Живые

Анастасия Солынская (2024)

В отдалённой деревне в дверь дома стучится умерший полгода назад ребёнок. Только после этого его мать рассказывает своему мужу о трагедии, случившейся с ней в детстве. Она долго молчала об этом и о легендах, что живут в этой деревне. Чем им грозит встреча с сыном? Уйдёт ли мать за своим ребёнком? Смогут ли они жить дальше? Кто их ждёт за дверью?

Глава 1

Наши дни

На деревню медленно опустились сумерки. Тихо-тихо и неотступно. В час, когда всё вокруг прячется в тени, теряет чёткий контур и кажется неестественным и мрачным, повсюду закрывались ставни и загорались огни. Раньше в ночь на Самайн жители особым способом проверяли дома перед тем, как уйти спать, но всё это давно забылось, словно страшный сон, поэтому сегодня все обошлись малым — закрыли ворота, окна и двери.

Большинство сельчан стали беспечными, не верили, что в деревне с ними может что-то случиться. А что может-то — все ж свои! Вот и оставляли кто свет во дворе, кто ворота незапертыми, то ещё мелочь какую забывали, будто в насмешку над судьбой. С одной стороны правы были — свои не тронут, а с другой — все ли тут свои?

Домишек в деревне было немного: пара улиц с переулком между. Неподалёку были угодья сельскохозяйственные, где выдавали каждому то деляну на дрова, то поле, чтобы сено собирать и скотину кормить. Тихий был час: коров во дворы загнали и подоили, кругом уже горели огни, маленьких детей отправили по домам, а подростки ещё не вышли на улицы, чтобы будить стариков музыкой из портативных колонок. Многие собирались ужинать и смотреть вечерние новости или сериалы, кто-то готовился к завтрашнему дню и ставил тесто на хлеб, а кто-то ложился спать, чтобы наутро рано встать и поставить стирку. Жила деревенька тихо и по давным-давно заведённому кем-то обычаю, который редко кто нарушал, чтобы не испортить волшебство тихого места и родного дома. Даже покидавшие деревеньку жители уезжали постепенно и размеренно, будто перебираясь понемногу в соседний дом, а не в ближайший городок через несколько километров. Любили свою деревню жители, была она для них своеобразным местом силы. Особенной была, это точно.

В одном из домов сквозь щели в ставнях пробивался яркий тёплый свет. Молодая женщина протёрла вспотевшие ладони о подол платья в мелкий цветочек, поправила съехавший платок, повязанный на голову в два оборота, и, сдвинув большую кастрюлю с наваристыми щами на край печи, разливала по тарелкам суп, пока пузатый чайник с облупившимися боками стучал крышкой, напоминая о своём кипении. Она ждала мужа со двора и раскладывала на столе приборы, резала ароматный хлеб, испечённый этим утром, и расставляла чашки со свежезаваренным травяным чаем. Звали её Катериной, очень она эту форму своего имени любила и редко откликалась на формальное Екатерина Васильевна. Михаил — её муж — был единственным, кому можно было звать её Катенькой.

— Миш, надо бы в город съездить, новый чайник присмотреть. Электрический, — обернулась она к вошедшему с охапкой дров мужу. Мужчина улыбнулся и аккуратно сложил покрытые быстро тающим тонким слоем снежка поленца в дровник и отряхнулся от мелких щепок у печи.

— Так давай Алексею позвоним — узнаем, когда он поедет. Заодно и сапоги новые тебе на зиму посмотрим. Может, ещё что, вдруг ты хочешь что-нибудь к вязанью прикупить.

— Может, и тебе чего возьмём? Блесну новую, например? — Катерина с хитрецой, будто подначивая, посмотрела на мужа и позвала его ужинать. — Всё горяченькое, только тебя и жду.

Супруги включили маленький телевизор на комоде у стола и приступили к ужину. Мерные постукивания ложек о тарелки да негромкие разговоры — вот и весь их вечерний досуг. Катерина и Михаил жили душа в душу, любили друг друга. Правду говорят, что муж и жена со временем похожи становятся. Вот и Катенька с Мишей постепенно перенимали привычки друг друга: вставали оба рано, заботились о скотине — пока Катерина доила корову, Михаил задавал корм поросятам и чистил у кур, попутно собирая в карманы такие редкие в это время года яйца. А потом садились, каждый за своё: Михаил за книжку или кроссворд, а Катерина за вязание или ещё за какое рукоделие — так и проводили выходные, изредка разбавляя рутину поездками в городок да походом по гостям. В остальные дни Катерина уходила рано утром в школу, где её уже ждали второклашки, а Михаил отправлялся на пилораму, на которой работал с того времени, как приехал в деревню.

— Нет, ты видел, что они в этот раз учудили? — спросила Катерина, когда телевизор прервал сериал и заиграл украшенной яркими красками рекламой очередного новогоднего шоу со всеми имеющимися звёздами эстрады.

— Кто? Ты о чём?

— На этот раз «Иван Васильевича…» под Новый год переделывают.

— Да ну и чёрт бы… — не успел Миша договорить, как услышал резкий стук в дверь. — Мы кого-то ждём?

— Да не должны. Разве что Людка пришла молока попросить, у неё там опять что-то с коровой. Не даётся, говорит.

— А разве мы не закрыли ворота и сенцы?

— Да рано ж ещё, только поужинали недавно. Людку проводим и закроем всё.

Катерина, оправив платье, встала из-за стола, чтобы посмотреть, кто стучится, но, почувствовав сквозняк по ногам, резко остановилась, будто в нерешительности. Ей стало зябко, по спине пробежал холодок, она испугалась. Женщина не могла понять, отчего ей стало так тревожно, даже растёрла ладони, чтобы согреться, но неприятное чувство отказывалось её покидать. Словно всё в ней сопротивлялось предстоящей встрече.

— Катенька, всё хорошо?

— Что-то неспокойно мне, знаешь. Как будто что-то не так. А что не так, я понять не могу. Только знобит, ещё и голова резко болеть начала.

Михаил молча подошёл к жене и нежно обнял её за плечи. Мужчина гладил её по спине, шептал что-то на ухо, пытаясь поймать улыбку любимой, но Катерина будто не верила, что всё будет хорошо, когда дверь откроется.

Супруги стояли так вдвоём, пока стук не повторился. Теперь и Миша почувствовал холодок по ногам, даже озноб, но крепился. Он держал жену в объятьях и храбрился, хотя чувствовал что-то неладное. Необъяснимое чувство тревоги охватило весь дом, заставив Катерину и Михаила ещё крепче прижаться друг к другу. Им казалось, что даже пробившие десять часов вечера часы сделали это с неохотой и странным, раньше не замеченным скрипом, больше похожим на стон.

Стук повторился вновь, тихий, чуть-чуть скребущий и безумно тревожный. Вот только теперь к нему добавился тонкий голос.

— Мам… Мам… Открой, пожалуйста, мам…

У Катерины перехватило дыхание, ноги подкосились, и она упала бы, если б муж её не придерживал. Они уставились остекленевшими от страха глазами на дверь, за которой, судя по голосу, который узнали оба, стоял их умерший ещё весной сын Сашка.

— Ты тоже сейчас это слышала? — посмотрел на жену Михаил, скрывая дрожь. А когда она кивнула, продолжил: — Но ведь это не может быть он, правда? Мы же… мы же сами его полгода назад похоронили.

— Не знаю, Миш. Это какой-то дурной сон. Я не могу поверить.

— Я не верю, отказываюсь верить, что это он. Это не может быть Сашка.

Михаил смотрел на отказывающуюся отвечать жену, ничего не понимая, а потом помог ей сесть на стул, та испуганная и побледневшая, повторяя только «Сашка, Сашка, Сашка», не могла даже руки поднять, настолько испугалась и потерялась. Мужчина подошёл к двери, прислушиваясь к звукам снаружи, но открыть не рискнул — слишком это было странно и дико. Неправильно как-то. Он чувствовал это всем телом, сопротивлялся, но не отводил от неё взгляда, словно загипнотизированный.

Катерина подняла глаза на мужа и прошептала:

— Не открывай, слышишь! Не открывай! Пожалуйста…

Она поднялась на дрожащих ногах и, взяв себя в руки, спешно, но аккуратно убрала со стола остатки недоеденного ужина, сняла клеёнку и кивнула мужу на стол, чтобы помог подтащить его к выходу. Катерина боялась подходить к ней близко, но они должны были создать хоть какую-то дополнительную преграду между собой и тем, что ждало их за дверью. Да, она открывалась наружу, так что стол не особо помог бы от чего бы то ни было, но иллюзию защищённости всё же создавал. Малейшую, но всё же.

Катерина присела на скамейку у печки и громко выдохнула. Её не покидало чувство, что после этой встречи их жизнь сильно изменится.