Однажды

Анастасия Ветрова (2024)

У Владимира есть любимая работа — он инструктор по вождению. Его уважают и ценят на работе за порядочность, ответственность, умение найти к каждому свой подход в обучении. Однажды к нему в группу приходит новенькая, Оля. Поначалу Владимир и не думал, что, случайно узнав её непростую историю и решив помочь ей, он может пересмотреть свои принципы и кардинально изменить свою собственную жизнь.

Глава 3

ГЛАВА 3

— Что? — вскричал Виталик, — Развод? Какой развод? Почему? — недоумевал он.

— Я так решила, — ответила Оля.

— Ты решила? А как же я?

— Вить, я не смогу, как раньше, понимаешь?

— Что, из-за той ссоры? — он скривился.

— А тебе кажется это незначительным? Я нашего ребёнка потеряла между прочим именно из-за той ссоры! — Оля уже понимала, что ещё чуть-чуть, и она сорвётся на крик, и начнётся просто очередной скандал, от которого толку не будет, а ей это было совсем не нужно, просто хотелось побыстрее закончить разговор и поставить точку. Но Виталик так быстро сдаваться не хотел, поэтому решил переменить тон и попробовать воздействовать другим способом.

— Ну, я ж извинился, я же сказал, что это больше не повторится, ты что, мне не веришь? — он просительно посмотрел на неё, но чувствовалось, что это всего лишь ход, чтобы заставить её передумать.

— Не знаю, как тебе можно верить теперь… если потеря ребёнка для тебя — всего лишь очередная ссора…, — она развернулась, чтобы выйти из кухни, но Виталик удержал её за плечо:

— Постой-постой, то есть ты хочешь сказать, что всерьёз надумала заявление на развод подавать? И куда ж мы свалить намерены? — от скромного выражения лица ничего не осталось, проступили черты злости и ревности, — Это чтоб все потом трындели на каждом углу, что жена меня бросила?

— Я тебя не бросаю, я по-честному ухожу…, — Оля устала от бесполезного разговора.

— Никуда ты не уходишь! Или… — тут он недоверчиво покосился на неё, — может, ты уже нашла себе кого-то?

— Ты с ума сошёл? Мне что, больше делать нечего? — изумилась Оля.

— А кто тебя знает, вдруг? — он подозрительно на неё посмотрел, — Сидела-сидела себе тихонько, а тут р-раз — развожусь! — он передразнил её интонацию, — Не дам развод! Точка!

— Сама возьму! Разведут всё равно!

— Что ты! — саркастически улыбнулся он, но через мгновение улыбка стёрлась с лица, он схватил Олю обеими руками за плечи и стал трясти: — Не смей! Не смей, я тебе покажу — разводиться! Дрянь такая! Попользовалась, значит, всеми благами — а теперь сматываться? Разбежалась!

— Что, ударишь? — Оля сжала губы, смотря ему прямо в глаза. Именно вот сейчас ей почему-то было не страшно.

— Ты меня на понт берёшь, что ли?

— Ну конечно, ты ж у нас больше не будешь, я и забыла! — она понимала, что зря распаляет его, но уже сама завелась и не могла остановиться.

— Чего? — он уже разошёлся до такой степени, что перестал контролировать себя, лицо было перекошено от злобы, ноздри раздувались, кулаки были сжаты и тряслись.

— Да я тебя! — и влепил ей пощёчину, потом ещё, не разбирая уже, куда попадает. Оля пыталась закрыться руками, но кулак всё равно проехался по скуле и подбородку.

Анна Николавна, услышав через стенку, что происходит, на этот раз не стала молча сидеть у себя, наплевав на то, что решила в своё время не вмешиваться, пока Виталик бушует. Сейчас она понимала, что всю свою злость, агрессию он сейчас выплеснет на Олю, и неизвестно, чем это закончится. Анна Николавна влетела в кухню, схватив его за руку и закричала Оле:

— Оля, беги быстрей, быстрей давай!

Оля схватила сумку в коридоре, нацепила первые попавшиеся туфли, и понеслась вниз по лестнице вон из подъезда.

***

… Да, после возвращения домой появилось какое-то ощущение лёгкости, исчезла постоянная напряжённость… почти исчезла… На развод он ещё не согласился, и по-прежнему не оставлял её в покое. Месяца два она практически не вспоминала о его существовании, даже удивляясь, что он так быстро оставил её в покое, но однажды, выходя из здания автошколы, она увидела у крыльца Виталика, он знал, где она учится, потому что она давно уже записалась туда, правда, пошла только месяц назад, потому что ждала, когда наберут группу. К её дому он, видимо, приходить не решился, а вот сюда — да. Он подошёл к ней:

— Здорово…

— Ну, чего надо? — вместо приветствия воскликнула Ольга.

— Что так грубо-то?

— А я тебя не обязана ласково встречать! — внутреннее напряжение вернулось, стало немножко подтрясывать в нервном ознобе, она боялась, не зная, чего от него теперь ждать.

— А я вот к тебе поговорить пришёл…

— По поводу? — резко спросила она.

— Ну, может, всё-таки ты передумаешь, и мы попробуем ещё раз? — предложил он, правда, незаметно было, что ему самому это нужно.

Ольга скривилась:

— Интересно, с какой целью? Тебе что, скучно стало? Не на кого поорать? — циничным тоном проговорила она.

— Ой, да ладно, ну неужели действительно всё так плохо было? Мы ж вроде нормально ладили-то? Ну, поскандалили, с кем не бывает? Другие, вон, живут так — и ничего! Все довольны!

— Вот другие — ради Бога! А я уже насытилась нашей с тобой совместной жизнью! Всё! Не о чем нам разговаривать! — она развернулась, и пошла к дверям автошколы.

— Ну, не хочешь сейчас разговаривать, поговорим потом, — сказал почти про себя Виталик, и Ольга его не слышала.

Теперь он её караулил почти после каждого занятия, уговаривая вернуться, правда, скорее, в требовательной манере, чем в просительной, а в последнюю встречу вообще пригрозил, что она пожалеет, что отказывается. Ольга испугалась.

От семейной жизни с Виталиком остались только чувство опустошения, боли и унижения. А ещё этот противный, свербящий и нарастающий откуда-то изнутри страх, который она не могла контролировать. Только Виталик появлялся, как её охватывал озноб, и одновременно жгло щёки, как при температуре, дышать становилось тяжело из-за кома в горле, и её словно сковывало этим тягостным ощущением. Дошло до того, что Ольга уже не могла себя заставить идти на занятия, потому что до трясучки боялась, что Виталик стоит и караулит её у школы. Поэтому-то она и попросилась перевестись в другой филиал.

Потом, правда, оказалось, что так даже удобней, потому что ближе к дому, да и он не знал, где это, ну, подумаешь, на неделю там группа позже шла по занятиям, не страшно, зато вот теперь с инструктором повезло.

***

Допив кофе, она надела кроссовки и пуховик, быстренько оглядела себя в зеркало и выбежала из дома. Времени было как раз, чтобы быстрым шагом донестись до школы и не опоздать на занятие.

Оля стояла на парковке автошколы, с удовольствием подставляя лицо весенним солнечным лучам. На улице было слегка морозно, но уже чувствовалось, что не сегодня-завтра наступит долгожданное после месяца унылой серой и мокрой погоды тепло.

Владимира ещё не было, и она поглядывала с нетерпением в ту сторону, откуда обычно выворачивала его пятёрка. Он уже задерживался на десять минут, и Оля собралась было звонить, но вдруг заметила его машину. На правом крыле красовалась свежая вмятина.

— Извини, что задержался, но ты видишь — какое свинство? — вылезая из машины, начал рассказывать он.

— Где это Вы так? — удивилась она.

— Да это не я, это меня, блин! — с досадой воскликнул Владимир, — Вчера на автодроме вечером! — он явно был на нервах, потому что всегда следил за машиной, а тут вот придётся с директором говорить по поводу ремонта, а тот имел дурную привычку вычитать ремонт из зарплаты с последующим обещанием возвернуть, но всё обычно так и оставалось за счёт инструктора.

— А почему? Как так получилось-то? — стала расспрашивала Оля, усаживаясь на сиденье.

— Да как? Обыкновенно! — он всплеснул руками, — Катаемся с учеником по площадке, заехали на парковку, выровнялись, уже начали выезжать на гараж, а тут возьми другая четырнадцатая и стукни нас! — он обречённо взмахнул руками.

— Как же они умудрились-то? — удивилась Оля.

— Ну как, по-дурацки совершенно! Там девчонка одна сидела, инструктор покурить вылез, она стала задом сдавать, а подъехала слишком близко к правому краю и криво как-то, ну и…

— Да, нормально, ну подождала б хоть, пока вы отъедите…

— Ну, вот видишь, решила, видимо, что мы уже выезжаем… От директора наслушаюсь по поводу… — он потёр ладонью лоб и тяжко вздохнул.

— Ну, так не Вы ж виноваты? — не поняла Оля.

— Ну, ты думаешь, его волнует? Всё равно наорёт, что машина теперь стукнутая, а он в убытке! Скажет, чтоб у механика спрашивал на ремонт, а тот к нему пошлёт, ну, и в итоге я крайним буду… Да ну, блин, поехали лучше! — он расстроено отвернулся к окну.

Оля отпустила сцепление и тронулась со стоянки. Хотелось что-то сказать ему утешительное, но она почему-то стеснялась.

Вообще, с некоторого времени, она себя стала как-то глупо чувствовать в его присутствии: отвечала невпопад, краснела, если он её хвалил за что-то, ладони на руле потели, а глаза упорно смотрели только на дорогу. Кажется, он ей начинал нравиться, но она, естественно, осознавая это, очень боялась, что он заметит. Тогда б она просто умерла со стыда, нельзя же позволять себе влюбляться в инструктора, что он о тебе подумает? Дурочка, которая вместо того, чтобы вождению учиться, на шею вешается? Ну уж нет уж, лучше перетерпеть и успокоиться потом, когда закончатся занятия, иначе ведь будешь себя полной идиоткой чувствовать, если какой-то слушок просочится, особенно, если Лапина заметит, а она очень наблюдательная в этом плане. Можно было бы поступить проще: попросить поменять инструктора. Но ведь тогда бы пришлось выдумывать причину, он бы не понял, в чём дело, и всё равно получилось бы по-дурному, да и непорядочно как-то по отношению к нему… Да и самой, честно говоря, совсем не хотелось ничего менять…

Вдруг машина резко дёрнула носом и остановилась.

— Оля! Ну мы чего ж творим-то? — вдруг выкрикнул Владимир, давя ногой на педаль тормоза. Оля вздрогнула от неожиданности.

— Ты сегодня явно где-то в другом месте обитаешь! — он укоризненно на неё посмотрел.

Оля встряхнулась и тут только углядела, что светофор-то красный, а перед капотом бампер другой машины. Руки мгновенно вспотели, и она испуганно повернулась к нему.

— Я…ой…

— Оль, соберись, пожалуйста, надо повнимательней, — строго сказал он. Оля вжалась в воротник куртки и уставилась на светофор, промычав что-то вроде «постараюсь».

Нет, Владимир Анатольевич никогда не повышал голоса, даже укорял как-то полушутя, максиму вот так строгим голосом замечание сделать мог, но в то же время давал понять, что на его слова следует обратить внимания.

Но Оле стало как-то неловко от того, что в этот самый момент она задумалась именно о нём, напрочь забыв про дорогу.

— Ну, давай, стартуй! — уже весело сказал он, — Ты чего сникла?

— Да ну, Владимир Анатольич, чего-то я сегодня с утра какая-то несобранная, погода, наверно, такая… — принялась выдумывать себе оправдание Оля, а у самой в голове свербило: «Ой, хоть бы ничего не заметил, это надо ж быть такой тупой, чтобы в его же присутствии начать обо всём этом думать…»

Ну а что делать, если поневоле думалось? Молодой, интересный, добрый, знающий, да ещё и на внешность весьма привлекательный… От него все ученики обоих полов были в восторге, не говоря уже об ученицах всех возрастов.. Как тут не обратишь на него внимания? Хотя он вёл себя исключительно педагогично: ничего лишнего не позволял, всё только по делу, ну и разговоры на общие темы. Но почему-то настолько располагал к себе своей естественной открытостью, заинтересованностью в собеседнике, что у Ольги волей-неволей стали появляться фантазии на тему. К тому же, внешне он соответствовал её предпочтениям, в отличие от бывшего мужа, который, как она сейчас уже осознавала, вообще непонятно как смог заинтересовать её как мужчина, потому что внешность у него была настолько серенькая, что Оле уже просто казалось теперь, что на неё какое-то затмение нашло, когда она стала с ним встречаться.

А Владимир — да, совсем тот тип мужчин, что ей нравится: темноволосый, подтянутая фигура, красиво изогнутые брови, открытый взгляд, добродушная улыбка… Ну, это в целом, то, что отметилось в памяти с первой встречи, а потом уже стали проявляться особенные черты, такие, которые, казалось, заметны только ей одной, а остальные видят лишь в общем: прядка, постоянно падавшая на лоб, которую он отправлял на место привычным движением пальцев, полуулыбка, появлявшаяся, когда он шутя укорял её за промахи, то темнеющие до почти чёрно-коричневого, то вдруг светящиеся янтарно-карим оттенком глаза; слегка приподнимающаяся правая бровь в ответ на какую-нибудь спорную реплику, и заразительный мальчишеский искренний смех… Всё это, как назло, зарисовывалось чёрточка за чёрточкой в памяти, оформляя уже такой знакомый образ в её мыслях.

— А я думал, погодка сегодня наоборот — весенняя совсем, небо — видишь — яркое такое, насыщенное…, — мечтательно произнёс он, прервав её размышления, — …ну ты давай, не отвлекайся, через час вот можешь любоваться красотами природы, а пока что любуйся красотами дорожных знаков.

— Так, а… здесь мы прямо с обоих рядов можем проехать? — спросила Оля, поворачивая на очередную улицу.

— Я ж говорю — на знаки поглядывай: вон, смотри, — он указал пальцем вверх, на растяжку над дорогой, — что изображено? Правый ряд прямо и направо, левый — прямо и налево, так что езжай, в каком хочешь, но лучше в правом, налево больше машин поворачивает.

Оля послушно перестроилась и покатила вслед за красным фольксвагеном прямо.

— О, вон, видишь, машинка наша стоит? — он показал рукой в окно. У обочины стояла на аварийке семёрка из их же школы, возле которой в задумчивости стоял инструктор, изучая бампер придирчивым взглядом. — Давай поворотник, и объезжаем её! — скомандовал Владимир.

Оля щёлкнула переключателем, а он открыл окошко, высунулся оттуда и весело крикнул:

— Са-аня, здоро-о-ва! Чего там интересного увидел?

— Колотый бампер, мать его! — отозвался инструктор, — второй раз уже! — он кивнул в сторону ученика, сидевшего за рулём с виноватым видом.

Оля засмеялась, а Владимир уселся на место.

— Чего смеёшься-то? — улыбнулся он, — Будешь ездить в задумчивости, как сегодня, я так же перед машиной ругаться буду!

— Да ладно, Вы — и ругаться? — недоверчиво воскликнула Оля.

— А что, думаешь, не умею, что ли? Это я при тебе помалкиваю! — он засмеялся.

Было так замечательно и спокойно, хотелось ехать и ехать вот так, поворачивая по слякотным улицам, осыпая брызгами луж, в которых неровной рябью отражалось весеннее небо, обочины, и просто чувствовать себя счастливой только от того, что рядом с ним так легко и ненавязчиво, так окрылено… такое как будто совсем новое это было состояние влюблённости, как будто не было такого никогда раньше… хотя, конечно, было, просто забылось уже, а как оно…

«Но ведь что толку? Всё просто отлично, но только в одностороннем порядке, не могу же я тут ему рассыпаться в признаниях, я-то для него — кто? Всего лишь ученица, нет, пардон, ученик — ведь он всегда так упорно подчёркивает, что не делает различий, так что тем более, разлетелась тут, понимаешь! А может, попросту, всё из-за Виталика этого? Просто выжала тогда из себя всё, и казалось, что уже бесполезно — ничего не почувствую, потому что очень устала, потому что надоело, потому что опять неизвестно, что из этого выйдет… Никто ж не предупредил, что вот попадётся тебе такой вот Владимир Анатольевич, от которого крыша поплывёт… Вот вроде ничего такого в нём нет сверхнового, а почему-то из головы не лезет…»

Собственно то, что с ней произошло, было даже закономерно, потому что после грубости, разочарования, постоянно гнетущего чувства паники и нервозности, мучивших её в присутствии теперь уже бывшего мужа (пусть она ещё и не получила официальную бумажку, для неё это ничего не меняло), вызывавшего теперь только отвращение, ненависть и отторжение от всего связанного с ним, Владимир получился чем-то вроде абсолютной противоположности по отношению ко всему этому.

Она себе внушала, что этого отрезка времени в её жизни просто не существовало, это было просто кино, от которого осталось некое тягостное впечатление, а так — не было наяву ничего, с ней — не было, есть только то, что происходит сейчас, а то, больное, неправильное просто нужно не вспоминать и затолкать так далеко, чтобы стёрлось это ощущение резкой царапающей боли на скуле, душащего страха и опустошённости, которое появилось в ней после больницы. Что-то там внутри поменялось, не разорвалось, не надломилось, а просто приобрело иную составляющую и выставило незримый экранчик, скрывавший её страхи внутри и не дававший другим заглянуть сквозь эту оболочку. А на Владимира экранчик не действовал, его улыбка, искренность, ненавязчивая обеспокоенность ласковым негромким успокаивающим голосом проскальзывала сквозь оболочку, затягивая те пустоты, которые прикрывала внешняя беспечность и спокойствие, и Оля постепенно оживала, чувствуя, что там, внутри, всё-таки что-то осталось от неё прежней, от неё, существовавшей до отношений с Виталиком. Это ощущение наполняло и пыталось вырваться наружу своей эйфоричностью и беспредельностью…

…А он, казалось, ничего не видел…

Внутренне она, с одной стороны, радовалась тому, что он не замечает этой перемены, и не возникает двусмысленности в их общении, а с другой стороны, ей ужасно хотелось, чтобы вот однажды, взглянув на неё, он бы всё понял и отозвался…

Но он по-прежнему относился к ней так же, как и к другим ученикам, разговаривал с той же интонацией, смотрел тем же взглядом, одинаково ласковым для всех, но так греющим её одну… а может, и не только её, но об этом не хотелось задумываться.