Девственница для монстра

Амалия Чейз, 2020

Я думала, я отправилась в отпуск своей мечты, но я попала в жуткий ад. Меня похитили и сделали из меня рабыню, продав на аукционе как какую-то вещь хладнокровному миллиардеру с извращенной фантазией. Теперь я – любимая игрушка монстра. И у меня есть два выхода: умереть в пучине порока и греха или растопить лед в бездушном сердце монстра, чтобы обрести свободу. В книге используется нецензурная брань.

Глава 2

Анна

— Пустите! — еле-еле лепечу языком, но меня вдруг хватают за шею и сильно сдавливают трахею. До синяков, наверно.

Гандон в маске мне что-то рычит, угрожая и запугивая:

— Значит так, сука! Слушай сюда! Ты будешь делать то, что тебе говорят. Поняла?! Или тебе будет очень больно!

Внезапно, я слышу странный щелчок. По коже проносится ледяной озноб из орды мурашек. Второй мужчина щёлкает перед моим лицом серебристым лезвием ножа, скалясь в страшной ухмылке, с зубищами, как у акулы.

— Кишки тебе вырежем, и на шею намотаем, если будешь сопротивляться! Или подруге твоей! Ты же не хочешь, чтобы она пострадала из-за тебя?

— Нет, нет, — машу головой, задыхаясь от адского ужаса и бесконечного потока слёз.

— Хорошо. Хорошая девочка.

Сукин сын гладит меня по щеке острыми ногтями. Меня воротит от его прикосновений и запаха пота. Я почти блюю прямо на тошнотворную физиономию преступника, но усилием воли подавляю в себе нарастающие спазмы рвоты. Наверно, это неимоверно сильно разозлит утырка. Тогда он, в порыве ярости, точно поранит меня ножом.

Я поворачиваю голову влево и вижу Лену. Её тоже связали. Она голая, как и я. Но до сих пор лежит без сознания.

Господи, жива хоть?

Сдавленный стон вырывается из моих лёгких с ещё одним потоком горьких слёз, в которых я начинаю тонуть, как в безжалостных волнах цунами.

— Сейчас тебя будут фотографировать. Сделай спокойную мордашку и сопли вытри. Мы отведём тебя к фотографу. Напоминаю, без глупостей! Усекла?

Есть ли у меня выбор?

Нет. Ни единого шанса на чудо. Мне приходится молчать и унижаться перед отвратительными подонками.

— Твоя задача держать рот на замке и во всем подчиняться, — разъясняет мне нелюдь в маске. Кивни, если поняла и обещаешь быть послушной дырочкой.

Киваю, с убийственной болью в сердце.

Похитители освобождают мои руки.

— Поднимайся, шлюха. В темпе, давай!

— Я не ш-шлюха! — рефлекторной взрываюсь от несогласия.

— Ничего-ничего, скоро ей станешь. Дело двух дней, — противный гогот больно врезается в уши.

Я отталкиваюсь онемевшими руками от то, что якобы зовётся постелью, кое-как встаю на ноги. Шатаюсь. Мир немилостиво вертится перед моими глазами. Я бросаю случайный взгляд на левую руку и в ужасе вижу там ранку — маленькую точечку, напоминающую комариный укус.

Твари! Они меня чем-то укололи. Чтобы покладистой была, чтобы не махала руками и ногами, выражая протест.

Громилы подхватывают меня под руки и куда то-ведут, уводя из комнаты. Голую. Босую. С опухшими от слёз глазами.

Мы выходим в тёмный коридор. Двигаемся по нему почти до самого конца. Стены шатаются, а потолок раскачивается как во время землетрясения. Как же мне плохо…

Меня толкают в одну из дверей коридора, самую последнюю, я попадаю в светлую комнату, в которой почти полностью отсутствует мебель. Там меня встречает худощавый мужчина нерусской внешности, который сжимает в руках фотоаппарат.

— Звезду «Playboy» заказывали? — глумится один из мразей, толкая меня в распоряжение фотографа.

— М-м, какая сочная! Отличный экземплярчик подвернулся.

— Это точно.

— Сиськи зачётные, натуральные?

— Да.

— Давно не попадались русские курочки. Свеженькая, молоденькая. А глазища какие, м-м-м! Бездна океана. Сам бы купил, чтоб на члене скакала, но…

— Бабла не хватит, — принижает фотографа один из подельников, пока тот алчно и тщательно сверлит меня похотливым взглядом.

— Она одна?

— Нет, есть ещё и вторая. Но там такое… Не фонтан. Бывалая дырка.

— А эта?

— А эта, блять, целочка.

Фотограф удивлённо присвистывает, придерживая меня за локоть, пока я болтаюсь как тягучая карамель в разные стороны.

— Хороша! — прожигает меня жадным взглядом. Он тоже турок. Только высокий и худой, как дрыщ. С кучерявыми волосами и кривым носом. У него из пасти воняет. Я сейчас точно вырву.

— Хватит надрачивать на неё в мыслях. Эта тёлка — собственность клуба. Давай уже, поторапливайся. Включай свою шарманку и делом займись. Впереди ещё пять лотов. До вечера нужно успеть сделать им годное портфолио, чтобы как следует заработать.

Дрыщ что-то буркает себе под нос. Впиваясь грубой хваткой в мой локоть, он тащит меня к стоящему в конце комнаты кожаному креслу. Ставит возле него как гуттаперчевую марионетку, выбирая интересную позу, и принимается за работу.

Он начинает меня фотографировать и ставит в разные пошлые позы. Ублюдок фотографирует все части моего тела. Особенно грудь, ягодицы и промежность. С разного расстояния, с разных ракурсов. Заставляет сесть на кресло, широко развести ноги. Погладить клитор, развести половые губки пальцами, потеребить узкую киску. И, наконец, вставить указательный палец в анальный проход, вместе с тем, изобразить страсть на лице.

Я понимаю его приказы. Я идеально знаю английский. И турецкий тоже. Но вот эмоции получаются отнюдь не натуральные. Я скована и, напугана, как степной заяц. Но похитители не делают мне замечаний. Наверно, так и должно быть. Я должна показать на снимках естественность, даже забитость. Ведь я девственница. Покупатели должны видеть меня именно такой. Робкой, неуверенной, застенчивой.

Дрыщ ставит меня на четвереньках и фотографирует вид сзади.

— Отличная панорама! — гогочет ублюдок.

Это так унизительно! Я почти вою в голос от ненависти и стыда!

Я поворачиваю голову влево и вижу, как те двое мужчин, которые привели меня сюда, приспустили штаны, вытащили члены из трусов и, без угрызения совести, дрочат, глядя на мой позор.

А меня до сих пор всю шатает, как катер в открытом штормовом море. Я плаваю в какой-то странной эйфории, напоминающей сироп. Наверно поэтому во всём угождаю тварям.

Фотограф заканчивает работу. Он приказывает мне сесть на кресло развести широко ноги и трогать свою грудь.

— Мни её! Да! Да, маленькая шлюшка! — кричит этот урод с длинным носом и сальными волосами и тоже снимает штаны, присоединяясь к дрочке.

Я зажимаюсь, но мне тут же дают действенного пинка.

— Делай как говорят, русская сучка! Ласкай себя! И куночку тоже потереби! Иначе мы втроём вытрахаем всё дерьмо из твоей подружки на твоих глазах! И ты будешь виновата в ее травмах! Как думаешь? Её дырка выдержит три ствола одновременно? Она же не целка, в отличие от тебя! — ржёт врач, задыхаясь от эмоций.

Не врач он. А мой палач.

Я быстро начинаю делать так, как они говорят, хоть по моим щекам хлещут реки слез, а тело не слушается. Одной рукой я ныряю между ног, хватаю себя пальцами за клитор, а второй мну большую и сочную грудь. Натуральную. У меня большой размер. Четвертый. Бог наградил меня этим проклятьем! Наверно поэтому меня и похитили.

У меня сухо в промежности. Мне самой очень противно. Но как бы я не натирала, как бы не старалась разогреть увядшую плоть — так сухой и осталась.

Уроды кончают прямо на пол с хриплыми стонами. Меня никто не трогает. Слава богу. Они уводят меня обратно в ту чёртову комнату, без окон, пропахшую сыростью, и швыряют на кровать. Кретин в медицинской маске наклоняется ко мне очень близко, осаждая грозным голосом.

— Сейчас ты будешь спать. А как проснешься, тебя выставят на сцену, на торги.

— Где я? — вымаливаю хоть какой-то ответ с дрожью на губах.

— Ты теперь рабыня. Тебя продают в рабство. Завтра тебя купит твой Хозяин. Возможно, ты отправишься в другую страну, смотря откуда родом будет твой покупатель. Ты будешь его постельной игрушкой и будешь ему служить, — рыгочет сукин сын, сверкая чёрными, как ад, глазами.

— Нет, пожалуйста. Нет! — я начинаю отчаянно биться и умолять о милости грязного ублюдка. — Отпустите меня. Я прошу. Я дам вам всё, что у меня есть! Всё!

— Цыц! Поверь, на торгах за целку дают столько, что ты сама охереешь, если узнаешь. На эти деньги можно купить хоть целый остров. Помни, о чем я тебе говорил! Если не будешь слушаться, тебя посадят на иглу. Или изобьют до гематом на жопе. Будет больно! Адски!

Я киваю. У меня нет выбора. От слова совсем. Мне остается лишь молиться. И надеется, что я достанусь хорошему и красивому мужчине.

Врач хватает меня за руку. Вытягивает её вдоль кровати. Бьет пальцами по венам. Я дергаюсь, когда вижу в руке мучителя шприц. Острая игра пронизывает венку на сгибе локтевого сустава, мне становится немного больно. Жидкость из шприца медленно вливается в и без того слабое тело. По ощущениям в меня как будто впрыскивают едкую кислоту.

— Красивая, аппетитная девочка с узенькой куночкой. Нам с тобой охуенно повезло, — шершавые руки ублюдка гладят моё лицо. Скользят ниже, к шее, к груди.

Острая боль пронизывает сосок. Пидар! Он хватает меня за грудь и больно её сдавливает, выкручивая сосок по спирали, а сам ржёт как конченый дегенерат, наслаждаясь чужой болью.

— Перестань, идиот! Не испорть товар! — яро бранится напарник, оттаскивая выродка подальше от кровати.

— Сорри, не удержался.

Грудь пульсирует, но боль постепенно уходит. Веки тяжелеют, а глаза закатываются. Я опускаю ресницы, проваливаясь в бесчувственную темноту. Сейчас мне хочется лишь одного… если не спасения, то быстрой и легкой смерти.