Иссык-Кульский эпизод

Анатолий Кравченко (2024)

Во время отпуска в высокогорье Прииссыккулья бывший полицейский заподозрил местного работника гляциологического отряда и его приятеля чабана в совершении тяжкого преступления. Чтобы поделиться подозрениями с приятелем милиционером герой решил спуститься вниз по долине в райцентр. Но преступники перекрывают путь, оттесняя его в верхнюю часть долины к леднику. Чтобы оторваться от вооруженных преступников, герой сымитировал падение в ледниковую трещину. При попытке проникнуть в дом местного инспектора рыбоохраны, имя которого случайно подслушал на леднике герой, преступники были задержаны. При обыске во дворе дома была обнаружена крупная партия опия-сыпца. Жизнь героя в Москве после отпуска пошла по непредсказуемому сценарию. Сначала парни с бандитскими наклонностями пытаются "поговорить" с героем, а потом вдруг правоохранительные органы объявляют его в розыск. Причиной всему этому, как убежден герой, является приключившийся незадолго до этого "Иссык-Кульский эпизод".

Глава 2

Побывать на Иссык-Куле для меня всегда было в радость. Даже местный небосвод, отороченный заснеженной кромкой гор, окружающих озерную котловину, виделся мне здесь выпуклее, выше, его синева была более сочной, и воздуха здесь, казалось, было больше, чем где-либо.

Тридцать восемь километров от Каракола до районного центра Кызыл-Су рейсовый автобус ехал полтора часа, останавливаясь как обстоятельный пес, почти у каждого придорожного столба.

Бывали ли вы в старых селах Киргизии? Достопримечательностей в Кызыл-Су, как и во многих других провинциальных городках и поселках просто не было. Малолюдные окраинные улицы со шпалерами столетних тополей, прихотливые переулки с саманной постройки домами за глухими, часто неухоженными заборами. Мелькнет иной раз из-за калитки лицо любопытного и тут же скроется навсегда из твоей жизни. И дальше по улице — пыльная зелень тополиных крон, разделенная у верхушек голубой полоской неба, провинциальная безмятежность, скука! Ближе к центру Кызыл-Су впритык к шумной центральной улице имелась площадь с небольшим базаром, окруженная разнокалиберными магазинчиками. Были здесь и непритязательный ресторан — неказистое, длинное и скучное здание, построенный из бетонных блоков торговый центр — незатейливый образчик советской архитектуры, за коробко которого, чуть в глубине пряталось фундаментальное по здешним меркам здание районной администрации.

Неподалеку от площади находился и районный отдел внутренних дел. Начальником уголовного розыска здесь работал мой давний приятель капитан Марат Молдокулов — сибарит, хитрован и редкая умница.

— Товарищи, э-э, господа офицеры! — грозно рыкнул появившийся вдруг у окошка дежурной части Марат и покосился на сотрудников, застывших за стеклянной перегородкой.

— Ка-акие лю-юди! — растягивая слова, заерничал Молдокулов, оглаживая меня взглядом. — Какие люди, а?! — посуровел он голосом и, испепеляя глазами растерявшуюся, стоявшую навытяжку дежурную смену, выразительно указал пальцем в беленый потолок.

Дежурный — немолодой уже киргиз в затасканной форме старшего лейтенанта, решил, наверное, что нагрянуло какое-то столичное начальство, ну, не меньше полковника — чин для заштатного райотдела сопоставимый разве что с небожителем.

— Вольно, — смиловистился над дежурным и его помощником Молдокулов. — Повнимательнее надо быть во время дежурства! — последовала обязательная начальственная клизма.

— Извольте, Павел Алексеевич, — раскорячился он в почтительном полупоклоне передо мной, — к нам в апартаменты!

Апартаменты капитана представляли собой десять квадратных метров, тесно заставленных казенным, сильно потрепанным мебельным ассортиментом.

— Стало быть, ты уже заместитель начальника РОВД? А майора когда дадут? — порадовался я, заметив табличку на двери приятельского кабинета.

— Два месяца назад назначили. А звание? Не бери в голову! — небрежно махнул рукой Молдокулов, хотя по довольной гримасе его было заметно, что назначением и перспективой стать майором он был доволен.

— А подчиненных-то, зачем пугаешь, капитан? — с удовольствием рассматривал я приятеля.

— А, чтоб жизнь медом не казалась! — вызверился вдруг Молдокулов. — Ты посмотри, какая у дежурного форма? Он ведь как получил ее, так ни разу и не снимал: чтобы все видели, кто перед ними! Лет десять не снимал! Башкарма²1, твою мать! Работали бы с таким же усердием! А-а! — в сердцах снова сделал он отмашку.

Что греха таить — присутствовала такая особенность в ношении форменной одежды у некоторых милиционеров и полицейских, особенно в небольших городках!

В отделе было пусто. Кроме дежурной смены я заметил лишь двух сержантов, копавшихся в моторе милицейской, с первого взгляда неизвестной мне иномарки, посетителя, тоскливо сидевшего у двери одного из кабинетов, да какого-то милицейского клерка, прошмыгнувшего мимо нас с Молдокулов в коридоре.

— А чего так тихо вдруг?

— В разгоне все. На вот, почитай, — передал Репнину листок с текстом на русском языке Молдокулов.

.

Начальникам РОВД Иссык-Кульской области

02 августа с.г. в 17 часов 12 минут в конечном пункте инкассации у торгового центра Кызыл-Су к легковой автомашине, необорудованной для перевозки денег, принадлежащей инкассаторской службе, во время посадки инкассаторов приблизился неизвестный преступник и выстрелами из неустановленного оружия совершил убийство трех инкассаторов и водителя.

Освободив салон от тела водителя, преступник на автомашине инкассаторов скрылся в сторону села Сару.

Принятыми мерами розыска в 17 часов 45 минут автомашина с трупами убитых инкассаторов была обнаружена в 100 метрах от шоссе, на расстоянии полутора километров в западном направлении от райцентра. Инкассаторская сумка с деньгами похищена. Сумма похищенных денег устанавливается.

Применением служебной собаки установлено: выше по течению реки Сары-Су, в восьмистах метрах от места обнаружения автомашины в прибрежных зарослях преступника ожидал соучастник с двумя лошадьми. Одна лошадь раскована на правую переднюю ногу. Дальнейшее преследование не представилось возможным из-за потери следа собакой-ищейкой.

Приметы первого преступника: на вид 25 — 35 лет, высокий, худощавый, тип лица восточный, волосы темные, имеет усы, носит очки, одет в легкую куртку из плащевой ткани светло-серого цвета.

Приметы второго преступника не установлены.

Примите меры к розыску и задержанию лиц, причастных к преступлению, а также к изъятию похищенного. Обратите внимание, что на одежде одного из преступников могут быть следы крови. При задержании соблюдайте осторожность, так как преступники вооружены.

При получении сведений, представляющих оперативный интерес, сообщите в наш адрес.

02.08. 20-50 Зам. Начальника Иссык-Кульского УВД

полковник милиции Осмонов

— М-м-да, — присвистнул я, — подвалила работенка! А что так на легковой-то, по старинке? Специализированного микроавтобуса нет? И окна, наверное, из-за жары были открыты? Да как инкассаторы позволили к себе приблизиться-то?

— А-а! — безнадежно махнул рукой Марат. — В машине кондиционер, действительно, сломан был, — продолжил он. — А спецмашина сломалась. К некстати. А может кому-то и кстати! Будем отрабатывать.

— Вчера, стало быть, произошло? Сам-то поспал?

— Пару часов на кулаке. Только под утро начальство из области уехало!

— Ну и накопали что-нибудь?

— Кое-что, кое-что, — пробормотал Марат, массируя переносицу. — Ну, во-первых, недалеко от торгового центра, в переулке был обнаружен угнанный из областного центра «жигуленок». Когда нашли — хозяин еще и не хватился!

— Разумно. Перестраховались. Идти на такое дело без запасных колес мог только дефективный.

— Далее, — кивнул, принимая во внимание мою реплику Молдокулов, — из чего стреляли пока не ясно, но, судя по всему, это 9 миллиметровый ствол. Выстрелов никто не слышал. Глушитель? Нет отпечатков пальцев: ни в угнанных «Жигулях», ни в автомашине инкассаторов, за исключением, конечно, отпечатков убитых. И кайенская смесь — рассыпали табачок с перцем — вот тебе и сюрприз для собачки-то! Вот тебе и будь здоров!

Марат нервно закурил сигарету и посмотрел на меня.

— Выстрелов никто не слышал, — повторил он, — и потому никто толком не рассмотрел преступника. Отсюда и такие приметы.

— По ним треть мужиков нужно в кутузку тащить, — кивнул я.

— Ну и как тебе все это? — окинул меня оценивающим взглядом Марат и, уловив по моему лицу, что мне это пока никак, продолжил. — Профессионал? Этакий вот, весь из себя наглый, дерзкий, один на четырех вооруженных мужиков? Залетный профессионал?

— Вряд ли этот «залетный» один был у торгового центра! Кто-то должен был его страховать!

— Я уверен в этом! — подтвердил версию Марат. — Но свидетели пока говорят об одном фигуранте! Будем, конечно, это отрабатывать.

Он затянулся сигаретой и некоторое время следил за струйкой дыма.

— Нельзя сказать, что район очень уж благополучный: работы для людей мало, доходы низкие, наркота, алкоголизм… И, соответственно, большое количество грабежей, краж, — продолжил Молдокулов спустя полминуты. — Дел хватает, веселиться некогда, — зло затушил он бычок в массивной пепельнице из прессованного хрусталя, как бы подчеркивая, что для праздных дел времени действительно нет. — А тут на тебе! И — И будто сквозь землю провалились!

— Ну, а лошади? Лошади откуда? Зарегистрированы кражи лошадей? — еще раз пробегая глазами текст ориентировки, отлично это понимая, задал я Марату риторический вопрос.

— Не было краж, по всей области, проверили, — буркнул в ответ Марат. — Нет, нет, — предупредил он мой следующий вопрос, — дороги на границе района и в горы уже через десять минут после нападения были сразу же заблокированы. И через озеро было не уйти — вчера сильно штормило.

Заселенная часть Джеты-Огузского района, районным центром которого было село Кызыл-Су, как и во многих районах Иссык-Кульской области, располагалась на сравнительно узкой предгорной равнине, ограниченной с севера и юга берегом озера и высокими горными хребтами, предгорья которых начинались чуть ли не в километре от окраин райцентра.

И как в воду канули? Значит хорошо ориентировались в местных условиях, — рассудил я, рассматривая в окне заснеженные, из-за прозрачности воздуха кажущиеся совсем недалекими вершины гор, понимая, что и эта мысль глубиной не блещет.

— Это и пню ясно, — хмыкнул Марат. — В том-то и дело! И вроде бы местных профессионалов таких нет — я бы знал, и без местного тут не обошлось!

— Может помочь? — посмотрел я на раскрасневшегося приятеля. — Все-таки сохранил еще какую-никакую квалификацию?

— Не говори ерунды, — откинулся на спинку стула Молдокулов. — Приехал отдыхать, так отдыхай! Ты, наверное, только и думаешь сейчас «об выпить рюмку водки, да об своих лошадях3», ничего путного предложить по делу не можешь. Шучу, шучу, — выставленной ладонью упредил он возражения. — У меня у самого голова как пустой казан. В отделе коллектив сейчас сложился хороший, пара толковых ребят в розыске есть. Справимся. Ну, ее к черту! — забрал он у меня листок с ориентировкой. — Ты когда в горы? Завтра? Будешь у своих гляциологов4? На лошади поедешь, или как? Ты хоть сообщил им, что едешь, что давно уже стал вольным стрелком? А все-таки твари, сволочи они! — возвращаясь к убийству инкассаторов, с остервенением выругался Марат, обрекая наговоренный каскад вопросов безответно повиснуть в воздухе.

Он встал из-за стола и подошел к окну. Внизу сержанты насиловали аккумулятор, пытаясь завести чинимую ими отдельскую автомашину.

— Никак не могу привыкнуть к убийствам, — пояснил свой сволочизм Марат. — Инкассаторы, шофер — все молодые ребята, у каждого дети есть. Сволочи!

Он вернулся за стол, и в который раз стал разглядывать ориентировку, подсознательно пытаясь извлечь новую информацию из ее текста.

— Кто-то же должен был их видеть? Где-то они должны были след оставить? Затаились где-то. Будем отрабатывать район, села, пастбища — короче, не соскучишься! Как у нас говорят: «Сидя не станцуешь!» — устало посмотрел на меня Марат.

Молдокулов любил цветисто приукрасить свою мысль — восточной пословицей или поговоркой.

— Все, все, — прихлопнул он ориентировку к столу ладонью. — Бай хвалится скотом, а бедняк мечтами, — рассмеялся Марат. — Кстати, «об выпить рюмку водки» — сейчас мы с тобой по маленькой, — извлек он из сейфа початую бутылку водки и стопки, — по-бедняцки так, пробуждения аппетита ради. А потом ко мне домой! Милана будет рада увидеть тебя! Заночуешь и поедешь! — утвердил он сегодняшний распорядок. — В горы, значит. В горах сейчас хорошо, — закрыв глаза, покачал головой Молдокулов, то ли представляя, как в горах действительно хорошо, то ли прислушиваясь к звуку заработавшего за окном двигателя милицейской автомашины.

Плов, приготовленный женой Марата Миланой, был необыкновенно вкусным! Желтые от тушеной моркови крупинки рассыпчатого риса, сдобренные сладостью урюка и кислинкой ягод барбариса, кусочки сочной, слегка поперченной баранины стремительно исчезали во рту, оставляя устойчивое, желанное для проголодавшегося организма послевкусие. Такого обильного, по-восточному неторопливого насыщения я, привыкший к быстрым холостяцким перекусам, давно не испытывал.

В конце концов, слегка осоловев от сытости, мы с Маратом передислоцировались из дома в сад, где все было приготовлено для чаепития. Под развесистой яблоней, на дощатом помосте, застеленным светлой кошмой, был устроен дастархан: фрукты, конфеты россыпью, несколько видов варенья в вазочках, многообразие сладкой печености… Все это, окруженное по периметру одеялами и подушками, образовывали в совокупности этакие римские лектусы — своеобразные лежачие места для неторопливого, благоприятственного употребления кушаний и напитков, в отличие от античных времен сооруженные не в триклинии — специальном помещении для трапез, а под открытым небом.

— Павлинов вот нет еще! — засмеялся Марат, наблюдая как я, сняв обувь, с наслаждением разлегся по другую сторону римского дастархана. — Бараний жир, может ты это в своей Москве и подзабыл, после еды быстро застывает в полости рта: горячий чай после плова с бараниной — это просто святое! — прихватив под бок подушку, стал он разливать в пиалы духовитый чай. — А завтра тебя подвезут, — тут же отхлебнул из пиалы Марат. — Машина завтра в ту сторону пойдет, — уточнил он и потянулся, зажмурившись от удовольствия: от вкусной еды, от глотка хорошо заваренного чая, от вечернего покоя садовой прохлады, навязчиво пахнущей созревающими яблоками…, став на мгновение похожим на только что полакомившегося мышкой кота.

— Будет полегче, надеюсь, что через два-три дня, я по делам на «ключи» загляну, а потом и к тебе на ледник заберусь. Аллах милостив, поохотимся! — продолжил Марат, все также по-кошачьи жмурясь, возможно, предвкушая эту самую охоту — достойное времяпровождение для мужчины! — А то потом не до этого будет! Мне надо в горах встретиться кое с кем, переговорить…

— Встретиться в стойбище с какой-нибудь апа5, сына которой ты в свое время из дерьма вытащил, — предположил я. — Она перескажет тебе все свежие сплетни ближайших пастбищ, охарактеризует всех приехавших и приезжавших ранее родственников, доложит о посторонних, побывавших в гостях…

— Ну, примерно, что-то вроде этого, — не стал отнекиваться Марат. — И вот еще что — через неделю у нас тут кое-какое самодеятельное празднование намечается, энэнс6… — вдруг матерно расцветил он окончание фразы и, отставив пиалу, выковыривая из кармана пачку сигарет, неожиданно спросил. — Ты, вообще, слышал что-нибудь о восстании киргизов и казахов в Семиречье, а? В частности, здесь, в Прииссыккулье, в 1916 году?

— Да так, кое-что, краем уха.

— «Кое-что, краем уха!» — укоризненно покачал головой Марат. — В августе 1916 года здесь в Кызыл-су, в Покровке по-тогдашнему, да еще в тридцати русских селах Прииссыккулья произошла самая настоящая резня — толпы восставших, обезумевших от безнаказанности киргизов грабили, жгли дома, убивали русских стариков и детей, насиловали женщин. По разным источникам погибло тогда только в Прииссыккулье до двух с половиной тысяч мирного населения из числа русских переселенцев! А еще тысяча, в основном молоденьких девушек, была уведена в горы и пропала без вести! Сожжены и разграблены были многие сотни хозяйств! Русские мужики, способные защитить свои семьи, в это время воевали на германском фронте, а инородцев, к которым в то время по царской терминологии относились и мои соотечественники, в армию не забирали.

Он закурил сигарету и сделал первую, самую вкусную затяжку, добавив в яблоневый аромат чаепития явственный табачный дух.

— Почти каждый год в начале августа, — продолжил Марат, — несмотря на то, что в конце месяца у нас значится официальное празднование Дня независимости, находятся умники, пытающиеся организовать сходки, шествия, используя как предлог годовщину тех кровавых событий, как они считают, дату зарождения национально-освободительного движения киргизов! Я ничего не имею против празднования чего-либо, тем более национально-освободительного! Но уж больно повод неоднозначный, сомнительный!

Я заметил, что домашняя расслабленность Марата сошла на нет: сходство его с полакомившимся котом, отдыхающим после трудов насущных, исчезло окончательно.

— Естественно, — возобновил он повествование, — спустя некоторое время после начала восстания, последовала жесткая реакция властей страны, к тому времени уже два года воевавшей с Германией — была проведена жестокая карательная экспедиция. Ожидаемая реакция, не правда ли? — взглянул на меня Марат — слушаю ли? — Солдаты и казаки сотнями расстреливали безоружных инородцев, вооружали оставшихся в живых жителей русских сел, которые в свою очередь, грабили, вырезали киргизов целыми семьями. Согласно царским источникам со стороны киргизов погибло тогда многие десятки тысяч человек! Многие сгинули в горах: под лавинами, на перевалах, в трещинах ледников, стараясь в спешке, бросив большую часть имущества и скот, уйти через сырты7 в Китай.

— В бытность свою я находил в концевой морене8 у ледника Ашу-Тор ржавые стремена, — вставил я.

— На леднике Ашу-Тор, на пути к перевалу, — кивнул мне Марат, — поздней осенью 1916 года, как рассказывали деду местные, жившие здесь в то время, во время сильнейшей пурги, не сумев преодолеть трещины, погибли вместе с лошадьми несколько киргизских семей, пытавшихся уйти в западный Китай! Постой, ты…, — пожевал губами, подбирая слова. — Какие еще, к чертям, ржавые стремена? Там весной-осенью дожди чуть ли через день! Да за сто лет стремена несколько раз успеют вытаять, ржа их съест напрочь, камнями в пыль перемелются! Скорее всего, ты видел, если не врешь, следы другого, более позднего каравана! — утвердительно в очередной раз кивнул мне Марат. — В 1938 году лихие люди на сорока лошадях и верблюдах шли через этот перевал, возвращались с грузом мануфактуры из Китая. Не прошли. И тебе еще очень-очень повезло что-то увидеть — ледник быстро уничтожает любые следы. Через восемьдесят с лишним лет увидел? Повезло! Наверно, стремена от седел тех, кто в самую глубину, до самого дна трещин провалились! — покачал он головой. — Тот караван, который в 38-м году, так же, как и другой столетие с лишним назад накрыла на леднике пурга — кто-то в снежной круговерти потерял ориентацию и провалился в трещины, другие, посмотрев на такие дела, зас…ли идти дальше и, просто-напросто, замерзли насмерть. В общем, перевальчик непростой, тот еще — погибли там все, никого не осталось!

— А что за «лихие» люди?

— Контрабандисты. В Китай увозили ворованный с полей опий, назад везли китайские тряпки, прочую дребедень. Все, как и сейчас. Кроме опия, конечно. Нет, тряпки по-прежнему везут из Китая, а вот опий — его выгоднее, да и легче сейчас через Казахстан в Россию переправлять, — смущенно посмотрел он на меня. — Но мы боремся! — авторитетно успокоил он.

— . В 50-х годах прошлого века тогдашние работники местной географической станции в морене Ашу-Тора видели сгнившие тюки и седла, — отхлебнул я, наконец, из своей пиалы поостывший к этому времени чай и закурил. — Значит, это все же был караван контрабандистов, погибший в 1938 году?

— Он самый и был…, — пробормотал вполголоса Марат, вспоминая все еще, наверное, старопрежних контрабандистов опия. — Но, вернемся, так сказать, в русло событий 1916 года. Были, конечно, объективные причины произошедшего, — стал он рассказывать далее. — В соответствии с тогдашней политикой царских властей подавляющей частью, да, что там, почти всей удобной пастбищной и пахотной землей владели русские переселенцы — это одно! А земля у нас в Киргизии всегда была больным вопросом! — взглянул он на меня так, словно я был ближайшей родней тех самых переселенцев. — В июне 1916 года вышел царский указ о привлечении инородцев на тыловые работы: рытье окопов, обозное обслуживание. Указ, неграмотно переведенный с русского языка местной администрацией, кстати, в основном киргизской, до необученных воинским навыкам киргизских масс (инородцев, как я говорил, в армию никогда до этого не брали!) был доведен как необходимость идти на фронт в качестве пушечного мяса — это второе! Ну и, конечно, провокаторы — доверенные люди, родственники баев, решивших воспользоваться моментом, и взять свое — это третье! У нас ведь где толпа, там и провокаторы, куда же без них! Царские источники писали тогда еще и о немецких шпионах, проплативших баям смуту на окраине воюющей империи.

Взяв небольшую паузу, Марат со смаком затянулся сигаретой.

К слову, — пыхнул он табачным дымом в яблоневую крону, — ты помнишь, наверное, как у нас здесь стали меняться президенты, начиная с Акаева? «Тюльпановые революции», е…! — ругнулся Марат. — Здесь в Кызыл-Су в 2010 году толпа захватила здание администрации: разогнала чиновников, разгромила кабинеты, разбила панно с портретом президента, пошла маршем на Каракол! Обошлось, слава Аллаху, без жертв — разбитые головы, выбитые зубы не в счет! А причиной всего этого стали незаконные, по мнению толпы, сделки администрации с землей! Видишь — опять земля! — в очередной раз посмотрел он на меня. — И знаешь, во многом они были правы! У нас ведь как, пришел к власти — протаскивай родственников на должности, набивай мошну! Да, что я тебе об этом говорю — у вас ведь тоже не лучше? — спросил он меня взглядом и, не дожидаясь моей реакции, продолжил. — Мы выявили тогда пару приезжих провокаторов. Но губернатор области был вынужден спешно подать в отставку, сменилась администрация района — другой клан, другие люди пришли к власти! У нас ведь клановая власть, чего скрывать! В прокуратуре дело о беспорядках, как бывает в таких случаях, замяли: стали вдруг срочно подыскивать подохшего осла, чтобы содрать с него ржавые подковы! Теперь, если праздник на подходе, массовые мероприятия — на воду дуем, опасаемся очередного геморроя! И тут вот подоспевает это национально-освободительное! На нашу, теперь уже и на мою голову! В общем, по моему мнению, дата очень сомнительная, чтобы ее праздновать! Ведь, как тогда было — с одной стороны восстание бесправных, подуськанных баями и провокаторами, замученных нуждой бедняков-киргизов, сотворивших кровавый беспредел, с другой неадекватно жесткая, губительная реакция царских властей в отношении коренного населения. Обе стороны хороши, обе стороны повинны! Чего праздновать-то! Ну, да делать нечего, по-серьезному подойдем к мероприятию — с камерами наблюдения, скрытой видеосъемкой! Будем оперативно выявлять провокаторов! Степь без шакалов не бывает, научены уже! Больше того, серьезные люди загодя шепнули, что кое-где подозрительно зашевелились, вроде бы действительно готовится в райцентре праздничная подлянка!

Марат затушил сигарету, долил горячего чая, прикрыл глаза, прикидывая, наверное, как он будет выявлять в толпе зачинщиков беспорядков, и отпил из пиалы. Круглый овал лица приятеля с поднесенной пиалой вдруг напомнил мне священнослужителя с картины Василия Перова «Чаепитие в Мытищах». Но в отличие от попа на картине, воротящего нос от ветерана-инвалида с сиротой, лицо приятеля отнюдь не казалось самодовольным и равнодушным. Я смотрел на раскрасневшегося, неторопливо прихлебывающего чай Марата, и думал, что работать здесь в Киргизии с такими настроениями в милиции, да еще на руководящей должности, наверное, непросто. Хотя…

— Да, не бери ты в голову! У нас многие так в своем кругу за дастарханом резонерствуют, — словно угадав мои мысли, изобразил губами улыбку Марат. — И с тобой — это я только так, чтобы выговориться! — бросил он в рот конфету и сделал очередной глоток чая. — Я здесь родился, здесь жили мои предки, здесь моя земля! Естественно, я хочу, чтобы у нас были цивилизованные выборы, хочу, чтобы была цивилизованная смена власти, а не угар обезумевшей толпы, науськиваемой людьми рвущегося к власти клана! Я хочу, чтобы мои дети спокойно ходили в школу, к друзьям, в гости, а не боялись в праздничные дни, в дни выборов выходить на улицы! Но, к сожалению, еще много воды утечет, пока сварится эта каша!

Поднеся ко рту пиалу, Марат сделал очередную паузу.

В течение суток я уже второй раз слышал декларативные высказывания от приятелей — вот ведь пафосный денек выдался!

— Погоди, сделаешься большим начальником, станешь своих людей на должности протаскивать, а там, глядишь, и во главе «клана» встанешь! — не удержался и вставил я шпильку.

Марат внимательно посмотрел на меня:

— Твои бы слова, да Всевышнему в уши! — улыбнулся он. — Может быть, все может быть… Я же киргиз! Трудно менять установленные веками правила. А ты? Если назначить тебя начальником, кого бы возле себя оставил? Своих, проверенных? Или…? — посмотрел он на меня хитрыми глазами.

Пафосность — это вторичный и необязательный продукт честолюбия. Чем успешней карьера у человека, тем чаще в его речи присутствует пафосность. На высокой должности пафосность становится неминуемой. Таков закон жанра. Честолюбивый Леха Полосин стал неплохим и, несомненно, станет отличным опером. Марат, судя по всему, со временем будет большим начальником. И, дай ему Бог сил претворять в жизнь «цивилизованную смену власти». Хотя… трудно, наверное, «менять установленные веками правила?!»

— Ты думаешь, очевидно, с чего я тебе все это рассказываю? Думаешь, празднование этой сомнительной даты меня так беспокоит? Беспокоит, безусловно беспокоит, — продолжил разговор Марат. — Но еще больше меня беспокоит сохранность собственной задницы! — резко опустил на стол он пиалу, последней фразой удостоверяя, что должность у него хоть и хорошая, но, чуть что, «стрелочником» быть не хочется. В общем-то, нормальная, здоровая реакция индивидуума. — На новой должности для меня теперь любое праздничное мероприятие — это головная боль! — постучал Марат костяшками пальцев по лбу. — И я задницей собственной за порядок отвечаю. А тут еще разбой с убийством инкассаторов! Все, все, хватит с тебя местного геморроя, — маханул он рукой, как бы сметая скопившийся на столешнице мусор. — В горах, когда окажусь рядом с тобой, обещаю, что оповещу, поговорим еще, на козлов, может статься, поохотимся! Эх, охо-о-та! — мечтательно прикрыл глаза Марат, представляя, наверное, всежеланную для мужчины охоницкую потеху, круторогий трофей, добытый после многочасового лазанья по умопомрачительным скалистым откосам. В этот момент он вновь стал похожим на только что полакомившегося мышкой кота.