Терадорн

Алли ЭйДжей, 2023

Четвёртая эпоха, 2989 год. Зелёным полушарием Терадорна правит Зарг. Его цель – расширить границы королевства Гайтигонт, поглотив деревни за Стеной, лишить крестьян свободы и вернуть далёкое Жёлтое полушарие, поросшее легендами. Белый мир против, как и Мрачная пустошь, правитель которой охотится за головой короля и Зелёным троном.Зная, что планета Земля погибла вследствие глобализации, королевская пророчица пытается спасти Терадорн. Она отправляет своего подопечного в путешествие, чтобы разыскать отмеченных Белым миром. Им суждено встать на защиту Зелёного полушария и помочь принцессе Мирре исполнить своё предназначение. Но Зарг решает казнить Мирру, которой предрекли свергнуть его с престола.Борьба за собственные интересы и цели неизбежна, но к «концу света» никто не готов. А тем временем в Белом мире рождается войско эфиол – предвестников глобальной войны.

Глава 7. ЗАГУБЛЕННЫЙ ЦВЕТОК НИОЛМЫ

Это тёплое утро рассекли удары колокола, разбудив Тория тяжёлым звоном. Он открыл глаза, подскочил на кровати и не заметил, как с одеяла соскользнула зелёная книга и упала на пол. Лоэ, охранявшая его сон всю ночь, вылетела через приоткрытую балконную дверь и понеслась над садом в сторону центральной площади.

— Лоэ, что случилось? — Торий вскочил на ноги. Он выбежал на балкон, подбежал к перилам и впился в них пальцами. — Лоэ! — крикнул он.

Но Лоэ не отозвалась. Она быстро летела вдаль, оставляя за собой сиреневый шлейф. Торий прислушался и посчитал удары.

— Одиннадцать, — он побледнел.

Одиннадцать ударов означало, что в замке траур. Торий бросился в спальню. Он подбежал к двери в общий коридор и ухватился за ручку. Но резко открыв дверь, Торий ударился большим пальцем ноги о край двери, а когда застонал и посмотрел вниз, увидел свои босые ноги и серую пижаму. Он, прихрамывая, поспешил в ванную комнату, где быстро выплеснул воду из кувшина в глубокую чашу, наспех умылся и промокнул лицо полотенцем. Перебирая в уме, с кем же могло случиться несчастье, Торий побежал в гардеробную. «Отец. Чёрт, где отец, я его два дня не видел, — он занервничал. — Нет, с ним не могло ничего случиться: ко мне бы первому пришли, а потом в колокола били бы. Может кто-то из советников? Вчера всё было в порядке. А может дочь Вигия? Он говорил, что она серьёзно больна». Торий быстро переоделся. Он выбежал из гардеробной и огляделся.

— Где мой кинжал? — Но вместо кинжала он заметил зелёную книгу на полу. Торий подбежал к кровати. Он поднял с пола книгу и вместе с остальными двумя, которые лежали на тумбе, понёс её к сейфу в другой конец спальни. Он на ходу прочёл уже знакомое ему название «Правила походов за Границу». Он приподнял зелёную книгу и прочёл название на белой — «Малая книга законов Гайтигонта». Торий посмотрел на последнюю книгу чёрного цвета — «Тайны трёх эпох».

«Да это целый месяц учить придётся», — он фыркнул.

Торий подошёл к бархатному занавесу, скрывающему стену от самого потолка, и торопливо снял через голову шнурок с ключом. Раздвинув занавес, он вставил ключ в замок сейфа, вмонтированного в стену, и открыл дверцу. Сейф был забит бумагами, шкатулками и фигурками зверей, вырезанными из вечно-белого дерева. Он положил книги на свободную полку, захлопнул сейф и закрыл его на замок.

Надев шнурок на шею, и засунув ключ за пазуху, Торий побежал к выходу из своих покоев, напрочь позабыв о кинжале, без которого появляться в обществе для гайта, чья деятельность связанна с военным делом, считалось дурным тоном.

Торий открыл дверь и замер — на пороге стоял бледный, как смерть, Эсигот.

— Что случилось? — у Тория перехватило дыхание, и заколотилось сердце.

Эсигот посмотрел на него пустым взглядом:

— Моя мать…

— Королева умерла! — раздавалось тут и там по всему Гайтигонту. Люди бегали по улицам и переспрашивали друг друга, правда ли это: никому не хотелось верить в столь тяжёлую утрату.

— Как она умерла? Что произошло? — со слезами на глазах спросил главный повар замка своего помощника.

— Гонт Гатир, я ничего не знаю, — растерянно ответил тот. — Знаю только, что она умерла на руках вашей дочери Лэсс.

— Надо спросить у неё, — Гатир вытер слезы и продолжил нарезать капусту. — В любом случае, нам надо приготовить обед. Завтракать, наверно, никто не будет, но днём, может, кто-то захочет перекусить.

— Да, конечно, я помогу вам, — помощник тут же загремел кастрюлями. Он поставил их на стол и взялся за нож. — Что мне делать?

— Принеси овощей из кладовки и зелень. Сделаем что-нибудь из картофеля. Мясо не будем готовить: сегодня не до сытного обеда.

— Хорошо, — помощник положил нож на стол и поспешил в кладовую.

— Папа, папа, — на кухню вбежала Лэсс с мокрым распухшим лицом. Она бросилась отцу в объятия и зарыдала.

— Девочка моя, тише, успокойся, — Гатир обнял дочь и зацеловал её в висок. — Тише, тише.

Увидев Лэсс, спустившуюся из покоев королевы, слуги побежали за ней. Хоть кухня и была внушительных размеров, свободного места в ней осталось мало. Слуги окружили Лэсс и её отца.

— Лэсс, расскажи, — попросил один слуга.

— Когда? — спросил второй.

— За что? — завопила жена садовника.

— Как это шлучилось? — просвистела шепелявая прачка.

Вопросы посыпались со всех сторон. Лэсс посмотрела на слуг и неуклюже вытерла щеки ладонями.

— Его величество был у неё, — всхлипывая, начала Лэсс, — поздно ночью, после похода. Королева не спала, она ночами почти и не спит. Я поболтала с ней и в гардеробную пошла, прибраться. — Она опять всхлипнула. — У меня сердце в пятки ушло, когда он зашёл: он же сам запретил говорить ей правду, а тут вдруг сам явился. Я не стала выходить, думала, послушаю тихонько.

— Он про казнь ей рассказал? — возмутился Гозу.

— Она же и без того еле дышала! — служанка Эдигора ахнула и прикрыла рот ладонью.

И вновь посыпались вопросы. Стало так шумно, что высказывания и выкрикивания слуг превратились в гул.

— Нет, нет, — поспешила разъяснить всё Лэсс. — Я тоже так думала, но когда он увидел, что её величество не спит, он подсел к ней и сразу заговорил о принцессе. Он напомнил о своём обещании выслать Мирру из замка, и сказал, что время пришло.

Лэсс вновь зарыдала.

— А когда… а когда королева повысила голос, — Лэсс часто задышала и прижала руку к груди, — и пустилась с ним спорить, его величество перебил её и сказал, что всё уже случилось, и Мирра уже далеко за пределами замка, и куда её везут, он не скажет. Он сказал: «Ты знала, что так будет, когда она родилась. Я предупреждал. Смирись и забудь о ней». А потом встал и вышел.

На мгновение настала тишина. Слуги смотрели на Лэсс и ждали, когда она продолжит.

— А что потом? — не выдержал конюх.

— А потом я побежала к ней, — голос Лэсс вдруг понизился. Она уставилась в пол и вспомнила убитое горем лицо королевы. — Она лежала и не двигалась, и смотрела на дверь с приоткрытым ртом. Я думала, её уже удар хватил, но когда я дотронулась до её руки, она вздрогнула. Она сказала: «Арие халла Мирра тель бакас!», — кажется так, но я не поняла на каком это языке. — Лэсс подняла глаза и прижалась головой к отцовской груди. — А потом, она перестала дышать.

Гатир посмотрел на слуг — на их лицах читалась неподдельная скорбь.

— Это большое горе для всех нас, — нарушил Гатир тишину. — Но это случилось и ничего уже не поделать. — Его голос задрожал. — Надо это пережить.

— А что означали эти слова? — сиплым голом спросил Гозу. — Кто-нибудь знает?

— «Арриге кхаллам Мирра тель баггас». Скорей всего так, — отозвался один из молодых библиотекарей, стоящий у стены.

Слуги повернулись к нему.

— Это древне-гайтский, наречие «терра»; мёртвый язык, — пояснил он.

— А на нашем? — попросила Лэсс.

— «Да станет Мирра твоим мечом!», — ответил молодой библиотекарь.

Лэсс хотела ещё что-то спросить, но с коридора донёсся чей-то яростный крик. Слуги повернулись к двери — к ним влетел взъерошенный Торий.

— Где мой отец? — заорал он. — Кто-нибудь его видел?

Торий схватил за шиворот первого попавшегося слугу и дёрнул к себе.

— Отвечайте! — взревел он.

Слуга от неожиданности не смог открыть рта, а только покачал головой.

Торий уставился на притихших слуг — они замерли, словно на картине.

— Он не заходил сюда, лонн Торий, — не громко и любезно произнёс Гатир.

— Готов поспорить: вы всё знали, — Торий разочарованно окинул взглядом набитую слугами кухню и покривил ртом.

— О чём вы, лонн Торий? — осторожно спросил Гатир.

Но Торий не ответил. Он развернулся и вышел, со злостью ударив кувшин с водой, стоящий на шкафу. Кувшин полетел вниз и разбился вдребезги.

— Да что с ним? — удивился Гатир. — Колокол не слышал?! Да и флаг траурный с рассвета висит.

Пока слуги полушёпотом высказывали друг другу неуверенные предположения, Торий нёсся по коридору и заглядывал в каждую незапертую дверь.

— Лонн Торий, — послышалось за его спиной.

Торий обернулся и увидел Рэя Делота, командующего Южными Воротами Гайтигонта.

— Вас попросили подняться в зал прощания, — доложил Рэй. — Там нужна помощь.

— Гайт Рэй, вы не видели моего отца? — спросил Торий.

— Он только что отправился к себе, переодеться и отдать нужные распоряжения.

Торий повернулся к Рею спиной и поспешил к лестнице.

— Но… лонн Торий, — Рэй бойко зашагал вслед за Торием, — его величество приказал всем мужчинам подняться, надо подготовить зал. Он в ярости: все слуги куда-то запропастились.

— Они на кухне, — бросил ему Торий и побежал вверх по лестнице.

Рэй остановился и развёл руками.

— Ну что за мальчишка непослушный, — он побрёл назад и завернул на королевскую кухню.

Когда Торий ворвался в гардеробную отца, Эдигор застёгивал выглаженный серый камзол.

— Как ты смел! — заорал Торий. — Как ты смел не сказать мне?!

— Это что за вид? — сурово отрезал Эдигор, взглянув на растрёпанного сына. — Приведи себя в порядок, Торий! Немедленно! И как ты смеешь врываться ко мне; вот так: без стука и предупреждения?

— Я твой сын! — выпалил Торий.

— Правила приличия обязаны соблюдать все. А мой сын в первую очередь, — всё так же сурово продолжил главнокомандующий. — Чего я тебе не сказал, что наша королева отправилась в Белый Мир? Разве Эсигот не пришёл к тебе?

— Он не только о королеве рассказал мне, — голос Тория понизился, а уголки губ опустились вниз. Он выглядел как обиженный ребёнок, которого обманули. — Она-то своей смертью умерла. Я говорю о Мирре.

У Эдигора перехватило дыхание.

— Ах, вот ты о чём, — осторожно произнёс он, чувствуя, как запершило в горле. Он негромко кашлянул. — Так было нужно.

— Что?! Как «так»? — Торий развёл руками. — Об этом знало всё королевство, кроме меня, я прав? Но почему? Почему меня отвлекли советники? Я им головы поотрываю, — Торий развернулся и вылетел из гардеробной.

— Торий, стой! — Эдигор поспешил за сыном.

— Как он мог? — Торий остановился посреди спальни, посмотрел на отца и крепко сжал голову, которая, как ему казалось, вот-вот лопнет. — Она же его дочь! Как он мог?

— Он не нарушил ни одного закона, — Эдигор подошёл к креслу у стены и повернул его в сторону Тория. — Присядь, Тор. Давай поговорим.

— Какие такие законы? Какой эпохи? Отец, ты издеваешься? Четвертая эпоха на дворе, а мы живём как в первую? Все эти законы — историческая ценность, не более. Мы же перестали быть дикарями!

— Торий, успокойся, — Эдигор сел в кресло напротив. — Гневом и своим единичным мнением, ты ничего не решишь. И сядь, наконец.

— Ты думаешь, я единомышленников не найду? — Торий подошёл к креслу и встал за ним. Он оперся на его спинку ладонями и наклонился вперёд. — Думаешь, я не найду людей, которые согласятся, что эта казнь была бесчеловечной и бессмысленной?

— Прикуси язык! — прошипел Эдигор. Он напрягся и хотел вскочить, но быстро взял себя в руки, глубже сел в кресло и вытянул руки вдоль подлокотников. — Не прыгай выше своей головы, сын. В этом и беда твоя: ты слишком самоуверен и дерзок.

— Но… — хотел возразить Торий.

— Ты не королевских кровей! — выпалил Эдигор. Он впился пальцами в подлокотники. — Ты пока никто в Гайтигонте, ты всего лишь сын главнокомандующего королевской армией! Так что, сбей свою спесь!

— Я не… — Торий растерялся. Его задели жестокие слова отца, да и крик его Торий слышал всего пару раз за свою жизнь, — я вовсе не считаю себя… я не о том… — Он почувствовал странную усталость, словно он весь день провёл на ногах, ни разу не присев. Он обошёл кресло и упал в него. — Я любил её, как сестру.

— Торий, мальчик мой, — Эдигор подвинулся на край кресла и сомкнул ладони перед собой, — я-то знаю, о чём ты, но перестань себя так вести — некоторые считают, что ты зазнался. Конечно, ты не должен никому давать спуска, но спорить с королём или советниками ты пока не имеешь права. Даже я делаю это с крайней осторожностью. Твоя репутация только в твоих руках, а, точнее, в твоих поступках и речах. — Эдигор тяжело вздохнул, видя, как глаза его сына наполняются слезами, а руки неуклюже лежат крест-накрест на его ногах, как будто они вовсе не его. — Я лично попросил советника Аврига отвлечь тебя на весь день. И твой поход за останками в Серый лес — тоже моих рук дело: утром, после того, как ты отправился, Совет и состоялся. Я был уверен, если ты узнаешь про казнь, ты сломя голову побежишь спасать принцессу. Но ты сам подумай — от кого: от короля? От его решения? От древних законов? От согласия советников? Тебя бы самого вздёрнули за такую дерзость.

Эдигор встал и подошёл к буфету. Он открыл стеклянную дверцу и взял с полки хрустальный графин с розоватым бролом и два стакана.

— Тебя могли казнить, — Эдигор наполнил стаканы до середины и поставил графин на место. — Ты мог подставить себя из-за своей горячности и попасть под суд. — Он подошёл к Торию и протянул ему стакан. — А ты всё, что у меня есть.

Торий сомнительно уставился на стакан: «Он предлагает мне выпить?! Серьёзно?!» Когда Торий неуверенно обхватил стакан пальцами, он заметил, что его рука подрагивает: «Так я ещё не нервничал. Никогда в своей жизни».

— Сегодня можно. Пей, — Эдигор устало сел в кресло. — Думаешь, я не в курсе, что вы его потягиваете у Гириадона в покоях? — Он отхлебнул из стакана. У него приятно завязало в зубах. — Я только никак не могу вычислить его поставщика — осторожный, гад.

— Гириадон никому не говорит, — Торий сделал большой глоток, прежде почувствовав тонкий аромат вишни и лимона. Он поставил стакан на подлокотник.

— Вам, конечно, рановато пить, но в ваши годы, мы с принцами и не такое вытворяли, — Эдигор повертел в руке стакан — в его гранях заиграл свет.

— Ты не рассказывал, — когда приятная теплота побежала к желудку, Торий вдруг вспомнил, что ничего не ел со вчерашнего обеда в библиотеке.

— Я другое хочу донести до тебя, Тор, — Эдигор вытянул ноги и расслабился. — Думаю, некоторых подробностей ты не знаешь. Хочу, чтобы ты понял, наконец, почему ты должен знать своё место. Да и моё тоже. — Эдигор посмотрел сыну в глаза. — Ты знаешь, что мать моя умерла, когда я был ребёнком; она работала прачкой, а отец известным в Стенах кузнецом. Я же рассказывал тебе?

— Да, это я помню. Но, в остальном, ты не так много говорил о своём детстве.

— Так слушай, — главнокомандующий сделал большой глоток. Он шумно проглотил крепкий брол и причмокнул. — Она умерла от холеры, мне всего девять было. Никогда не забуду лицо отца… Он постарел лет на двадцать. После её смерти, он вкалывал за двоих, чтобы прокормить меня; и образование хотел дать, но понял, что ему это не по карману. К тому же я сам вызвался обучаться его ремеслу. И знаешь, наша жизнь стала налаживаться. Правда, местная детвора надо мной издевалась за мой замаранный вид, но я плевал на них: они и сами выглядели не лучше. Я был просто счастлив, — Эдигор замолчал и уставился взглядом в сероватый мраморный пол. — Честно. Счастлив, насколько мог быть счастлив ребёнок: я был свободен и полезен… Но когда мне исполнилось тринадцать лет, отца не стало.

Эдигор встал. Он подошёл к окну, отхлебнул ещё брола и посмотрел на голубое небо.

— Я помню эту историю, — осторожно заговорил Торий. — А от чего он умер? Ты никогда не вдавался в подробности.

— Потому что человек так устроен: со временем, он старается не вспоминать моменты, которые причинили ему боль, — Эдигор допил брол залпом. — В тот день он был простужен и, черт! — не смотря на жар, всё равно поплёлся в кузницу, хоть я и просил его отлежаться. У него был заказ от короля Хардия. Он приказал отцу выковать четыре меча для принцев.

— Четыре? — с сомнением спросил Торий. Он сделал маленький глоток и посмотрел на отца.

— Да, четыре, — Эдигор пошёл к буфету и налил себе ещё брола.

— Подожди: Зарг, Агидмус, Агтианор… — Торий стал считать, но не смог вспомнить четвёртого.

— И Авейдар, — добавил Эдигор. — Он погиб ещё юнцом, мне тогда и пятнадцати не было.

— Ах, да, забыл, прости. Он был самый старший.

— Верно, — Эдигор подошёл к креслу, сел в него и приложил стакан к виску. — Так вот, я помню, как он еле стоял на ногах в тот день. Он был близок к обмороку, в конце концов, оступился и упал, и разбил себе лоб о каменный стол. Его нашли через несколько часов, без сознания, в луже крови. Лекарь, будь он проклят, — вспомнил Эдигор с презрением, — прописал настойку, которая продавалась только в лечебном доме. Этот лекаришка — гайт — был обязан иметь её с собой, или сам за ней сходить, но ради гонта не пошевелил своим задом. Он меня отправил. Но я читать не умел, так этот лис решил, что достаточно будет объяснить мне, как выглядит пузырёк, и что на нем нарисовано. Я взял все четыре гита из шкатулки отца и побежал за лекарством. Быстро бежал, — Эдигор посмотрел на стакан и легонько взболтал брол. — Очень быстро. Спотыкался на ровном месте. А когда добежал, оказалось, что монет недостаточно. Настойка стоила девять гит, целых девять гит… но я не мог вернуться без неё. И вот, ночью, когда закрыли двери, и улица уснула, я разбил окно и влез в лечебный дом. Я нашёл ту комнату, в которой хранились лекарства, и украл нужный пузырёк. Но далеко я не ушёл — меня поймал охранник и сдал хранителям уличного порядка. Хм, вроде гонт был, а сдал. Побоялся, видимо, что у него проблемы будут из-за нищеброда воришки.

Наутро меня обвинили в воровстве и бросили в камеру. Меня продержали три дня. Они не торопились выносить приговор: тогда были праздники, но я уже не помню, какие. — Эдигор сделал ещё глоток. Он опустил на подлокотник стакан и постучал по нему отрубленным мизинцем. — На четвёртый день они сообщили, что мне отрубят половину мизинца на правой руке, а это, как ты знаешь, означает — позор. Мне стало стыдно, что теперь все узнают, что я — вор.

Эдигор загнул пальцы и посмотрел на свой обрубленный мизинец.

— Ты говорил, что это был несчастный случай, — ошеломлённый Торий глазел на отца, не веря собственным ушам.

— Что мне его случайно ученик отца молотом в кузнице отбил, — Эдигор пошевелил пальцами и косо улыбнулся.

— Отец, а король об этом знает? — испуганно спросил Торий.

— Да, Зарг в курсе. Я как-то разболтал ему по пьяни, потом пожалел. Но обошлось без последствий, он только хохотал долго и вроде забыл, — Эдигор заметил на рукаве запутавшуюся в ткани соринку. Он выковырял её ногтем, помял пальцами и положил на подлокотник. — Хардий сделал всё, чтобы об этом никто не узнал. Он щедро заткнул рты всем, кто мог проболтаться. И ты никому не болтай, принцам — тем более. Не стоит. Это, конечно, никак не повлияет на моё положение, раз Зарг отнёсся к этой истории с юмором, но среди гайтов есть такие твари: им палец в рот не клади, дай только репутацию кому-нибудь замарать; как будто это их поднимет в положении, болваны.

— Нет, что ты. Я могила, — Торию стало дурно от мысли о таком мрачном детстве отца, особенно, когда он сравнил его со своим. — А что было потом?

— Ну, по закону мне отдали лекарство, которое я так нагло стащил, — Эдигор прошёлся по своим глубоким носогубным складкам пальцами и сомкнул их под подбородком: «Надо побриться, — он почувствовал лёгкую щетину, — нельзя так идти. Хотя… уже не успею», — Когда я вернулся, отец уже умер от гнойной раны и жара. Его соседи похоронили. А спустя пару недель, когда мне и есть уже было нечего, за заказом приехал король. Я не мог говорить. — Эдигор хмыкнул и улыбнулся, вспомнив, как у него затряслись коленки, когда он увидел короля. — Мне стало страшно и стыдно за то, что заказ самого короля не был готов. Мой сосед рассказал его величеству, как всё случилось. Хардий оказался великодушным человеком: приказал передать заказ другому кузнецу, а меня, сироту, он пожалел и забрал с собой в Зелёный замок. Меня поселили в казарме у замка, куда часто приходили сыновья короля на тренировку. Я упражнялся вместе с ними долгие годы; ну и, так вышло, что мы подружились.

Как-то раз я напросился на королевскую охоту: сам хотел стрелы попускать, но уже не в мишень из соломы, а в какую-нибудь живность. Придворные гайты-охотники от души похохотали, правда, но взяли меня с собой. Помню, как я скакал в один ряд с принцами, и мне казалось, что между нами разницы особой и нет: все обычные мальчишки, жаждущие приключений. — Эдигор вспомнил запах мокрой земли и холодный ветер, пронизавший его до костей в тот день. Хоть он и был легко одет, но продолжал скакать, стиснув от холода зубы. — Так уж получилось, что я случайно спас жизнь Заргу: я оттолкнул его в сторону, когда на него со всех ног нёсся здоровенный кабан. Эта жирная свинья задела меня клыком — не глубоко, правда, но до сих пор шрам на животе. Хардий перепугался не на шутку, но когда пришёл в себя, при всех поблагодарил меня весьма искренне и объявил себя моим покровителем. Как раз после этого, хоть я и не был полукровкой, он пожаловал мне титул лонна и приказал удалить тире из фамилии. И вот так вот, — Эдигор хлопнул себя по бёдрам ладонями и потёр их о брюки, — после этого я переселился в замок, в просторные покои. Хардий взял с меня клятву, что я буду стоять насмерть за того наследника, который после него займёт трон.

— И трон занял Зарг, — недовольно произнёс Торий. Он подумал, каким стало бы королевство, если бы на трон взошёл Агидмус или, ещё лучше — Агтианор.

— Да, — Эдигор прислушался и бросил взгляд на окно. Он встал и подошёл к нему. — Когда мне исполнилось тридцать, Зарг уже управлял Гайтигонтом, а я был главнокомандующим. Как раз в тридцать, он решил женить меня на твоей матери, сам мне её выбрал. — Эдигор открыл окно и посмотрел во двор — там возились слуги: перетаскивали стулья из другого крыла замка. Эдигор закрыл окно и осмотрел себя. — Гайтовская дочь — единственная, причём, да ещё и одного из королевских советников, который возненавидел меня. Но он не осмелился пойти против воли короля — и нас поженили. — Эдигор поправил свой камзол и оглядел комнату. — Она родила мне тебя, и назвала Торием по просьбе Сейты… Куда я ремень положил?

Эдигор пошёл в гардеробную.

— А потом она умерла, мне и пяти не было, — Торий посмотрел на свой стакан и допил брол.

— Да, — донёсся голос Эдигора из гардеробной. — Я сотню раз её просил не гулять под дождём. Но она так любила это делать, что, в конце концов, подхватила воспаление лёгких, чего я так боялся. Эх… она ведь такая хрупкая была: малейший сквозняк — и уже носом шмыгала.

Эдигор вышел из гардеробной с ремнём на поясе, с которого свисал кинжал, и держа в руках чёрный плащ с красной оторочкой.

— Теперь ты знаешь всё; ну, или почти всё, — главнокомандующий накинул на плечи плащ и завязал его шнурок на шее. — Я жизнью, здоровьем и, особенно, положением обязан королевской семье; а самое главное — я дал клятву на Книге Законов. Пойми, неважно, какое решение примет король — я обязан поддержать его и выполнить любой приказ. И ты дашь клятву, когда займёшь моё место. Ты не будешь иметь право нарушить её. А если нарушишь, твоя казнь будет не так страшна, как потеря репутации. И если к тому времени у тебя будут наследники, то по закону — убьют всех. Возможно и жену твою, даже если она будет из гайтов. — Эдигор одёрнул плащ и пошёл к двери. — А теперь иди в свою комнату, приведи себя в порядок и поднимись в зал прощания. Кинжал не забудь. Да, и проследи, чтобы на нашем этаже все двери в спальные покои были открыты всю ночь, некоторые их машинально закрывают; а свечи слуги сами расставят.

Торий неохотно встал, всё ещё переваривая услышанную историю.

— Ещё успеешь обо всём этом поразмыслить, — Эдигор открыл дверь. — Сейчас, займись делом. — Он вышел и захлопнул за собой дверь.

Торий взял стаканы с подлокотников кресел и отнёс их к буфету. Он уставился на графин с бролом. Поставив стакан отца на буфет, Торий взял графин и наполнил свой стакан до половины. Он выпил брол залпом и поморщился, уткнувшись носом в рукав.

В коридорах замка пахло ниолмой. Она росла только на горе Белый Плен и цвела круглый год. Ниолмы издавали тончайший аромат. Некоторым казалось, что они пахнут утром и росой, другим — горной рекой, а кто-то уверял, что они пахнут самым чистым северным снегом. В честь этого цветка и назвали королеву, полагая, что такое имя внесёт в её жизнь доброту и свет. И теперь, весь замок был украшен ниолмами, наспех сорванными целыми мешками и привезёнными с Белого Плена.

В комнате Тория гирлянды этих цветов ниспадали с кресла, рядом с кроватью. Ниолма часто сидела на нём и пела колыбельную маленькому Торию, когда он болел или оставался без отца, отправившегося в очередной поход. Она любила Тория как родного сына, жалея, что мальчик рос без материнской ласки.

В комнате горело одиннадцать свечей: десять из них стояли на полу по обе стороны открытой входной двери, и одна на подоконнике. Торий сидел на полу и смотрел на белоснежное кресло из тёмного угла своей спальни. Он знал эти цветы. Он как-то поднимался на Белый Плен, искупаться в реке, но тогда он не рассмотрел ниолмы внимательно. Только теперь он увидел, насколько красивы их округлые густые лепестки, и только теперь он заметил, что и стебли у них белёсые, а листьев на них вовсе нет. Торий припухшими глазами посмотрел на звёздное небо сквозь приоткрытое окно, и вспомнил день, когда королева вместе с ним и принцами запускала бумажного змея в саду; и как они с Эсиготом в очередной раз похитили маленькую Мирру из её покоев и до сумерек играли с ней в лавровых лабиринтах; и как она упала, спеша догнать Эсигота, и расцарапала ладони; и как они потом смазывали их ромашковым отваром, пока её няня ворчала и готовила повязку, а принцесса всё никак не хотела сесть смирно и болтала ногами и смеялась сквозь слезы… Погрузившись в эти тёплые воспоминания, Торий не заметил, как несколько лепестков ниолмы упали на пол.

В другом конце коридора раздавался громкий плач: Эсигот рыдал в своих покоях, уткнувшись носом в подушку. Его кровать была усыпана ниолмами. Он сгребал их ладонями, прижимал к лицу и жадно вдыхал их аромат, напоминавший запах волос его матери. Пламя свечи на его подоконнике вдруг потянулось вверх и рвано затрепыхалось.

А король сидел в своей рабочей библиотеке за письменным столом и копался в документах. На столе стояла хрустальная ваза, из которой одиноко выглядывал белый цветок. Король не обращал на него внимания. Он встал из-за стола и направился к книжным полкам. Внимательно читая названия на корешках книг, он скользил по ним пальцами. Зарг почувствовал странный холодок и обернулся — свеча на его окне погасла.

Под круглым стеклянным куполом зала прощания стоял продолговатый дубовый стол, на котором покоилась королева. Она лежала на подушках в белом платье с серыми кружевами, усыпанная лепестками ниолмы, а на голове её сверкала корона из белого золота с малахитовым узором и перламутровым жемчугом.

Десять свечей на полу, у открытых дверей, сгорели почти до основания, разрисовав подсвечники водопадом из воска, а пол пухлыми восковыми пятнами. Увидев, что одна из свечей вот-вот погаснет, Лэсс поспешила к шкафу у стены, где стояли подсвечники на замену. Она взяла два из них и направилась к двери в зал прощания. Вслед за ней побежал Гозу, схватив четыре подсвечника на ходу.

— Спасибо, Гозу, — прошептала Лэсс, меняя подсвечники. — Зажги пока свечи, а я принесу остальные, — попросила она и пошла к шкафу.

— Лэсс, а сколько времени? Когда все придут? — шёпотом спросил Гозу.

— Так его высочество Гириадон пока не поднялся, — ответила Лэсс. — Наверно, ещё не ко всем зашёл.

Гириадону, как старшему ребёнку в семье, надлежало пройти с одиннадцатой свечой по всем спальным комнатам родных и близких покойной. Он сделал это так тихо, что ни Торий, ни Эсигот не заметили, как он входил в их покои и стоял на пороге какое-то время: Торий в этот момент был далёк мыслями, не увидев падающих лепестков, после того как Гириадон вышел из его спальни, а Эсигот не наблюдал полыхающего огонька на своём окне, рыдая в подушку. Только король заметил, что свеча на его окне погасла до того, как Гириадон вошёл в его рабочую библиотеку. Зарг не придал этому значения. Но Гириадону погасшая свеча показалась дурным предзнаменованием. Не сказав ни слова, Гириадон развернулся и вышел. Он пошёл дальше по коридору, прикрывая пламя ладонью. И глаза, и щеки его были сухими, но взгляд пустым и усталым. Он успел выплакаться в одиночестве, в своей спальне, закрыв дверь на ключ, чтобы никто не увидел его слез.

Наутро второго дня Гайтигонт был готов к похоронам. Улицы пустовали. Все ожидали похоронную процессию на поляне Хрустальных Слез.

На этой поляне росли плакальщицы: чёрные цветы с белым пестиком и красными тычинками. Лепестки их к концу каждого вечера собирались воедино и прижимались друг к другу. Они накапливали нектар в кувшинке до самого рассвета, а поутру склонялись набок, медленно опуская лепестки к земле, по которым густой нектар до вечера капал на почву хрустальными каплями. Сладковатый нектар плакальщиц утолял жажду, но мало кто осмеливался его пить. Даже пригубившему этот вкусный напиток снились по ночам его ушедшие родные и близкие; но не всегда эти сны были добрыми и спокойными.

На поляне, по обе стороны тропинки стояли гайты в чёрных плащах с красной оторочкой, белых перчатках и белой обуви. Они молчали, изредка поглядывая в сторону замка. Наконец показалась похоронная процессия. Её вёл Эдигор, в сопровождении десяти личных охранников королевы. Ниолма лежала в гробу из белого золота. Саван, покрывавший её тело, был вышит драгоценными камнями и надписью:

«Последний путь, он — не последний!

За гранью ждёт тебя ещё одна весна.

Хоть пуст теперь земной сосуд навечно,

Но получила волю без границ душа твоя!»

Гроб несли на своих плечах восемь слуг. Они шли медленно и плакали, опустив головы. Следом за ними шагал Гириадон. Он держал на вытянутых руках подушку, на которой лежала корона его матери. Гириадон хмуро смотрел на эту корону. Он спрашивал себя: «А зачем? Зачем нужна власть, титулы, состояние, если всё равно придёт день и всё закончится? Все умирают. Все! Зачем рождаться в королевской семье и иметь столько возможностей, если всё равно будешь гнить в земле?». Он вспомнил подслушанный им в детстве разговор королевского оракула и Аврига Эллигтора об озере Второе Дыхание, дарующем бессмертие каждому, кто войдёт в него с головой. Он поймал себя на мысли, что необходимо разузнать, где находится это самое озеро, и почему его отец до сих пор не воспользовался его дарами.

Вслед за Гириадоном следовал Зарг. Ему было жарко в богатом траурном наряде, но он и виду не подавал, а только изредка одёргивал атласный плащ, когда тот норовил запутаться в его ногах.

За последние годы он так отдалился от супруги, занятый королевскими делами, что практически забыл о её скромном существовании. Он всего лишь раз в неделю приходил в её покои, чтобы справиться о её здоровье, но скорее ради приличия, нежели от глубокой любви. Он считал, что женщина — не важно, королева ли она — создана лишь для того, чтобы рожать наследников и следить за своей репутацией во благо супруга. Он и мысли не допускал, что Ниолма могла участвовать в важных делах королевства. Она лишь имела право заниматься благотворительностью от своего имени и имени короля, что прибавляло ему чести, как и должно, а он, в свою очередь, купал её в роскоши. Двух наследников она ему уже родила, так что больше от неё ничего не требовалось. Зарг считал, что она выполнила свою миссию, и её преждевременная кончина не нанесла большого ущерба королевству. Он не чувствовал своей вины в её смерти — не его рука лишила королеву жизни, а обстоятельства, последствия которых предсказали в самый день рождения Мирры. Ведь в законах Гайтигонта чётко прописано, что брат может убить брата, а отец своего наследника, если второй возжелает уничтожить то, что так кропотливо строилось четыре эпохи подряд.

«Незыблемость королевства — всё!

Человеческая жизнь — ничто!

Так как человека не станет,

А стены будут стоять там,

Где их впервые возвели!»

— так гласила надпись на Книге Законов Гайтигонта. И большинство этих законов Зарга весьма устраивали.

Позади короля шли Эсигот и Торий. Эсигот украдкой посматривал на друга. Он знал, что сердце Тория разбито вдвойне, но даже не представлял, какой бардак творится в его мыслях. Торий всё прокручивал в голове разговор с отцом и с ужасом рисовал в своём воображении казнь принцессы. «Лучше бы я не видел ту пропасть. И она стояла там, на чёрном краю, одна, маленькая, беспомощная…», — Торий пытался отогнать эти мысли, но они упорно лезли в его голову.

Замыкали процессию родственники короля и королевы, успевшие прибыть к похоронам, и королевские советники со своими семьями.

— Ваше мнение, гайт Юзар, — тихо попросил управляющий западной частью Гайтигонта.

— По поводу, гайт Зикс? — прошептал устало Юзар.

— Думаете, многое измениться после похорон?

— Ну, знаете ли, гайт Зикс, королеву хоть и любили, однако властью особой она не обладала. Жила на своём месте, под королём, но ни в чём не нуждалась.

— Согласен с вами, гайт Юзар, — Зикс закивал. — А если иметь в виду не её уход?

— Побойтесь Белого Мира, — Юзар взволнованно посмотрел по сторонам. — Нас могут услышать. Не место и не время обсуждать казнь.

— А что с казнью? — вмешался Вальсарий, шагающий позади них. — Что там обсуждать, уважаемые гайты?

Пока его грузная супруга перешёптывалась о чём-то с пухлогубой сестрой Сирия, Вальсарий всё это время подслушивал разговор Зикса и Юзара.

— Казнь, как казнь, вы не находите? — Вальсарий подошёл ближе и втиснулся между ними, бойко растолкав их своими толстыми плечами. — Разве король неправильно поступил? — Он в ожидании ответа посматривал то на Зикса, то на Юзара.

— Король не может поступить неправильно, гайт Вальсарий, — отрезал Юзар и уверенно посмотрел Вальсарию в глаза.

— Какой вы искренний человек, гайт Юзар! — не без иронии произнёс Вальсарий. — Вы знаете, я всегда считал, что человек должен не только высказываться правильно, но и быть согласным со своими высказываниями — быть порядочным на язык, так сказать.

— Неудачная попытка, — вмешался Зикс. — Если бы лично вы, гайт Вальсарий, были порядочным на язык по вашему принципу — ваш скелет давно лежал бы на дне Вечной Могилы.

Юзар кашлянул в кулак, чтобы сдержать смешок от перекошенного лица Вальсария.

А жена Вальсария, устав от туфель, сдавливающих её толстые стопы, взяла сестру Сирия под руку и повисла на ней:

— И я тоже не понимаю, почему такие светлые люди уходят раньше остальных. Это страшный день.

— Крепитесь, дорогая, — сестра Сирия похлопала жену Вальсария по руке. — У меня сердце всё ещё колотиться от этой боли. Но если так подумать: все мы там будем.

— Ну не зря же его прозвали «королевской подлизой», — послышался голос Сирия. Он шёл позади сестры и недовольно поглядывал на заплывший затылок Вальсария.

— Что? Вы что-то сказали? — Вальсарий краем уха услышал своё ненавистное прозвище и обернулся. — О, гайт Сирий, это вы?! Какой чудный жёлтый шарфик! Он так идёт к вашей траурной одежде! Вас ещё не обложили штрафом за этот крестьянский цвет?

Сирий ничего не ответил, а только покривил ртом и поправил свой шарф.

— А вы видели, какое платье нацепила на себя эта моложавая жена гайта Динела? — зашептала супруга Вальсария. — Даже под плащом видно.

— Отвратительное, — возмутилась сестра Сирия. — И никакая она ему не жена, а любовница, будь она неладна. Он же ещё не развёлся с первой.

— Да вы что? — поразилась супруга Вальсария.

— Да. Их развод в процессе, суд ещё не состоялся, хотя он пустил слух, что заседание было, просто закрытое.

— Вот дрянь, чужого мужа увела! — супруга Вальсария разгорячилась и хотела бурно обсудить столь ошеломляющую новость, но её прервал Юзар.

— Замолчите, сейчас же! — прошипел он. — Как вам не стыдно. Это похороны, а не рынок.

— Бабы, — сухо отрезал Зикс. Он придвинулся к Юзару так, что Вальсарию не хватило места между ними, и ему пришлось неохотно вернуться на своё.

Вальсарий скорчил недовольную мину и поравнялся с супругой. Он посмотрел вперёд — тропинка заканчивалась, и показались двери склепа, выбитые в скале. Он обернулся и увидел толпу гайтов, шедшую вслед за ними. «Это сколько же времени займёт, пока все они пройдут через склеп?! А эти босяки?» — Вальсарий бросил взгляд в конец поляны, и ему стало жутко от количества собравшихся на опушках крестьян. Гонты наблюдали за процессией издалека и ожидали окончания обряда, после которого и они смогут пройти в склеп и попрощаться со своей королевой.

— Эсигот, смотри, сколько гонтов, — прошептал Торий и кивнул на дальнюю опушку.

— Да, вижу, — Эсигот посмотрел в конец поляны. — Мать все любили. И она всех. Сомневаюсь, что на похоронах отца соберётся столько же, — серьёзно произнёс он.

Торий ничего не ответил, он только поднял голову и посмотрел на арку с серебряными ветками плакучей ивы, свисающими с потолка и обвивающими стены по всему склепу. Стало темно. Ещё через пару шагов в нос ударил запах сырости, и послышалась очередная волна женских стонов и плача.