Сквозь топь и туман

Анастасия Андрианова (2024)

Роман Анастасии Андриановой, автора книг «Песня чудовищ», «Пути волхвов» и «Мёртвое Царство». С приходом ночи болота оглашаются воем упырей, и беда тому, кого темнота застанет в пути. Год назад болотные твари утащили младшего брата Мавны, Раско, и вся её жизнь переменилась: мать слегла от болезни, старший брат стал нелюдимым и вспыльчивым, а сама Мавна будто оледенела, разучилась радоваться. Однажды в деревне объявляется незнакомец и дарит Мавне лягушачью шкурку, а вместе с ней — надежду, что Раско еще можно спасти. Мавне придётся шагнуть за ограду, в стылый туман, и лишь Покровители знают, кто встретится ей на этом пути. Шаг за околицу — в пугающую неизвестность. Шаг на земли, где ничто не защитит от упырей. В топях сгинул младший брат Мавны, Раско. Туда ведёт её лягушачья шкурка, подаренная незнакомцем. Тревога стискивает сердце, и только искорка надежды помогает Мавне идти вперёд. В истории тёплые и уютные сцены контрастируют с мрачными и жуткими. Фэнтези, прошитое мотивами хорошо известных славянских сказок. Оригинальная интерпретация упырей и авторский мир! Сможет ли Мавна найти брата и вернуться домой?

Глава 4

Три обличья смерти

Ночью Мавна ворочалась. Никак не шли из головы эти проклятые лягушачьи шкурки. Почему Купава так переполошилась? Хотя это всё-таки странно: носить такое сомнительное украшение. Но с другой стороны, носят же чародеи козлиные черепа. Вдруг Варде тоже из какого-то чародейского отряда? Их же множество, на каждый удел по два-три, а сколько всего в государстве уделов, Мавна понятия не имела: точно больше, чем пальцев на обеих руках.

Утром, едва управившись с тестом, Мавна сняла передник и вышла из пекарской. Заглянула на кузнечный двор за Купавой, и подруги деловито отправились к деревенской окраине.

Тётка Илька жила в конце улицы, прямо у околицы. Про неё всякое болтали, например, будто нежить унесла её ребёнка и мужа и с тех пор она тронулась умом. Мавна никогда не спрашивала, но к Ильке относилась с теплом: она всегда исправно платила за хлеб, не прося в долг, и к тому же покупала маленькие булочки с сушёной черникой и зёрнами, чтобы кормить диких птиц.

Вероятно, Илька могла знать что-то про лягушачьи шкурки — у крыльца у неё часто лежали птичьи перья, а над калиткой висели камушки со сквозными дырками, надетые на бечёву: таких оберегов больше ни у кого в Сонных Топях не водилось. Да Купава уверенно посоветовала идти именно к ней.

Илька сидела на скамье, сбоку от своей избы. Прямо над ней склонялась калина, вся усыпанная белыми шапками цветов, и накрывала Ильку словно пологом. Из-за теней на лице и руках Мавне на миг показалось, будто вместо кожи у Ильки чешуя, но видение тут же растаяло, стоило ветру колыхнуть ветки. Тени перебежали на стену избы, расчертив её узорами.

— Тёту-ушка-а, — лукаво пропела Купава и присела к Ильке на скамью. Мавна осторожно проскользнула к скамейке, чтобы не поломать соцветия калины, которые так и льнули к плечам.

— Проходите, родимые.

Илька дружелюбно похлопала по скамейке, приглашая и Мавну сесть. От улыбки Ильки на душе стало теплее: будто она сидела тут и только их двоих ждала.

— Как караваи, Мавнушка? Пекутся?

— Пекутся, тёть Ильк.

— Это хорошо. — Она кивнула и повернула остроносое, как у маленького зверька, лицо к Купаве. — А ты? Всё хвостом вертишь?

— Ой, куда уж мне, — смущённо мурлыкнула Купава и запустила пальцы в толстую косу. — Я-то скромная девушка. А вот к Мавне вчера женишок приходил.

Мавна возмущённо шикнула на подругу. Скажет тоже! И зачем трепаться на всю деревню?

— Наш парень? Хороший? — взволнованно спросила Илька.

Мавна опустила глаза. Купава сболтнула, Купава пусть и разбирается.

— О-ой. — Подруга притворно вздохнула и почти положила голову Ильке на плечо. — Такой парень чудной… Не пойму, что с ним не так.

— Если не поймёшь, стало быть, что-то и правда не так. — Илька достала из передника горстку семечек и с хрустом раскусила одну. Предложила девушкам, но они одновременно замотали головами. — Ну-ка, Мавнушка, что такое Купавушка говорит? Правду или брешет? Если брешет, мы её быстро за ноги в колодец опустим, чтоб неповадно врать было.

Купава сразу отстранилась от Ильки, а Мавна усмехнулась.

«Брешет», — хотелось ей сказать, но вслух Мавна сказала другое.

— Правду говорит. Пришли к тебе спросить.

Илька сыпанула семечек под калину, птицам на угощение, отряхнула руки и встала со скамьи.

— Тогда идём в избу. Заварю вам чаю, и там потолкуем, чтоб никто не подслушал.

* * *

Ароматный чай из морошкового листа с сушёной черникой приятно согревал желудок. В избе Ильки всегда хорошо пахло: сухими листьями, сосной и солнцем. Мавна с Иларом часто забегали сюда детьми, а потом и Раско… Глазам, как обычно при мыслях о младшем брате, стало горячо, и Мавна часто заморгала.

— Давай нос утри, — тут же сказала Илька, заметив слёзы Мавны. — И про своего женишка выкладывай. От тебя же не дождешься никаких вестей. А тут — жених. Ну и ну!

— Да не жених он мне, — сдалась Мавна. — Так, приходил пару раз. Венок мой поймал.

— На Русалий день?

Мавна молча кивнула.

— Говорю же, жених, — встряла Купава.

— Тихо ты, стрекоза, — буркнула на неё Илька. — Давай, Мавна, говори, чем он странный.

Мавна крепче сжала кружку. Пальцам стало горячо — даже слишком, но она не спешила их убирать. Перед глазами встал образ Варде: такого нездешнего и загадочного, будто сотканного из сумеречного света. Как о нём рассказать? И стоило ли? Мавна удивилась сама себе, но сейчас она, кажется, впервые пожалела о том, что в тот вечер позвала с собой Купаву. Может, было бы правильнее оставить его только своей тайной?..

— Он не наш, — тихо проговорила Мавна, глядя куда-то поверх чашки, туда, где воздух дрожал от пара. — Я не знаю, где он живёт. Он бледный и тонкий, бесцветный будто. Но тихий и… наверное, вежливый.

— Это ещё что! — не выдержала Купава и заговорщическим тоном объявила: — У него на поясе висит лягушачья шкурка.

Илька отставила свою кружку и внимательно посмотрела на подруг.

— Шкурка, говоришь?

— Ага. Только Мавна никак не разглядит, дубовый лист это или шкурка.

— А ты глазастая и разглядела?

Купава довольно зарделась:

— Разглядела, конечно. Самая настоящая шкурка. Может, не лягушачья, а жабья, но точно шкурка. Наверное, он из заболотских? Они там все с причудами, мне матушка рассказывала, как в юности познакомилась с одним, а он землянику прямо с ветками ел.

Взгляд Ильки вдруг сделался тяжёлым, брови сдвинулись к переносице. Мавна вяло повернулась к ней и похолодела: такой она Ильку никогда не видела. Под ложечкой затаилось неприятное предчувствие.

— Что? — спросила Мавна упавшим голосом.

Илька моргнула несколько раз, будто прогоняя дремоту. Купава жадно подалась вперёд, приоткрыв рот: приготовилась слушать.

— Нехорошо это, — заявила Илька.

— Шкурка — нехорошо? Почему? — оживилась Купава.

— Да потому. Честный человек не станет носить лягушкину кожу. На что она ему? Спросили бы первые.

Илька засуетилась, поднялась из-за стола, поправила скатерть и убрала свою чашку. Купава разочаровано протянула:

— То есть ты не зна-аешь?

— Не знаю. И вам носы совать не советую. Коли такие любопытные — сами спросите, но лучше не ходи с ним никуда, Мавна. Особенно по вечерам.

— Я не…

— Без меня не пойдёт, — заверила Купава. — Но всё же: что не так с этой шкуркой? Я как увидела, тоже подумала, что это неспроста. Чародеи же носят козлиные черепа. Стало быть, этот тоже из чародеев? Но откуда тут у нас чародей? Ещё и один, без своих побратимов.

— Нет, — отрезала Илька. — Тут другое. Пока не могу сказать, сама не уверена, но и вы не лезьте. Молодцы, что сказали. А ты, Мавна, запомни мои слова и не ходи с ним. Поняла?

Илька смерила Мавну таким тяжёлым взглядом, что почти пригвоздила к стулу. Мавна сглотнула и нерешительно кивнула:

— П-поняла.

Илька мигнула и удовлетворённо улыбнулась:

— Вот и умница. Мало твои родители страдали, чтоб ещё из-за тебя…

Она так и не договорила. Махнула рукой: уходите, мол, и стала что-то переставлять на полках с посудой и туесками.

— Идём, — мрачно сказала Купава и потянула Мавну за рукав.

— Я не понимаю…

Мавна семенила за подругой по двору мимо калин и белых цветов сныти. На тропинку опадали лепестки. Купава стала странной: хмуро поджимала губы и будто крепко о чём-то задумалась.

— Я и сама не понимаю, — призналась она. — Но мы ещё узнаем. Чувствую, что-то здесь есть такое… Мы доберёмся до правды.

— А может, не стоит? — жалобно протянула Мавна. — Чего мы так пристали к этой шкурке, в самом деле? Ну не буду я с ним гулять, если вам с Илькой он не нравится.

Купава резко остановилась посреди улицы и повернулась к подруге. Мавна чуть не налетела на неё.

— Нам с Илькой? А ты сама что думаешь?

— Что я думаю?

Мавна запыхалась и с трудом дышала.

— Тебе самой он нравится?

Мавна смогла только захлопать глазами. Купава так прямо это спросила, что ответ будто застрял в горле. А нравится ли он ей? Да и правда, что они все так носятся с этим непонятным Варде? Ну парень как парень, приставучий только. Не надо было вообще к нему выходить! Нажила проблемы на свою голову. Один раз вышла, и все переполошились.

— Н-нет. Нет, конечно. Ты же его видела.

Купава хмыкнула:

— Да уж. Смотреть там особо не на что. Но я подумала, вдруг…

— Вдруг я в него влюбилась? — к щекам Мавны прилила кровь. — Скажешь тоже!

— Ну, ты же всё нос воротишь. Никто из наших парней тебе не нравится. А тут — пришлый, загадочный, ещё шкурку эту навесил. — Купава хитро сощурилась и толкнула подругу в плечо. — Вдруг как влюбилась!

— Тише ты!

Мавна боялась, что их кто-то услышит. Правда, никого не было видно. И то хорошо.

— В общем, думай сама. — Купава стала серьёзной и вздохнула. — Не хочешь — не выходи к нему больше. Честно скажу, он мне не понравился. Странный. Ну а если тебе интересно встречаться с чужаком — попробуй, что уж. Только будь осторожна. А я что-нибудь да выясню.

Мавна молча обняла Купаву и шепнула ей на ухо:

— Спасибо. И давай не будем сегодня больше о нём. Надоело.

— До ужаса надоело! — подхватила Купава. — Аж зубы сводит.

* * *

Остаток дня Мавна провела в пекарне: выпекала пироги и месила тесто на завтра. К ужину они собрались все вместе: сосредоточенный отец, притихшая мать, хмурый Илар и задумчивая Мавна.

— Я рада, что ты сегодня выглядишь лучше, — сказала Мавна матери, разливая горячий сбитень по кружкам.

Мать кротко улыбнулась и поджала губы, будто устыдившись своей улыбки.

— Ты тоже становишься бодрее. Мы все…

Отец кашлянул в кулак, и мать замолчала. Мавна ненавидела, когда у них случались такие неловкие разговоры: вот-вот будто бы всё стало чуть легче, чуть подтаял лёд, сковавший их сердца после гибели — нет, пропажи! — Раско, как вдруг какая-то мелочь рушила это хрупкое ощущение прошлой жизни. В такие моменты её охватывал стыд за то, что хотя бы на минуту она осмелилась подумать о том, что матери могло стать лучше. Будто бы они могли забыть Раско и однажды сделать вид, что его не было.

— Скажи нам, что на дозоре, Илар? — прокашлявшись, буркнул отец. Он промокнул густые длинные усы и уставился на Илара немигающим водянисто-голубым взглядом. — Бьём мы этих тварей? Когда они сгинут?

Илар сухо сглотнул. За последние месяцы он, как заметила Мавна, стал ещё крепче: раздался в плечах, на руках выступили жилы и мышцы. Илар коротко стриг светлые волосы, и черты его лица становились от этого резче и красивее. Только сейчас Мавна подумала, что по брату, должно быть, вздыхает половина девушек деревни. Странно, они с Купавой никогда всерьёз это не обсуждали, хотя Купава, кажется, не раз намекала, что Илар ей симпатичен… Но брат не то чтобы стремился плясать на праздниках, да и под окнами девушек не прохаживался, как любили делать другие парни. Кажется, он с бо́льшим удовольствием затачивал ножи и прилаживал наконечники стрел к отшлифованным древкам.

— Бьём, но меньше их не становится. Я тут давеча услышал… Ребята говорят всякое. Гьор, он из другой веси к нам приехал упырей стрелять и повидал разного, сказал одну вещь…

Илар сцепил руки в замок перед собой и смотрел на стол, будто размышлял, стоит говорить дальше или нет. Отец допил сбитень, шумно откашлялся и со стуком поставил пустую кружку. Мавна украдкой покосилась на мать: она сделалась бледной и внимательно слушала Илара.

— Говори, чего мнёшься, — пробурчал отец.

Илар снова сглотнул и побарабанил пальцами по столу.

— Ходят слухи, будто наша нежить учится принимать третье обличье.

Мавна вздрогнула. Мать прижала ладони к глазам, а отец подался вперёд, ближе к Илару.

Каждый ребёнок знал: нежить прошла многолетний путь, прежде чем научилась превращаться в упырей и начала питаться человеческой кровью. Сперва докучливые, но в общем-то безобидные болотники (а их в этих краях водилось больше всего) лишь тоскливо выли в топях и иногда заманивали к себе случайных путников. Затем всё чаще стали говорить об обескровленной скотине или о пьяницах, обнаруженных поутру в поле с разодранной шеей.

Мавна помнила, как пошли первые слухи о новой нежити. Ей было пять лет, и её, как и других детей, уводили по домам, когда возвращались дозорные: нечего слушать истории про то, как снова кто-то сгинул в болоте, не уснут ещё. Мать тащила их с Иларом за руки, брат упирался, выворачивал шею, а Мавна подсматривала украдкой, скосив глаза. Дозорные тогда казались ей могучими и рослыми, как дубы, и хотелось разглядывать их высокие сапоги и тугие луки за спинами. Мавну с братом уже почти увели, когда она услышала, как кто-то из дозорных сказал: «Мало им наших душ. Теперь хотят крови».

— Какое такое обличье? — нахмурился отец. — Хуже упырей? Что же, они стали чудищами о трёх головах?

Илар хмыкнул и покачал головой:

— Нет. Наоборот. Теперь у них всё меньше от чудовищ. Они уже могут становиться похожими на людей.

Мать прижала ладони к лицу, будто человекоподобная нежить была для неё страшнее, чем горбатые упыри с пастями, полными кривых зубов. Мавна осторожно спросила:

— Насколько похожими на людей?

— Да не отличить. Встретишь вечером на дороге девушку, а она — нежичка.

— Обернётся упырём и откусит чего-нибудь? — невесело пошутил отец.

— Смешно. Нет, но войдёт в село, а потом приведёт братьев. Обернутся ночью упырями, а к утру найдут всех без единой капли крови. Если найдут. А то и останется мёртвой целая деревня, и никто о том не узнает, пока через полгода не нагрянет заезжий путник.

— Хватит страшить на ночь глядя, Илар! — упрекнула его мать.

— Не страшу, — огрызнулся брат. — Говорю как есть. Людьми они становятся. Только повадки как были упырячьи, так и остаются.

— Так они и раньше были людьми. Заложные покойники и становятся нежитью. По-моему, для них вернуть человеческий облик — это как сделать круг, — неожиданно для себя сказала Мавна.

— Бессмертие? — Илар вскинул брови. Кружка сбитня перед ним так и оставалась нетронутой и исходила тоненькими струйками пара. — Вот так ты рассуждаешь? Не ожидал.

Мавна смутилась:

— Я не имела в виду ничего такого… Наверное, пойду спать.

Она поднялась из-за стола, собрала пустые кружки, наспех ополоснула их в ведре, взбежала по лестнице и шмыгнула к себе в комнату. Прислонившись спиной к запертой двери, она поняла, что сердце стало колотиться быстро-быстро, как у птички. Мавна прижала руки к щекам, совсем как мать недавно за столом. За окном привычно тянули песню жерлянки, с болот наползал туман — плотный, влажный, с запахом крапивы и тины.

«Они становятся людьми, — билась в висках единственная мысль. — Но людьми ли?»

В дверь осторожно постучали. Мавна вздрогнула и вцепилась в засов, не решаясь, открыть или, наоборот, придержать, чтобы не потянули с той стороны.

— Можно к тебе?

Голос Илара звучал глухо и мягко. Мавна облегчённо выдохнула и приоткрыла дверь.

— З-заходи.

Илар вошёл и заполнил собой всё пространство — так показалось Мавне. Она не привыкла видеть брата, высокого и широкоплечего, в своей комнатушке.

— Я знаю, о чём ты подумала, — сказал он и шумно выдохнул. — Прости. Я не должен был так говорить.

— Как?

— Прямо. Я сказал лишнее. Те слова, которые могли прозвучать для тебя слишком резко.

— В слове «человек» нет ничего резкого, Илар, — вздохнула Мавна и шагнула к брату. Она взяла его руку и перевернула ладонью кверху. На коже виднелись рубцы и свежие ссадины. Мавна осторожно провела пальцем по самому большому шраму. Илар слегка вздрогнул.

— Щекотно.

Мавна улыбнулась:

— Потому что ты человек.

— А были сомнения?

Мавна шутливо замахнулась на Илара, но тот ловко увернулся.

— Позволишь?

Он указал на кровать. Мавна закивала и сама уселась первой. Илар присел рядом.

— Я знаю, о чём ты подумала, — повторил он мягко, осторожно подбирая слова. — О том, что… заложный мертвец может вернуться, пройдя путь от болотника и упыря до снова живого человека.

Мавна хмуро посмотрела на Илара. И как он так смог… То же самое крутилось у неё в мыслях, но никак не шло на язык, будто перерезало ниточку, по которой слова добирались из головы в рот.

— Но так не бывает, — продолжил Илар, глядя не на Мавну, а прямо перед собой, будто сестры здесь вовсе не было. — Люди умирают. Кто-то становится нежитью, но это существование — не человеческая жизнь. Что-то иное, новое. Другое. И та нежить, которая способна оборачиваться в упырей, ещё дальше от человека, пусть даже мёртвого. Стало быть, и людское обличье упыря не имеет ничего общего с настоящим, живым человеком. Это ошибка, Мавна, считать, что так они приходят к бессмертию. Напротив, это — новая форма смерти. Третье её обличье, если угодно. Я не понимаю пока, насколько страшное и отвратительное, да и никто не может понять. Мы даже не знаем, правда ли это или раздутые слухи. Но не думай о Раско, когда слышишь вой упырей. Он не станет таким. Он бы не хотел.

Илар стиснул ладони Мавны так крепко, что у неё заныли пальцы — будто не только хотел поддержать сестру, но и сам искал для себя поддержки. Мавна всхлипнула и уткнулась Илару в грудь. От его рубашки пахло костром и какими-то горькими травами, а от самой Мавны — свежим хлебом. Илар обвил её руками, с каждым мгновением сжимая всё сильнее.

Если бы Мавна могла, она просидела бы так до самой ночи.