Латы для птенцов

Анастасия Стрельцова (2024)

Сюрреалистичный мир, где время нелинейно и не знаешь, чего ждать от нового дня. Зиму сменяет лето тысячи раз. Герои взрослеют, так и не познав детства. Живут ли они в реальном мире, или существуют в ином измерении? А может, они умерли и попали в чистилище? А кроме них сюда заносит и рыцарей, и древних воинов, и айтишников, и эксцентричных психологов. Кому из новых попаданцев суждено подружиться с героями, а кто будет уничтожен? Что в этой странной реальности происходит с персонажами после смерти? Много, очень много вопросов возникает по ходу чтения. Ответы найдет тот, кто отважится шагнуть в неизвестность.

Глава вторая. Мэри, в нашем мире есть ложь

Мэри никогда не задумывалась о том, что живет в крошечном странном мире. С детства ее окружали лишь взрослые — молодые и красивые юноши и девушки, при этом она совсем не видела стариков.

Она выросла смелой девушкой. Каждый в их небольшом поселке обладал своей собственной суперсилой, кроме Мэри. Мать с отцом воспитывали ее в строгости и любви.

Сегодня был день полнолуния, и первые крови, мучительно начавшиеся лет в двенадцать, пришли вновь. В такие дни она испытывала необходимость в одиночестве. Мать не совсем это понимала, но и не препятствовала.

Мэри уходила независимо от климата, от погоды. Она жила в мире, где времена года менялись иногда каждые две недели, а иногда суровая и снежная зима застилала землю на несколько месяцев. Бурая пустыня заставляла людей укрываться в дальних пещерах и ждать, пока не стихнет завывание. И каждый раз, когда смельчаки выходили наружу, мир менялся: можно было очутиться в тропиках с пышно цветущими и плодоносящими растениями или обнаружить бурую пустыню, которая сулила лишь жажду и погибель.

Мэри не было страшно. Дни наедине с самой собой давали ей время для разговора с кем-то, кто незримо всегда присутствовал в ее жизни. Она никак не могла избавиться от чувства, что кто-то за ней наблюдает. Совсем неслышно, невесомо, незаметно, едва-едва поглаживая ее по голове и успокаивая.

Сейчас она шла, придерживая живот рукой, пытаясь унять тянущую боль, и шепотом выговаривала все, что не смела сказать вслух кому-либо:

— Ну и что, что скоро песчаная буря и все признаки на это указывают… ну и что, что это опасно. Что они понимают? Не объяснишь. Взрослые такие взрослые.

Ее родители обладали феноменальной памятью. Они рассказывали, что, будучи подростками, съели какой-то плод — и после помнили все, что когда-либо читали или видели. Именно они вместе с дядей Ричардом создали водяную мельницу и погреб для хранения продуктов. Все, абсолютно все, кто жил с Мэри, обладали нечеловеческими, на ее взгляд, способностями: сверхсилой и суперскоростью, тонким обонянием или острейшим зрением. Только Мэри не находила в себе ничего уникального. Мать успокаивала ее, что все подростки чувствуют себя так, но Мэри иногда в предутреннем сне виделась незнакомая женщина, беззвучно говорившая: «Вспомни. Вспомни!»

Мэри опустилась на траву в тени большого дерева и закрыла глаза. Хотелось бы до полудня выйти к озеру и помыться. Хоть липкие выделения и впитывала сердцевина хлопковых плодов, внутренняя поверхность бедер все равно зудела.

В ногах мелькнул синий отблеск.

— Уходи, у меня нет настроения, — отогнала питомца Мэри.

Эти странные существа всегда жили рядом с людьми. Синяя шерстка выдавала их хищникам, поэтому они часто прятались в углу хижины. Для чего их подкармливали? Они были живыми барометрами, предсказывающими изменение погоды.

Бурундучок, обиженно пискнув, исчез.

Солнце припекало, и Мэри, кажется, задремала. Между сном и явью она снова почувствовала то самое прикосновение к своей щеке:

— Вспомни, вспомни, ты не простая девочка… Я так люблю тебя…

Мэри с всхлипом открыла глаза: снова этот голос!

На горизонте появились первые красноватые непрозрачные клубы наступающей бурой бури. Как же это невовремя… Мэри поднялась и в замешательстве посмотрела вниз на долину: до начала бури надо бы успеть вернуться домой, но ей не хотелось снова быть взаперти с родителями.

Мать девушки носила младенца под сердцем и была не в духе из-за плохого самочувствия. После рождения Мэри у ее родителей долго не случалось новых детей. Мама теряла их на ранних сроках, и каждая следующая беременность проходила все тяжелее. Вот и снова все были в ожидании, будто именно этот младенец должен был стать мессией…

Нет, она справится. Мэри решительно пошла вверх, намереваясь переждать бурю в пещере.

К Егору нельзя было приходить просто так. Однако он никогда не прогонял Мэри. Он вообще не придавал никакого значения ее присутствию.

Он был необычным человеком, всегда сидел в пещере лицом к стене, покрытый мелкой красноватой пылью. «Он такой и другим не будет», — говорила мать и передавала ему орехи и сухофрукты. Он их любил.

Лишь однажды он встал, покачиваясь, направился к выходу и, застыв, щурясь на яркое солнце у входа в пещеру, проскрипел слежавшимся от времени голосом:

— Что упало, то не пропало, оно вернется созревшим. Даже Хранителю нужна смена.

Мэри тогда опешила от того, что он сделал, и от бессмысленности фразы, но переспрашивать не стала.

Подходя сейчас к пещере, она почувствовала первые горячие песчинки на лице и ускорила шаг. Мать снова будет кричать и скорбно заламывать руки. Если она зайдет в пещеру, то, когда выйдет, может пройти несколько недель, а то и месяцев. Говорят, что могут пройти и годы… Потому даже ровесники в их поселении сильно отличались друг от друга возрастом. Когда Мэри была маленькой, ее пугали, что, если она одна зайдет в пещеру, может так выйти, что, вернувшись, никого не найдет… или все окажутся дряхлыми стариками: время вело себя здесь непредсказуемо.

Мэри вздохнула и негромко окликнула Егора. Она не ждала от него ответа, просто не хотела его напугать своим визитом. Хотя… никто и никогда не замечал за ним хоть какой-нибудь реакции. Ему приносили еду и воду и выводили погреться под солнечными лучами раз месяц. Для него внутри проходил всего лишь день, а для остальных — несколько дней, а иногда и месяцев. Раньше он говорил что-то, выученное в далеком детстве, до перехода. Сейчас Хранитель пещеры молчал.

Мэри вошла в пещеру. Тусклый свет, просачивающийся снаружи, освещал ее стены, в глубине темнела фигура Хранителя. Мэри осторожно подошла к нему и села рядом. Она уставилась на стену, на которую смотрел Егор, затем повернула голову и увидела, что тот сидит с закрытыми глазами.

Он заметно иссох и постарел. Седые волосы клочьями отвалились и усеяли его спину. Тело застыло в привычной позе; казалось, что он дышит один раз в минуту. Мэри с интересом рассматривала Егора: прямую спину, плечи. Длинные пальцы его ног с отросшими светлыми ногтями слегка дрогнули: Хранитель, кажется, почувствовал ее любопытство.

Мэри смутилась, закрыла глаза. Снаружи доносился нарастающий гул, буря неукротимо наступала. Скорее всего, в поселении закрыли ставни и двери, приготовившись переждать стихию.

Мэри клонило в сон, она опустила голову вниз и ненадолго задремала. Из забытья ее вывел резкий окрик:

— Мэри! Очнись!

— Кто это?

Мэри открыла глаза, испуганно озираясь. Егор едва ухмыльнулся самым уголком губ.

— Иди домой, поговори с родителями. — Голос затих. Он казался таким знакомым.

По коже ее побежали непрошеные мурашки, и Мэри поежилась. Она повернулась к Егору и внимательно посмотрела ему в лицо. Он сильно похудел, глубокие морщины легли на его лицо. Она аккуратно стряхнула его выпавшие седые волосы. Он не пошевелился, продолжая сидеть в позе лотоса.

— Ты знаешь, кто говорит со мной?

Мэри не ожидала, что Егор ответит, потому двинулась к выходу. Выглянув наружу, она увидела, что пришло межсезонье и по розовым молодым листочкам пляшет весенний прохладный дождик. Сезон цветения, обрадовалась она.

В спину проскрипел голос:

— Иди спроси, где спит твоя настоящая мать.

Мэри замерла. Вспомнилось, как взрослые шептались, что если он начнет говорить, то и конец времен пришел. Но она так и не смогла добиться от них, что это могло обозначать.

Мэри бросилась со всех ног вниз. Подходя к деревне, услышала душераздирающий крик, словно резали по живому.

— Мама!.. — задохнулась она от ужаса.

Вбежав в хижину, она столкнулась с отцом. Его потемневшее лицо с запавшими глазами выдавало бессонную ночь. В руках он держал комок окровавленных тряпок. На вопросительный взгляд Мэри угрюмо покачал головой.

Она отодвинулась, пропуская его. Опять не вышло. Младенцы рождались мертвыми или недоношенными. Значит… она пробыла несколько месяцев в пещере.

Мэри вошла в хижину. Мать повернула к ней обескровленное лицо. Под светом огня из очага оно казалось восковым, натянутым на кости черепа.

— Мама… — Мэри села возле нее. Она взяла лоскут ткани и намочила в лоханке с водой, стоявшей у изголовья.

— Хорошо, что ты спряталась в пещере. Буря уничтожила почти все посевы, — прошептала мать.

— Пришел сезон цветения. Не будет голода, — успокоила ее Мэри и незаметно утерла выступившие слезы.

— У меня опять не получилось… — прошелестела мать еле слышно.

— Это же не важно, у тебя есть я…

— Об этом и стоит поговорить.

— Я знаю. Расскажи, какая она.

— Ты знаешь? — Мать устало прикрыла глаза.

— Я начала слышать ее.

— Вот ведь… ты в детстве ее слышала, а потом утратила эту способность. — Мать попыталась привстать и застонала.

Мэри помогла ей принять удобное положение.

— Егор сказал, — со вздохом призналась Мэри.

Мать расширила глаза.

— Что он сказал? — В проеме появился отец. Высокий, широкоплечий, он, словно крепкий дуб, разросся, налился силой. С возрастом черты его лица стали грубее, а глаза больше. Темная с проседью борода делала его старше.

— Сказал, что у меня есть настоящая мать.

— Значит, время пришло, — вздохнул отец. — Не только мать, отцом тоже был не я… Мы воспитывали тебя с рождения.

* * *

После разговора с родителями Мэри долго сидела в ночи у костра, помешивая густую похлебку из песчаного кроля. Сильный запах трав и цветущих персиков будоражил воображение. Мир, который она знала, навсегда исчез, все было обманом. Ее родители — ненастоящие. Но они любят ее, переживают. Но почему скрывали это так долго…

Мэри окончательно запуталась. Ей было жаль измученную неудачными беременностями мать, отца, который знал и помнил столько, что порою говорил на непонятных языках во сне. И она решила с пристрастием расспросить Ричарда.

Дядюшка вечно пропадал в своей лаборатории. Он долгие годы откапывал засыпанный бункер и никого туда не пускал. Он вечно бормотал себе что-то под нос, иногда пел дурацкие песни заплетающимся языком. Мать в шутку звала его «наш торчок-гений».

Во время разговора с родителями впервые прозвучало имя Тимур. Отец многозначительно посматривал на мать, а она закатывала глаза. Мэри на секунду казалось, что они ее ровесники, испуганные подростки, которых застукали. Получалось, что ее назвали в честь настоящей матери, которая погибла при ее рождении, как и настоящий отец. Мэри силилась представить, каким он был, что их связывало с Мэри-матерью. Видя, насколько тяжел этот разговор для них всех, она решила перестать мучить родителей, но не удержалась и спросила:

— Мам, ты же слышишь меня?

В ответ ухнула горлица, заливисто закричала чайка, парящая над морем. Ветер запел ночную колыбельную, перебирая высокую траву, растущую на соседнем лугу. Мать не ответила.

Мэри вздохнула:

— А я тебя — да…