Следы на бумаге

Анатолий Лубичев

В эту книгу автором помещены рассказы и повести о событиях и историях, произошедших в действительности с реальными людьми: изменены лишь имена, и написаны по их рассказам и воспоминаниям.

ШТРАФНИК

В начале августа 1944 года Егор Соколов прибыл в штрафной батальон, куда был направлен по решению военного трибунала.

На линии фронта стояло очередное затишье, но это было затишье перед бурей.

В окопах замечали, что в тылу, в штабах войск и на передовой идёт интенсивная подготовка к наступлению.

Всех охватило нахлынувшее чувство, не чувство страха, нет, скорее предчувствие близкой смертельной опасности.

В прифронтовой полосе стояло какое-то всеобщее напряжение от ожидания больших сражений и больших потерь.

Окопы, в которых оказался Егор, находились в нескольких сотнях метров от небольшого возвышения, называемого по-военному высотой.

Линия немецкой обороны проходила через вершину высоты и занимала более выгодное положение, поэтому овладение ею дало бы большое преимущество при наступлении.

На нейтральной полосе, шириной около километра, и с обеих сторон окопов не было ни кустиков, ни деревьев. Хорошо простреливаемая местность создавала особые трудности даже для разведки и сапёров, не говоря уж о проведении наступательных операций.

Спокойствие на линии фронта длилось почти месяц и только изредка прерывалось стычками разведок, да боями местного значения по выравниванию фронтовой линии.

Август отличился необычно сухой и жаркой погодой. Только редкие облака и лёгкий ветерок приносили иногда прохладу людям в окопах.

Несмотря на редкие взрывы артиллерийских снарядов и мин, над ржаными полями, по которым проходила линия фронта, с утра до вечера кружили стаи птиц, питаясь опадающими из перезрелых колосьев зёрнами.

Несколько последних дней было заметно усиление позиций советских войск артиллерией и миномётами.

Бойцы, приходящие с тыла, рассказывали, что видели даже несколько «Катюш». Это означало — грядёт наступление.

Ждать пришлось не долго, через пару дней в окопы доставили большое количество стрелкового оружия, в основном автоматы и ручные пулемёты, а также большое количество патронов и гранат. Было приказано всем поменять винтовки на автоматы и ручные пулемёты. Многим это оружие было незнакомо, поэтому перед боем знатоки из офицеров и сержантов обучали бойцов обращению с ним.

Егору не хотелось расставаться с полюбившейся ему винтовкой, и он выжидал, авось ему не достанется новое оружие. И надежды оправдались — на всех не хватило.

Штрафникам при наступлении, как обычно, поручался захват самых опасных участков обороны фашистов. Результатом боя для них могло быть только одно: победить или умереть. Другого не дано. Остаться в живых, имея тяжёлое ранение — самая высокая награда для штрафника.

Перед самым закатом в блиндаже командира батальона проходило совещание, Комбат был краток,

— Объявляю вам, что рано утром начнётся наступление. Нашему батальону поручено взять высоту и удерживать её, не смотря ни на что, хотя бы сутки. Тактика боя такая. Во время артподготовки максимально скрытно приблизиться к окопам фашистов, по возможности конечно. Ночью сапёры проделают ходы на минных полях и отметят их вешками. Как только прекратится артобстрел, не ожидая команды, поднимаемся в атаку и, пока немцы не опомнились, захватываем первую линию обороны. Чем стремительней будем действовать, тем успешнее пойдут дела, и меньше будет потерь. Настройте людей на успех. Разъясните это каждому бойцу.

На востоке еле-еле забрезжил восход, как вдруг тишину нарушил залп артиллерии и свист снарядов. На линии окопов немцев загремели взрывы, образуя фонтаны земли, огня и дыма.

Штрафники, где перебежками, где ползком, быстро, как только могли, продвигались к немецкой линии обороны. Атака временно прекратилась, когда над ними раздался страшный вой. Бойцов словно кокой-то неведомой силой прижало к земле. Это заработали «Катюши». Страшные взрывы и огненные смерчи разразились над укреплениями немцев.

Егор поднял голову: — «Неужели после этого там кто-то выживет». Такого он ещё не видел. Ему хотелось, и он надеялся, что это продлится дольше, как можно дольше, чтобы ни один фашист не остался в живых.

Обстрел прекратился как-то неожиданно.

После страшного грохота наступила полная неестественная для этой ситуации тишина. Егору показалось, что он оглох, как тогда после контузии.

Раздалось сначала редкое, а потом всё более мощное и громкое «Ура».

Егор набрался решительности, вскочил и побежал, что было мочи к немецким окопам.

Артобстрел проделал много проходов в колючей проволоке. Добежать до первой линии окопов было не трудно. Комбат был прав. Фашисты не успели организовать оборону, и их сходу закидали гранатами в блиндажах.

Вторая линия обороны немцев попыталась отразить нападение, но видя быстро приближающихся к ним красноармейцев, фашисты не выдержали и отстреливаясь отступили.

Обе линии обороны были взяты с минимальными потерями: два бойца погибли, нескольких ранили.

Было приказано не задерживаться и, пока фашисты в панике отступают, гнать их как можно дальше.

Но атака неожиданно захлебнулась. Наступающих встретил шквальный перекрёстный огонь пулемётов противника. Обстрел вёлся из нескольких дзотов, не обнаруженных разведкой при подготовке наступления. Видимо немцы предполагали, а может и узнали от языка, что будет наступление на этом участке фронта.

Егор припал к земле. Вокруг взлетали фонтанчики от пуль. Они свистели над самой головой, пробивая вещмешок за его спиной.

Через несколько минут по цепи передали еле слышную команду: «Назад в окопы».

Егор развернулся и пополз назад, но вдруг страшная боль пронзила правую ногу, и он на мгновенье потерял сознание. Когда очнулся, почему-то вдруг в голове промелькнула мысль: — «Я даже ни разу ни выстрелил. Бежал, будто забыл, что у меня винтовка. Жаль, что ранили».

Винтовка лежала рядом. Попытался ползти, но боль не давала даже пошевелиться. Медленно, стараясь не делать резких движений, снял с себя вещмешок, ремень с закреплёнными на нём гранатами и подсумками с патронами.

После того, как освободился от вещмешка, свист пуль над ним прекратился, скорее всего, он стал незаметен, скрываемый стеблями ржи.

Решил доползти до ближайшей воронки и переждать в ней, надеясь на санитаров. Пересыпал патроны из подсумков в карманы шинели, накинул через голову ремень винтовки и пополз на руках, цепляясь за корни ржи, помогая себе левой ногой. Полз, превозмогая боль, с трудом преодолевая каждый сантиметр в поиске укрытия.

Стрельба всё усиливалась и усиливалась. Участились взрывы мин. Одна из мин разорвалась совсем рядом, и Егор почувствовал, как осколок со звоном ударил по винтовке, а другой — по каске. Снял и осмотрел винтовку. Приклад был разбит вдребезги. Егор с досадой отбросил её в сторону. Подумалось, — «Попробуй теперь, застрелись». Он продолжил движение. К счастью большая воронка от фугаса оказалась совсем рядом. Сполз в неё и с большим трудом перевернулся на спину, с криком от невыносимой боли.

Лежал и смотрел на небо. Уже совсем рассвело и наступило утро. По небу, словно барашки, плыли небольшие белые облачка. Это никак не вязалось с взрывами, стрельбой и криками раненых вокруг. «Надеюсь, в одно место снаряд дважды не попадает, как говорят. Авось повезёт. Эх», — он вспомнил про разбитую винтовку, — «Ни одного фашиста не убил. Жаль».

В окоп сполз санитар с большой сумкой на ремне, с нарисованным на ней красным крестом. У него был испуганный вид, руки тряслись. Он опустился на самое дно окопа и не соображающим взглядом смотрел на Егора. Вздрогнул всем телом, когда Егор спросил громко, как мог,

— Ты санитар?!.

— Да!..

— Ну, так давай исполняй, — Егор поморщился, — Лечи, санитар, — и показал на разорванный пулями залитый кровью сапог, — Кровь останови.

— Да, вроде сильно не течёт… Потерпи чуток. Помогу, как могу. Сейчас, сейчас…

Санитар разрезал ножом и снял сапог. Размотал портянку. От колена почти до самой стопы зияли три сквозных ранения от пуль крупного калибра. По тому, как неестественно лежала нога, кость была перебита и не в одном месте. Припадая к земле при каждом взрыве мины или свисте пули над воронкой, санитар достал из своей сумки бинты и забинтовал раны. Кровь мгновенно просочилась сквозь бинты. Чтобы как-то укрепить перебитую ногу, санитар снял с ноги Егора второй сапог, отрезал от него голенище и, разрезав его вдоль, обернул покрытое повязкой место, плотно замотав сверху портянками. Егор стойко переносил боль, только иногда вскрикивал от прикосновения санитара к раненой ноге.

Немцы пытались выбить штрафников из захваченных ими окопов, но, встретив сопротивление, откатывались назад, и каждый раз, после очередной неудачной попытки, возобновляли миномётный огонь.

В течение всего дня штрафникам удавалось сдерживать немцев, но силы иссякали, бойцы гибли. На исходе были боеприпасы.

Когда совсем рядом Егор услышал немецкую речь, понял, — «Всё — это конец».

Стемнело. Бой совсем затих. В воронку опустилось ещё несколько раненых. Санитар помогал, как мог, потом вдруг поднялся,

— Я к своим, за бинтами и за помощью. Ждите, — и исчез в темноте.

Один из раненых произнёс,

— За бинтами… Слинял, фраер.

— А, вдруг приведёт помощь. По себе судишь о людях.

Говорили шёпотом, словно сговорились. Не успели продолжить разговор, как раздался крик,

— Хальт, — и в стороне, куда ушёл санитар, раздалась автоматная очередь.

— Жаль пацана… В натуре, жаль.

— Почему ты сразу думаешь о самом плохом? Может это не в него стреляли, — произнёс еле слышно Егор.

Почти до полночи раздавались редкие автоматные очереди. Это немцы добивали раненых красноармейцев, находя их в окопах, блиндажах, в воронках и просто лежащих во ржи.

Все собравшиеся в воронке затихли, вслушиваясь в темноту и ожидая со страхом очередной автоматной очереди, но уже по ним. «В атаке было не так страшно, как сейчас», — подумал Егор. Чувство страха притупляла только боль в ноге.

В этом ожидании смерти прошёл час. Луна не взошла, и над ранеными бойцами разверзлось бескрайнее тёмное звёздное небо. Иногда в ночном небе вспыхивали ракеты, освещая израненное, в воронках поле.

Рядом послышались шаги, и кто-то приблизился к воронке.

— Живые есть?

Один из бойцов ответил,

— Есть, только раненые все.

— Ходячие имеются?

— Нет.

— Сможет кто из вас ползти?

Несколько бойцов ответили утвердительно.

— Тогда ползите за мной. Здесь оставаться опасно. Отдайте тем, кто остаётся, шинели и плащ-палатки. Пусть прикроются, может быть, и не заметят их в темноте немцы. Оружие оставьте, пользы вам от него никакой, да и ползти легче.

Егор, превозмогая боль, с трудом выполз из окопа. В темноте вырисовывался силуэт человека в офицерской фуражке.

Смогли ползти только пятеро из восьми раненых.

— Как нам к Вам обращаться? — шёпотом спросил Егор.

Конец ознакомительного фрагмента.