Зелот. Имперский человек

Алмаз Браев

Было много «диких» империй. Когда условные варвары захватывали большие территории с более развитыми народами. Но дикие империи быстро рассыпались. В чем причина? Упрощение мира – главная причина гибели любой империи. Простые организмы погибают быстрее. Еще внутренние имперские бациллы ведут к гибели. И только зелоты (сверхлюди), меняющие вектор с упрощения на новое, могли что-то сделать.

Глава 5

Империя — это песня

Так зачем зерефам нужен хвост? Сначала им нужен корень. Из корня они делают себе тот самый хвост славы. И мы выяснили, что корень необходим, чтобы окружающие люди видели всегда заслуги семьи, если это древний хвост, хвост прошлого или личные заслуги человека, который выращивал корень для потомков подвигом.

В традиционном мире — а это не обязательно лишь мир древности, в современном мире также много народов, откровенно придерживающихся традиций — есть народы, окультуренные цивилизацией наполовину. Есть — на четверть окультуренные, есть — на восьмую часть, и так далее. Соотношение традиции и культуры сразу трудно определить, но можно.

Если у народа ценятся неформальные заслуги, люди поклоняются чиновникам, лидерам, вождям или даже просто людям в возрасте, значит, этот народ на сто процентов является традиционным. Это зерефы. Если есть поклонение, обожествление вождей, чиновников, но неуважение старости, это уже полу традиционный народ. Значит есть тут неуверенные в себе переходные касты зеремидов. Если сами чиновники уважают государство и для поддержания дисциплины не нужна палка диктатора, значит цивилизация проскочила в народе на четверть. Если есть ремиды государственники, ответственные люди, которым не нужен ни корень, ни свой личный хвост, это очень хорошо.

В конце концов, у каждого народа есть память. Значит у каждого народа есть и традиция. Чем больше память управляет народом, тем больше народ является традиционным. И наоборот. Это значит, чем больше люди смотрят назад, в прошлое, тем сильнее традиция. А если есть традиция, значит есть и иерархия. Если есть иерархия, значит есть и корни. В конце концов, корень и означает прошлое. Люди смотрят назад, разглядывают тени. Любое дерево имеет корни. Чем старше дерево, тем глубже корни. И пока в данной местности нет конституции или свода законов для всех (в первую очередь для совершенно диких, которые ничего не знают, кроме войны, и совершенно безродных, кочевников и полных мигрантов) это значит, что это общество опирается на иерархию локальных нобилей (зеротов). Тут есть патриции и плебеи, феодалы и черные люди, белая кость и черная кость, голубая кровь и всякая разная кровь.

Когда появятся большие деньги и торговые люди (рефаги) будут диктовать свою волю, тогда значение корня, хвоста традиционной славы не будет иметь значения. Это скажет нам лишь об одном: люди здесь настолько перемешались, а кроме того количество бесхвостых мигрантов на этом месте перевалило за критическую черту беспамятства. Никому не интересно, кто есть кто. Кто откуда появился, из какого места переехал, просто сбежал от феодала или от свирепого отца. А может быть сам отец выгнал, потому что детей в доме стало много, трудно прокормить всех домочадцев.

Есть еще один очень важный вариант бесхвостия.

Наиболее дикие племена, зависящие от капризов природы, у которых не хватило ума, природной сметливости, что-то противопоставить этой самой природе, например, те же кочевники. Наиболее агрессивные дети природы из всех варваров. Конечно были в истории и разные собиратели кореньев, также охотники. Но потребление корней растений — это такое примитивное освоение природы, к тому же дающее столь мало калорий, чтобы вырастал наследственный корень из детей, потомков, потому что большинство рожденных умирали от голода, значит подобное хозяйство не могло создать агрессивную силу. Чтобы собрать отряд и напасть, надо иметь притяжение. А чем можно притянуть отряд голодных собирателей трав? Потому речь может идти только о диких кочевниках, которых сама природа вынуждала объединяться по родственному принципу.

Так вот, эти самые кочевники сильно напоминают бесхвостых торговцев-рефагов. И зерефы, и рефаги на самом деле не имеют хвоста. Во всяком случае, на новом месте. Никто никогда из зерефов не ценил торговое дело. Ну какая может быть слава, если тебе удалось продать стадо домашних животных? Другое дело, если повезло обменять на нужную вещь, а еще лучше — захватить, ограбить побежденную жертву. Потому зерефы, хоть и имеющие всегда воспоминания о славном прошлом, на новом месте начинают все заново. В этот момент их память напоминает этажи здания или отвесы горных скал, одна скала возвышается над другой. Это самое время всем безродным или активным пассионариям без славного предка показать свою доблесть. Ну не могут зерефы жить без корней славы. Потому что на новом месте иерархия не исчезает, она обновляется.

Другое дело, что для счастья зерефу надо не так и много. Построить или установить переносное жилище, найти жену или захватить жену, чтобы эта женщина нарожала ему наследников. А чтобы наследникам было что наследовать, нужно продолжать войну. Ни охоту, ни собирание кореньев, именно идти на войну, в поход.

Если этот зереф преуспел, совершил подвиги, вошел в элиту, превратился в племенного аристократа (зерота), с этого момента одного рядового жилища ему будет мало. С этого момента каждый член традиционной общины должен не только подтвердить свой статус корнем, а буквально построить дворец. Дворец зерота — племенной знати — должен быть больше, шире, богаче, чем жилища рядовых членов общины. Ему также мало одной жены. А вдруг она бесплодная! Так у знати появляется несколько жен, а у самого первого вождя — целый гарем.

Любую элиту мало интересует домострой. Это черные люди быстро женятся и быстро обзаводятся потомством. Как только появляются позывы, они как будто боятся не успеть. Это понятно. На самом деле простых солдат могли отправить на войну. Не будут спрашивать, желают они или не желают биться за славу своего хозяина, а в будущем государства или империи. Но и хозяин, и государство, и империя знают про это, стараются выделять героев, награждать, поощряют материально. Если бы в таком обществе не существовало иерархии, то ни один зереф не пошел бы на войну. Он обзаводился бы потомством, жена рожала бы ему каждый год по наследнику и он не знал бы, что с ними делать. Ведь сам зереф является частью механизма войны. Если вдруг войны нет, никто не нападает, он множит наследников, потенциальных солдат становится все больше и больше, тогда он посмотрит по сторонам. Посмотрит раз, посмотрит два, на третий раз сам станет агрессивным. Пойдет на большую дорогу и займется разбоем самостоятельно.

Правители это знают. Поэтому зероты все время занимаются пропагандой войны. Даже в мирное время они готовят население, тренируют его военные навыки, заранее создают физическую опору, физическое число своих сторонников. А мы уже знаем, что для традиционного населения есть только одно формальное и неформально божество — их вождь. Как он прикажет, так и будет. Одним из признаков империи, настоящей или с фантомными болями былого могущества является постоянная работа пропагандистов. Никого, похоже, не интересуют интересы населения. Хотят они воевать или не хотят. Империя живет. И этим все сказано. Пропаганда и только пропаганда!

Итак.

Зереф строит жилье, зерот строит дворцы. Зереф имеет одну жену, знатный человек может иметь несколько жен. Зереф идет на войну, чтобы знать (зероты) могла строить себе эти самые дворцы. Чтобы богатело, укреплялось государство. А если государство прирастает территориями, которые в свою очередь помогают разбогатеть населению, значит речь идет об империи. Потому что империя — это не только надменная элита, которой всегда нужен корень, это также гордое («хвостатое») население. Как видим, зерефы и зероты — это одно и тоже. Просто у них разные размеры и от этого различные аппетиты. А имперские пропагандисты все время задирают всем этот почти невидимый хвост. Им больше ничего не остается. Правители хорошо кормят своих глашатаев. А население постепенно прозревает, прозревает и ропщет. Как бы глашатаи и трубадуры ни старались дудеть военные марши, люди устают держать яркие муляжи все время. Раздается первое — «Долой!»