Лейб-хирург

Анатолий Дроздов, 2020

Анатолий Фёдорович Дроздов – известный писатель-фантаст, пишущий в разных жанрах. Представляем вторую книгу трилогии, ставшей одним из самых популярных литературных проектов автора за последние годы. Роман «Лейб-хирург» написан в лучших традициях попаданчества и альтернативной истории. Мы часто слышим версии о параллельных мирах, где развитие истории идёт по несколько другим сценариям. В один из таких миров и попадает наш современник, майор медицинской службы Игорь Иванов. Попадает, погибнув в мире нашем после подрыва на мине. Идёт мировая война, и России приходится непросто. Во второй книге герой обретает новое тело. Теперь он шляхтич Довнар-Подляский, но мастерство хирурга и честь офицера, как и прежде, при нём. Он продолжает лечить людей и спасать Отечество.

3

Михаил вышел из землянки и поежился. Ледяной ветер бросил ему в лицо снежную крупу и закружился вокруг человека, стремясь проникнуть под шинель. Чертовы морозы! В землянке от натопленной печки пышет жаром, там тепло и уютно, но воздух спертый, и курить нельзя. Валериан, с которым они делили землянку, запретил, объяснив, что это вредно для здоровья — дышать табачным дымом. Вот Михаил и привык. Хотя Валериана нет с ним, но привычка осталась.

Повернувшись спиной к ветру, Михаил чиркнул спичкой по терке и сунул ее в тыльную часть от наполовину выдвинутого вниз коробка. Спичка вспыхнула и держала пламя, пока Михаил не поджег папиросу. Так прикуривать на ветру научил Валериан. И не только этому…

Затягиваясь горьким дымом, Михаил перебирал в памяти события последних дней. Ранение командира… В медсанбат прибежал солдат, вопя дурным голосом: «Дохтура убили! Германец бонбу кинул…» Михаил и другие врачи, не помня себя, рванули к штабу дивизии. Там, невежливо растолкав, столпивших у тела офицеров и солдат, Михаил упал на колени и схватил руку Валериана. Пульс обнаружил не сразу, но он был. Частый, нитевидный, но прощупывался.

— Жив! — крикнул Михаил и рявкнул. — Бинт мне! И расступитесь!

Кто-то сунул ему самодельный индивидуальный пакет. Это Валериан организовал их заготовку, отрядив на это выздоравливающих солдат и свободных от службы санитаров. Они целыми днями собирали их из марлевых подушечек и бинтов. Затем пакеты заклеивали в вощеную бумагу, которую командир где-то раздобыл, и отправляли в части. Там фельдшеры и санитары учили солдат накладывать повязки — об этом Валериан тоже позаботился и следил, чтобы выполняли неукоснительно. «При ранении каждая минута дорога, — наставлял нерадивых. — Истечет человек кровью — и все. А если ранят тебя?»

И вот сейчас пакет пригодился. Михаил разорвал зубами обертку, приподнял голову раненого и наложил повязку. Отер снегом кровь с лица командира и подложил ему под затылок лежавшую рядом шапку. Затем выпрямился и натолкнулся на взгляды двух генералов. Те стояли и вопросительно смотрели на него — начальник дивизии и командующий фронтом. Однако Михаил не заробел, не до того было.

— В госпиталь надо командира, — сказал решительно, — в Минск. Ранение в голову, я не сумею прооперировать. А там Бурденко… Побыстрей бы!

— Отвезем! — кивнул командующий. — У меня аэросани. Эй, там! — крикнул он кому-то. — Подать их! Живо! Зауряд-врач, вы с нами.

И Михаил поехал. Кто успел сунуть ему медицинскую сумку. Там, помимо обычных бинтов и йода, оказалась коробка со шприцами и набор необходимых лекарств. В вагоне Михаил впрыснул раненому камфару, сменил окровавленную повязку и уже не спеша отмыл лицо Валериана. Пока личный поезд командующего мчал в Минск, он сидел рядом, периодически проверяя пульс. Сердце Валериана билось, и это давало надежду. В Минске раненого перенесли в автомобиль и отвезли в госпиталь. Там его переложили на носилки и унесли, а к потерянному Михаилу подошел грузный статский советник.

— Загряжский, начальник госпиталя, — буркнул хмуро. — Представьтесь, зауряд-врач!

— Михаил Александрович Зильберман. Военный врач медицинского батальона, служу под началом надворного советника Довнар-Подляского.

— Как его ранили, видели?

— Нет. Говорят, прилетел германский аэроплан и сбросил бомбу. Осколок угодил Валериану Витольдовичу в лоб. Я его перевязал, а затем сопровождал в Минск. Камфору впрыскивал, — добавил Михаил, внезапно заробев.

— Вы все сделали правильно, — успокоил его статский советник, — довезли раненого живым. Не беспокойтесь, сейчас им займутся. Бурденко уже в операционной, командующий телефонировал ему с вокзала. Вы можете отправляться обратно. Завтра в расположение вашей дивизии идет санитарный поезд забрать раненых, заодно и вас отвезет. В Минске родственники или знакомые есть?

— Нет, ваше высокородие, — покрутил головой Михаил.

— А деньги?

Михаил растеряно похлопал себя по карманам.

— Не захватил — не до того было.

— Понятно, — кивнул генерал. — Вас разместят и накормят. Я распоряжусь. Утром отвезут на вокзал. Ждите!

Статский советник ушел. Долго ждать не пришлось. Подошедший к Михаилу санитар отвел его во флигель, где гостю отвели небольшую комнату с койкой. Тот же санитар принес ему ужин. Есть не хотелось, но Михаил заставил себя. Хорошо, что папиросы нашлись в кармане шинели. Михаил покурил, а затем отправился в госпиталь. Там удалось узнать, что операция прошла успешно, командир выживет. Вдохновленной этим известием, он отправился в выделенную ему комнату, где крепко заснул. Утром его отвезли на вокзал, а оттуда санитарный поезд доставил на станцию близ расположения медсанбата. Там уже ждали сани с ранеными. Михаила окружили возчики и санитары, он сообщил им радостную новость. Люди заулыбались — командира в медсанбате любили, и обратно в часть все ехали повеселевшими.

В расположении Михаил обрадовал новостью врачей, но поговорить с ними не успел. Прибежал посыльный от начальника дивизии и передал приказание явиться к генералу. Михаил отправился. В блиндаже доложил о своей поездке начальнику дивизии, сообщив, что командир выживет. В ответ генерал только кивнул — похоже, знал.

— Валериан Витольдович выбыл надолго, — сказал, когда подчиненный умолк. — Принимайте медицинский батальон, Михаил Александрович!

— Я? — растерялся Михаил.

— Более некому.

— Есть более опытные врачи, старше меня годами.

— А вы лучший хирург. Не пререкайтесь, господин зауряд-врач! Валериан Витольдович был и того моложе, но дело наладил отлично. Постарайтесь это сохранить. Понятно?

— Так точно! — вытянулся Михаил.

— Представление на чин я отправлю завтра, — пообещал генерал и жестом показал врачу, что тот может быть свободен…

Михаил швырнул окурок в сугроб и скосил взгляд на плечо. Тускло блеснул серебром узкий погон с двумя просветами и двумя звездочками вдоль. Беркалов выполнил обещание. Теперь Михаил коллежский асессор. Не надворный советник, каким был Валериан, но все равно почетно. Кто бы мог подумать! Сын мелкого торговца из заштатного местечка стал личным дворянином и его высокоблагородием! Зауряд-врач тоже дворянин, но пока служит. Стоить снять форму, как привилегии кончаются. Зауряд-врач — временный чин, а вот коллежский асессор — постоянный. Михаил представил себе, как идет по улочке родного городка, мимо покосившихся заборов, а из окошек выглядывают любопытные лица обывателей. Он словно слышал их слова: «Кто это? Неужели Мойша? Тот, который ушел к гоям? Этот красивый офицер сын покойного Исраэля? Не может быть! Ой вей!..» А Михаил, не обращая внимания на эти разговоры, подойдет к калитке родного дома, толкнет ее и войдет в заросший травой двор. Из дома выбежит мать и подросшие сестры. Они уставятся на него и заробеют, не зная, верить ли глазам. Михаил же поставит чемодан с подарками траву и скажет: «Шалом, мама! Я вернулся…»

А все благодаря Валериану. Оказавшись во фронтовом медсанбате, Михаил было загоревал. Это не тыловой лазарет, где он служил раньше и где было комфортнее, а германские снаряды не долетали. Так и сказал Валериану. Тот его отругал и пообещал, что сделает из него первоклассного хирурга. Пообещал, что после войны к нему очередь из больных будет стоять. Михаил не поверил, но Валериан не соврал. Научил. Полгода тому Михаил ужаснулся бы, поручи кто ему, дантисту по образованию, оперировать пациента с осколочным ранением в грудь. Теперь же берет ланцет и спокойно встает к столу. Коллеги его уважают, назначение восприняли спокойно.

— Вы заслужили это, Михаил Александрович, — сказал зауряд-врач Загоруйко, старший из медиков медсанбата. — Вы замечательно оперируете, у вас талант. К тому же распорядительны, Валериан Витольдович вам не зря доверял. Командуйте, мы поддержим!

У Михаила тогда защипало в глазах. Он, еврей из заштатного местечка, который сменил веру, чтобы получить диплом, заслужил признание у людей, старше его возрастом и положением. Загоруйко и вовсе шляхтич, но не заносится, с Михаилом держится подчеркнуто вежливо. Да и другие…

Валериан так вовсе считал его другом. Аристократ, родственник королей, держал Михаила за равного. Вечерами в землянке они любили поговорить. Валериан учил его медицине (поразительно, сколько знает!), Михаил в ответ рассказывал о матери, сестрах, учебе в университете. Валериан слушал, причем Михаил чувствовал, что ему это интересно. Как-то Михаил пожаловался на Настеньку, из-за которой угодил на фронт — подрался за нее с временным начальником лазарета. Перестала писать барышня, видно, нашла другого. Валериан помолчал, а затем вдруг продекламировал:

Жил-был дурак,

Он молился всерьез

(Впрочем, как Вы и Я)

Тряпкам, костям и пучку волос —

Все это пустою бабой звалось,

Но дурак ее звал Королевой роз

(Впрочем, как Вы и Я).

О, года, что ушли,

В никуда, что ушли,

Головы и рук наших труд!

Все съела она,

Не хотевшая знать,

А теперь-то мы знаем,

Не умевшая знать,

Ни черта не понявшая тут.

Что Дурак растранжирил,

Всего и не счесть

(Впрочем, как Вы и Я):

Будущность, веру

Деньги и честь —

Но леди вдвое могла бы съесть,

А Дурак — на то он дурак и есть

(Впрочем, как Вы и Я).

О труды, что ушли,

Их плоды, что ушли,

И мечты, что вновь не придут!

Все съела она не хотевшая знать

(А теперь-то мы знаем — не умевшая знать),

Ни черта не понявшая тут.

Когда леди ему

Отставку дала

(Впрочем, как Вам и Мне),

Видит Бог, она сделала

Все, что могла,

Но Дурак не приставил к виску ствола,

Он жив, хотя жизнь ему не мила

(Впрочем, как Вам и Мне).

В этот час не стыд его спас,

Не стыд,

Не упреки, которые жгут.

Просто понял он,

Что не знала она,

Что не знает она

И что знать она

Ни черта не могла тут.

— Кто это сочинил? — спросил Михаил, когда Валериан смолк.

— Английский поэт Редьярд Киплинг. На русский язык перевел Константин Симонов.

— Обидные стихи!

— Зато полезные. Однажды меня бросила женщина, которую я любил. Я сильно переживал, можно сказать, болел. А потом натолкнулся на это стихотворение, прочел его — и выздоровел. Есть два типа женщин, друг мой Михаил. Одним посвящают стихи и книги, сочиняют для них музыку и изображают их на полотнах. И они этого достойны. А другие — пустые бабы, которых мы нередко принимаем за королев. Вот и тебе не повезло. Плюнь и забудь! Придет время, и она будет кусать себе локти за то, что упустила такого мужчину.

— Ваша кусала? — не удержался Михаил.

— Грызла! — подтвердил Валериан и засмеялся. Михаил его поддержал и ощутил, как на душе стало легко…

— Ваше высокоблагородие!

Михаил оглянулся — к нему бежал санитар.

— Там, эта, раненых привезли!

Михаил поспешил за посыльным. Выбравшись на пространство перед операционными землянками, на миг онемел. Все оно было заставлено санями, на которых лежали прикрытые одеялами раненые. Вокруг них уже копошились санитары — проверяли повязки, поили из чайников. Врачи же, сгрудившись у операционных землянок, смотрели Михаила.

— Откуда столько? — спросил Михаил, подойдя.

— На левом фланге германец наше расположение из траншейных бомбометов обстрелял, — сообщил Загоруйко. — Внезапно. Солдаты как раз к ротной кухне подошли. Накрыло точно.

— Позавтракать успели?

— Вроде нет, — неуверенно сказал шляхтич.

— Узнайте, Николай Семенович, это важно. Одно дело оперировать раненого с полным желудком, другое — с пустым.

— Понял! — кивнул Загоруйко и побежал к саням.

— Готовьте обе операционные! — приказал Михаил оставшимся врачам. — Первая для меня с Иваном Александровичем, во второй будет работать Николай Семенович. Ассистента он выберет сам. Я займусь сортировкой. За дело, господа! Время не ждет!

Врачи загомонили и разбежались исполнять. А Михаил направился к саням. «Поганое это дело — сортировка раненых, — говорил Валериан. — В этот миг ты решаешь, кому жить, а кому умереть. Можно бросить силы на спасение самого тяжелого, но за время, которое ты ему уделишь, умрут трое других. Приходится решать. Такого не пожелаешь даже врагу…»

Михаил вздохнул и склонился над раненым в ближней телеге. Он командир медсанбата, и это его долг — сортировать…

* * *

После посещения меня императрицей началась движуха, как пишут в интернете. Для начала меня посетили портные и сапожники, которые сняли мерки. Назавтра принесли мундиры — для повседневной носки и парадный, и две пары сапог. К ним прилагались соответствующие шинели, фуражки и даже барашковая зимняя шапка с синим верхом и позолоченным двуглавым орлом на тулье — неизвестный благодетель позаботился. Повседневный мундир украшали узкие серебряные погоны с двумя просветами без звездочек, но с императорским вензелем. Меня повысили в чине на одну ступень. Теперь я коллежский советник, который равен пехотному полковнику. Неплохая карьера менее чем за год! Парадный мундир украшали эполеты — тоже серебряные, а также мои ордена и знак военного лекаря, который мне вручили еще в Минске. Здесь его носят с гордостью. Оказалось, вещи прибыли в Москву вместе со мной, но держали их в отдалении от хозяина. Наверное, чтобы не сбежал…

Следом за портными и обувщиками прибыл секретарь императрицы. Он передал мне высочайшее повеление привести себя в порядок и явиться пред августейшие очи для представления по случаю возведения меня в новую должность и присвоения чина. Смотрел секретарь без приязни — видимо, недоумевал: с чего удостоился милости хам и возмутитель спокойствия? Просвещать его я не стал — обойдется. Облачился в мундир и отправился следом. Императрица приняла меня в кабинете. Кроме нее, присутствовали Ольга и знакомый мне лейб-медик Горецкий. Я произнес положенные слова, получил из августейших ручек жалованную грамоту и пожелания трудиться на благо России. В ответ прозвучали заверения новоиспеченного придворного, что не пожалеет сил. Тем аудиенция и завершилась.

Из кабинета мы вышли вместе с Горецким, Ольга задержалась у матери.

— Позвольте поздравить, — сказал лейб-медик в коридоре. — Поверьте: сердечно рад. Вы заслужили эту милость, как никто другой. Вы гениальный хирург и чудотворец, чему сам свидетель. Заверяю, что не вижу в вас соперника. У нас разные задачи. Мне сообщили, что вы займетесь внедрением в медицинскую практику новшеств. Если потребуется моя помощь, обращайтесь без стеснения.

— Благодарю, Афанасий Петрович, — я протянул ему руку, которую Горецкий с энтузиазмом пожал. — Мы все трудимся на благо России.

Пафос, но здесь к этому привыкли.

— Императрица поручила мне познакомить вас с жизнью двора, — продолжил Горецкий. — С правилами поведения, церемониалом, обычаями и прочим. Не возражаете?

Мудро. Без проводника я набью тут шишек и посуды.

— Буду благодарен.

— Для начала предлагаю осмотреть дом, который ее императорское величество пожаловало вам за излечение наследницы. Здоровье позволяет вам совершить поездку? — Он посмотрел на мой лоб. Вчера я снял швы, но багрово-фиолетовый шрам выглядел жутковато. Обзавелся украшением…

— Не беспокойтесь, Афанасий Петрович! Чувствую себя неплохо.

— Тогда едем! Нас ждут.

Ехать оказалось недалеко — в Охотный Ряд. Там наш автомобиль притормозил у высоких кованых ворот. Шофер нажал на клаксон, и створки их поползли в стороны. «Руссо-балт» вкатился внутрь и замер у крыльца. Мы с Горецким вышли на мощеный булыжником двор — его успели отчистить от снега, и я осмотрелся. А неплохо. Довольно просторный двор, окруженный кирпичной оградой, конюшня, каретный сарай, какие-то хозяйственные постройки. Все сложено из красного кирпича и крыто железом. Дом двухэтажный, с колоннами у входа. Оштукатуренные и окрашенные стены, высокие окна с частыми переплетами.

На ступеньках обнаружились встречающие: двое мужчин и женщина. Все в летах, но не старые. Одеты прилично. Мужчины в сапогах, причем у одного они с высокими голенищами с заправленными в них штанами, у второго из-под брюк выглядывали узконосые головки. На женщине платье до пола. Одежда здесь показатель социального статуса, и по виду встречавших видно — слуги из хорошего дома.

— Это ваш хозяин, — представил меня Горецкий. — Лейб-хирург государыни-императрицы, коллежский советник Валериан Витольдович Довнар-Подляский.

— Здравствуйте, ваше высокоблагородие! — вразнобой ответили слуги и поклонились.

— Это Никодим, — Горецкий кивнул в сторону высокого, худощавого мужчину с проседью в пышных бакенбардах. Это у него брюки были поверх сапог. — Он камердинер и управляющий хозяйством. Это Ахмет, — лейб-медик указал на полноватого мужчину в белом переднике с раскосыми глазами на круглом лице. — Дворник. Агафья — кухарка. Выезда у вас пока нет, поэтому конюх и кучер отсутствуют. Понадобятся — найдем. А сейчас идемте смотреть дом.

И мы пошли. Заглянули в спальню, кабинет, библиотеку, столовую, кухню, комнаты для прислуги, посетили дровяной и каретный сараи. Последний был пуст — зачем держать выезд, если нет хозяина? Роскошью дом не поражал, но это по местным меркам. В моем мире этот особняк посчитали бы дворцом. Паркетные полы, дубовые панели в коридорах, в кабинете и в библиотеке, штофные обои в остальных комнатах. Мебель сделана по индивидуальному заказу. Сколько стоил бы такой особняк в моем мире, лучше не думать. Меня б за него убили. Центр столицы, до Кремля рукой подать! Как сообщил Горецкий, дом принадлежал придворному генералу, который скончался, не оставив наследников. Выморочное имущество перешло в казну, откуда его и пожаловали попаданцу. И вот зачем такая громадина одному? Да и содержать дорого, жалованья не хватит.

— Не беспокойтесь, Валериан Витольдович! — улыбнулся Горецкий когда я поделился сомнениями. — Лейб-хирургу помимо жалованья полагаются квартирные и прочие выплаты. Государыня знает, что вы не богаты и отдала соответствующее распоряжение министру двора. Я отвезу вас к казначею, который выдаст потребную сумму. Денег хватит. Если, конечно, не тратить их на певичек или актрис.

Он лукаво посмотрел на меня.

— Окститесь, Афанасий Петрович! — отмахнулся я. — Какие певички? Да меня за них закопают!

— Ее императорское высочество не простит, — согласился Горецкий.

Знает? А чему удивляться? Об отношениях цесаревны и новоиспеченного лейб-хирурга не знают разве что крысы в подвалах Кремля. Хотя и за них не поручусь.

— Неплохо бы перекусить, — заметил Горецкий. — Я проголодался. А вы, Валериан Витольдович?

— Слона бы съел! Есть тут неподалеку приличный ресторан?

— Найдем, — заверил Горецкий.

— Я угощаю.

— Позвольте вам этого не позволить. Плачу я. Считаю своим долгом.

— Вы мне ничего не должны.

— Ошибаетесь. За излечение ее императорского высочества пожалован в тайные советники^[10] и поместьем в курских землях. Если б не вы, меня бы ждала отставка и забвение. Понимаете?

Я кивнул. Сурово тут у них.

— Долги я привык платить. Обед — мелочь. Вы можете рассчитывать на меня и в других, более важных делах.

Похоже на предложение дружбы. Хотя почему бы и нет? Горецкий, похоже, нормальный человек, добро помнит. Понятно, что со мной ему дружить выгодно. Представители императорской фамилии тоже болеют, хороший врач пригодится. А если учесть, что новоиспеченный лейб-хирург может стать женихом Ольги…

— И вы на меня рассчитывайте, Афанасий Петрович!

— Благодарю! — он горячо пожал мне руку. — А сейчас — в ресторан?..

Я ожидал, что меня отвезут в «Яр» или «Славянский базар» — почему-то запомнились эти названия, но автомобиль остановился у здания, над входом в который красовалась вывеска «Селект». Странное название.

В гардеробе мы сдали шинели и шапки и прошли в зал ресторана. Горецкий выбрал столик в углу под пальмой в кадке. Любят здесь эти лопухи! Подлетевший официант подал нам кожаные папки с меню. Я раскрыл свою. Так, текст написан от руки красивым, каллиграфическим почерком и растиражирован на гектографе. Есть здесь такой множительный аппарат, в котором термобарабан с порошком заменяет желеобразная масса. На нее кладут написанный специальными чернилами оригинал, а затем по получившейся матрице откатывают копии. Называется это чудо техники по фамилии изобретателя Шапиро «шапирограф». Довольно компактный аппарат, между прочим, по размеру сопоставим с настольными ксероксами.

Чем нас будут кормить? «Консоме протаньер» (куриный суп с говяжьими фрикадельками и зеленью), «кокиль из судака» — это рыба, запеченная в форме раковины, «телячьи ножки в соусе тартар», «котлета дэ воляй по-киевски», «турнедо а-ля Крутон» (обжаренные говяжьи медальоны с гренками), «нуазет картофельный во фритюре»… А вот и салат оливье. К слову, дорогой — 60 копеек, консоме стоит вдвое дешевле. Ну, так не из вареной колбасы и консервированного горошка собран…

— Что выбрали, Валериан Витольдович? — поинтересовался Горецкий.

— Не знаю, Афанасий Петрович, не разбираюсь я в московской кухне. Случая не было — в первый раз в местном ресторане.

— Тогда позвольте мне. Консоме, турнедо, нуазет. Из напитков — римский пунш. Он на основе рома, который вы любите, насколько помню. Или хотите водки?

Я покрутил головой.

— На десерт закажем мороженое с гренадином.

Я кивнул. Горецкий продиктовал заказ застывшему у стола официанту, и тот умчался. Я еще раз пробежал взглядом по меню и отложил его в сторону. Вздохнул.

— Что загрустили? — поинтересовался Горецкий.

— Коллег по медсанбату вспомнил. Их так не накормят.

— Вы это заслужили, Валериан Витольдович! — Горецкий положил ладонь на мою руку. — И чин, и дом, и вкусные блюда. По заслугам и честь! Я прав?

Прав-то он прав, но на душе все равно погано…

* * *

— Разрешите, сэр?

— Приходите, Джеймс, присаживайтесь! Виски, сигару?

— Позвольте сначала доложить?

— Слушаю.

— У наследницы российского престола, похоже, появился жених.

— О чем вы? Она смертельно больна!

— Похоже, уже нет.

— Но вы сами уверяли меня, что белокровие неизлечимо. Или с диагнозом ошиблись?

— Нет, сэр. Его подтвердил консилиум из лучших врачей России. Сомневаться в их заключении не приходится. Я говорил по этому поводу с нашими светилами в Лондоне. Они в один голос заверили: никто в мире не сможет излечить белокровие. Но русским это как-то удалось.

— Сведения достоверные?

— Получены от агента в Кремлевском дворце. Он работает на нас не один год и до сих пор не подводил. Я проверил его сообщение по другим источникам. Перемену в облике наследницы заметили после поездки в Минск осенью прошлого года. Она посвежела лицом, перестала недомогать, вернулась к обычному распорядку дня. Изменилось и настроение. Наследница стала шутить, петь в компании фрейлин. Смертельно больные люди так себя не ведут.

— Кто излечил ее?

— Я могу только предполагать. В декабре прошлого года лейб-медик Горецкий был повышен в чине и получил в подарок поместье. Мария III ими не разбрасывается. Непонятная щедрость.

— Горецкий излечил белокровие? Сумел то, что не по силам нашим светилам?

— Сомневаюсь, что он. Я располагаю сведениями о Горецком. Неплохой врач, но ничего выдающегося, более придворный, чем медик. Полагаю, что он нашел специалиста.

— И кто это?

— Точных сведений нет, но есть основание полагать, что он и есть будущий жених наследницы.

— Как его зовут?

— Валериан Довнар-Подляский.

— Поляк?

— Из окатоличенной белорусской шляхты. Аристократ, предки на польском троне сидели. Но род захирел. Продав полученное от покойных родителей имение, Довнар-Подляский отправился в Германию, где учился медицине в Мюнхене. С началом войны перебрался в Россию. Служил вольноопределяющимся в пехотном полку, затем перебрался в дивизионный лазарет, где получил чин зауряд-врача. Прославился, как хирург и храбрый офицер. При нападении на лазарет германских драгун воодушевил раненых и с их помощью отбил атаку. За этот подвиг удостоен ордена Святого Георгия. Сделал операцию тяжелораненому командующему фронтом, чем спас его от верной смерти, за что награжден орденом Святого Владимира. По неподтвержденным сведениям прооперировал главнокомандующего Русской императорской армией Алексеева, удалив ему простату неизвестным ранее способом. Несмотря на юный возраст — Довнар-Подляскому 24 года, хорошо известен в медицинских кругах. Его статьи о новых методах лечения публиковал русский журнал «Хирургический вестник». Наш «Ланцет» их перепечатал, сопроводив благожелательными комментариями известных британских хирургов. Осенью прошлого года указом русской императрицы был отправлен в отставку начальник Главного санитарного управления русской армии Муравьев. Вместо него назначен академик Вельяминов — авторитетный в России и за ее пределами хирург, тайный советник. Это многих удивило — впервые руководить санитарной службой армии поставлен нестроевой офицер. Подобного нет даже в Европе. Вельяминов энергично взялся за дело, в русской армии активно внедряется новая система организации медицинской помощи.

— Все это хорошо, Джеймс, но какое отношение Вельяминов имеет к Довнар-Подляскому?

— Есть основания полагать, что именно тот способствовал его назначению.

— Он настолько влиятелен?

— Источник сообщает, что осенью прошлого года во время визита русской императрицы в Минск она удостоила Довнар-Подляского личной аудиенции. Немыслимая честь для зауряд-врача, даже из аристократов. Но если предположить, что шляхтич излечил наследницу… После этой аудиенции Муравьев был отправлен в отставку и назначен Вельяминов.

— Возможно, совпадение?

— Есть и другие факты. После приема у императрицы Довнар-Подляского повысили в чине и направили начальником медицинского батальона на фронт. Это новые части русской армии, ранее таковых не имелось. Их устройством уже заинтересовались в Британии, хотят изучить опыт. Подробности службы Довнар-Подляского в этой должности не известны. В феврале он был тяжело ранен осколком в голову — попал под немецкую бомбежку. Узнав об этом, наследница немедленно выехала в Минск, куда доставили раненого. Там его прооперировал сам Бурденко — лучший по черепным травмам России. После чего раненого в личном поезде цесаревны перевезли в Москву, где поселили в Кремлевском дворце. Источник сообщает, что наследница лично ухаживала за Довнар-Подляским. Посещала его и императрица. Раненый оправился. Указом Марии III Довнар-Подляский назначен лейб-хирургом царского двора, ему пожалован чин коллежского советника и подарен дом в Москве в Охотном Ряду. Во дворце ожидают, что в ближайшем времени Довнар-Подляского объявят официальным женихом наследницы.

— Католика?

— А что стоит сменить веру?

— Вы правы. Париж стоит мессы, как сказал некогда один французский король. Благодарю, Джеймс! Вы хорошо потрудились.

— Это мой долг, сэр!

— Долг есть у всех, исполняют его по-разному. Я рад, что вы служите под моим началом.

— Благодарю, господин посол!

— Осталось определиться, что делать с полученными сведениями. У нас есть выход на Довнар-Подляского?

— Нет, сэр! Он появился неожиданно.

— Стоит найти подход.

— Сомневаюсь, что выйдет, сэр. Что мы сможем предложить жениху наследницы престола, будущему мужу королевы?

— Надо поискать. Довнар-Подляский — аристократ, а у них всегда найдутся скелеты в шкафу.

— Наводил справки, сэр. Увы. Россия ведет войну, и отыскать тех, кто знал Довнар-Подляского близко, трудно. Многие сменили адреса проживания, других призвали в армию, куда моим людям нет доступа.

— Если нет здесь, стоит поискать в Германии. Он ведь учился там? Поинтересуйтесь у наших немецких друзей.

— Они помогут?

— Не сомневайтесь. Стоит лишь намекнуть, что это важно для них. Германия находится не в лучшем состоянии, еще год войны, и она потерпит поражение. Чтобы избежать его, немцы заглянут в каждую щель, перетрясут белье в любом доме.

— Непременно сделаю, сэр.

— Буду ждать доклада. А теперь виски?

— Благодарю, сэр…

Примечания

10

Чин, равный генерал-лейтенанту по Табели о рангах.