Армагедец, или Валькирия & горгулья

Анастасия Вихарева, 2019

Горгулья, усевшись напротив, терпеливо ждала, когда закончатся мои душевные терзания по поводу неправильно выбранного места для прогулки. "А вы… простите… кто?" – наконец, выдавила я. "Крестная фея… Упс, волшебную палочку посеяла, – взглянула на брошенное копье и передумала за ним спускаться. Вскарабкалась к пробоине, юркнула внутрь, выглянула, поманив длинными пальцами с острыми когтями. – Лезь сюда! – И, видя мою нерешительность, добродушно добавила: – Ты ж хотела замок посмотреть? Смотри! С туристами тут напряг, последний век вообще провальный, от скуки можно сдохнуть".

Глава 1

Первое, что я осознаю — густая кромешная тьма, как будто мир заканчивается где-то в паре метров над головой. Я словно попала в царство вечной ночи — затхлой, без единого дуновения, опустившаяся над этим местом пологом мрака.

И, кажется, я оглохла. Ни единого звука не доносится до моих ушей, только отчаянно бьющееся в груди сердце сотрясает ударами тело. По спине ползет липкий страх, накатывает волнами, заставляя леденеть в жилах кровь. Хочется сжаться, спрятаться, исчезнуть, чтобы живой морок потерял меня из виду многотысячными невидимыми глазами, но я чувствую, что это невозможно. Я как светлячок, призрачный, но достаточно яркий источник света, притягивающий взгляд ощеренного мрака.

А еще я отлично вижу очертания предметов на расстоянии три — пять метров, а дальше все тонет в непроницаемой апокалиптической тьме. И это так странно.

Я смутно помню, что была здесь. Не по своей воле.

Не могу сказать откуда, но я знаю, что справа от меня открытая площадка. Может, поле, может, луг, спускающийся покато к реке, которая впадает в большое озеро. Слева — опаленные огнем, как и все здесь, деревья. И мне почему-то видятся дубровник с раскидистыми дубами на синем и сиреневом ковре, как будто я была здесь при свете солнца, но последнее видение: голые ветви, как старческие высохшие руки, поднятые к небу, и охватившее их пламя с кишащими угрожающими тенями.

А еще знаю, если перейти поле и спуститься вниз, будет дорога, ведущая к мосту. За мостом огромный замок, словно корона, венчающий самую высокую гору горного хребта. В памяти вспыхивают видения — нечеткие, обрывистые, исчезающие, как только пытаешься зафиксировать их в сознании.

Просто знаю. Déjà vu.

И это пугает еще больше.

Осторожно ступаю вперед.

Хруст.

Кости.

Мертвецов здесь сотни, тысячи. Голые, полусгнившие, только начавшие разлагаться. Рассеченные тела, отрубленные головы, вывалившиеся внутренности — и кровь. Местами она так и не впиталась в землю, застыв натекшими лужицами. В темноте она кажется черной и маслянистой. А еще трупы, не подверженные тлению, рядом с гниющими мертвецами. Гигантские летучие мыши, единороги, двурогие крылатые кони, твари, похожие на огромных волков, крылатые и бескрылые ящеры… И люди. Отличные от тех, кого мне привычно называть людьми. Хорошо сложенные великаны, коренастые коротышки, среднерослые суровые качки с грубыми чертами и формами, тонкокостные красавцы. Женщин с крыльями. С белыми крыльями.

Многие мертвецы как будто спят, дожидаясь пробуждения, но тела их не дышат, не дрожат веки, глаза, устремленные в небо, безжизненны и пусты. И только я могу нарушить их вечный покой — щупая пульс, оттаскивая впившегося острыми зубами в шею гниющий труп.

И каменные крылатые статуи, не то людей в зверином обличии, не то животных, похожих на людей — с кристаллами драгоценных камней вместо глаз. Кому понадобились статуи посреди сражения? Каменные изваяния смотрятся здесь нелепо и неуместно, будто их сбросили с неба. Некоторые расколоты. Мне приходит на ум, что мертвецы пытались украсть эти статуи, воров настигли — и завязалась кровавая битва.

Да, я уже была здесь, сотни раз бродила, исследуя местность, углубляясь все дальше от того камня, возле которого обнаруживаю себя снова и снова. Я могу бродить здесь часами, как будто попадаю в какую-то ловушку.

Уф, я во сне! Сразу становиться легче, я начинаю успокаиваться. Паника, заполнившая душу, отступает.

Этот сон снится мне, сколько я себя помню. Кто-то летает, кто-то падает, а мне снится ночь с мертвецами и страшное побоище, в котором нет ни выживших, ни победителей — все они достались царству мрачной и бесконечной Ночи, как будто сама Смерть решила до скончания времен увековечить бесславный конец воюющих.

В детстве, когда я оказывалась здесь, меня охватывал животный ужас. Я боялась заснуть, молилась, чтобы Бог не наказывал меня этим сном. Повзрослев, научилась понимать, что я во сне, и отчаянно пыталась проснуться. Потом долго тренировалась запоминать детали прежних попаданий, заранее планировала действия, училась исполнять задуманное.

Сейчас меня тянет сюда. Засыпая, я загадываю оказаться здесь, словно что-то связывает меня с этим местом.

Я хочу разгадать, зачем я здесь.

Иногда мне кажется, что я должна непременно попасть в замок, как будто кто-то ждет меня там. И много раз подходила к полуразрушенному мосту над водопадом, но каждый раз натыкалась на невидимый барьер и просыпалась. И снова верила, что сон — это только подсказка, и где-то есть тот, кому я нужна, искала и ждала, всматривалась в лица.

Это место — как матрица моей жизни, такой же закрытой, пугающей, проклятой. Да, проклятой. Только перед смертью мать созналась, что я ей не родная. Первенца она носила, когда ей было тридцать два, и по каким-то причинам ребенок родился мертвым. Умер еще в утробе. Это подкосило ее. И когда пришла женщина, чужая, сильно отличавшаяся от местных, со звериным уродливым лицом, предложив ей сделку, она согласилась. Она берет меня вместо мертворожденного, а та женщина сделает так, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась. На тот момент мать была уверена, что других детей у нее не будет.

Никаких денег она, естественно, не получила, женщина исчезла, как появилась, а ребенок оказался калекой. Радость материнства обернулась бессонными ночами и криками младенца, корчившегося от непонятной болезни, бесконечным хождением по больницам, и еще большей нищетой, потому что весь скудный заработок уходил на лекарства. И одиночеством — чужой больной ребенок был никому не нужен. И когда она поняла, что помощи не будет и отвязаться от меня не получится, возненавидела меня всем своим сердцем.

Я не осуждаю, время было тяжелое.

В конце концов, она не бросила меня. Когда у меня начинались приступы и мышцы сводило судорогой, ненависть ее притуплялась, она садилась у изголовья, крепко держала за руки и мычала колыбельные. Но когда появилась сестра, ей пришлось сделать выбор. Сестра была долгожданным ребенком — родная, кровиночка, та, что станет опорой в старости. Мать вычеркнула меня из своей жизни.

С тех пор со своей болезнью я боролась одна.

А потом в ее жизни появился мужчина. Жестокий и бесчеловечный. Но ей хотелось семью, и она терпела побои и унижения, вымещая на мне боль, обиду и не устроенность.

Моя жизнь превратилась в ад.

До определенного момента.

К двенадцати годам церебральный паралич внезапно прошел. Меня перестали мучить приступы, мышцы окрепли, даже шум в ушах притупился, я перестала его замечать. И когда в очередной раз она замахнулась поленом, я перехватила его.

Мать охнула и осела, глядя на меня с ужасом, а в отражении ее расширенных зрачков я увидела нечто, напугавшее меня не меньше. Огонь в моих глазах — ярко-синий, похожий на свечение звезд, искаженные яростью черты лица, красивого, но не моего. На миг мне показалось, что я увидела у себя за спиной огромные темные кожистые крылья. В тот момент я не чувствовала ни жалости, ни сострадания, и легко могла бы убить и ее, в которой я уже не видела близкого мне человека, и ненавистного отчима, пытавшегося сломать меня физически и морально, и сестру, которую я любила, но отчаянно ей завидовала.

Толстое березовое полено, сантиметров пятнадцать в диаметре, треснуло и переломилось в руке, как сухая спичка…

Я сломала полено!

Это была не я, это было что-то чужое, инородное, словно в меня вселился демон.

Я перепугалась больше, чем мать.

После этого случая мать боялась меня. Я видела животный страх в ее глазах, и она сдала бы меня в детдом, если б не боялась осуждения людей еще больше.

Когда мне исполнилось четырнадцать, я уехала — поступила в училище. Мать, наконец, вздохнула свободно. Ее слова все еще звучат у меня в ушах: «Живи, но к нам не возвращайся, ты мне не дочь, мой ребенок умер!»

Тогда я еще не знала, что она имеет в виду, но я помню боль, которую испытала. Больнее мне не было никогда. Сердце проткнули острым ядовитым жалом, которое застряло там навсегда.

Я до смерти боялась, что сила, дремавшая во мне, лишившая меня матери, вырвется наружу. Боялась, что меня закроют в психушку, посадят в тюрьму, объявят на меня охоту, как на зверя. Даже в самых трудных и отчаянных ситуациях я не позволяла себе поддаться гневу. Но даже так, от меня бежали, как от прокаженной. Мужчины — до первой размолвки, работа — до первой ссоры с коллегами, подруги — до первого предательства. Что-то навсегда осталось в моих глазах от того чудовища.

Детей бог не дал, а я так мечтала! Бегала по больницам, по бабкам, терпела подлецов, лишь бы сделали мне ребенка, и даже пыталась зачать непорочно, ставила свечки всем богам. Согласна была взять сироту, но в детдоме мне отказали, сказали, семья должна быть полной.

В сорок пять поняла, что все в прошлом, выносить из-под меня горшок в старости будет некому. Все, что у меня осталось, работа «лишь бы не уволили», хроническое безденежье, неустроенный быт, одиночество, холодная постель и социальные сети интернета с «несгибаемыми супергероями» хронических неудачников по жизни. Я с ужасом ждала зиму, боялась однажды ее не пережить: вечная нехватка дров, прогнивший насквозь дом, полусгнившая стройка, ради которой я залезла в кредит, разорившись в конец.

А еще этот сон, так похожий на явь…

И все же, я не смирилась. Я была уверена, что должна, наконец, попасть в этот проклятый замок — понять, почему он не отпускает меня. И долго к этому готовилась — всю жизнь.

Чтобы побороть страх перед мертвецами, будившими во мне странное чувство и видения, я даже провела несколько ночей на кладбище. Не на самом, естественно, рядом, за кладбищенской оградой. К кладбищу примыкали огороды новостроек разросшегося пригородного поселка, светили уличные фонари, мимо по трассе проносились автомобили. Но, стоя за кладбищенской оградой, мне казалось, что я вижу город живых мертвецов.

Такой же дряхлый и обветшалый, как их разлагающиеся под землею тела.

Я была как одна из них — они видели меня, пытались заговорить, радушно зазывали, предлагая поселиться в одном из пустующих домов, искренне радуясь новой соседке, и я видела то, что видят они: каждый в том возрасте, в каком ушел из жизни, процветающий город, дома, с плодоносными садами и огородами, отношения, построенные на любви и взаимопонимании…

Но, стоило отстраниться от их иллюзий, как еда становились прахом, дома — руинами, тела — мощами, изъеденные червями, а их отношения — то, что они не смогли построить при жизни.

Мне было страшно. Очень.

Но я смогла!