Меч Аркаима

Анатолий Алексеевич Гусев, 2012

Два друга случайно узнали, что чеченские боевики собираются послать на Северный Урал двух своих людей, где по легенде находится старинный меч, который приносит военную удачу на ближайшие двенадцать лет. Друзья решают перехватить меч раньше бандитов, завладеть ценным артефактом, и тем самым спасти Россию от затяжной войны. Но оказывается, что эмиссары чеченских боевиков меньше всего интересуются мечом. Книга переработана и дополнена.

Глава пятая

Когда они нагруженные со всех сторон поклажей, красные и потные, появились у своего вагона, молоденькая проводница с надеждой в голосе, спросила:

— Ребята, а вы точно ко мне?

— К вам — успокоил её Афоня и протянул билеты.

Проводница посмотрела билеты, вернула их Афоне и сказала:

— А вы знаете, что на одного человека, разрешено провозить груз не более тридцати шести килограмм?

— Естественно, сударыня, мы это знаем — ответил вежливый Афанасий.

— А у вас будет тридцать шесть килограмм?

— Конечно, будет — заверил её Афоня.

На самом деле у них было гораздо больше килограмм на каждого. Тяжёлая эта штука — катамаран.

Они потом ещё часа два распихивали по купе все эти рюкзаки, сумки, упаковки от катамарана. Уселись они на свои места, утирая пот, изрядно переругавшись перед этим, только тогда, когда поезд уже давно покинул пределы Москвы и стучал колёсами по Подмосковью.

Зашла проводница за билетами, посмотрела на дела их рук, покачала головой и ничего не сказала. Правда, потом пришла и предложила чаю. От чая они не отказались.

После чая Наташа сказала:

— Ну, мальчики, шли бы вы покурить.

— Мы же не курим — удивился Пётр.

— А меня это не волнует. Это ваши трудности.

— Ладно, — сказал Афоня, — пойдём в окно посмотрим с той стороны.

Дверь купе за ними закрылась на замок.

Ребята молча стояли у окна и смотрели на проплывающие мимо пейзажи. Когда замок щёлкнул ещё раз, открываясь, и они вошли, то увидели, что девушка сидит в халате, домашних тапочках и читает книгу.

— Что читаешь? — поинтересовался Афоня.

— «Обыкновенную историю» Гончарова.

— Я заметил, — сказал Петя, — что Гончаров написал всего три книги и все они на «о». «Обломов», «Обыкновенная история» и «Обрыв».

— Действительно, — сказала Наташа, — какой ты Петя Иванов наблюдательный.

И опять уткнулась в книгу. Парни, Пётр и Мурад полезли на свои верхние полки, смотреть в окно. Афанасий внизу смотрел на Наталью.

Как им было хорошо прошлой осенью! Какая любовь. Ему почему-то запомнились большие жёлтые кленовые листья на асфальте. И вот первого декабря поссорились. И, главное, он не мог вспомнить из-за чего. Так и не помирились.

Первая ночь в поезде прошла спокойно. Днём смотрели, как за окном пробегают леса, поля, стога сена и прочие не броские, но такие милые, российские пейзажи. Всю снедь вывалили на стол: курицу, варёную картошку, помидоры, огурцы, сало и сильно газированный напиток — три бутылки по два литра. Ели от скуки целый день. Проводница два раза чай приносила. Лениво переговаривались.

Афанасий спросил Мурада:

— Откуда этот твой чеченец и балкарец знают друг друга?

— Наши отцы в Казахстане в одном ауле жили.

— Наши?

— И мой тоже. Между прочим, дед мой в войну Брестскую крепость защищал! А жену его и детей за шкирку и в ссылку!

— Откуда знаешь?

— Что?

— Что в Бресте воевал.

— Из писем! Там погиб. А всю нашу родню, всех чеченцев, ингушей, балкарцев — в Казахстан! Что среди русских предателей не было?

— Были! Ты же историк, Мурад, ты же знаешь — были. Только всех русских в Казахстан не загонишь. Казахстана не хватит! И Узбекистана тоже! Вместе с Сибирью! Поэтому их, и правых и виноватых, загнали в другую страну — Тот Свет называется. Из Казахстана вы вернулись, да ещё казачьи земли прихватили, а с того света никто не вернулся!

— Казачьи земли нам ещё царь дал, а потом Советская Власть в самом начале прибавила, так что не надо грязи!

— Надо же и они ещё обижаются! Правильно! Вы в Гражданскую войну казаков в спину били, потому — что, они были за белых, а вы, якобы, за красных, вот вам землицы и отсыпали.

— Почему — якобы? За красных. И землю нам дали, как и обещали: земля — крестьянам. Вот и дали. Не отказываться же!

— Правильно! Тем более что хозяева земли на том свете. И ушёл в басурманские руки казачья крепость — город Грозный.

— Так они и в Чеченские войны продолжили начатое. Геноцид это называется, дорогой мой патриот Чечни — вставил Пётр.

— А… — начал было Мурад, но Афоня его перебил:

— Про Казахстан мы уже слышали.

— Да ну вас! — сказал чеченец и уставился в окно.

— Ладно, не обижайся.

— Что «Не обижайся?» Вы, русские, когда с людьми другой национальности говорите, не важно, с кем: чеченцем, татарином или немцем. Чувствуется внутреннее превосходство. Вы как бы говорите: «Ты, конечно, парень хороший, но я-то лучше!»

— Да? — сказал Афоня. — Не замечал. Но с другой стороны: мы заслужили. Своей исторической судьбой так сказать.

— Не замечали… Вон Петя тоже матерное словцо вставляет через раз. Сам его не замечает и мы это как бы не замечаем.

— Да вы что! — воскликнул Петя.

— Есть, есть — улыбнувшись, сказала Наташе.

— И когда с тобой говорю?

— Да.

— Как не удобно-то. И какое?

— Из трёх букв — сказал Афоня — На «ё» начинается. Аббревиатура: Ельцын Борис Тимофеевич.

— Он Николаевич — растерянно поправил друга Петя.

— Вот именно! А ты его Тимофеевичем.

— Нет — сказала Наталья — правильнее — Ёлкин Павел Тимофеевич. Так произносит это слово-паразит наш друг Петя Иванов.

— В общем-то, да! — согласился Афоня.

— Ой, не вгоняйте меня в краску, я всё понял. Это отголоски войны и хронического недосыпа. Буду бороться.

— Борись — позволил Афоня, и обратился к Мураду — Где эти двое? Как думаешь?

— Не знаю, — пожал плечами Мурад. — К Москве, наверное, подъезжают.

— Значить на сутки мы их опередили. Будем надеяться. А что касается всех этих исторических обид, не только чеченских, так я тебе скажу: знаешь, на катамаране все гребут одинаково, но каждый. Заметь, каждый! Думает, что он один надрывается, а другие нагло сачкуют. Петрух, скажи!

— Да, это точно!

— Так вот и в Союзе было. Все думали, что русские жируют, гады, особенно москвичи! Петрух, скажи.

— Да, это точно!

— А оказалось, что это русским хуже всех жилось. Разошлись по своим национальным квартирам — теперь все к нам лезут, как будто тут мёдом намазано и опять за счёт нас пытаются жить.

— Ну, вы русские добренькие. У вас Боженька добренький, он вам всё прощает и вы добренькие — всем всё прощаете.

— Вот именно! Главное, чтобы мы, русские, не обозлились!

— Поэтому я и еду с вами за Мечом Аркаима, чтоб вы — русские не обозлились.

— Про Аркаим что только не пишут. — Афанасий перевёл разговор на другое. — Что это обсерватория, что это город какого-то медведя (откуда в степи медведи?), что там жили арии — предки славян, а то и русских. Арии может быть, там и жили, в смысле индоарии, которые там точно жили, но причём тут славяне вообще и русские в частности?

— На дураках деньги делают — с призрением сказал практичный Мурад.

— Это да! — сказала Наташа. — Легче всего деньги делать, вешая лапшу на уши, это на здоровье и перевёртывая, перевирая исторические факты. На здоровье, как говорила моя бабушка: « Когда болеешь, кусок дерьма съешь», поэтому всему поверишь! Всё попробуешь. Кусок мела (это в лучшем случаи) купишь за бешенные деньги и съешь как панацею от всех болезней.

— А история? — подхватил Афанасий. — Так всё равно не проверишь! Или просто интересно почитать, когда тебе говорят, что это от тебя коммуняки скрывали! И ты скажешь: « Вон оно что! Это, оказывается, не мы шведов под Полтавой победили! А они нас! И, даже не они, а их союзники, пламенные борцы за незалежную Украину, украинские казаки!» А то, что украинцы стали называть себя украинцами только в конце девятнадцатого века, это не учитывается! Это не интересно! Или скрывается! А Богдан Зиновий Хмельницкий считал себя русским! Да, он жил на Украине. И Украину он привёл под руку российского царя, но считал себя русским и по вере и по национальности. И все казаки его считали себя «руськими людьми». Хотя история всегда была на службе современной политики. Во все века историю перекраивали в угоду действующей власти. И про Аркаим! Неужели нельзя догадаться, что три с половиной тысячи лет назад не было даже в проекте ни славян, ни тюрок, ни кого из ныне живущих народов? Просто элементарно включить мозги? Неужели так много дураков на белом свете?

— Дураков хватает! А чеченцы, тогда, были!

— Да ну?

— Да. По нашим легендам мы вышли из Шемара, то есть из Шумера.

Наташа весело засмеялась, чуть щуря глазки:

— Ого, как скромно! Чеченцы — старше китайцев.

А Афанасий сказал:

— Только чёрт вас, какой видел, как вы из Шумера выходили! Значить жили — не тужили у Персидского залива, на берегу Тигра и Евфрата, и, вдруг, решили податься на Северный Кавказ! С чего вдруг вас туда понесло?

— По легенде из-за войны. Искали тихое место.

— Нашли? Мало ли что легенды говорят! Где этот Шемар находится и что это такое?

— Мы тоже за мечом по легенде едем — обиделся Мурад.

— Да, но, легенда, подкреплённая диском, что Петька нашёл!

— И у нас это фактами подкрепляется: язык отдалённо напоминает шумерский, пантеон языческих богов схожий.

— Если, честно, я этим не интересовался, я не знаю. Про язык тем более.

— Я тоже — сказала Наталья. — В общих чертах знаю, а так что бы досконально — нет.

Помолчали. Потом чеченец ехидно заметил:

— Вы, русские, странный народ — хвастаетесь тем, чего нормальные люди должны стыдится!

— Например?

— Пьянством! Нация алкашей.

— Ну, не надо грязи! — встрял в разговор Иванов. — Мой дед первый раз выпил в шестьдесят лет и ни разу в жизни не курил и умер почти в девяносто девять лет, месяц не дотянул, а если бы вообще не пил, то может, и до ста бы дожил.

— Это правда, — продолжил Крыков. — Русские начали пить массово, где-то после войны. Фронтовые сто грамм способствовали спаиванию населения великой, тогда ещё не пьющей страны! Сталин не думал, что трезвые за него пойдут воевать.

— Те, кто пил перед боем — из него живыми не выходили — вставил Пётр.

— Это правда — подтвердил Мурад. — В лучшем случаи, будет ранен.

— Так оно, как правило, и было — согласился Пётр.

— Так воевали то стали, в конечном итоге, трезвые и не за Сталина! А за Родину! — продолжил Афанасий. — Но сто грамм то куда девать? Выпивка для русских экзотика. Поэтому любят наши выпить на халяву. И не как хватит, а как всё! Почему? Потому, что завтра выпивки может и не быть. Если у француза или грузина вино год не переводится — пей — не хочу! То у русского это всё от случая к случаю. А тут представляете, после войны, возвращаются домой ветераны, все в медалях да орденах! Герои! Но пьют безбожно. На войне привыкли. И тогдашние мальчишки стали им подрожать. А плохое прививается быстрее, чем хорошее. Дорога вниз имеет мало остановок!

— Но это всё как-то утрировано! — усомнился Мурад. — Ещё с Петра Великого в русской армии наливали чарку перед боем.

— А перед Бородинской битвой от чарки отказались — вставила Наташа.

— Да! Хотя многие и отказывались — продолжал Афонасий. — Особенно перед серьёзным боем. И армии были не такие огромные, поэтому спаивание не происходило в таких массовых количествах. А до этого просто негде было взять. У колхозников не было денег. У них были трудодни. То есть натурой платили. А нет денег — нет и магазинов. Да и до революции была напряжёнка с магазинами и деньгами. Надо было делать выпивку из собственных продуктов. А это было чревато! Мы жили в зоне рискованного земледелия, больших избытков-то продуктов не было. Поэтому, что из ячменя делать — пиво или кашу, выбор делали в пользу каши. От голода даже пьяными никто умирать не хотел.

— Согласен, — сказал Мурад. — вы единственная нация, которая закусывает. Остальные запивают еду вином или пивом, вместо компота, или пьют виски или типа того в чистом виде, одни вы норовите даже вино чем-то закусить. Но упорно говорите, что всех перепьёте!

— Русские не сдаются! — отрезал Иванов и глупо засмеялся.

— Причём здесь «не сдаются»? — поморщилась Наталья. — Что за бравада такая глупая? Было бы, чем гордится! Ты же не пьёшь, Иванов?

— Ну, в общем-то, да! Так от случая к случаю.

— Хотя, да! Напиваются, вусмерть, не сдаваясь — продолжал философствовать Афоня. — Это, кстати, тоже черта национального характера. Наши национальные хмельные напитки — это пьяный квас, мёд, брага, пиво. Делали их от случая к случаю, то есть по праздникам. И сколько в них было градусов? Три, максимум — четыре. Тут до смерти упиться сложно — пузо лопнет.

— Любитель выпить — слабый человек — стал размышлять Пётр, поддерживая убеждения друга. — Нельзя сначала глушить водку по чёрному, а потом идти мир спасать, как Брюс Уиллис в «Крепком орешке». Чего-нибудь одно — или ты пьяница или спаситель мира. Пьянство и геройство не совместимы.

— Как гений и злодейство — задумчиво сказал Мурад.

— Как что? — не понял сначала Пётр и тут же сообразил. — А, ну да. Пушкин?

— Он! — подтвердил уже Афоня и, подумав немного, продолжил размышления:

— Самое смешное — государственный стандарт со словом «водка» утвердили в 1936 году и стали печатать на этикетках этого напитка. Шестьдесят лет назад!

— Да ладно! — удивилась Наталья. — Не знала.

— Да! Всего-навсего! До этого этот напиток, так сказать, «национальный», назывался «казённое вино». Или, в просторечии — «казёнка». А ректификационную колонку, необходимую для производства спирта, из которого, в свою очередь, делают водку, изобрели только в двадцатых годах девятнадцатого века. До ума довели только к концу того же века. В 1895 году народного здравия для, ввели винную государственную монополию. Стали заставлять народ пить разведённый этиловый спирт! А самогон гнать запретили. Хотя его не очень то и гнали. И пьянствовать не очень то и хотели. И бунтовали по этому поводу! Но государству нужны были деньги, и оно уверяло, что чистый разбавленный спирт лучше самогона.

— Хотели как лучше, получилось как всегда! — вставил Пётр.

— Я бы эти слова Черномырдина золотом выложил на кремлёвской стене. Прям за мавзолеем. Только лучше-то хотели власти для себя любимых. А народ — хрен с ним, пусть спивается, лишь бы казну наполнить. И получилось это у советской власти, а не у царской! На «отлично» получилось! Те, кого не расстреляли, не убили в Гражданскую войну — стали спиваться. Вымирать стала Россия. Революция в целом принесла много бед русскому народу. И сумеем ли, сможем ли, мы возродится — большой вопрос!

— Сумеем! — убеждённо сказал Пётр.

Наталья продекламировала стихи Блока:

— Мильоны — вас. Нас — тьмы, и тьмы, и тьмы.

Попробуйте, сразитесь с нами!

Да, скифы — мы! Да, азиаты — мы!

С раскосыми и жадными очами!

— Между прочим, — продолжила она, — скифы все, какие-нибудь стоящие события своей жизни отмечали чашей вина. Ничего не напоминает?

— Ну и что? — парировал Афоня. — Это знать. У простого народа, откуда вино возьмётся? И татары делали тоже самое, только вместо вина кумыс. О чём это свидетельствует? Что у нас общие предки — скифы. И у степняков и у русских. У степняков раскосые глаза и азиатское происхождение, а с русскими, согласно Блоку, лучше не связываться.

Конец ознакомительного фрагмента.