за собой дверь, вышла во двор.

Машина его мамы уже заведена.

Едем. Тоска смертная. Она молчит, как будто с какими-то мыслями никак собраться не может.

— Простите, может, мне кажется, но вы со мной поговорить о чём-то наедине хотели?

— Да, милая…

— Давайте просто попьём где-нибудь кофе. Мне магазины абсолютно не интересны.

Остановились где-то на Невском. Милая маленькая кофейня. Ещё лишь ранее утро, но петербуржцы, насколько мне известно, народ активный, поэтому посетителей немало.

Находим укромный столик у окна.

Задумчиво мешаю ложечкой сахар в чашке, стараюсь не мешать Тёминой маме сформулировать вопрос.

— Таня, я могу рассчитывать на вашу честность и конфиденциальность нашего разговора?

— Конфиденциальность гарантирую, а вот честность обещаю только в пределах разумного.

— Скажите мне, Таня… Вы любите Тёму?

Молчу. Пью кофе. Закуриваю сигарету.

— Извините, что отвечу вопросом на вопрос, но почему вам это так важно знать?

— Я хочу понять, на что вы готовы ради моего сына.

— Вы меня пугаете… Откровенно говоря, я уже поняла, что меня сюда не долг возвращать позвали. Скажите, в чём дело?

— Я хочу знать, не играетесь ли вы с ним: он не переживёт ещё одного разрыва с вами.

— Я никогда не игралась и была предельно честна с ним. Если уж на то пошло, то всё это время единственными людьми, которым приходилось врать были я и мой бывший муж.

— У Тёмы проблемы…

— Что с ним?

— У него зависимость от алкоголя…

— Не заметила.

— Самая большая беда — это его окружение. Оно тянет его вниз. Эти его друзья… как прилипалы, он тратит на них деньги и не понимает, что если у него этих самых денег не станет, то и «друзья» исчезнут. Они буквально спаивают его. Мы не знаем, что делать… А недавно я нашла у него в кармане кокаин…

— Это уже серьёзней… Вы видели его под кайфом?

— Нет, но у него же своя квартира, он с нами почти не живёт. Нам всеми правдами и неправдами еле-еле удалось сделать так, чтобы он пришёл домой той ночью…

— Некрасиво как-то получилось… Стало быть, и комнату вы мне отвели не абы какую гостевую, да? — Полная женщина молчит и не смотрит мне в глаза. — Теперь мне всё ясно… Вы буквально подложили меня под него в надежде, что я смогу его уберечь от всяких глупостей? Так? И после этого вы спросили, игралась ли я с ним? Честно говоря, у меня сейчас больше оснований чувствовать себя игрушкой в чужих руках. Я уезжаю домой.

Она поднимает на меня свои глаза, полные слёз.

— Танечка! Я умоляю, не уезжайте. Всё, что у меня есть, отдам, только не уезжайте! Ну вы же тоже мать. Мне надо спасать сына любой ценой! Поймите меня, простите… Помогите нам, Христом Богом молю!

Ну как я могла проявить принципиальность, видя искренние страдания несчастной женщины?

— Хорошо, я не уеду… и… вы правы: для своего сына я бы тоже сделала всё что угодно, лишь бы уберечь.

— Спасибо вам, Таня.

— Не надо «вы», ко мне можно на «ты».

— Хорошо. Так что же делать? Мне муж сказал, что у вас… у тебя работа, тебе скоро уезжать — как же быть?

— Я возьму отпуск за свой счёт.

— Ну почему же за свой? Ведь это мы виноваты, мы всё оплатим.

— Прекратите. Немедленно.

Молчание. Я пытаюсь понять, как поступить. Ничего не приходит в голову, а потому решаю просто пока плыть по течению.

***

Мы вышли из кофейни, зашли в ближайший бутик, и я купила себе какой-то дурацкий шарфик. После этого поехали обратно. Дома бы наверняка сильно удивились столь скорому возвращению, и я подумала, что лучше по приезде притворюсь, будто бы у меня сильно разболелась голова. Это будет правдоподобно для Тёмы, потому что он-то точно знает, как я намёрзлась вчера — могла и простудиться. Но, возвратившись, всё же обнаружила довольно приятную картину: Андрей Витальевич ловил и тут же отпускал обратно в пруд рыбок. Сам Тёма возился у мангала и, заметив нас, весело замахал рукой. Я жестом показала на «больную» голову, нахмурилась и ушла наверх.

В комнате легла на кровать и, глядя на потолок, силилась придумать какой-то план действий, но это казалось невозможным, ведь трудно себе представить, с кем и с чем будешь иметь дело, и даже ничуть не удивилась тому, что через пару минут дверь открылась, и в комнату зашёл Тёма. Он присел рядом, протянув полный стакан воды стакан с шипящей в нём таблеткой аспирина.

Я просто смотрела на его лицо, пытаясь понять, что же с ним случилось? Почему он попал в такую ситуацию? Как такое вообще могло произойти с цветущим, успешным мужчиной? Попасть в компанию, тянущую деньги, — это как-то… совсем по-детски, что ли… Но ничто в его лице не вызывало тревогу, хотя сам он тоже пытался (или мне так показалось) что-то разгадать по моим глазам.

— Как съездили? — Улыбнувшись, в ответ поболтала в воздухе шарфиком. — Невелик улов!

— Да уж! С твоим карпом не сравнится!

Он наклонился и поцеловал меня в губы. Я привлекла его к себе ближе и зарылась носом в волнистые, цвета льна волосы. Боже! Ну как же так? Должна ли я себя винить за что-то? Неужели я действительно играла с Тёмой, и это как-то могло повлиять на его жизнь? На его отношения с девушками, с друзьями?

Отпустить этого мужчину выглядело невозможной задачей. Оказывается, у таких сильных людей может быть столько слабостей… И вдруг на меня нахлынуло сильное желание позаботиться о нём. Но любовь ли это? Любовь к мужчине? Не могу честно ответить: ни его маме не смогла, ни себе.

— Вставай, больной! Пойдём шашлыки есть!

— Не хочется есть совсем…

— Ну не капризничай. Пойдём. Нас там уже заждались, наверное…

Остаток дня прошёл по-семейному. Андрей Витальевич оказался просто кладезем анекдотов и смешных историй — я смеялась как на юмористическом шоу. Мы сидели в беседке, Тёма обнимал меня, грея своим большим телом, и это было так прекрасно. Иногда встречались глазами с его мамой, и, казалось, она была счастлива, глядя на нас.

Наше с Тёмой совместное пребывание в одной комнате никого не смущало, так же, как и я перестала чувствовать себя неудобно. Вот только Машенькиного доверия пока не удалось завоевать. Она время от времени косилась на меня, и взгляд этот был такой колкий, что хотелось сразу отвести глаза.

— Ну что? Пойдём спать, больной?

— Не называй меня так — у меня давно всё прошло.

— А как тебя называть?

— Ну… не знаю…

— Хорошо. Пойдём в кроватку, я потом придумаю, как тебя назвать.

Мы легли в свежую постель, замененную сегодня Машенькой, и я инстинктивно потянулась к Тёме, но он меня резко отстранил.

— А теперь скажи честно: зачем ты приехала?

Вот чёрт.

Не знаю… Чёрт, чёрт, чёрт!

— Ответ «Питер посмотреть» прокатит?

— Не-а! Ты тут уже два дня, а из всех достопримечательностей тебе моя мамаша только бутики показала.

— А какой ответ ты от меня ждёшь?

— Любой, кроме вопроса на вопрос.

— Ну мне же надо было деньги тёть Нинины передать, и потом — откуда мне было знать, что ты вломишься ко мне в комнату посреди ночи?

— Ну и как? Передала деньги?

— Да, конечно.

— А билет обратный на завтрашнее утро взят, да?

— Да.

— Уедешь?

— Ты меня прогоняешь?

— Я уже ничего не знаю… Сколько не пытался разгадать, что за тараканы бегают в твоей голове, но так и не смог. Я не буду тебя больше уговаривать: устал. У меня нет сил отказаться от тебя, но и удерживать не стану. Ты как с другой планеты. Ты вода: вот она у меня в руках, а вот её уже нет — утекла куда-то… Но как без воды-то? Вот и радуюсь как дурак каждой встрече.

Плачу, слыша его монолог.

— Ты что?

— Ничего… просто иногда я себя ненавижу.

— Тебе-то за что себя ненавидеть?

— За то, что не знаю, что мне нужно от этой жизни. Я боюсь будущего, понимаешь? Боюсь того, что имеет начало, но не имеет конца.

— А кто-то знает, что ему нужно от этой жизни?

— Почему ты столько лет терпел меня?

— Я тебя терпел? Да если бы ты знала, сколько раз я себе клялся никогда о тебе не вспоминать… Не могу. Но и помнить тебя тоже невыносимо. Ты инфекция, гуляющая по моему организму. Тут вроде залечил болячку, а она раз — и в другом месте вылезла. Ты манишь сильнее магнита, у меня к тебе какая-то физическая тяга. То, что чувствую с тобой, не может идти ни в какое сравнение с тем, что чувствую с кем-то другим. Секс, отличный секс… Да, был. И не раз. Я радовался, что, может быть, вот в этот раз у меня всё получится. Но проходило время, и мне снова нужно было получить тебя.

— Я всё думала, как же описать то, что испытываю к тебе… Тёма… ты всё сказал. Так и есть. Выходит, мы просто больны друг другом? Инфицированы неизлечимым вирусом?

— Вот говорю же: ты мой больной, а ты ещё споришь.

— Не буду больше спорить.

— Иди ко мне. Иди ко мне, мой самый ласковый, сладкий вирус во всём мире…

В эту ночь мы впервые любили друг друга осознанно, понимая, что с нами происходит, не противясь этому. Мы больны. Больны друг другом.