Я жду тебя в Париже

Алёна Стимитс

Париж — это город-мечтатель, город-романтик, — город, в котором отношения обретают особый смысл и окраску. Здесь влюбляются и расстаются, находят и теряют, грустят и смеются. Каждый из героев ведет свой диалог с городом, и каждому он приотворяет особый уголок своего сердца. Откройте книгу и очутитесь в объятиях Парижа: почувствуйте запах жареных каштанов, послушайте уличного музыканта, понаблюдайте за прохожими и насладитесь удивительной атмосферой французской столицы.

Майя Дмитриева. ФРАНЦУЗСКАЯ ИСТОРИЯ С ГРУЗИНСКИМ АКЦЕНТОМ

Гулико с усилием разогнула затекшую от долгой работы спину, посмотрела на грядки с жухлой картофельной ботвой, простирающиеся вперед на несколько долгих метров, сняла заскорузлые от осенней вскопанной земли рабочие перчатки и решительно взялась за мобильник.

— Ия, дочка, привет, ну как вы там? Знаешь, я подумала еще раз — нафиг все это, поедем! Наплевать на деньги, когда еще, как не сейчас?!

Гулико появилась на свет в бедном авлабарском дворике и выросла под жгучим грузинским солнцем, наполняясь невероятной жизненной энергией и устремленностью. Отец вернулся только через год после Победы, чудом выбравшись сначала из немецкого, а потом из сталинского лагеря для военнопленных. Его перестали ждать все, кроме жены. Гулико не должна была родиться, если бы не чудесное возвращение отца почти с того света. И это волшебство как будто влилось в ее кровь вместе с теплым воздухом тбилисских улочек и поэзией Руставели. Гулико всегда была не такая, как старшие братья и младшая сестра, не такая, как родители, как одноклассники, однокурсники и коллеги. Не такая, как все. Особенная.

Бралась за мальчишеские дела, помогала отцу-шоферу ремонтировать всякие мелочи, с интересом залезая с ним даже под капот грузовика, не давала спуску в потасовках ни братьям, ни хулиганам в классе. Сильная.

Сама еще в школе нашла в Тбилисском Дворце пионеров секцию фехтования, взялась за это дело с таким же рвением и энтузиазмом. В тринадцать лет сообщила родителям, что отправляется на соревнования в Таллин, и объездила потом со своей командой весь Советский Союз. В восемнадцать — мастер спорта. Дерзкая.

Ах, как шла ей белоснежная обтягивающая ладную фигурку форма! Смуглая кожа, черные блестящие волосы, забранные в конский хвост, цветущая улыбка индийской киноактрисы. Резкие, безошибочные выпады, отточенные движения! И сердцем — такая же прямая и острая, как сверкающая рапира. Многочисленных ухажеров отметала безжалостно: юный фехтовальщик из ленинградской команды сумел завоевать сердце, забрасывая восторженными письмами в стихах, а это дело чести — если я переписываюсь с молодым человеком, остальным рядом делать нечего. Бескомпромиссная.

Первая в рабочей семье получила высшее образование, проложила этот путь своим примером младшим братьям и сестрам, родным и двоюродным. Молодой специалист, инженер химик-технолог отправилась по распределению в далекую РСФСР, на керамический завод, открывшийся… в маленьком псковском райцентре. Из южной сверкающей столицы, как из заморского царства, прибыла грузинская княжна в русскую деревню — в деревню с холодным сырым ноябрем, ежегодными выездами на картофельные колхозные поля и июньскими кровососами. Отважная.

Ну вот, слово в слово — «спортсменка, комсомолка и, наконец, просто красавица». Как выделялась она среди бледных и русоволосых подруг — и статью, и лицом, и повадкой! Зеленоглазый молчаливый Георгий выбрал ее сразу, быстро пресек все попытки своих товарищей ухаживать за Гулико и после долгой осады добился взаимности. Любимая.

Первая заграничная поездка в Болгарию, свадьба, семья, дочь, завод, новая квартира и слезы счастья на ее пороге. Сын, завод, ведущий инженер, проходная, цех, командировки в Ленинград, очереди, дом, проходная, цех, дом, инфаркт мужа, смерть мамы, еще сын, еще инфаркт и диплом мужа. Санаторий, очереди, дача, картошка, перестройка, партия, конец заводу и всему советскому прошлому. Картошка, еще картошка, очки, общественная работа, девяностые, безденежье, домашняя тушёнка и мешки картошки в Питер детям, в институтское общежитие. Снова цех, дача, картошка, смерть отца, дача, цех, инженер по технике безопасности, общественная работа, болезнь мужа, картошка, дача, проходная, внук, внук, еще внучка… Усталая, но всегда прекрасная и решительная.

И всегда — чужестранка в этом маленьком городишке с говорящим названием Дно, сложившемся вокруг крупного железнодорожного узла, с его протяжными тоскливыми гудками тепловозов, вечным трудом на приусадебных участках, единственным кинотеатром и промозглой осенью.

Она не жаловалась на погоду и даже шутила, что в холодном влажном климате дольше сохраняется женская красота, но в глубине души всегда скучала по сухой грузинской земле, вечерним огням над набережной Куры, окруженной живописными вершинами гор, строгому многоголосию застольных песен и по мечте, за которой она и отправилась, совсем юная, аж за три тысячи верст в неизвестное.

А разве это не исполнение мечты? Счастливая жена и мать, уважаемый специалист, авторитетная общественница и местная красавица. И все — сама, по своему решению. Да. Но иногда ей казалось, что самое главное еще впереди, а это только подготовка к новой странице жизни, которую стоит лишь перевернуть — и вот он, сверкающий мир девичьих грез с обожаемыми операми Верди, путешествиями и захватывающими приключениями, сражениями на шпагах, азартными покерными схватками в казино, сумасшедшей и преданной романтической влюбленностью. Бред. Какие такие путешествия, еще скажите, яхты и мерцание бриллиантов в лучших театральных ложах мира! Птифуры и фуа-гра! «Ну бред же! Пришло время детей, у них тоже мечты, и это теперь их дело — грезить и стремиться. А я всегда нужна им, и теперь больше всего как бабушка, ведь внуки — самое большое и радостное приключение в жизни женщины, когда ей за шестьдесят…»

Поэтому предложение дочери поехать на день рождения не абы куда, а вдруг в Париж, было воспринято как пустая фантазия, ненужное баловство. Но неожиданно для Гулико оно проросло в сердце, как будто взять и потратить столько денег на три дня радости для себя было самым азартным и рисковым предприятием, а не просто желанной передышкой между работой и отпуском на дачном картофельном поле. Да! Это оно, знакомое: переступание за черту привычного и доступного, за порог обыденного. Она сразу узнала почти забытый вкус дерзости на губах. И сердце благодарно откликнулось…

Много суеты, волнений, но недолгие сборы, и вот все происходит — второе в жизни и первое за десятки лет заграничное путешествие. Стоит ли оно того? «Ведь я особенная, и все эти ахи-вздохи о городе влюбленных так ли меня проймут? Увидеть Париж — и… И что?!»

По дороге из Орли в маленькую «полуторазвездочную» гостиницу в глаза почему-то бросались замусоренные, не хуже питерских, окраины города, вспоротые ножами сиденья общественного транспорта. Да, мы застали уже не тот золотой Париж второй половины двадцатого века. В Европе многое изменилось, лубочно-открыточный глянец ее столиц потрепан и потрескан. Эх…

Еще два дня суеты, тревожного и требовательного всматривания, оценивания и обесценивания, и вдруг… Париж как будто озорно подмигнул и приоткрыл свои маленькие чудеса: дети, самозабвенно играющие с теплым воздушным потоком на гигантской вентиляционной решетке метро на пляс Пигаль; хрустящая корочка «ля багета», купленного здесь же за три минуты до закрытия булочной и не донесенная до порога, съеденная по пути подчистую маленькими кусочками; крыши домов, усеянные каминными трубами — «дочь, а что это за перевернутые горшки наверху всех крышах?» И, наконец, главное чудо — платаны.

Гулико бродила по осенним улицам, собирая широкие растопыренные ладошки листьев в шумные букеты. «Ты знаешь, Ия, я только сейчас вспомнила, что Тбилиси называют маленьким Парижем за похожий климат и особую атмосферу сказочного тихого праздника. Эти деревья — у нас они зовутся чинары. Весь город засажен ими, совсем как здесь, в центре. А эти карусели, изгибы холмистых узких улочек на Монмартре! Уверена, совсем недавно на каждом углу было маленькое фотоателье. Знаешь, весь этот наш с тобой Париж на самом деле — мой Тбилиси. Только такой, в котором я никогда не была, но, наверное, всегда хотела…»

Впереди был последний день путешествия — день рождения Гулико.

И конечно, как ни старались именинница с дочерью избегать штампов, запланирована была Тур Эйфель, куда ж без нее.

***

Утро прошло суетно. Опоздали на электричку в Фонтенбло, в длинном промежутке до следующей рванули на блошиный рынок, задержались там и чуть не пропустили следующий поезд. Затем мимолетное прикосновение к старинному замку и парку, в котором хотелось бы провести неделю, не сходя вот с этой скамеечки; ужин в маленьком кафе на станции, неудачная попытка попробовать что-то особенное, именно французское; тартар, оказавшийся горкой сырого фарша, аккуратно сложенного на тарелке. Башня, пожалуйста, не окажись тартаром, не разочаруй!

Мимо продавцов сувениров, к лифту и наверх, на смотровые площадки. Ах! Все пройденные за три дня пешком жемчужины Парижа, искусно подсвеченные ночными огнями, собрались в единое полотно. С высоты оно выглядит как карта сказочной страны, наподобие тех, которые печатают на форзаце детских приключенческих книг. А у подножия башни, со всех четырех сторон бесконечно переливается искрящееся море фотовспышек. Почувствуйте себя в центре Вселенной! Устланная ковром гостиная четы Эйфелей, и Гулико с Ией как будто в гостях у них, в компании с развязно закинувшим ногу на ногу Эдисоном. Первый и единственный сувенир — маленькая брошка в виде башни с блестящим камешком на верхушке — отправляется на воротник Гулиного пальто. Вот и все. Финиш. Спускаемся? Нет, теперь просто побудем здесь, выдохнем.

Волнение свершившейся кульминации улеглось, и внезапно Гулико увидела остальных посетителей башни. Как будто весь великолепный, фантастический Париж отошел на второй план, снова превратился в миф, легенду или декорацию, созданную не столько смелым инженером-новатором, сколько сознанием всех двухсот пятидесяти миллионов туристов мира, побывавших на этой площадке, и миллиардов, грезящих о ней.

Вот двое с восторженными улыбками облокотились на перила: парень обнимает девушку одной рукой, а она положила голову ему на плечо. Маленькие китайцы, путешествующие большим шумным семейством. Пожилая чета индийцев, под руку прогуливающаяся по террасе. Тоненькая блондинка ловит в камеру телефона Сакре-Кер. Неужели одна? Ну конечно же, вот к ней подходит высокий мулат с двумя стаканчиками шампанского. Второе серьезное разочарование сегодня после сырого тартара: в кафе на башне шампанское предлагается в пластиковых стаканчиках вместо стройных бокалов, предвкушавшихся в счастливых фантазиях. Но турбулентность реальности только слегка потряхивает разогнавшийся лайнер мечты, не в силах помешать его набирающему мощь полету. И во всем многозвучье лиц как будто слышен единый сияющий мощный аккорд свершившегося волшебства, словно сотня посторонних друг другу людей вот в это самое мгновение разом ухватила за крыло синюю птицу. «Так вот в чем разгадка твоей тайны, прекрасный Париж! — подумала Гулико. — Время и место становятся чудесными, если мы сами наделяем их волшебными качествами». Здесь, на этой маленькой площадке, как будто собрали и смешали в фантастический счастливый коктейль концентрированную способность и желание мечтать всего огромного человеческого мира. И теперь каждый турист может приехать сюда, чтобы сделать опьяняющий глоток личного счастья.

Она улыбнулась своим мыслям, и в следующий момент сердце ухнуло и забилось сильнее: до ее слуха донеслась грузинская речь. Обернувшись, она увидела у дальних перил компанию из двух парочек и в статных мужчинах сразу узнала земляков.

— Смотри, Иечка, я не одна тут грузинка оказалась!

— Ого, как здорово! Давай подойдем?

— Ну что ты, дочь, это неудобно.

В лифте они оказались вместе. Ия заметила, как мама прислушивается к разговору и украдкой рассматривает джигитов. Старшему из них на вид слегка за пятьдесят, второй немного младше, а их спутницы были русскими. С каждым метром спуска Ия чувствовала, как все сильнее Гулико хочется пообщаться с земляками, каким-то чудом оказавшимися на перекрестке грез людей всего мира в одну минуту с ней.

Площадка второго этажа, и снова просторная застекленная комната лифта.

— Мама, сейчас уже приедем, ну же! Просто скажи что-нибудь громко по-грузински, обнаружь себя!

— Что ты, дочка, перестань.

— კარგი, რა, დედა!³ — вдруг нарочито громко ответила Ия.

Грузины как по команде обернулись и, белозубо просияв, немедленно подошли к путешественницам.

До того, как лифт приземлился, выяснилось, что старшего зовут Давид Микаэлович, он хирург в одной из петербургских больниц и живет в России уже лет пятнадцать, а его товарища — Гурам, он предприниматель из Телави.

— Меня зовут Ирина, я тоже в Питере живу, — в ответ на вопросительную улыбку Гулико сказала спутница Давида, невысокая приятная женщина с вьющимися светлыми волосами, — только на самом деле я из Псковской области.

— Да?! А откуда именно? — встрепенулась Ия.

— Вы, наверное, не знаете. Там есть совсем маленький город, почти поселок. Называется так интересно — Дно…

***

Ия схитрила еще только один раз. Прощаясь с новыми знакомыми на набережной у подножия Тур Эйфель, она вскользь добросила в букет фантастических совпадений еще и то, что случились они как будто бы маме в подарок на день рождения.

— Калбатоно Гулико, дорогая! У вас сегодня день рождения?! А что же мы тут все стоим?

…Сверкающий зеркалами, хрустальными люстрами и идеальными скатертями ресторан на бульваре Капуцинов, темнокожий тапер за белым роялем, официант с киногеройской внешностью и манерами. Фуа-гра и устрицы в высокой вазе со льдом. И длинные прочувствованные тосты словно бы с французским акцентом…

Когда Давид и Гурам тихонько затянули грузинское застольное многоголосие, пожилой степенный Жак, обслуживавший стол, с пониманием подмигнул светловолосому пареньку, своему коллеге: «Снова твои земляки гуляют, Андре! Ох, эти русские!» Андрюша, студент Сорбонны, подрабатывающий в ресторане официантом, улыбнулся и покачал головой: «Русские? Нет, Жак, это грузины».

«Тбилиси — это маленький Париж», — вспомнила Ия.

А Париж — это большая мечта обитателей маленькой планеты. Настолько маленькой, что каждый из них может запросто встретить другого на крошечной площадке Эйфелевой башни. Если разрешить себе большую мечту.

Примечания

3

Да ладно тебе, мама! — грузинское просторечное выражение კარგი, რა (карги ра) буквально переводится «хорошо, ну что ж»