Пока я спала

Анастасия Ягужинская

Главное, что в Насте было всегда, это осознанность и разумность, плюс привитые в семье амбиции и успех гарантирован, и в карьере, и в личной жизни. Но приходит день и жизнь превращается в сплошную полосу суровых препятствий. Рушатся иллюзии, и она оказывается совсем одна перед этойбеспощадной правдой. Прозреть прямо перед победной чертой — реально трудное испытание. Какую себя выбрать, что действительно важно? И кто окажется умнее: разум или сердце? Много будет вопросов — и все получат ответ. Книга содержит нецензурную брань.

Там, за облаками

Там, где Ренц оказывается вообще не тем, кем должен быть

Приходить в последнюю минуту — это моя фишка. Зная это, Юрий Иванович, нами горячо любимый начальник нашего отдела, назначает мне встречи на пятнадцать минут раньше.

Я буквально залетаю в самолет, конечно, Профессор уже нервничает, я успокою его сейчас, я это умею.

Никакого профессора нет. Оба места свободны, я сажусь и недоуменно оглядываюсь: я полечу одна? У входа появляется только какой-то спортсмен, волейболист-сноубордист, я отворачиваюсь, это точно не Ренц.

И зачем этот сноубордист сует свою сумку в мой отсек ручной клади? Давай ещё лыжи свои туда засунь!

— Это место профессора Ренца, — говорю я ему с обворожительной улыбкой, я долго такую обворожительную тренировала у зеркала.

— Профессор Ренц это я! — плюхается он рядом.

И всё, и выжидающе, даже победно, смотрит на меня.

Надо же, кто-то превосходит меня не только в навыке запрыгнуть в последний вагон, но и в искусстве победной улыбки. Мне ясно, что он не прост, совсем не прост.

— Я заставил вас ждать? — констатирует он свою молниеносную победу.

Тщательно щурясь, всматриваемся друг в друга. Он ловит мой взгляд, смотрит мне точно в глаза и непонятным образом практически сразу лишает меня дара речи: он говорит нарочито низким голосом, медленно, подробно, толково объясняет про конференцию. Он всё время смотрит в глаза, в ответ я засыпаю, но силюсь держать глаза откры — тыми. Описывая процесс, жестикулирует рукой, которая ближе ко мне, и продолжением этого жеста гладит сиденье между нами, я понимаю, он опытный игрок, я понимаю, подвинься я сейчас к нему, он не удивится. Он ждет этого. Я оцениваю пространство между нами, я как будто реально собираюсь к нему подвинуться, хочу отвести глаза, но они прилипли к нему, боковым зрением вижу его руку, еле заметно потирающую сиденье всё ближе ко мне, уже под моей ногой, он смотрит на меня, прищурившись, хищные всполохи в его глазах, тщательно маскируемые. О, это опасная игра, это тонкий лед.

Самолет включает турбины, собирает всю свою мощь и берет резкий старт, он полон решимости.

У меня в руках ветровка, я не успела убрать её наверх. Его рука уползает под неё и, не тратя время, гладко, как по шелку, заползает мне в брюки.

— Ты Настя, — ставит он точку.

Мы на ты, его рука лежит на моём теплом животе, благодаря прохладе его руки я ощущаю тепло своей кожи, указательный палец как на курке — на лобке, он может продолжить, но, очевидно, из гуманных побуждений пассивен.

Мы знакомы с ним пять минут. Пять минут назад его здесь не было. Почему он так уверен, а он уверен, он абсолютно спокоен, даже флегматичен, почему он уверен, что я не закричу, не отброшу его возмущенно? Я-то почему ошарашенно смотрю на него? А есть такое идиотское слово «млеть». Так вот я млею. Что он сейчас мне скажет? И что я буду это делать? Он что думает, он Джеймс Бонд? Джеймс Бонд наклоняется ко мне, он приближает свои глаза к моим так, что они гипнотически двоятся, а мой ум от этого зависает на паузе:

— До отеля потерпишь? — звучит это так тихо, что на расстоянии десяти сантиметров никто уже не услышит. Он давит мне на живот. Его палец на самом краю. Если я откажусь, он соскользнет.

Он серьезен, я серьезна, в отеле, действительно, лучше, чем в самолете, я соглашаюсь автоматическим кивком. Я молчу, рассматривая его лицо, и ловлю себя на том, что всё это время смотрю ему в глаза, безотрывно. Я всё время смотрю ему в глаза. Он — мне.

— Мне нужно дописать статью, — тем же тоном говорит он, — она же и моё выступление на конференции.

Говорит, смотрит мне прямо в глаза, при этом плавно вытягивает руку из моих брюк под ветровкой, другой рукой одновременно вытягивает ноутбук из чехла, зажатого у него между ногами, моей высвобожденной рукой опускает столик, другой открывает на нем ноутбук. Он одинаково хорошо действует обеими руками одновременно, это множит нереальность происходящего.

— Я хотел попросить вас проверить мой корявый английский и перевести весь текст на немецкий для журнала, — и плавно кивает, этим подсказывая мне опять ответ «да». Я понимаю, что я под гипнозом. Он вдруг больно сдавливает мне колено, оцепенение вмиг сбрасывается, и скорость воспроизведения реальности становится снова «обычная».

— Ну, так переведете? — совершенно обычным голосом говорит он, и я не понимаю: вот это всё, что было сейчас, мне привиделось?

Он усмехается. Он смеётся надо мною.

Стюардесса отвлекает его, она принесла воду, и он, слава богам, переводит взгляд на неё. Отпущенная им я смотрю в иллюминатор, там восходит жаркое солнце. Я раб этой лампы? Вернее, этого солнца. Поглощением называется эта схема захвата?

— Пить будешь? — спрашивает он меня и совершенно прозаически тычет в бок.

Всё-таки мы на ты, значит это всё было. Я не то, что возражать ему не могу, я не могу ему попросту ответить. Я послушно выпиваю воду под его взглядом, и он становится ещё и этой водой, которая лежит теперь внутри, и я её явственно ощущаю.

— Делом давай займемся, — строго говорит он мне. Он передает мне свой ноутбук. Я его беру. Молча. За весь полет я не говорю ни слова. Я работаю. Ренц мирно спит рядом. Навалившись плечом и даже по — хозяйски на мне похрапывая.