Привал с выдернутой чекой

Анатолий Гончар (2016)

Российский вертолет с подразделением спецназа на борту потерпел крушение в одном из районов Сирии. По счастливой случайности никто из бойцов и членов экипажа не пострадал. Вскоре разведчики благополучно вернулись на базу и сразу же заметили разительные перемены в поведении своих боевых товарищей. Те вдруг перестали употреблять алкоголь, курить и сквернословить, заметно повысился уровень профессиональной подготовки. Узнав истинную причину такой метаморфозы, участники злополучного вылета испытали настоящий шок.

Глава 4

Нас никто не гнал, не заставлял, не приказывал, но, может быть, именно поэтому мы всей группой назавтра и вышли на зарядку? Трусы, кроссовки — вот и вся спортивная форма. А куда лучше, если утро, а в тени плюс двадцать семь?

— Что, блин, застоялись, буланчики? — Я сам в одних труселях прогуливался перед выстроившимися в две шеренги разведчиками. — Разминаться будем?

Вопрос, заданный для проформы, вдруг нашел поддержку:

— Будем! — ответили чуть ли не хором.

— Хм, хм, — помял я губами, пытаясь переварить данное событие. (Обычно на разминку времени не тратили, сразу начиная с бега.) — Так, Козлов… — Я хотел назначить Евгения на проведение разминки, но неожиданно для самого себя решил провести ее сам. — Отставить. Опанасенко — середина, от Опанасенко вправо-влево на три шага разомкнись!

Десять минут, как отдай, ушло у меня на проведение разминки, потом пять километров легкого бега, занятия на брусьях, еще километр бега восстанавливающего, и все — в душ. Зарядка как никогда прошла продуктивно, мышцы наполнились силой, настроение у всех бодрое. Сегодня у нас еще один день отдыха, хотя, собственно, уже достаточно наотдыхались. Появилось желание пойти в поле, провести занятия — мне не терпелось опробовать новые тактические схемы. С другой стороны, дают — бери, а бьют — беги. Отдыхать так отдыхать. И мы отдыхали.

Зачем младшего сержанта Бубликова занесло на узел связи, он потом так и не вспомнил. Раньше Вадим никогда не заходил к расположившимся на отшибе (в небольшом фруктовом саду) связистам. Но в тот раз забрел в сад и, витая где-то в облаках, стоял и пялился на сидевшую на одном из деревьев бабочку.

— Эй, военный! — окликнул его веселый девичий голос. — Проблемы?

Вадим повернулся и, казалось бы, со все тем же задумчивым видом пристально уставился на стройную, молодую, в такой же, как у него, но только гораздо более подогнанной форме, девушку. На плечах у нее блестели золотом латунные звездочки. Только их он в первые секунды и не заметил, увидев и сразу потонув в другом блеске, блеске ее голубых глаз.

— Да я вот… — растерянно пробормотал Бубликов, не в силах оторвать от них взгляда.

— Что, язык проглотил? — Она продолжала смеяться.

— А вас как зовут? — совершенно по-дурачьи ляпнул он.

— Яна, — вопреки всем раскладам отозвалась она. — Но для вас, товарищ младший сержант, «товарищ прапорщик».

— Да, так точно, товарищ прапорщик! — машинально отозвался он.

— Да я пошутила, — рассмеялась девушка. — Ты сам-то представишься или мне тебя так младшим сержантом и называть?

— Бубликов, — ляпнул он и тут же: — Вадим. Вадим меня зовут. Вадим Юрьевич.

— Очень приятно, Вадим Юрьевич. — Было видно, что она едва сдерживается, чтобы не расхохотаться.

— И ничего смешного, — обиделся Бубликов и готов был, развернувшись, зашагать прочь, но что-то его продолжало удерживать.

— Простите, — извинилась девушка. И уже вполне прапорщицким тоном уточнила: — Вы что-то хотели?

— Да так, — ответил он, — гулял. — И неожиданно для себя улыбнулся. Ее лицо тотчас снова осветила улыбка. Осмелев, он заметил: — А я вас здесь раньше не встречал.

— Меня здесь раньше и не было, — рассмеялась она. — Мы только вчера прилетели.

— Это здорово.

— Что здорово? — удивилась она. — То, что прилетели, или то, что только вчера?

— То, что я вас встретил, — совершенно искренне сообщил он.

— А давай на «ты», — предложила Яна, — а то я себя старухой чувствую.

— Какая же вы старуха? — тотчас возразил Бубликов.

— Вот опять. — Она, упрекая его, покачала головой. — Мне, между прочим, двадцать два.

— А мне, между прочим, двадцать три, — в тон ей сообщил Бубликов и рассмеялся. Ее смех присоединился к его. Она что-то спросила, он ответил. Они снова смеялись.

Бежали минуты, они продолжали болтать о себе и ни о чем. И ему и ей было так легко, так просто беседовать, что казалось, они знают друг друга долго-долго. Ему было приятно слушать ее голос, смотреть на нее, чувствовать ее запах.

Время бежало незаметно.

— Ой, — вдруг спохватилась она и, перестав улыбаться, взглянула на часы. — Чуть не опоздала, заболталась я с тобой. Все, Вадим, я побежала, мне на дежурство пора. Все. Все, пока!

— Как? Когда же…

— Я в ночь заступаю, — уже убегая, сообщила девушка.

— Я приду завтра во столько же, — крикнув ей вслед, пообещал он, и в задумчивости пошел по тропинке, ведущей к лагерным палаткам, так до конца и не понимая, что это было: обещание свидания или ничего не значащая встреча «на поболтать»?

В обед меня вызвал к себе ротный.

— Разрешите? — Я вошел в канцелярию и сразу оценил обстановку: ротный сидел на кровати и выглядел хмурым, я бы даже сказал, слегка расстроенным.

— Садись, — первым делом то ли приказал, то ли предложил он и насупился, видимо решая, с чего бы начать предстоящий разговор.

«И в чем же моя-твоя провинилась?» — гадал я, пока ротный пребывал в раздумьях. Не видя за собой никакой особой вины, я тем не менее говорил спасибо нашему отрядному психологу. Хорошую он нам соломку постелил, раньше бы Белов на меня еще с порога орать начал, а сейчас сидит, думу думает. Слов печатных, наверное, подобрать не может. И все-таки в чем же моя вина? Вроде бы ничего такого с утра не было. Или было? Бойцы что-нибудь набедокурили, а я и не знаю? Да вроде бы все на виду находились. Уж быстрее бы начинал, что ль? Что тянет? Все нервы поистрепал. Или как там моя бабушка говорила: «Все жилы вытянул»? А ротный еще раз так жалостливо на меня посмотрел, вздохнул и заговорил.

— Виктор Петрович, тут такое дело, даже как и начать, не знаю. — Сказав эту вступительную фразу, он замолчал, а у меня сердце аж захолонуло. Что ж такого у нас произошло, что ротный к разговору приступить никак не может? О, блин! Точно что-то с бойцами случилось. Что-то очень серьезное. И что меня теперь по такому случаю ждет — выговор или увольнение? А Белов все молчит. Да задолбал он тянуть!

— Товарищ майор, — не выдержал я. — Что случилось-то, блин?

— Вот опять! — Белов всплеснул руками.

— Что опять? — Я не понял сути возгласа.

— Виктор Петрович, я все понимаю: упали вы там и прочее, на волосок от смерти были, тут же бой, стресс, с которым не всякий справится, но с другой стороны — у нас что, раньше стрессов меньше было?

— Ну-у, — протянул я задумчиво, были у нас стрессы, не поспоришь. Конечно, этот стресс — всем стрессам стресс, особняком стоит, но сказать, что раньше наша нервная система пребывала в полной безмятежности, значит крепко погрешить против истины. — Ну, бывало.

— Вот именно, бывало, и я так считаю, — прямо даже повеселел ротный. — Тогда скажи на милость, пожалуйста: почему со стороны первой группы такое постоянное неоправданное применение ненормативной лексики?

И это что, все, из-за чего он меня вызвал, или я чего-то не знаю? Не догоняю, так сказать? Может, министр обороны приказ по матерщине издал? А теперь с проверкой едет? Но вообще-то приказы положено доводить до личного состава. И в списке доведения расписываться тоже. Бред какой-то! А майор Белов продолжал гнуть свою линию.

— Времени прошло достаточно, — справедливо заметил он, — пора и честь знать. Если коротко, то с ненормативной лексикой пора бы вам уже заканчивать!

Я сглотнул: издевается он или нет? И как выражается: «ненормативной лексикой»! Не мат и не нецензурщина, а «ненормативная лексика»… Я, наверное, раскрыл рот или как-то по-другому выглядел глупо, по-идиотски, но тот интерпретировал мою ошеломленность по-своему, потому как пошел на попятную.

— Я ни в коем случае не настаиваю! — заявил он. — Каждый волен выбирать сам, как ему разговаривать. — Это, я так понимаю, он, прежде чем продолжать, меня в своей толерантности заверил. — Говорить — одно из немногих естественных прав человека. Но, с другой стороны, язык наш гробить и засорять не надо! — «Не надо» он произнес твердо, почти жестко, в общем, как обычно. Почти как прежде.

Я согласно кивнул. А майор Белов продолжал:

— Сам не хуже меня знаешь — это американские спецслужбы нам культуру ненормативной лексики чуть ли ни как национальную идею втереть пытались. И все к тому шло, что на русском языке, по всей видимости, вскоре и разговаривать стыдно стало бы. И, соответственно, его место в культурном общении занял бы какой-то другой.

— Какой же? — с улыбкой уточнил я, предполагая, что сейчас скажет «китайский».

— Да тот же английский. — Как выяснилось, я не угадал. — А нет языка — нет народа, и страны, в которой он обитал, тоже нет. Каждый бы по своим уголкам разбежался. И без того Украина с Белоруссией чуть не откололись.

Я хмыкнул: насчет Украины он погорячился, да и относительно Белоруссии еще вопрос, что через двадцать лет будет.

— Вовремя опомнились.

Это он о чем? Точно приказ вышел, надо будет поспрашивать. Не сейчас, попозже, тихой такой сапой, а то вдруг я расписался, а даже не глянул? И я на всякий случай согласился:

— Вовремя.

— Теперь нормально разговаривать научились. Гидру в зародыше задавили. — Честно, я балдел: «Нормально разговаривать научились». И это мне сказал наш ротный майор Белов — первый в отряде дебошир и матерщинник? Как подменили человека! А нас всего-то несколько часов и не было!

— Что, теперь ни-ни? — Я растянул улыбку до ушей, всеми силами изображая, сколь несерьезен мой следующий вопрос. Мол, я все понимаю, но не могу удержаться, чтобы не подурачиться. — И что, теперь за мат расстрел и конфискация?

Ротный тоже улыбнулся, шутка ему понравилась.

— Ты, Виктор Петрович, пойми: я не ратую за полный запрет. Ненормативная лексика имеет право быть. Это не обсуждается. Даже природой можешь восхититься, только сумей это сделать так, чтобы красоту природную подчеркнуть, а не испортить.

«А ведь красиво излагает, — подумалось мне, — складно!»

А ротный продолжал разглагольствовать:

— В бою ты можешь ее применить или в сердцах когда заругаться. Это понятно и простительно. Оно врага иногда даже полезно как следует крепким словом припечатать. Для того ненормативная лексика как ругательство и существует. Но не разговаривать же? А то порой у иных получалось как у Элочки-Людоедочки — …надцать слов в словаре, и все из раздела ненормативной лексики.

Он встал и покровительственно (по праву старшего товарища) похлопал меня по плечу.

— Так что, Виктор Петрович, хватит хандрить. С ненормативной лексикой пора заканчивать. Договорились?

И что я мог ответить? Правильно.

— Договорились! — сказал я, вставая. Уходил я от ротного с тяжелым сердцем. Не знаю, как кому, а мне эта затянувшаяся комедия стала надоедать.