Странники земель Повременья

Анатолий Мусатов, 2015

Жизнь прожить не поле перейти. Волей случая Антон в полной мере познал всю глубину народной мудрости. Так случилось, что на определенном отрезке своей жизни он тесно соприкоснулся с противоположной стороной человеческого Бытия – смертью всего сущего. Занимаясь изготовлением надгробных плит на разных кладбищах, Антон познал многие тайны последнего прибежища тех, кто когда-то был человеком.Судьба уготовила ему много испытаний: смерть любимой, друзей, брата… Часто Антон был на грани отчаяния. Но каждый раз его удерживало от роковых шагов незримая сущность. Проявляясь в обличье разных людей, эта непознанная сила неизменно была Антону поводырем в трудных странствиях по земле его жизни…

Часть первая

Антон

Глава 1

В этот день у Антона с самого утра не задалось настроение. Томящее душу ощущение обязаловки порождало дурные предчувствия. Антон привык доверять своей интуиции. Он настолько серьёзно относился к такого рода предостережениям, что в иных случаях это даже служило отменой поездки на точку. Не без оснований он поступал так. Именно в такие дни по кладбищам проходила тотальная проверка на законность установленных плит, памятников и иных знаков внимания здравствующего населения к своим почившим родственникам. Изрядное количество из клана «ныне здравствующих» не желали мириться с убожеством убранства сакрального места. Эти самопальщики украшали любимые могилки незабвенных родичей кто во что горазд.

Кладбищенское начальство страсть как не любило таких самодельщиков и «уклонистов». Эти люди посмели лишить его законных финансовых вливаний в виде официальной оплаты за установку таких же памятных артефактов. А посему, желая остановить «нелегалов», были даны драконовские негласные указания кладбищенской гвардии. Штрафы были цветочками. Кладбищенские за умыкание своей доли вознаграждения не церемонились любителями украшательства могилок. Они немилосердно костыляли по шее каждого, застигнутого за противозаконной самодеятельностью.

Накануне дело не удалось. Антон, как сыч, высматривающий неосторожную мышь, заметил подозрительную суету со стороны кладбищенских. Пара копателей с ковшами наперевес двинули в обход. Остальные, рассевшись на «Беларусях», рысью, выбирая все углы по аллеям, рванули на скоростях, явно направляясь к ним. Он ткнул в бок брата и сказал:

— Унюхали, твари! Дим, разбежались.

Не прибавляя больше ни слова, быстро присел, раскрыл сумку и сунул Дмитрию один из пакетов. Тот молча схватил его, пригнулся и со скоростью, удивительной для его грузной комплекции, рванул по проходу, туда, где аллея понижалась в общем рельефе. Антон, не мешкая, обхватил коробку с плитой. В который уже раз радуясь её малому весу, пригнулся и припустил к заранее намеченному схрону. Они присмотрели, на крайний случай, несколько таких потайных мест. Сейчас удача была на их стороне. С того места, где они намеревались установить плиту, их невозможно было захватить врасплох. И схрон был рядом, и гущина разросшихся кустов давали им все шансы оторваться от своих преследователей.

Антон сунул завернутую в мешковину плиту в кучу кладбищенского мусора. Это было идеальным местом. Там всегда была навалена вся отработка и хлам из старых венков, крестов, полусгнивших ветвей кустарника, травы и оберточной бумаги. Прикрыв упаковку мусором, Антон мигом свернул в боковой проход. Сорвав с себя ветровку, он вытащил из сумки плащ, бейсболку и не спеша выпрямился. Не поворачивая головы, он скосил глаза по сторонам, оценивая обстановку.

На том месте, где они были пару минут назад, уже суетились, жестикулируя и матерясь, пара рабочих. Рядом стоял «Беларусь» и ещё несколько кладбищенских, рассыпавшись по ближайшим участкам, обшаривали их с озлобленным выражением на лицах. Один из них с остервенением бультерьера выдирал из земли уже заколоченные стойки, на которые братья намеревались укрепить плиту.

–…Ну, сучары, попадись!.. — донесся до Антона ядрёный мат-перемат высоченного хрипатого облома. «Бригадир, не иначе! — подумал Антон с издевкой. — Ишь, бл…дина, разоряется!».

Здесь, на Митинском, они бывали всего несколько раз, но уже почувствовали яростную охоту за ними. За несколько лет такого рода деятельности братья перебывали почти на всех московских кладбищах. Время и солидный возраст этих мест захоронений быстро выработали все возможные варианты спроса на их продукцию. Кладбища эти скорее превратились в памятные места отдыха жителей. Редкий владелец участка решался обновить памятник либо мемориальную плиту. Братья, в силу некоторых обстоятельств за памятники не брались. Слишком приметная была работа. Неровён час, вздумается кому-нибудь из кладбищенского начальства проверить легитимность их прав на такой подряд.

Донимала их также и конкуренция со стороны местных подельщиков. Все кладбища были давно поделены на зоны влияния и охота на пришлых «самоставщиков» была жесточайшей. Те из «братков», кто имел виды на данную зону, были в своём праве. Прикармливая высокое начальство, они имели немалый приварок с желающих украсить могилку памятным знаком.

Кое-кто из клиентов просил сделать заодно и фото на керамике, но процесс производства их был немного сложнее и не окупал себя. Приходилось вежливо отказывать. В качестве компенсации место на плите под фотографию украшалось затейливой виньеткой.

После установки плиты, братья, заметая следы, выбирали какой-нибудь неприметный уголок на обширном пространстве кладбища. Торопливо вывалив припасённую снедь на убогий столик, с душой, воспарённой к неземным высотам, братья принимались трапезничать. Дмитрий, по обыкновению, уже умудрялся снял излишний напряг и ещё более облегчить душу, употребив дозу облегчительного средства, припасённого им лично для себя в виде «чекушки». Как он ухитрялся это проделать, Антону никак не удавалось засечь. Димыч любил носить обширные одеяния. Для него не представляло труда скрыть под ним бутылку любой ёмкости. При желании в их складках можно было спрятать небольшое порося, не то что жалкую поллитровку!

На Дмитрия вся процедура и процесс общения с клиентами наводили тоскливое уныние. Он предпочитал в такие моменты околачиваться где-нибудь поблизости, как он пояснял: «для страховки». Конечно, страховка в их деле никак не помешала бы, но уж слишком часто брат оставлял Антона улаживать самому все дела. Даже в тех случаях, когда им не грозило ничьё вторжение в тайну их коммерческих отношений, Димыч под самыми разными предлогами исчезал из поля зрения. Антон, улаживая технические детали с клиентом, только краем глаза мог видеть Дмитрия на приличном отдалении с видом опечаленного родственника у чьей-нибудь могилки. Там-то он и опережал брата по части снятия стресса.

Но главным препятствием в расширении столь доходного дела была напрочь отсутствующая у Димыча способность самостоятельно набирать заказы. Вообще-то он обладал натурой, в целом раскрепощённой и волевой. Но при одной только мысли подойти к копошащемуся у могилы посетителю он немедленно впадала в ступор. Невозможно было найти никаких резонов, чтобы уверить его в глупости подлого воображения. Что ему мерещилось в такие моменты, один Бог знает! Вот только вреда от такой политики случалось немало. В иные, урожайные на посетителей дни, Антон не мог просто физически обежать обширное кладбищенское пространство. Упуская верные заказы, он срывал своё раздражение на несчастном, зацикленном братце.

Некоторая мужиковатость Димыча была его одновременно и сильной и слабой чертой. Там, где надо было просто подняться из-за стола и насупиться, собеседник, враз укрощённый его внушительными габаритами, понимал, что его линия поведения не совсем устраивает этого парня. Он тотчас же менял её на выгодную для Димыча. Но хитросплетения переговорного процесса, там, где надо было применить некое умственной усилие для собственной выгоды, Дмитрия ставили в тупик. Его мужицкая, простецкая хитрость не давала применять никаких тактик из обширного арсенала, наработанных Антоном за время их кладбищенской страды. Как ни старался Антон натаскать Димыча на пару-тройку самых начальных ситуаций, всё пропадало втуне. Тот, по окончании лекции, убедительно заверял брата, что полностью врубился в проработанный материал. Но на следующий же выезд на точку, при встрече после обхода территории, Димыч, глядя в глаза Антону искренне уверял его в полном отсутствии на его половине хотя бы одной-единственной живой души! Антон лишь горестно вздыхал про себя. Ходя за ним следом для контрольной проверки, даже смог незаметно для Димыча набрать с полдесятка заказов! Он только и мог, что выговорить по этому поводу некоторый смешанный набор крепких выражений!

Хотя Антон отлично понимал причины такого поведения брата, раздражение брало вверх. При получении с клиента мзды за выполненную работу, он оставлял себе большую долю, объясняя это чрезмерными нервными нагрузками. Димыч не возражал. Он даже с какой-то извинительной готовностью комментировал итог дележки: «Я, помаешь, как-то не могу с ними разговаривать! Ну, честно, у тебя это лучше получается!».

И всё же сегодня был последний резервный день для установки мемориальной плиты. Завтра, в субботу приедет заказчик. Не обнаружив в наличии на своём участке плиты, он, чего доброго захочет передумать. В результате изрядный кусок труда, времени и материалов пойдет насмарку. Так уже бывало по разным причинам. Братья, наученные горьким опытом, старались не манкировать этой стороной дела. Они загодя старались установить хотя бы стойки с окантовкой. Это почти всегда давало положительный результат. Не успев к сроку изготовить плиту, они перезванивали клиенту с извинениями за задержку, ссылаясь на внезапно сразивший их обоих грипп, или иную какую хворость. Заказчик, обнаружив на могилке полностью подготовленный крепёж, шёл им навстречу, давая своё согласие приурочить установку самой плиты к следующему приезду. Он мог состояться и много позже, поэтому у братьев образовывался вполне значительный кусок резервного времени.

Свой же телефон братья благоразумно не давали, отговариваясь на отсутствие его в мастерской, расположенной где-нибудь за городом. Не ровен час, кто-нибудь из клиентов по незнанию, либо по доброхотству своему поделиться номерком при случайной оказии ещё с кем-то из посторонних. А этим посторонним, вполне может статься, окажутся разного рода лазутчики из стана многочисленных врагов. Тогда выследить их не представляло бы никакого труда, братья сами попались бы в расставленные силки.

Димыч, поначалу по некоторому недомыслию настойчиво подбивал Антона воспользоваться такой возможностью. «И хлопот меньше с заказами, самих заказов больше, и время не тратиться попусту», убеждал Димыч Антона. Но осторожность, — этот ангел-хранитель Антона, ни разу не дала осечки. А слухи доходили до них разные. Где-то поймали таких же предпринимателей и дали год условно, а где-то просто искалечили «братки», а то и просто о ком-то уже давно нет ни слуху, ни духу…

В деле сокрытия своего присутствия на чужой территории ритуальных захоронений, Антон с Дмитрием достигли феноменальной изворотливости. Изобретательность, сопутствующая их появлению на кладбище, полностью соответствовала народной мудрости «голь на выдумки хитра». Главным и самым примечательным предметом была имеющаяся у них упаковка. В ней не без труда угадывался прямоугольный предмет, предательски говоривший каждому, «вот она я, плита, и этот несёт меня сюда незаконно!». Что и говорить, главная рабочая сила, то бишь Димыч, уже при приближении автобуса к конечной цели, начинал нервно оглядываться, тем самым, выдавая себя окончательно. Но так было только в первый период их поездок. Затем, путем длительных, напряженных размышлений они нашли несколько изящных и, одновременно, простых решений этой главной проблемы.

Одним из них, и даже излюбленным, стал вполне легальный пронос на территорию, невинного с виду гарнитура из столика и скамейки, для установки возле могилки, где притомившимся родичам усопшего было на чём отдохнуть и помянуть его после приведения могилки в надлежащий вид. И столик, и скамейка никаких подозрений не вызывали. Братья, то порознь, то пристраиваясь к какой-нибудь группке посетителей, чтобы легче было стушеваться в общей массе, проносили плиту, спрятанную в столешницу самого стола. Чтобы ни у кого не вызвать сомнений в том, что это стол, а не какой-либо нелегальный предмет, они, перед заходом на кладбище, расположившись чуть поодаль, в укромном месте, крепили к столешнице ножки.

Этот, вполне узнаваемый предмет, спокойно несли мимо конторы, мимо бетонных мастерских, мимо раздаточной шанцевого инструмента и вёдер, и просто мимо рабочих, цепким взглядом осматривающих проходящий мимо народ. Сами ножки и обечайка стола были на самом деле крепежом и стойками для плиты. Кладбищенские служивые даже и не догадывались, что остальная бутафория складывалась и легко помещалась в сумку, вместо истребленных съестных припасов. Смена одежды, очков и головных уборов, и ещё пара приёмов, не давали возможности примелькаться им на действующем кладбище весь сезон. И всё же, что-то упускалось ими, допускался какой-то промах. Тогда отход на заранее продуманные позиции, резвость ног и неожиданные смены внешности и поведения, спасали братьев от неминуемой расправы, жаждущей крови орды алчных могилокопателей…

Сегодня ехать было надо. Вырванные стойки ещё не такая потеря, как испорченная плита с выбитыми данными и прочими украшениями. Заказчик при наличии товара, скорее всего, возьмет её, но с условием, что они тут же при нём и установят на место. Антон, хотя и знал, какой риск их поджидает в случае такой комбинации, но внутри словно какой-то голос шептал ему: «Езжай, не бойся, всё будет в порядке!»

Народ, истомлённый долгой дорогой до кладбища, с облегчением вздохнул при виде показавшихся кладбищенских ворот. Дружно высыпав из «Икаруса», люди неторопливо двинулись ко входу, таща непременные атрибуты в таких поездках, как лопаты, вёдра, какие-то чахлые кустики, цветы и прочие сакральные артефакты.

Антон вышел вслед за Димычем, который нёс сегодня изрядный вес. Пришлось взять в эту поездку сразу две плиты, — очередной заказ и должок предыдущему клиенту. Упаковка такого груза доставила братьям изрядные хлопоты, но дело с доставкой последней решилось неожиданно просто. Проделав знакомую процедуру превращения другой плиты в столик и скамеечку, братья заторопились на место установки плиты. Время поджимало, и его дефицит мог породить излишнюю суету, что могло быть замечено враждебным глазом.

Что сегодня произошло, каким силам небесным они сегодня угодили, но заказчики пришли все! Установка плит прошла незамеченной для кладбищенских рабочих. Вдобавок, братья сорвали пяток хороших заказов! Едва они отошли немного в сторону от последней заказчицы, Димыч, возбуждённо потирая руки, довольно крякнул:

— Всё, свобода! Заслуженная и потому самая приятная вещь из всего, что можно и нужно отметить! Я знаю одно местечко, двинули туда. Прошлый раз присмотрел, когда ждал тебя.

— Далеко? — Антон нервно оглянулся. — Шляться нам здесь сегодня небезопасно, сам знаешь…

— Ты чё! — оборвал его Димыч, энергично тряхнув своей широкой дланью. — Там всё классно, и скамейки шикарные, и заросли вокруг — не пролезешь. В метре кто пройдет, не заметит!

Он оказался прав. Совсем недалеко от главной аллеи, там, где выросшие посадки были уже с приличным стажем, братья нашли то, что могло оказаться постоянным местом отдыха перед отбытием домой. Долго возиться с выкладкой принесенной водки с закуской не пришлось. Всё мгновенно оказалось на скамейке раскрыто, откупорено, разложено и разлито. Через пару минут, приняв по второй дозе, Антон и Димыч, привалившись к спинке скамьи, погрузились в нирвану.

И пока Димыч распотекался на предмет особой значимости их поездок, Антон меланхолично, кивая головой в знак согласия, тем временем размышлял совсем о другом: «Что тут может быть такого особенного, что нет в другом месте? Такая же трава, такая же земля! Кусты, небо, солнце, — всё тоже! Даже могилы, если посмотреть общим взглядом, видятся просто артефактами! Захотелось кому-то собрать все такие вещи в одно место… вот и образовалось мера вещей… Тот, кто по своей прихоти задумал всю эту геометрию, то ли хитрое дело умудрил, — принудить массу людей собирать своих покойников в одном месте для каких-то, ведомых только ему целей… может, просто посмотреть на народ, то ли просто пересчитать его, так, на всякий случай, чтобы иметь в виду всю живность, приезжающих сюда… Нет, видимо, дело тут всё же в настроении, в скрытом менталитете этого места… Димыч дело делать приехал сюда, вот и пробивает его снобизм, как какое-нибудь «чмо», постоянно ошивающееся в элитном клубе! Что ему до горестей здешних посетителей!».

День выдался на славу. Яркое солнце играло на латунных крестах и оградках из нержавейки, ветер налетал теплыми волнами, и хотелось после нескольких часов безумного напряжения броситься в траву и бездумно зарыться в неё лицом. Не хотелось думать, о месте, где они сейчас находились. Потому со стороны казалось немного странным, что здесь делает такое количество хмурых людей, когда на душе у тебя звучал хорошо слаженный торжественный аккорд!

К вечеру братья заметно погрузнели от ощущения в себе изрядного количества градусов и снеди. Оттого течение времени для них замедлилось и превратилось в один долгий и приятный вечерний пикник. А когда Антон, взглянув на часы, обнаружил, что последнее транспортное средство увезло запоздавших посетителей с кладбища больше часа назад, братья особо не расстроились. Ночевать им на кладбищенских погостах приходилось и ранее. Весь вопрос был только в том, какой сюрприз приготовила им погода на предстоящую ночь под открытым небом. Димыч, обозрев простершийся над ними небосвод, сказал:

— Будет холодновато!

Закусив остатком куриной ножки, лихо опрокинутый стакан водки, добавил:

— Но это нам по фигу. У нас есть ещё одна литровая грелка-сороковик. Ни в жисть с такой грелкой не замёрзнуть…

Антон проснулся от того, что нечто холодное, неприятно-колкое скользит по его телу. Не открывая глаз, он понял, что глупо было остаться здесь на ночь. «Сквознячок, ети его конем! Еще час, и я огребу страшнейший насморк… Надо было тачку взять… Жадность Димыча одолела…».

Ветерок, пробираясь тонкими змеиными струями через плотную заросль кустов, напрочь выдувал желание спать. Антон посмотрел на храпящего рядом брата и раздраженно мотнул головой: «Блин, нажрался… теперь ему хоть айсберг на брюхо положи… Хо-хо… Надо, что ли, размяться… Приму стакашку и пройдусь по аллейкам. Все равно, уже не уснуть… Пятый час…».

Высоко в небе, над темным квадратом кладбищенской посадки ярким пологом высвечивались разноцветья созвездий. С одного краю они уже чуть потускнели, указывая на место будущей зари. Антон спустил ноги со скамьи, нащупал на столике стакан и не глядя, на слух, наполнил его. Искать огурцы и кусок куриного крылышка он не стал. Ему хотелось спать после принятой вечером изрядной дозы. Полстакана водки почти сразу же сделали свое дело. Трещавшая голова немедленно стала избавляться от тяжкого груза похмелья. Антон с облегчением выдохнул и встал.

«Гадство, тут и гулять-то тошно!.. В темноте, точняк, заблудишься… Димыч спросонья еще чего подумает… Да хрен с ним! Будет знать, как жрать без меры…».

Протиснувшись через узенький лаз, который оставили в железном редуте ограды осторожные хозяева, Антон вышел на дорожку и огляделся. Место, где им пришлось, ночевать было приметным. С одного угла перекрестка стояла громада стилизованной часовни, сваренной из железного прута и крытой жестью. В ее глубине теплился маленький ночник, зажженный с вечера родственниками усопших.

С другой стороны, напротив железного храмика, расположился шпиль надгробия, на верху которого мерцал в звездном отражении полумесяц.

«Ладно, сориентируюсь… — лениво скользнула приблудная мысль. — Пойду направо, как говориться в народном творчестве».

Прихотливо изрезанному разнобою оград, памятников и разросшихся кладбищенских посадок на фоне уходящего вдаль, чуть светлеющего горизонта, казалось не будет ни конца ни краю. Антон прошел несколько пересечений аллей и неожиданно оказался на краю огромного уходящего в темноту пространства. Перед ним ровными рядами чернели отверстые зевы могил, окаймленных валами глинистой земли. Их наводящая своей откровенностью готовность принять свои жертвы, вызывала дрожь в сердце: «Мать честная! Сколько же их, еще живущих сегодня, завтра ляжет сюда… Черт! Это уже апокалипсис, только растянутый во времени… Не надо никаких событий, вот он, здесь прописан, и нет спасения от этого страшного рока… Хм, да и поля-то самого пару недель назад не было… Вот это масштабы!..».

Антона передернуло. Он огляделся и вдруг, к своему удивлению, заметил в нескольких десятках метров горящий костер, какое-то шевеление около него, как будто лежавшая возле фигура неспешно подбрасывала ветки в пламя.

«Что за придурок, нашел место для костра… Чего ему тут надо? Все кладбищенские по домам с вечера сидят. Даже сторожа жрут водку в своей каптерке на входе… Бомж, не иначе. Натаскал с могил поминальной жратвы и водяры и кайфует!.. Вроде, он там один. Пойду, взгляну, все время пролетит быстрее…».

В свете небольшого костерка Антон разглядел длинную, нескладную фигуру мужчины неопределенного возраста. Серая кепка, надвинутая на глаза, мешала разглядеть его лицо в деталях, но заросшие скулы и подбородок густой щетиной явно говорили о полном невнимании к своей внешности. Антон подошел и прокашлялся:

— Привет.

— Здорово, коль не шутишь.

— Погреться не пустишь? Холодновато сегодня ночью.

— А ты бы дома грелся, — усмехнулся мужчина. — Место уж больно неподходящее для прогулок. Я вижу, ты не из кладбищенских. Чего, — застрял здесь?

Усевшись, Антон вытянул ноги и подставил ладони огню.

— Да вот пришли с братом помянуть друга, наклюкались и опоздали на последний автобус.

— Видать, память по другу была знатной, что так много времени заняли поминки.

— Да, мужик он был отменный, — кивнул Антон. — Умер вот только нелепо, даже глупо. Кто-то на речке тонул, так он поддатый полез спасать, но не рассчитал сил.

— Что ж, судьба всякому пишет свою пропись. Люди в ней блюдут со всем тщанием все слова, да малой закорючкой пренебрегут — авось, пронесет, — и все, кончилась жизнь.

Антон удивился странной манере говорить и рассуждать своего нечаянного знакомца. Было и еще что-то странное в его облике. При неверном свете костра мужчина иногда казался большой черной тенью, будто ни один луч света не доходил до него, то иногда Антону казалось, что сквозь фигуру незнакомца он видит далекий отсвет занимающейся зари и на ее фоне резкие тени деревьев.

— Слушай, а ты-то что здесь разлегся? Я не припомню, что бы ты сам был из кладбищенских копателей.

— Я здесь по своей надобности. Мне с утра придется разными делами заниматься.

— Вот так-так! — протянул Антон. — Такие дела, что всю ночь мучиться бессонницей у костра в холоде?! Какие дела могут быть на кладбище? Покойникам все равно, а родственники все заранее оформили.

Мужчина некоторое время молчал, потом поднял лицо на Антона:

— Дела мои не из того разряда. Люди думают, что, предав земле покойника, все на этом для него заканчивается. Правда, некоторые формы перехода в иную жизнь усопшего они выражают в особых поминальных днях. Но это всего лишь малая часть того процесса, который предстоит пройти умершему. Не имеет значения, как умер человек, — его путь к иному миру одинаков и бесконечно труден. Особенно важны первые времена после смерти. Они определяют, как и в каком качестве предстоит измениться ипостаси сущности умершего…

Антон со скептической улыбкой слушал вариации посмертных мытарств в изложении странного бродяги-философа. Теперь он нисколько не сомневался в истинности своего первоначального предположении о времяпрепровождении этого бомжа на кладбище. Чуть погодя он хмыкнул и с неприкрытой иронией спросил:

— Понятно, лады. Я только не могу взять в толк, ты-то с какого боку-припеку ко всему этому прикручен? Какой у тебя здесь интерес?

— Пусть будет «интерес», как ты выразился. — Мужик опустил голову. — Вот этот костерок и есть часть того процесса перехода, а я должен поддерживать в нем огонь. И не приведи случай погаснуть по какой-либо причине этой малой толике света. Не найдет пути почивший бедолага к берегам Истины и Света. Некоторое время я буду находиться здесь, в этом месте бескрайнего и бесконечного океана небытия. Видишь, сколько еще назначено обреченных на близкий миг роковой смерти?

Мужчина обвел жестом поле, над которым развидневшееся небо гасило вечные костры далеких миров. Высившиеся холмики земли у отрытых могил красноречиво говорили о справедливости его слов.

Он взял двумя пальцами откатившийся из костра ярко пылающий уголёк и, задумчиво посмотрев на него, сказал:

— Что этот уголёк — ничтожная искорка света! Сейчас полон энергии, огня, а через минуту станет пеплом… Тоже и жизнь человечья, — глядишь, родился и живет, полон надежд и планов. Миг, всего-то миг, и не стало его светлого огня мыслей, чувств, знаний, интеллекта!

— А как же душа, — вещь вообще-то бессмертная? Хотя я лично в этом сомневаюсь. По здравому рассуждению и из личного опыта я думаю, что эта субстанция переживает наше бренное тело и воспаряет… хрен знает куда, но точно не исчезает в могиле вместе с телом.

— Очень интересно, — значит, не исчезает-таки? А ты, или кто-нибудь из живших во все времена на земле людей видел эту, как ты выразился, «субстанцию»?

— Ну, мужик, это некорректный вопрос. Душу можно увидеть только после смерти. А до этого никак. Только тот, кто побывал там, — Антон кивнул в сторону ближайшей могилы, — и вернулся назад, сможет сказать что-нибудь определенное. А так, кроме Иисуса никому это дано знать. Так что, примем на веру и будем надеяться, что мир иной не так уж пустынен и гол, как можно подумать при рассуждении на эту тему. Да и вообще, существует ли он?

Мужчина пожал плечами:

— Я не могу тебе сказать что-нибудь определенное. С моей точки зрения он существует. Почему — это вопрос риторический. Вот ты сомневаешься, кто-то свято верит в его существование, другие отрицают эту возможность, а многие даже не задаются вопросом: есть он или нет его. Дело убеждений и того, как все эти люди намерены прожить свою жизнь.

— Ну да, бабка надвое сказала, — усмехнулся Антон. — Неужели опыт всех поколений людей, что жили на Земле, не прояснил хоть как-то такую животрепещущую проблему? За такое время можно было додуматься или опытным путем, научно, определить истину! И всего-то дел, — или да, или нет. Ошибиться просто невозможно! В наше время наука не такие вещи решает. Ошибок наука не делает. Она только доказывает, — возможно или невозможно.

Незнакомец едва заметно покачал головой:

— Еще одно заблуждение, доставшееся людям в наследство от Темных Времен. Все объясняется без мудростей и философских затей, — простая физиология, никакого таинства. Всё, как у животных, — совокупление, зачатие, развитие плода и рождение. Только в отличие от них вы наделены одним свойством, которое делает вас людьми — способность мыслить. И вот это-та способность, которая и заслуг-то имеет перед эволюцией всего остального живого, что даёт вам возможность осмыслять свои действия, и, предвидя результаты, избегать нежелательных последствий этого опыта, исходя из изучения оного. Впрочем, последнее весьма спорное утверждение. Я много раз видел, как человек, казалось бы, наученный горьким опытом, должный учесть последствия фатальных ошибок, поступает до абсурдности наоборот.

— Ну, мужик, ты прямо истины глаголешь! Только истины эти затерты до дыр. — Антон ехидно хмыкнул и добавил: — Кому из живущих они не известны. Вся правда в том, что человек вообще иррациональное существо. То, что он делает, все подчинено прагматической задаче — дольше жить, вкусно есть и ни от кого не зависеть. Так уж этот мир устроен.

Антон самодовольно хихикнул. Откинувшись на локоть, он обозрел фигуру своего собеседника. Тот сверкнул глазами из-под козырька фуражки, отбрасывающего глубокую тень на верхнюю половину лица и глухо начал:

— Все ваши представления об окружающем вас мире сугубо и сплошь антропоморфичны. Отсюда и весь ваш мир, который не имеет ничего общего с природой, окружающей вас. Все порождения вашего ума, буквально всё, от первой примитивной зародышевой мысли и до всяких там философских экзистенций построены на инстинктивной аксиоме, что всё вокруг вас живет, существует, дышит, и поступает, исходя из ваших же представлений о природе…

Он умолк, как будто что-то припоминая и тут же продолжил:

— Хочу привести для наглядности небольшой пример. Возьми на карте произвольный участок, очерти его и пусть это будут границы нового государства. Оно будет включать в себя многие территории разных официально признанных стран. Но подумай, что есть это вновь образованное государство? Всего лишь условность! Такие же условности, только исторически сложившиеся, есть все остальные страны — ведь в общем, везде только люди, обремененные условиями развития — территориальными, климатическими, языковыми, не желающих исчезнуть в ходе эволюции, установили то, что представляют собой так называемые государства. И всё это, заметь, всего лишь одна большая социальная условность, не имеющая для природы ровно никакого значения.

Это самое величайшее заблуждение одного из существующих видов на Земле. Что вы собой представляете, не более чем цепь случайных совпадений и итераций. На соседних с вами планетах не сложились условия для появления на них той формы существования материи, которую вы представляете здесь на земле. Однако это не значит, что сама форма планетарного существования материи, положим, на Венере, или на Марсе не является столь же самоценной и допустимой формой бытия материи…

Раньше человек удовлетворялся верой в объяснении устройства мира, души и своего предназначения в нем. Сейчас же в связи с утратой многих позиций веры, возникающие противоречия между интеллектом, обретением сути знаний и безграничного воображения с одной стороны и скудостью физических возможностей тела с другой, человек вынужден скрашивать свое существование уходом в мир ирреального. Многие не хотят верить в неизбежный конец своего существования…

От монотонного и усыпляющего голоса мужчины Антона стало клонить в сон. Он хотел было что-то сказать, но тяжелая, непроницаемая тьма с неодолимой силой навалилась на него…

Утром Антон проснулся от громкого чавканья брата и звона стакана. Он открыл глаза. Солнце поднялось уже довольно высоко, но еще не набрало силы дневного тепла, чем так иногда радует ранняя осень.

— Димыч, сколько времени?

Димыч осклабился и вместо ответа протянул Антону стакан:

— Махни лучше. Самое время, а то сразу — «сколько времени, сколько времени»… Двенадцать скоро.

— Да ты что? Чего ты не будил меня?! У нас сегодня еще один клиент. Не успеем поставить — плакали денежки, зараза!

— Ну-ну, разнюнился! Все нормалек! Я, пока ты дрых, уже сходил на место и привинтил доску. До двух у нас еще вагон времени. Так что, глотай, закусывай и сопи в две дырки, братан.

Антон покрутил головой:

— Вот черт, голова как свинцом набита… И вроде вчера не много потребили.

— Ну, много не много, а полтора пузыря схавали. Вот только не пойму, я ночью встал — тебя нет. Ну, я подумал — ты по нужде пошел. Ждал, ждал — надоело, глотнул полстакашки и отрубился. Где ты шлялся? Прохватило, что ли?

— Да не шлялся я нигде. Спал, как убитый. Что тебе там приснилось я не знаю. Давай выбираться отсюда. Надо конспирацию навести еще. Ты на участке не наследил случаем?

— Ты что, за идиота меня принимаешь! Можешь не волноваться, никого из могильщиков не было. Я рано ушел, а они еще не приехали на работу.

— Ну, ладно, — выдохнул Антон. — Давай свой стакан…

Через двадцать с небольшим минут, братья осторожно выскользнули из зарослей туи. Поодиночке, сохраняя дистанцию, направились на место установки плиты. Добравшись, они с превеликой осторожностью, стараясь не светиться на одном месте, стали выписывать круги вокруг участка с установленной плитой. Страхи Антона оказались пустыми. Заказчик пришел вовремя. Завидев фигуру женщины у могилы, братья вмиг оказались на участке. Вся процедура прошла, как и многие другие, без осложнений и отговоров. Получив деньги, оба «бизнесмена» вскоре катили в автобусе. Откинувшись на сиденья, они тут же задремали, утомленные выпавшей за прошедшие сутки на их долю передрягой. Спустя некоторое время Антон, почувствовав некоторый дискомфорт, толкнул брата:

— Дим, дай-ка чего-нибудь перекусить, а то что-то засосало в брюхе.

— Ну дак чего, сей минут! Заодно и примем по грамуле.

Антон полез в карман за платком, желая протереть руки от кладбищенских трудовых наслоений. Пошарив в кармане, он вытащил платок и досадливо крякнул:

— Вот черт, что это?

Димыч с удивлением обозрел выставленную ладонь брата:

— У тебя что в кармане, сажа? Ни хрена так извозиться!

В самом деле, кисть руки Антона была в черных, густых разводах. Антон сунул руку в карман и нащупав там что-то, вытащил небольшой кусок черного древесного угля.

— Это ты, что ли, подсунул, пока я спал?! — раздраженно прошипел Антон.

Димыч, изобразив на лице исключительное недоумение, с жаром замотал головой:

— Да ты чё! Где бы я его взял?! Там и костра рядом не было!

— А как он оказался у меня в кармане?!

— А может ты его сам сунул, когда шлялся ночью по кладбищу!

— Ну чего ты несешь! — вскинулся Антон. — Тебе приснилось спьяну, что я ночью куда-то ходил…

— Ну, я не знаю, черти тебе, наверно, подкинули, пока мы спали. Место все-таки какое!

— Ладно, хрен с ним! Дай кусок бумаги, заверну его чтобы не еще вымазаться…

Антон кинул в сумку завернутый в бумагу кусок угля. Отерев руку влажной тряпкой, смоченной минералкой, он взял протянутую Димычем стопку. Выцедив ее, закусил огурцом с куском куриной грудки и, откинувшись на спинку сиденья, закрыл глаза. Димыч иногда что-то спрашивал, но Антон до самой Москвы так и просидел, не открывая глаз и не проронив ни звука.

Глава 2

На другой день, отзвонившись по клиентам, Антон выскочил из мастерской. Это было его место трудовой повинности, записанной в отделе кадров куста кинотеатров Киевского района, как должность художника-оформителя. Перескакивая с транспорта на транспорт, он скорым темпом проявился у входа другой обители в доме на Красной Пресне. Там было их место претворения художественных дарований в денежные знаки, для чего они с братом на паях снимали целый подвал.

Димыч, узрев фигуру брата, подхватил все сумки и недовольно сопя, потрусил навстречу:

— Где тебя носит? Времени в обрез!

— Дозвониться никак не мог, — раздраженно бросил Антон. — Этим одрам звонить одна морока! То бросают трубку, не врубившись, что и кто, то, пока сообразят, зачем их пробудили от спячки, начинают отнекиваться своими болячками да нездоровьем…

Братья поймали машину, и, загрузившись, назвали адрес. Водила вздохнул и официальным тоном объявил таксу.

— Да гони, ты, — рявкнул Димыч, − получишь сколько надо. Только не тормози лишний раз, давай, поехали, командир!

Нервный колотун заставлял Антона всю дорогу до Хованского беспокойно ерзать по сиденью. Димыч, вольготно устроив свои габариты, нимало не обеспокоясь висевшей проблемой, дрых до самого кладбища. Он настолько погрузился в сладкую дремоту, что даже не сразу проснулся, когда Антон, рассчитавшись с водилой, затряс его за плечо:

— Дим, вылезай, приехали.

Брат оторопело вытаращил напрочь заспанные глаза, словно его оторвали от крепкого сна посреди ночи, и непонимающе отозвался:

— Угу, сейчас… Что, уже приехали?

— Ну, давай же, — раздраженно выдохнул Антон. — Погнали быстрее.

Он вытащил из машины багаж. Не дожидаясь, пока Димыч выкарабкается из тесного чрева «жигулей», рванул к назначенному месту. К великому облегчению Антона, заказчика еще не было на месте. В считанное время отработанными приемами он распаковал коробки. Забив стойки, Антон, оглядываясь по сторонам, осторожно извлек саму плиту. В следующую пару минут, прикрутив её болтами, он чуть ли не отпрыгнул от могильного цветника. В следующее мгновение, находясь в пяти-шести метрах от могилы, Антон, не торопясь делал вид, что завязывает шнурки на кедах.

— И что в этот раз приключилось? — со злобным ехидством спросил Антон у подходящего Димыча.

— Да, памаешь, жутко отлить захотелось, только я начал, как приспичило по-другому. Ну чего я мог поделать, — виновато оправдывался Димыч, глядя в свирепое лицо брата.

— «Памаешь, памаешь…», — передразнил Антон брата и махнул обреченно рукой. — То понос, то золотуха, хрен моржовый! Пошли…

Они присели на угловой скамейке и приготовились ожидать появления мужичка. Через полчаса Димыч начал елозить по скамье, отдуваясь, как некое китообразное животное.

— Ну, и где этот… — определил он легким матерком отсутствие клиента.

— Сиди, придет, куда денется! Наша плита против официальных цен, как боженькин подарок. Жаба задушит этого куркуля! Видел, как он тогда торговался, будто кусок жизни выпрашивал.

По истечении следующего получаса, когда их терпение подскочило до критической точки, Димыч соскочил со скамейки и заявил:

— Чё мы высиживаем! Этот мудохлоп не приедет уже точно! Третий автобус пришел и ничего! Пошли снимать плиту! Не задаром же ее оставлять этому задрыге!

Чутье подсказывало Антону, что, хоть мужичок-то и может выкинуть какую-нибудь каверзу, но приедет обязательно. Антон научился разбираться в людях и этот их сорт не был для него закрытой книгой. Встав, Антон потянулся, чуть размял ноги и уже спокойно резюмировал:

— Дим, остынь. Сейчас он появиться. Я чувствую… Ну, точно, не он ли вон идет, — оборвал Антон сам себя. — Так, сиди здесь, я пошел.

Димыч бухнулся на скамейку и вытянувшись, стал наблюдать хорошо знакомый сценарий акта приемки изделия заказчиком. Поначалу все шло как обычно. Мужичок, обошел пару раз поставленную на могилке памятную доску, зачем-то постучал по стойке ногой, кулаком проделал то же самое с плитой и, выпрямившись, что-то сказал. Антон вскинул в недоумении голову, развел руками и выдал свою реплику в ответ на слова мужика.

Мужик, скроив недовольную мину и указывая пальцем на плиту, стал говорить нечто, не нравившееся брату. Вытащив из куртки записную книжку, Антон открыл ее на нужной странице и сунул мужику под нос. Мужик даже не взглянул на нее. Чуть пригнув голову и воровато оглянулся вокруг, вдруг резко оттолкнув Антона, выхватил из-за пояса здоровенный нож. Выставив его перед собой, мужик двинулся вперед. Антон дернулся в сторону, но дальше отскочить помешали ограды соседних могил, в окружении которых с трех сторон он очутился, как в железной клетке.

Мужик, пригнувшись, надвигался на него, что-то угрожающе бормоча. Антон стоял неподвижно. Можно было подумать, что он оцепенел от страха, но в следующее мгновение мужика сдуло, как ветром. Удар стапятидесятикилограммового ядра, которое изобразил собой Димыч, был внезапен и ужасен. Пролетев метра два до соседней ограды, он с силой впечатался в нее и мгновенно затих.

Поднявшись с земли, Димыч, потирая ушибленное плечо, зашипел на брата:

— Чего стоишь! Ходу отсюда, пока за этим не пришел кто-нибудь, наверняка он здесь не один. Точняк ждут у входа.

— Не паникуй, пусть ждут. Нам еще надо взять свое.

Антон двинулся к лежащему без движения мужику. Подойдя, он перевернул тело и с удовлетворением сказал:

— Классно ты его уложил. Да, главное, вовремя!

Расстегнув верхний карман кожанки мужика, Антон вытащил пачку сторублевых купюр. Отсчитав несколько, он засунул назад остальные:

— Это нам за работу, моральную компенсацию и бонус на поправку нервной системы.

Встав, Антон с удовлетворением сказал:

— Вот теперь все. Пошли, Дим.

Димыч охотно принял сообщение брата. Но, оглянувшись на бездвижное тело мужика, он с некой опаской поинтересовался у Антона:

— Он хоть живой? Я, случаем, не прикончил его?

— Да не. Еще дышит.

— Слушай, а чего он хотел от тебя, я так и не понял?

— Ничего особенного, попросил убраться отсюда по-быстрому, без шума и пыли.

— А-а, — протянул Димыч. — То-то он так разнервничался.

Пройдя скорым шагом несколько участков, братья углубились в густую мешанину кладбищенских зарослей. Отдышавшись, Антон улыбнулся:

— Переждем пару часов. За это время мужик оклемается и смотается с кладбища. Я думаю, нас никто уже искать не будет. Забор вокруг кладбища весь в дырах и дорог вокруг него полдесятка. Если кто с этой гнидой и приехал, то сообразят, что к чему и уберутся. Так что, отдыхаем пока.

Несмотря на перенесенный стресс, Антон не был бы самим собой, если бы посчитал свое пребывание на кладбище сегодня законченным. Отсидев положенные часы, он заявил:

— Пройдемся-ка, пожалуй, еще разок, раз уж мы здесь. Надо из момента выжать все.

— Ну чё ты суетишься, в другой раз! Тебе сегодняшнего мало?!

— Не бухти! Для другого раза сюда ехать надо! А сейчас мы здесь и должны делать дело! — оборвал брата Антон. — Пошли, протрясись малость, тебе полезно это, — хмыкнул он.

— Полезно, полезно… — буркнул Димыч. — Нам то полезно, что в нас полезло! Жрать хочу!

Не обращая внимания на ворчание брата, Антон шел по аллейке, внимательно осматривая окрест лежащие захоронения. Вдруг Димыч, состроив некое подобие интереса на физиономии, дернул Антона за рукав. Не поворачивая головы, он, скошенным набок ртом, зашептал:

— Тошь, гляди, вон там какой-то старикан копошиться…

— Где? — закрутил головой Антон.

— Да чего ты башкой крутишь, ослеп что ли! Вон, там, за той серой глыбкой, вон видишь.

Антон пригляделся и увидел чуть выглядывающую из-за огромного валуна, седую макушку.

— На его могилке нет никакой плиты, даже креста нет, точно тебе говорю! — горячо зашептал Димыч. — Я из-за поворота еще увидел.

— Ладно, будь здесь, вон пристройся на той скамейке и сделай скорбную рожу, не то, кто увидит, подумает, что этот облом грабить могилку пришел.

— Да пошел ты…

Пробравшись к замеченному Димычем валуну, за которым действительно сидел на корточках седой старик, Антон наклонился и тихонько кашлянул:

— Извините, что нарушаю ваше уединение, я хотел бы вам предложить некоторую услугу.

Старик поднял голову и некоторое время всматривался в стоящего перед ним Антона:

— Здравствуйте, молодой человек, — кивнул он. — Несколько странно слышать такое предложение − услуга на кладбище… Ежели только оно не в ряду последнего напутствия: «Почий с миром. Пусть земля тебе будет пухом…». Нет?

— Да что вы, ради бога! Я всего лишь хотел предложить вам приобрести надгробную плиту, по самой божеской цене.

Легкая усмешка тронула губы старика:

— Это излишне… Суета сует. Как это ни странно, но мы почему-то почитаем места, в которых пустота стала самым значимым предметом для поклонения. Но что поделать — традиция требует…

Антон понял, что за свой кусок навара здесь придётся выложиться по полной. Отразив на лице благообразно-скорбное участие, он осведомился:

— Простите, если я что-то не так понял. Вы сказали, что здесь, в этом месте нет никакого захоронения?

— Нет-нет, молодой человек, — опираясь на скамейку, с трудом поднялся старик. — С этой могилой все в порядке. Тут лежит нечто, что когда-то было моей женой…

Он сел на скамью.

— Я, может быть, несколько странно выразился, но суть моего выражения, если объяснить его чуть иначе, заключается в том, что как только мы перестаем осознавать последние искры своего «Я», человек на этом кончается. А то, что от него остается, всего лишь пустая конкреция биологического вещества.

— «Сogito ergo sum», — с едва заметной усмешкой произнес Антон. — Если это так, то мне понятно ваше суждение. К чему нам сожаление об умершем? С глаз долой — из сердца вон, так что ли?

Старик грустно усмехнулся:

— Эх, молодой человек… Мне понятна ваша ирония. Если бы это было так… Человеческие чувства тем и отличается от философских умозрений, что ни логика, ни здравые рассуждения не могут унять сердечную тоску, чувство утраты. Но эти чувства обращены к воспоминаниям о живом образе, а то, что мы отдаем земле, не вызывает никакого сочувствия. Наоборот, вызывает лишь досаду, оттого, что это подобие живой плоти не в силах восстать из небытия…

— И, тем не менее, вы сейчас находитесь здесь, ухаживаете за могилой, — осторожно вставил Антон. — По-моему, это противоречит тому, что я только что услышал от вас.

— Видите ли, молодой человек, сказанное мной, относится к рассудку, а чувства… всего лишь эманация нашего бытия. Со временем они деградируют, пропадают… Оставшись без искры сознания, тело становиться куском неодушевленной субстанции. Вот потому я и сказал, что тут, в могиле лежит нечто, бывшее когда-то моей женой. Все, что от нее осталось, это моя память о ней, ее образ в душе и сердце… Больше она нигде не существует…

Старик вздохнул и поник головой.

— «Э, да старик у нас философ», — поморщился Антон. Он поспешил воспользоваться паузой и вкрадчиво сказал:

— Простите, но я думаю, что образ дорогого вам человека может существовать еще в другом воплощении, например, на памятной доске. Я понимаю, что этот суррогат не заменит вам силу ваших чувств и воспоминаний, но, как вы сказали, — «традиция требует». Знаете, в наше время заброшенное захоронение не долго пребывает в этом статусе. Поверьте, я знаю, что говорю. Могилу вашей жены могут перевести в бесхозную в мгновение ока. Таких шустрых здесь искать не надо. Они только и делают, что высматривают подобные заброшенные могилки. А так надгробная плита даст гарантию на несколько лет избежать столь варварской участи.

Старик безучастно слушал пространные доводы Антона, и только дрожавшая рука выдавала его состояние. Видно было, что ему нездоровилось. Некоторое время старик молчал, потом вздохнул и тихо проговорил:

— Наверное, вы правы, что ж, ставьте плиту. Глупо будет, когда останки дорогого мне человека выкинут на свалку. Все-таки, культура цивилизации держит нас в своих рамках, хотим мы этого или нет… Что вам нужно для установки?

— Всего несколько дат и ваша надпись на плите.

— Надписи не надо… Никакая надпись не заменит того, что было между нами… много счастливых лет и понимания.

Записав нужные цифры, Антон спохватился:

— Простите, я не назвался — Антон. А как к вам обращаться?

— Григорий Ефимович, учитель физики на пенсии.

− Очень приятно, Григорий Ефимович, значит, договорились. Как только плита будет готова, я вам звоню, и вы подъезжаете. Оплатите только после того, как посмотрите плиту.

— Хорошо, хорошо… Вы идите, а я еще посижу, погода преотменная, да и сосед обещался за мной подъехать где-то через час. Счастливо вам.

Едва Антон поднялся, как со стороны входа на кладбище послышалась громкая трескотня. На аллейку из-за поворота, с гулким грохотом и ревом вылетело несколько мотоциклов. Выдирая асфальт рубчатой резиной колес, глуша все вокруг визгом тормозов, они веером рассыпались возле могилы, находящейся в двух участках от могилы Григория Ефимовича.

Мощные, утянутые в кожу и железо парни, ссадив своих подруг, покинув своих, устрашающего вида железных коней, неспешно разминались, громким ржаньем выказывая свое, видимо, прекрасное настроение. Подруги, вторя им хихиканьем, тем временем доставали из недр багажников припасы.

Парни не замедлили подкрепить свое прекрасное настроение пивом. Высосав подряд по паре бутылок, они швырнули их около могильного холмика, уже изрядно осевшего, но еще напоминавшего своим видом недавнее захоронение.

— Ну, чувихи, чё там закопались? — заорал один из них. — Серега ждет поминальную дозу! Катька, ты его чувиха, тебе и начинать!

Катька, долговязая, тощая девица лет семнадцать, поспешно сдернулась с места. Подскочив к парням, она раздала кружки и плесканула в каждую до краев портвейна.

Толстый, массивного телосложения парень, годами скорее мужик, чем его трое приятелей, подняв кружку, проревел:

— Ну, Серый, вечная память тебе! Лихой ты был чувак, потому, принимая от тебя наследство в виде тачки и чувихи, мы здесь собрались всей кодлой! Спи спокойно, мужик, мы все доделаем за тебя! Помянем!

Парни дружно опрокинули кружки и подставили их стоящей рядом Катьке. Девицы, приехавшие с парнями, выпили из бумажных стаканчиков сухого вина и поспешили раздать нарезанную кусками колбасу. Один из парней подошел к мотоциклу и врубил магнитофон на полную громкость. Когда из динамиков раздался мощный хрип Высоцкого, они в унисон заревели популярную песню барда.

Григорий Ефимович, насупившись, глядя на буйство пьяной компании, сказал с нескрываемым сожалением:

— Вот для этих усопший тоже пустое место, но по другой причине − не чтят они своего собрата. Для них это место служит всего лишь одним из способов выражения примитивного образа жизни. Мертвому все равно, но живые, которые потеряли традицию, превращаются в стадо бестий…

Он поднялся, подошел к ограде соседней могилы:

— Молодые люди, вам не стыдно? Ведь вы же находитесь на кладбище! Ведите себя пристойно!

Все сборище замерло. Оторопело вглядываясь туда, откуда донеслись слова, они поначалу переглядывались, стараясь понять, что это было. Но, разглядев стоящего поодаль старика, разразились гомерическим хохотом.

Толстый, видимо, вожак, хохотал откровеннее всех. Согнувшись от натуги, одной рукой вытирал выступившие слезы, другой, с вытянутым вперед пальцем, указывал в сторону старика.

— Ну что, Серый, сейчас мы тебя ублажим, — отдышавшись, проговорил он. — Тут какое-то привидение тебя обговнить хочет! Вот мы сейчас, кореш, как ты любил, Катьку твою оттрахаем прямо на твоих костях. Кайф получишь сполна. А ты, старпёр, небось, забыл, как это делается? Эй, Катюха, иди сюда! Становись раком!

Подойдя к мотоциклу, Катька, наклонилась и оперлась о сиденье. Мужик, расстегнув пояс, сдернул штаны со своих чресл и со ржаньем задрал девице платье.

Антон поспешил увести старика:

— Пойдёмте, пойдемте, с этой пьянью лучше не связываться. Подождете вашего соседа чуть подальше, на перекрестке.

Расставшись с Григорием Ефимовичем, Антон вернулся к заждавшемуся брату. Тот, завидев Антона, недовольно засопел:

— Ну че ты с ним так долго возился, старикан не хотел брать плиту?

— Да нет, так, чуть поговорили, надо иногда потрепаться, чтобы клиент был сговорчивее.

— На сколько договорился?

Антон хмыкнул:

— Скажи спасибо, что хоть на обычную цену согласился. Старик со своими закидонами в голове попался. Ну, да ладно. Послезавтра я буду звонить ему.

Как ни насыщены были следующие дни работой и прочей деловой суетой, Антон все время держал в голове заказ старика. Изготовив все необходимое, Антон тут же, без промедления созвонился со Григорием Ефимовичем. Что-то подсказывало ему, что тянуть с установкой плиты не стоит. Старик был плох, а потому заказ мог сорваться, впустую были бы потрачены материалы и время. Тем более, что в летнее время добыть заказов удавалось немного. Отпуска, дачи и прочие летние заботы опустошали кладбищенский погосты от посетителей как моровая чума.

Григорий Ефимович ответил не сразу. Тихим голосом, прерываясь на натужный кашель, он известил Антона, что приехать не сможет, простуда уложила его в постель. Но в качестве варианта он предложил Антону приехать к нему домой, чтобы получить деньги за работу. На вопрос Антона привезти плиту, старик заверил его, что в этом нет необходимости, так как полностью доверяет ему.

Поднявшись к квартире старика, Антон долго звонил, пока не услышал шаркающие звуки шагов. Дверь приотворилась, и Антон шагнул в полутемную прихожую. Григорий Ефимович, опираясь на палку, пригласил его пройти в комнату.

— Вы уж простите, я прилягу, знаете ли, совершенно расклеился.

Старик лег в постель и виноватым тоном сказал:

— Вы у меня в гостях, а я даже чаю не могу вам предложить… Для меня сейчас даже чайник поставить проблема… — слабо улыбнулся Григорий Ефимович.

— Ну, для меня это не проблема, — привстал Антон. — Я сейчас организую это.

После того, как все было приготовлено, разлито по чашкам и отпробовано с медовыми пряниками, Антон осторожно поинтересовался, есть ли кто-то, кто помогает ему по хозяйству.

— Вечером соседка заходит, на неделе из опеки приходят, медсестра из поликлиники уколы делает, та тоже, добрая душа, тратит на меня свое время. Вот так и живу. Родственников и детей у нас с Надей не было, так что к жизненным итогам можно зачислить в актив нашу совместную жизнь в полном ладу друг с другом… Но, как оказывается, этого для счастья мало… Даже дело, которому отдал всю жизнь, оказалось никем не признанной… пустышкой.

— А чем вы таким занимались, что так можете сказать о своем деле?

— Да дело-то было самым обычным. Поначалу аспирантура, кандидатская, преподавание в университете, и, как говориться, что-то для души — работал над проблемой особого состояния материи-пространства — топологическими петлями. Эта работа привела меня к осмыслению понятия времени, — какого рода его сущность, из чего состоит, каким образом оно должно и могло быть обнаружено. И знаете, самым неожиданным парадоксом в результате моих всех усилий по исследованию, из чего оно состоит, привели меня к пониманию того, что такой субстанции не существует вовсе. Время — это понятие такого рода, которое исторически сложилось из ложных представлений человека о его физической сущности.

Говоря это, старик оживился, чуть разрумянился и, казалось, забыл о своем недомогании. Антону его слова показались соответствующими его состоянию. Григорий Ефимович и впрямь выглядел изможденным, серьезно больным стариком, а потому Антон согласно кивнул головой и спросил:

— Наверное, трудно было доказать это. Честно, я даже себе не представляю, как время можно отменить. Это настолько очевидная вещь, что тут не надо никаких фактов и доказательств, что оно существует на самом деле и управляет всей жизнью на Земле.

— Вот это и есть самое глубочайшее заблуждение, догма, которая не позволяет никому даже усомниться в его не существовании. Когда я первый раз ознакомил коллег со своей теорией, мне откровенно рассмеялись в лицо и посоветовали ближайший отпуск провести в известной лечебнице. А что потом началось… Они так шпыняли меня за мою гипотезу, что мне пришлось оставить университет и пойти учителем в школу…

И на вопрос Антона, последовавший через короткий миг недоумения:

— Простите, а как же там разные приборы измерения времени, которые называются часами. И, как мне известно, изобрели даже атомные часы, как говорят знающие люди, невероятно точные. А если ваша гипотеза станет признанной теорией, то как же тогда быть с часами, годами, веками, тысячелетиями, то есть мерой прошедшего, затрудняюсь сказать, чего? Как же измерять эти промежутки в жизни? — старик ответил с некоторой сухостью, в тоне которой чувствовалась оскомина от надоевшей зряшности объяснения.

— Что ж, это так… — Григорий Ефимович покачал головой. — Для бытовых нужд люди давно придумали удобные способы измерения отрезков своей деятельности. Часы в разнообразнейших формах и видах. Но они всего лишь, абстрактные, условно-механические регистраторы промежутков метаболизма или метаморфоз вещества, например, условные градации мер величин, то есть, чисел в математике, знаки алфавита для отображения звуковой информации, и прочие формы коммуникации между людьми.

— Да, но как же понимать ваше предположение, что мы не существуем во времени? Если вас не затруднит, поясните мне хоть вкратце вашу гипотезу?

— Охотно, молодой человек… Понимаете, все дело в том, что движение времени и есть изменение нашего тела, его биохимического вещества. Вещество, из которого состоят наши тела, и любых других живых существ, изменяется одномоментно, в единый миг следующей метаморфозы. То, что мы считаем временем, есть всего лишь, если говорить простыми понятиями, трансформация наших клеток, беспрерывная и не имеющая ни единого, так называемого «зазора» в своем переходе из одного состояния в другое. Это же касается любой живой материи. Вот почему невозможны путешествия во времени. Материя претерпевает изменения только в метаморфозах вперед. Если же предположить, что вещество каким-то образом обратилось вспять, то это есть не что иное, как распад этого вещества.

— Тогда я могу спросить, — чем же не годится понятие «Времени» для определения этих изменений?

— Оно не годится только лишь потому, что в философии есть такая аксиома, из которой следует, что при возможности объяснить какое-либо явление одним способом, не стоит искать другие. Эта аксиома называется «бритвой Оккама». И в данном случае мы приходим к тому же самому. Если мы можем объяснить метаболизм нашей плоти уже имеющимися в физике теориями и законами, то не стоит этого делать при помощи совершенно необъяснимого явления, никак не доказуемого и на протяжении столь долгого времени практического опыта человечества, до сих пор не определимого ничем. В отличие от прочих онтологических основ нашего Мироздания — пространства и материи, практически изученных досконально.

— Мне трудно судить, насколько доказательна ваша теория, но что-то в ней мне кажется логичным и убедительным. Хотя это может быть влиянием на мою психику вашей, скажу так, мощной харизмы.

Говоря так, Антон не кривил душой. Он и вправду находился под каким-то непонятным обаянием этой личности. Георгий Ефимович вдруг приобрел для него статус тех индивидуумов, которым в истории предназначена роль непризнанных гениев. Чем такое ощущение он мог бы объяснить, Антон не знал. Но чувствовал он его совершенно отчетливо и ярко. В ответ старик едва заметно усмехнулся:

— Нет, молодой человек, это не моя харизма. То, что вы сейчас услышали от меня, есть простое объяснение известной вещи, а так как вы не являетесь специалистом, ученым-профессионалом, дает вам преимущество перед ними. Вы легко можете представить такую физическую картину Мироздания. Ваш мозг свободен от догм теорий, вложенных в головы ученых мужей…

Григорий Ефимович умолк. Пауза была недолгой, и он продолжил:

— Я и не рассчитывал на скорое признание моей гипотезы, но то ее примитивное отрицание ученым миром повергло меня в совершенно подавленное состояние. Ну что ж, когда-нибудь кто-то, мудрее и сильнее знаниями и интеллектом придёт и объяснит, почему это так! Моя теория верна, но слишком много новых вопросов она породила, перевернувших основы современной физики и не сейчас их можно разрешить… Я был разбит и уничтожен. Та среда, где я должен был реализовать свои возможности, меня отринула, отбросила, как пустую скорлупу… Я сдался…

— Ну не скажите, — покачал головой Антон, — а как же Циолковский − вообще провинциальный учитель, ходил в сумасшедших, а его теория и расчеты признаны во всем мире, — основоположник космической науки!

Старик некоторое время молчал, затем грустно усмехнулся:

— Не всем так везет… и потом, время было другое… Я не боец, отстоять гипотезу мне было не под силу. И передать мою работу некому… нет никого. У меня мало времени, чтобы с кем-то… Ну, да бог с этими делами. Вон там, на столе в конверте деньги за плиту… и рукопись, возьмите её, вы, наверно, последний человек, с кем я разговариваю… И еще, там в конверте лежит бумага. У меня к вам просьба, ежели что, примите к сведению изложенное в ней моё… последнее желание, что ли… Спасибо Антон… теперь идите, я очень устал.

— Может, вам вызвать скорую?

Учитель слабо усмехнулся:

— Нет, не надо. Я не люблю долгой канители. Прощайте…

Уходя, Антон оглянулся. Учитель смотрел ему вслед. Взгляд старика поразил его. Нечто необычайно важное скрывалось в нем. Он был покоен, и бесконечно мудр, это был взгляд человека, познавшего сокровенную суть жизни…

Через два дня Антон, движимый непонятным любопытством, захотел узнать, сможет ли приехать учитель на кладбище, чтобы взглянуть на установку плиты. Ему ответил женский голос, что Григорий Ефимович умер. Антон положил трубку. Некоторое время он стоял у телефона, потом вздохнув, покачал головой в ответ своим мыслям. Пройдя в мастерскую, Антон развернул мраморную доску и приступил к работе. Спустя несколько часов на ней появились имя и фамилия, дата рождения и смерти учителя.

Выждав положенное после похорон время, он приехал на могилу старика, чтобы установить плиту. Закончив работу, Антон достал из сумки четвертинку водки, стакан, что-то из закуски и, налив водку, медленно выпил. Закусив, Антон некоторое время сидел на скамье, бездумно глядя на могилу. Чуть погодя, что-то вспомнив он достал из сумки рукопись. Раскрыв ее наугад, он прочитал несколько строк, написанных ровным, аккуратным почерком:

…«Процессы преобразования (изменения) материи, вещества, происходящие по причине воздействия механической силы, либо электрохимических или радиационных процессов, приписывают ложно понимаемой, не существующей, мнимой физической величине, называемой «Временем». Эти процессы, изменяющие суть вещества, могут протекать более или менее интенсивно, что обусловлено только физическими свойствами данного вещества…

…Фаза активной формы состояния вещества от своего рождения и до смерти, называется старением, а фаза пассивного состояния материи называется распадом. Только активная форма состояния материи способна противодействовать энтропии. Она самодостаточна. Но стоит только прервать цикл развития активной формы, (срубить дерево, умереть организму, то есть, закончить активную форму существования объекта), как она переходит в состояние распада, так как переходит в пассивное состояние. Качество пассивного состояния вещества, его способность противостоять энтропии и определяет длительность существования объекта как локальной конкреции вещества…

Только поняв, что «Время», как физическое понятие, как физическая величина не существует, человечество сразу же избавится от таких химер, как управление временем (создание машин времени, перемещения и блуждания по времени). Те механические устройства, изобретенные человеком на разных стадиях своего развития, то есть, часы во всех формах и видах, всего лишь регистраторы промежутков состояния вещества, которое протекали на тот одномоментный миг его изменения. Они никоим образом не имеют отношения к тому, что человек имел ввиду под понятием «Время»…

Закрыв тетрадь, Антон встал и подошел к могиле. Положив записки учителя на могильных холм, он, чуть помедлив, вздохнул, закинул сумку на плечо и скорым шагом пошел прочь.

Позже, во время очередной поездки на кладбище Антон зашёл на могилу старика. Что-то тянуло его туда. Подойдя, он увидел оплывший могильный холмик, пару дешевых венков на нем и тетрадку, лежащую в стороне. Легкий ветерок шевелил её страницы, и слова, написанные аккуратным почерком, уже были размыты осенними дождями.

Антон подумал: «… Не пришло его время. Может, кто-нибудь позже докажет его гипотезу.…». Сам Антон, хотя и не понимал смысла слов старого учителя, но, странное дело, в глубине души чувствовал, что его идея настолько грандиозна, что принять её или понять в ваше время никто не сможет.

Глава 3

Ужин был Антону в тягость. Уткнувшись в тарелку, он краем глаза видел лицо бывшей жены с плотно поджатыми губами. Запах чего-то паленого, терпко-подгорелого масла и лука раздражал его неимоверно, и без того угнетая непонятное состояние духа. Весь день он находился в напряжении, как жила туго натянутого лука, готового вот-вот спустить стрелу.

Ему казалось, что эта стрела пронзит его сердце, но не смертельным жалом, а тягучей, непрерывной маятой, сродни тихой зубной боли. Не обращая внимания на колко-саркастические реплики отпавшей половины о денежном долге, он встал и вышел. Вытащив из шкафа раскладушку, Антон вынес ее на лоджию. Развернув, бросив на нее подушку и плед, опустился на последних остатках предсонного марева.

Насколько можно было противиться обложившей своей прозаичностью реальности, он весь день ощущал некое, растущее исподволь беспокойство, к вечеру достигшее своего апогея. Антон не понимал, что это могло значить. Им двигало лишь настойчивое желание как можно скорее добраться до постели, чтобы погрузиться в сон. Это желание нарастало, становясь все более нестерпимым. Он понял, что нечто значительное ожидает его не по эту сторону бытия, а там, в ирреальной, прихотливой эфемерности снов…

…Пододвинувшись поближе к костру, Антон с наслаждением протянул ладони к жарким волнам тепла:

— Ну и ночь! Если бы я не знал, что это середина лета, да еще при такой безоблачной погоде, то точно бы подумал, что сейчас стоит декабрьский морозец. Холодрыга какая!

Мужчина, склонив голову, будто желая из-под своей кепочки исподволь взглянуть на Антона, усмехнулся:

— Это бывает. После хорошего возлияния тело быстро остывает. На, накройся, а то на пустом месте схватишь знатную простуду!

Он взял откуда-то из-за спины какое-то покрывало и протянул его Антону. Когда тот взял его, то вдруг почувствовал плотный поток ледяного холода от руки своего соседа. Антон с удивлением спросил:

— А ты чего, замерз?

— Не, я привычный…

— Да я смотрю, ты сам как ледышка, от тебя холодом так и несет!

— Не обращай внимания. Я всю жизнь закалялся, вот потому могу на снегу лежать даже в том, что сейчас на мне надето.

— Ну-ну! Везет же людям! Я, наоборот, к холоду с детства чувствительный, вот потому и греться приходиться чем придется. И чаще всего, сам понимаешь — водярой!

— Разумеется, понимаю — универсальный эликсир душевного равновесия. Что бы, с кем бы ни случилось, примет некоторое количество этого эликсира, — глядь, и проблема уже не та, и жизнь в розовой дымке.

— Мудро речешь, старче, — хекнул довольно Антон. — Я именно так и думал, только… определить затруднялся. А что? Эликсир душевного равновесия — чудненько! Знаешь, и вправду частенько хочется так надраться, чтобы послать все куда подальше, хоть черту за пазуху!

Мужчина усмехнулся:

— Знакомая философия, сколько раз я слышал такую максиму! Скрыться от проблем за бутылкой, как за стеной, и гори все синим пламенем. Так?

— Интересно, в самую точку попал. Как ты догадался?

— У тебя же на физиономии написано: «Похмелиться бы…».

— Хорошо, что напомнил. Пойду-ка я… хлебну малость, не то братан выдует все.

— Ничего, он спит еще сном младенца, опившегося «молочком» от бешеной коровки. А насчет «похмелиться» могу предложить стопку отличного виски. Ну как?

— Я тоже люблю розыгрыши, но в меру. Откуда у тебя, кладбищенской вши, сейчас, здесь, такое лакомство?!

Мужчина покачал головой, ласково усмехнулся, причем, его усмешка показалась Антону невероятным, вселенским воплощением добра, и молча достал из темноты бутылку и два стакана.

— Если не побрезгуешь угощением «кладбищенской вши», то будьте любезны, сэр, разлейте по мере своих потребностей.

Антон, вытаращив глаза, молча разглядывал изящный профиль белой лошади с иностранной вязью слов под ней.

— Нет слов… откуда?!

— Подарок одного иностранного джентльмена… за оказанную услугу. Можешь не спрашивать, какую. Это частная тайна. Так что, пользуйся, пока «кладбищенская вошь» добрая.

Антон отнекиваться не стал. После второй дозы он уже не сомневался в том, что лежащий перед ним человек не из мира сего. Тараща во всю на него глаза, он слушал откровения этой загадочной личности.

…Вот ты говоришь, что каждый может остановиться в потреблении спиртного. А между тем, граница между любителем выпить и банальным пьяницей настолько призрачна, что только тот, кто сумел вовремя её разглядеть и остановиться у её края, мог достичь вершин данных ему возможностей. Так что между любителем выпить и любителем пьянства разница такова, как между дегустатором вин и последним пьяницей. Ну, а алкоголизм − это вообще болезнь…

…Сколько их, пропавших талантов, упокоившихся здесь, да и по всем погостам земли, так и не сумели остановиться на этой границе. По этой же причине бездарно сгинули и не состоялись великие идеи, творения, открытия…

…Последним рубежом, за которым начинается деградация, является жизненная цель. Кто сумел удержать его — тот победил, но это удел немногих…

— М-да-а, − протянул Антон. — Как все просто объяснимо. В жизни все кажется кучей проблем! Но, оказывается, главная из них, что определит твою судьбу, вообще не стоит на повестке заседания, которое называется жизнью. А может, ты просто сгущаешь краски и все совершенно обстоит не так?

— Хм, я не хочу никого убеждать, если на то пошло. Опыт каждого из живущих есть его Библия и книга Пророчеств. Я всего лишь при случае могу показать в качестве одного из вариантов течения жизни некоторый набор ситуаций. А там уже дело этого субъекта, слушать меня или поступить вопреки доброму совету. Кстати, в этом ты сам скоро сможешь убедиться.

— В чем это?

— Если захочешь принять на веру то, что я тебе сейчас скажу, то сможешь избежать некоторых крутых поворотов в своей жизни и в жизни тех, кого ты знаешь.

— Ну, мало ли случаев может произойти за мою жизнь! — засмеялся Антон. − За каждого встречного-поперечного невозможно держать ответ. Например, у нас во дворе таких претендентов-алкоголиков как грязи!

— Я говорю не о случайных людях… С одним из таких бедолаг ты утром покатишь домой.

— Это с кем еще? — удивленно вскинул голову Антон.

— Да все с тем, который пока дрыхнет без задних ног на участке в отменном подпитии…

— Ты на кого намекаешь, на Димыча?

— Да-да, именно на него. Скажу больше, у твоего брата нет того мощного жизненного стимула, который остановил бы его и не дал кончить жизнь в таких муках, что тебе их даже представить сейчас невозможно.

Мгновение опешивший Антон молчал, затем весьма неделикатно прошипел:

— Ну, ты, прорицатель хренов, пасть свою прикрой, не то я тебе сейчас самому устрою кое-какие муки!

Мужчина вздохнул и негромко бросил:

— Истина тяжела и не каждый приимет ее мудро.

Взглянув на Антона, он добавил:

— Расслабься, эти дела еще не скоро свершатся.

— Тогда помалкивай, тебе откуда это знать! — неприязненно бросил Антон. — Джуна в штанах на задрипанном кладбище объявилась! Ха!

Антон с какой-то веселой злобой ливанул в стакан до краев виски и залпом выпил.

Мужчина поворошил веткой угли костра, аккуратно положил несколько веток и покачал головой:

— Здоров ты пить, как я погляжу… Но вот что тебе скажу, — я человек бывалый… И потому многое из того, что вижу, для других лишь туманные догадки!

— Силен мужик! Значит, ты с помощью какой-то там дедукции сумел проникнуть в тайны будущего и преподнести мне их в качестве судьбы моего брата!

— Нет тут никакой тайны, — пожал плечами мужчина. — Я видел вас пару раз здесь и этого было достаточно, чтобы сделать кое-какие выводы о тебе и, как ты сказал, судьбе твоего брата.

— И каким же это образом тебе открылась тайна сия?! — саркастически осведомился Антон.

— Твой брат, мужчина чрезмерно упитанный, значит, если он еще не болен диабетом, то это ему предстоит испытать. Судя по тому, что вы явно любите снимать стрессы сорокоградусным эликсиром, то такой жизненный вариант будет только ускорять приближение его несчастного конца. К тому же, что он толст, он еще и ленив, как мне пришлось наблюдать. В то время, когда ты носился, как заводной по кладбищу, твой брат в тенечке ублажал свою плоть водочкой с плотной закуской. А чем заканчивается такой образ жизни, — итог известен. Еще хочешь что-нибудь знать?

Антон хмуро мотнул головой.

— Все понятно…

Мужчина приподнялся, сел и сказал с какой-то затаенной грустью:

— Поверь, я человек бывалый, и в таких скорбных местах мне часто приходиться бывать. Наслушался разных жизненных историй, а потому могу сопоставлять и делать выводы. Вот, например, видишь тот крест, с тем, рядом который, из черного дерева. То, что лежит под ним, когда-то было подающим большие надежды спортсменом. Он и был действительно прекрасным футболистом, играл в команде «Спартак». И все бы ничего, да одна прелестница, из тех, кого без меры балуют влиятельные родители, захотела такую игрушку. Она сама была полным ничтожеством, но случилось то, что случилось. Парень из глубинки обольстился невиданной роскошью и попал в ее сети.

Свадьбы не было, но в ней уже через год отпала необходимость. Он не смог удержаться на краю пропасти, которая засасывает порой и не такие крепкие натуры. Всего год разгульной, роскошной жизни и все… Через год он был выброшен из команды, напрочь забыт своей обольстительностей и спустя какое-то время умер от запоя под забором где-то в Капотне. А вот еще…

Антон слушал немудрящие истории в очень складном изложении своего словоохотливого собеседника и ему вдруг показалось странным, что ночь не кончается, несмотря на такой длинный разговор… Холод, возникший в его душе, передёрнул длинной судорогой озноба все тело:

— Ну, ладно, мужик, убедил меня, что за свою судьбу надо сражаться. Уже пора, двину-ка я к братану. Не то проснется и с перепугу «кондратий» его хватит.

Мужчина потер подбородок и одобрительно кивнул:

— Прекрасно, делай, как знаешь… Просто я хотел добавить, что это истории жизни людей, лежащих поблизости. А таких, как они, только здесь десятки. Так что тут, на кладбище, можно получить такие уроки жизни, которых не увидишь ни в одном другом месте. Делай выводы. Ну, бывай…

Когда он проснулся, солнце светило во всю полуденную силу. Не в силах оторвать от влажной подушки тяжелую, похмельную голову, Антон, глядя на стоящую на столе бутылку виски с желтевшими на дне остатками жидкости, предмет, весьма чужеродный в его обиходе, апатично размышлял: «Кто бы это мог ее принести… Удам притащил из загранкомандировки?.. Так ему еще полгода там торчать… Танька Лылина?.. Она выжрала бы сама все до дна… ее чресла упаивать замучаешься… Вот хрень, голова трещит… ничего не помню… а бутылёк надо добить… Самое оно будет… А, черт, главное, по какому поводу хоровод завелся вчера? Что за повод?..».

Размышления Антона в этот раз были не столь продолжительными, как обычно. Обычно он обстоятельно размышлял только над делами будничными, суетными, которые непременно надо было решить. В этот раз решать было нечего. Мистика была чужда его практическому складу ума, а посему Антон вяло подумал: «Что-то уж больно странный сон привиделся…».

Саму же бутылку Антон решил принять как артефакт: «Вот она есть, а что и как, выяснится потом…».

Нехотя поднявшись, он побрел в ванную. Простояв под душем дольше обычного, Антон кое-как выскреб подбородок и щеки от двухдневной щетины. На столе в кухне, на тарелке под салфеткой он нашел жареные сосиски с яйцами, оставленные женой. Она иногда милостиво одаривала его скромным завтраком, но только в те дни, когда Антон приносил деньги на содержание дочери. Они давно уже с женой не поддерживали супружеские отношения, особенно после того, как друг семьи Шурик Удам был застигнут им на «солдафонше», то бишь, на жене Антона. Посчитав развод в данных обстоятельствах делом хлопотным, разводиться они не стали, и лишь разошлись по разным комнатам…

Есть он не стал. Напившись компота, Антон вышел из квартиры. Через час, протрясшись почти через весь город, он спускался в подвал мастерской. Димыч уже был там. Анфилада комнат тянулась через весь подвал, раньше принадлежавшего какому-то ЖЭКу. В одной из комнат они оборудовали уютную кухонку, с диваном, двумя столами, и прочей мебелью, которую за ненадобностью оставили здесь прежние хозяева. Видимо, рухлядь в виде шкафов и стеллажей была слишком обременительной, чтобы ее перевозить в новые апартаменты.

Димыч, любивший кулинарить, уже наварил баранины, разложенной по мискам и источавшую густой аромат. Тут же стояла бутылка «Столичной» и прочая соответствующая закуска. Завидев брата, Димыч осклабился:

— Давай, садись, а то уже под «ложечкой» сосет!

Он засуетился, зазвякал стопочками, обнося свою объемную тушу вокруг стола и самого Антона со скоростью шустрого колибри. Плюхнувшись на диван, жалобно взвизгнувшего под тяжестью его ста тридцатикилограммового тельца, Димыч недоуменно воззрился на брата:

— Ну, стоять не устал? Ты чего такой смурной?

Антон скроил кислую физиономию и вяло ответил:

— Хрен его знает, снилось, будто всю ночь ошивался на Митинском. Вдобавок, с каким-то типом, вроде кладбищенского бомжа. Задолбал он меня своим трепом, прийти в себя не могу до сих пор.

Димыч, возведя очи горе, философски подошел к этому вопросу:

— Чего голову ломать, чему бывать — того не миновать. Давай лучше примем по дозе, чтобы легче было работать и ушами не хлопать. Ну, где же кружки, наши подружки!

Димыч был в своем репертуаре. Сыпать рифмами он любил по поводу и без повода, чем иногда сильно досаждал Антону. В самый ответственный момент, когда назревший вопрос требовал кардинального решения, Димыч брякал нечто частушечное и, тем самым, сводил на нет весь интеллектуальный штурм своего братца.

Но сейчас Антон не был расположен к шуткам. Димыч мгновенно почувствовал это и заговорщицки подмигнул:

— Может, обсудим, что да как быть? Такие сны не часто сняться. К чему бы это такая мутотень приснилась, ты сам как думаешь?

— Да ладно, — опускаясь на стул, нехотя буркнул Антон. — Чего мусолить этот бред. Не иначе, с перебору это. Вчера к «солдафонше» подвалили её подруги, тяп-хряп по маленькой, ну и так нахряпался, что весь мокрый проснулся от этого бреда.

— Не-не, под это дело очень хорошо пойдет водочка. Давай-ка, поподробнее излагай.

Димыч, сопя и наяривая баранину под конвейер стопок, молча слушал излагаемую братом ночную, как он сказал, «мутотень». Антон не стал говорить о идиотском пророчестве мужика насчет Димыча. Он весь свой рассказ свел к интересной теории пьянства и нереализованных возможностях.

Димыч довольно отрыгнул на последних словах Антона и пьяненько резюмировал:

— Ты как вчера родился! Этим байкам сто лет в обед. О них не знают только младенцы, которым молочко дают из титек. Да и то, не уверен, что это молочко часто не бывает разведенным водочными градусами. Фигня все это! — закончил он, и, делая попытку подняться, пробормотал про себя:

— Есть же еще малохольные, которые ведутся на любой бред… Пойду, отолью.

Его желание было весьма своевременным. Пока Антон выкладывал прописные истины ночного бомжа, Димыч влил в себя полбутылки, щедро запивая дозы квасом. Чуть пошатываясь, он, придерживая свое могучее тело руками за стену, двинулся к выходу.

Антон меланхолично прожевал кусок жирного мяса, с раздражением думая о любви брата к подобным яствам. Несколько минут он смотрел на выставленные заготовки, перебирая в уме ближайшие заказы. Все они выходили на дальних, районных кладбищах, особенно на новом, Домодедовском. Там было еще опасно промышлять заказами, но огромный плюс в виде нетребовательных и покладистых заказчиков перекрывал все риски.

Едва Антон прокрутил в голове нужную информацию, как в дальнем конце коридора, где располагался туалет, он услышал грохот и дикий вскрик. Вскочив, он бросился к туалету. В сумрачном свете, едва освещавшего конец коридора, он увидел лежащего ничком брата.

Подскочив, Антон перевернул его и в ужасе увидел, что лицо Дмитрия было все залито кровью. Антон схватил его за руки и, напрягая все силы, потащил полуторацентнерное тело брата к мастерской. В голове билась одна мысль: «Кто мог это сделать?!». Там, где лежал Дмитрий было ровное место, и ничто не могло попасть ему под ноги, чтобы его опрокинуть.

На пределе сил он дотащил брата до мастерской, напрягая последние их остатки взвалил Дмитрия на диван и бросился к умывальнику. Сдернув с вешалки полотенце, он схватил из аптечки перекись водорода, бинты. Осторожно протерев лицо брата, Антон увидел на лбу Дмитрия огромное рассечение кожи, до кости черепа.

Димыч был еще без сознания, а потому Антон, осторожно намочил перекисью ватный тампон и промокнул рану. Несколько раз проделав эту операцию, он остановил кровь. Замотав бинтами голову брата, Антон бросился к телефону:

На диспетчерской скорой помощи женский голос жизнерадостно вопросил:

— Диспетчерская скорой помощи. Слушаю, что у вас случилось?

— Алле, алле, скорая… тут мужчина при падении разбил себе голову… Он без сознания.

Назвав адрес, Антон попросил диспетчера прислать санитара, чтобы перенести мужчину в скорую, ввиду его большого веса. Девушка-диспетчер попалась толковая, она сразу сообразила, что нужно и заверила, что все сделает.

Димыч застонал и открыл глаза:

— Что это со мной… Тошь, где я?

— Лежи, не разговаривай, сверзился ты об пол головой и разбил лоб. Молчи, у тебя может быть сильное сотрясение мозга. Не двигайся, я вызвал скорую, сейчас она подъедет, я пойду встречать. Лежи, не двигайся, ты меня понял?!

Димыч закрыл глаза и сказал:

— Понял… иди…

Едва Антон поднялся, как увидел въезжающую во двор скорую. Через несколько минут он уже мчался по Москве в институт Склифосовского.

Димыч чуть стонал, потом, открыв глаза, он глянул на Антона и прошептал:

— Меня опрокинуло привидение… у нас в подвале есть привидение…

— Ну, ну, успокойся, разберемся… − с тревогой ответил Антон. — Я проверю.

Он понял, что у брата начался бред. Глаза Димыча лихорадочно блестя, уставились в потолок машины и он, продолжая стонать, едва слышно сказал:

− Тошь, этот мужик погрозил мне пальцем и ушел в стену… а ноги мне путами завязал…

— Ладно, ладно, я разберусь с этим мужиком. Ты береги силы. Уже приехали…

Пока шли необходимые процедуры по оформлению брата, он Антон со страхом думал, что падение Димыча может обернуться серьёзными последствиями. Когда его увезли, Антон дождался в приемном отделении врача:

— Доктор, что с братом? Серьезная травма?

— Успокойтесь, ничего особенного. Неделю-другую полежит, проведем обследование. Там видно будет.

— Скажите, какие-то последствия могут быть?

— Слушайте, мужчина, ваш брат получил травму головы. Это всегда серьезно. Но, судя по первоначальному осмотру и характеру ссадины, все говорит о том, что удар сначала пришелся по касательной, видимо, он задел при падении стену, а уж потом ударился об пол. Если бы не это, все было бы гораздо серьезнее, так что вашему брату крупно повезло, учитывая его комплекцию. Есть еще вопросы?

— Когда можно будет прийти к нему?

— С завтрашнего дня в часы приема…

Выйдя из института, Антон позвонил жене Дмитрия и все рассказал. Объяснив, что и как, он пообещал вечером зайти. Он вышел на Садовое кольцо, огляделся и тронулся к ближайшей остановке. Пока Антон ехал назад в мастерскую, понял, что на ближайшие десять, а может и больше, дней он остался один. Димыч выполнял значительный кусок работы, а потому при мысли, что столько заказов повиснут в воздухе, у него защемило сердце.

Деньги были нужны. Сезон заказов с наступлением дождей и осенних холодов закончиться до следующего года. А потому единственной оставшейся возможностью была самая интенсивная работа, чуть ли не на износ, чтобы сделать хороший финансовый задел на зиму.

«Димыч… стручок морковный! Допился до чертиков… мужик, видите ли, пальцем погрозил! Черт, глюков нахватался!..».

Он был одновременно и страшно зол на брата, и, вспоминая его рану, сочувствовал, но больше всего жалел себя… Впереди маячили бессонные ночки. Он уже явственно слышал нудный, беспрерывный стук киянки, долбящей по скарпели, которой с утроенным вниманием нужно вгрызаться в коварную массу хрупкого известняка.

Глава 4

Как и предполагал Антон, дело без Димыча затормозилось почти до нуля. Теперь ему приходилось работать в своей мастерской урывками. В довершении ко всему, дирекция кинотеатров Киевского района, в раже социалистических соревнований, устроило неделю какого-то невразумительного показа фильмов о строительстве социализма в такой отдельно взятой стране, как Монголия.

Любая другая страна устроила бы Антона почти полностью: нужно было бы всего-то переворошить старые эскизы к афишам, черкнуть аннотацию и чуть подправить название. Но тут!..

Злобно матеря и придурковатую дирекцию, и самобытную страну Монголию, Антон потратил уйма времени, чтобы извлечь из разных печатных источников что-нибудь по изображениям юрт, самих физиономий монгольских актеров, верблюдов на фоне бескрайней степи и еще что-нибудь из местечкового колорита.

Убив массу времени на первую пару афиш, Антон все это время пытался как-то избавиться от мучительной мысли, свербевшей в голове: «Через пару дней нужно ставить еще три доски на Митинском и Хованском… Вот хрень, хрень!..» в бессильной злобе долбанул он флейцем в стену.

Где было взять время, он не знал, а в следующие два-три дня он из-за дебильной выходки начальства вряд ли сможет урвать. Оставалось только одно — просить кого-то из знакомых ребят выручить с работой.

Антон бросился к телефону. Его настойчивые звонки по куче адресов не давали никаких результатов. Ни у кого из обзвоненных приятелей не оказалось свободного времени; либо та же история, как и у него, либо отпуск помешал Антону переговорить с другим, отбывшим в благодатный Крымский край, либо отговаривались чрезвычайной занятостью разными делами.

Оставалось одно, последнее средство — куркуль Миронец! Этот мужик, весьма представительный из себя, в профессиональном отношении был совершенным ничтожеством. Все, знавшие его, удивлялись, как этот криворукий бездарь умудряется сидеть на месте главного художника в одном из значимых кинотеатров города.

Это уже потом стало известно, каких финансовых средств это ему стоило. Но до тех пор многие, общающиеся с ним коллеги, ехидно намекали на нечто более серьезное, чем рабочие отношения с главой директората этого куста кинотеатров.

Миронец в ответ только снисходительно хмыкал. Его устраивали эти разговоры. Они, по крайней мере, хоть щадили его профессиональный гонор. А что намекают на отношения с перезрелой, шестидесятилетней матроной — то это не трогало его вовсе. Он даже поддерживал такие скабрезные намеки, лишь бы все оставалось на своих местах. Что же касалось самой работы, то бишь, малеваньем афиш, то в распоряжении Миронца были два расторопных студентика-строгановца, которым он чуть приплачивал за их рабский труд.

Вот этому, значимому в дизайнерско-оформительском деле мастеру, после долгих колебаний, Антон набрал телефонный номер:

— Аллё, Юра? Это Антон. Ты как сам?

Задав этот дежурный вопрос, Антон не стал выслушивать самодовольные откровения Миронца, а сразу приступил к делу:

— Слушай, Юр, у меня к тебе дело, не то, чтобы срочное, но нужное.

— Излагай, — милостиво позволил сытый голос в трубке.

— Нужно изготовить пару афиш к послезавтрашнему вечеру. Ты знаешь, Димыч попал в больницу, а я зашиваюсь теперь с этой неделей киномаразма. Ну как, сможешь дело организовать?

— А чё! Можно, сколько кинешь?

Больной вопрос неприятно резанул слух. Антон поморщился и ответил:

— Да не обижу, как всегда.

— Ну… понимаешь, есть некоторые обстоятельства… — замялся Миронец. — Тариф чуть поднялся, так что, извини, — уже четвертной.

— Да ты чего? — задохнулся Антон. — Да за такие деньги другие неделю отрабатывают!

— Как знаешь, — поскучнел голос Миронца. — У меня есть и другие предложения. Отпуска, лето, ребята и не такие бабки отдают. Тебе только по дружбе чуть набросил…

— Ладно! — взвился Антон. — Бери бумагу, записывай, что надо.

— Вот это другой разговор. Но заберешь афиши сам, на своей тачке. Договорились?

В ответ Антон только буркнул что-то похожее на «Мгм» и принялся торопливо диктовать текст афиши. Перепроверив еще раз продиктованное, он бросил: «Не опоздай, пока», и положил трубку.

Как бы там ни было, он получил желанную свободу. Оказавшись через полчаса в мастерской, Антон, немедленно облачившись в робу, приступил к работе. Пока шла нудная выколотка орнамента, надписей и прочих атрибутов, он размышлял о каком-то неизвестном феномене, образовавшемся вдруг в его жизни.

Это непонятное явление, проявляющееся в снах, остатки которых он едва мог припомнить, Антон явственно ощущал на своих делах, не давало ему покоя. Он понимал, что наваждения, будто бы случайно возникавшие в его голове, были всего лишь последствиями беспокойств за выполнение заказов. Все-таки они составляли основной финансовый доход, по сравнению с мизером заработной платы.

Но такая реальная последовательность… Он чувствовал, что какая-то необъяснимая сила определяет его действия и поступки. Антон был убежденным атеистом, для которого все мистическое было плодом воображения невежественных умов. С самого детства Антон пытался обнаружить что-то таинственное, загадочное, которыми были наполнены сказки, истории про привидения и прочих потусторонних существ.

Он припомнил, как в отрочестве с дружком пытались увидеть хоть какое-нибудь из привидений, обитавших на старом немецком кладбище. Просидев с ним несколько ночей в ночном дозоре, они так и не увидели ничего, чтобы напоминало бы им страшные явления мертвецов. Всё, что угодно им за время бдения пришлось увидеть, но призраков, встающих мертвецов и прочих вурдалаков — нет. На этом кончилось таинственная сторона бытия для Антона.

Но сейчас было еще что-то, чего он объяснить не мог. Этот странный мужик, то ли живущий, то ли просто ежедневно шатающийся по кладбищу, почему-то непонятным образом притягивал к себе. Антон не мог припомнить, чтобы когда-нибудь его интересовало общение с люмпенами, но этот мужик действительно был для него интересен.

Едва ли пара-тройка мимолетных разговоров с ним могли стать этому причиной. Какая-то необъяснимая сила, мистическая связь с этим, абсолютно ничем не примечательным человеком, заставляли Антона теперь в каждое приезд на кладбище невольно искать глазами это заурядное по своему облику существо.

Прервав размышления, Антон взглянул на часы. Пора было отбывать на кладбищенский промысел…

Оказавшись на кладбище, Антон проделал весь обряд маскировочных приемов. Оставшись без Димыча, он будто ослеп. Димыч, хоть и был абсолютно непригоден для близких контактов с заказчиками, зато с ним можно было не опасаться внезапного нападения местного контингента.

Для этого Димыч обладал достаточным набором возможностей. Любое подозрительное шевеление, только зарождавшееся где-то на периферии, немедленно фиксировалась и отслеживалась им. Антон мог спокойно заниматься своим делом, — брат заранее условными знаками давал знать ему о приближении нежелательных субъектов.

До сих пор никаких осечек в бдительности брата не было. Но сейчас, в такой напряженный период приема-сдачи товаров заказчикам, Антон мог нечаянно потерять концентрацию и оказаться в весьма плачевной ситуации. Что нервировало его чрезвычайно.

В этот раз кладбище было довольно пустынным. Это облегчало задачу, но, вместе с тем, такой вакуум выходил боком. Он сам был как на ладони. Проходя по аллейкам, Антон внимательно, не двигая головой и, вообще, изображая из себя целеустремленного родственника, косил глазами по сторонам.

Достигнув места установки, Антон пригнулся, затем, чуть ли не ползком пробрался к захоронению, по пути зацепившись карманом за острый шип ограды. Но такая мелочь была им пропущена не замеченной особо.

Усевшись на землю около могильного цветничка из гранитной крошки, он мигом распаковал принесенный стандартный набор и, собрав каркас из стоек, с силой вдавил их в мягкую, податливую землю, любовно обработанную заботливой рукой родственников усопшего.

Пока все прошло гладко. Напряжение, сковывающее Антона, постепенно уходило. Он, сидя на земле, прикрутил доску и, едва закончив манипуляции, услышал приближающиеся голоса. Вжавшись в проем между участками, Антон с замиранием следил за приближением неких людей. Он понял, что люди эти направляются именно в его сторону, к тому же, среди них явственно слышался высокий женский голосок.

Тем не менее, Антон продолжал лежать, пока перед ним не возникли две фигуры: одна пожилого мужика, другая средних лет женщины. Он поднялся и сказал в пояснение своего необычного положения:

— Добрый день! Винт потерялся, пришлось ползать, но так и не нашел. У меня все в порядке, принимайте работу.

Пожилой мужчина, отдуваясь присел на скамью, женщина улыбнулась:

— Извините, что припозднились, автобус пропустили. Ну-ка, что вы для Витеньки сделали? О, как хорошо! Отец, иди взгляни на красоту. Такой мрамор и фото так сидит в орнаменте! Ну, прям музей!

Мужчина поднялся, осмотрел внимательно доску, постучал по ней, желая услышать, не треснута ли, и одобрительно качнул головой:

— Спасибо, мне нравиться. Сколько мы там договаривались с вами…

Дочь перебила его:

— Папань, я уже все отсчитала. Вот, возьмите.

Она протянула Антону конверт.

— Спасибо и вам. Не стану вас задерживать. Желаю, как можно дольше не иметь таких дел, как это!

Он с улыбкой кивнул на плиту.

Выйдя на главную аллею, Антон остановился в размышлении, что дальше делать — рвануть домой или все-таки, еще пройтись по участкам. Он уже давно выработал в себе рефлекс, любое посещение таких мест, как кладбище, в обязательном порядке обследовать на предмет заказов.

Антон не стал нарушать установленный порядок. Углубившись в боковую аллейку, он с утроенным вниманием стал вглядываться в пеструю мельтешню оградок, крестов, веночков, лент, россыпей цветочных гирлянд и мелких кустиков, за которыми, как он уже знал из опыта, как раз и могли скрываться потенциальные заказчики.

Пройдя с десяток метров Антон краем глаза уловил едва заметное шевеление за несколько захоронений от него вглубь участка. Не останавливаясь, он присмотрелся и заметил маленькую женскую фигурку, освещенную солнцем. Её волосы, высвеченные солнечным лучом, сияли так, будто они были чистого золота, только их сияние было живым.

Антон, словно загипнотизированный, шел на это сияние, не понимая, что может быть в таком месте равного солнечному свету. Приблизившись, он увидел девушку, присевшую перед маленьким цветничком. Она тщательно и не торопясь прибирала на нем пожухлую траву и стебли. Не желая выпрыгивать перед человеком, как чертик из шкатулки, он намеренно, метра за два, кашлянул и хрустнул веткой, лежавшей в аккуратной связке на проходе.

Девушка обернулась на звук.

— Простите меня, если я отрываю вас… — начал было Антон и остановился от сбившегося дыхания. Девушка встала и взглянула на него, отчего Антон чуть не проглотил враз выскочившее в горло сердце — из-под изящного разлета черных бровей на него изливалась сине-васильковая бездна. Чуть тронувший локоны ветер казалось, расплескал пшенично-золотое сияние вокруг тонкого овала лица девушки.

— Вы что-то хотели спросить?

Антон в этот момент уже ничего не мог произнести членораздельного. Что-то промямлив, из чего девушка, видимо, поняла что-то связанное с обиходом могилки, печально покачала головой:

— Спасибо, но мне не ничего нужно.

— Извините, если я вас побеспокоил не вовремя, — пришел в себя к этому времени Антон. — Я заметил, что на могиле нет ни плиты, ни памятной доски… Я хочу вам предложить приобрести мраморную плиту, вот, например, как эта, — он указал на соседнее захоронение. — Уверяю вас, цена и срок изготовления вас устроят полностью.

Девушка вздохнула.

— Спасибо вам за предложение, но я сейчас не могу себе это позволить.

— Я понимаю, — деликатно ответил Антон, тем временем пожирая глазами утонченную девичью красоту.

В нем сработал инстинкт художника, который непроизвольно, видя перед собой совершенство образа, обретает взгляд творца. Ее фигурка, весь облик, манера общения — все говорило Антону о совершенстве гармонии и меры. Природа, сотворив эту женщину, сделала подарок тем, кто имел возможность общения со столь редким ее проявлением в человеческом воплощении… Пересилив себя, Антон с усилием сбросил наваждение, и поспешил добавить:

— Я могу предложить еще один вариант, который вам подойдет полностью. Мы с вами договоримся об условиях, плиту я изготовлю, а деньги вы можете отдавать частями. Я в любое время могу подъехать за ними прямо к вам домой.

Девушка в нерешительности замялась:

— Ну, я не знаю… если только так, то может быть. А сколько вы берете за работу?

Антон поспешно ознакомил ее с условиями, добавив, что в эту сумму входит стоимость самой мраморной плиты, работа и установка. Девушка, чуть помедлив, качнула головой:

— А можно подумать до завтра? Мне нужно кое-что сделать, а потом я смогу вам сказать о своем решении.

— Господи, — развел руками Антон, — да нет никаких вопросов! Я могу вам перезвонить в любое время.

По реакции девушки он понял, что есть еще что-то, что мешает ей ответить определенно. Он поспешил пустить в ход еще один аргумент, который срабатывал безотказно:

— Да вы не беспокойтесь, я человек исполнительный, к тому же, оплатить за плиту вы сможете только после ее установки!

Но девушка с легкой улыбкой покачала головой:

— Я вам и так верю, дело не в этом… У меня дома нет телефона. Некуда вам будет звонить. Может, вы дадите мне свой номер?

Антон, как ни рвалось его сердце и чувства уступить своему правилу хотя бы сейчас, в этом единственном случае, разум жестко поставил его на место:

— Нам с вами обоим не повезло с телефоном. У меня тоже его нет. А знаете что, — если вы сейчас собрались ехать домой, я могу проводить вас и, таким образом, решить проблему. Мне ничего не будет стоит подъехать к вам в любое время, если я буду знать ваш адрес. Идет? — улыбнулся Антон.

— Ну, что ж, давайте сделаем так…

— Да, кстати, меня зовут Антоном. А ваше имя, наверное, Лесная фея, или Сказочная принцесса, я угадал?

Девушка подняла на него взгляд. Чуть покачав головой, сказала просто, не принимая шутливой манеры Антона:

— Надя…

Всю дорогу Антон, не переставая болтать о пустяках, рассказывая случаи из своего художественного поприща, забавные истории из жизни, не переставал украдкой глядеть на тонкий, будто выписанный рукой гениального мастера идеал изящества и красоты, профиль девушки.

Надя, откинувшись на сиденье, неотрывно смотрела в окно автобуса и в ее глазах Антон видел потаенную грусть. Даже ее улыбка, вызванная очередной шуткой, была словно продолжением этой грусти. И у Антона вдруг возникло ощущение, что он при ней всего лишь такая же вынужденная необходимость, как и остальное пространство. Надя была погружена в себя и там, где обитали ее мысли и чувства, не было места этому назойливому окружению.

Глядя на неё, Антон желал только одного, чтобы дорога как можно дольше не кончалась. Он что-то спрашивал, Надя отвечала, мельком поднимая на Антона взгляд, и тут же отводя его. Антон исподволь пытался выяснить, кто она, чем занимается, есть ли кто-нибудь у нее. Но как ни хитрил он, Надя с легкостью обходила его смысловые ловушки.

Во дворе дома они прошли мимо стола, обсаженного акациями. За ним сидело несколько парней, внимательными взглядами провожая Антона с Надей. Она поздоровалась с ними. В ответ послышалось: «Привет, Надюха, как у тебя, все путем?».

Поднявшись до двери квартиры на третьем этаже пятиэтажки, Надя остановилась возле одной из них:

— Спасибо, я пришла. Это моя квартира. Если что, я вечером всегда дома. Погодите… — она остановилась в нерешительности. — Вот это номер телефона соседей.

Надя протянула Антону небольшой клочок бумаги:

— Они иногда разрешают мне звонить, но только по страшной необходимости. Если вам нужно будет что-нибудь непременно уточнить, позвоните, спросите Надежду Краснокутскую, и обязательно скажите, что вы звоните из диспансера… Ну, до свиданья…

Антону тогда и в голову не пришло, ничто не ворохнулось в душе, услышав о таком непременном условии для звонка. Он всего лишь кивнул и, подождав, когда Надя скроется за дверью, сбежал вниз.

Поднявшись на другой день ни свет, ни заря, Антон помчался на Хованское кладбище, где на утро у него была назначена встреча. Плита еще не была установлена, но он рассчитывал приехать за час до условленного времени. Подъехав к ближайшей остановке, Антон разыскал уже примеченную из прошлых посещений дыру в заборе и тенью скользнул на территорию кладбища. До захоронения идти было довольно далеко, поэтому он не стал рисковать. Распаковал свой багаж и, взяв только стойки, замаскированные под лист фанеры, Антон рысью проскочил опасные места, которые отлично просматривались от главных ворот и мигом вколотил железный каркас в изголовье цветника.

Таким же манером он проделал операцию по установке плиты и через двадцать с небольшим минут, расположился на скамейке соседнего участка. Время потянулось, как всегда, медленной, тягучей жвачкой, но Антон едва ли ощутил это его нудное свойство. Он продолжал вспоминать вчерашнюю встречу, девушку — волшебное видение, и ее имя, простое, но невыразимо приятное для сердца его звучание — На-дя, На-де-нь-ка…

Краем уха он услышал какие-то звуки. Оглянувшись, Антон увидел своего заказчика — пожилую женщину и молодого парня, подошедших уже совсем близко. Соскочив со скамьи, он поспешил навстречу.

Как всегда, все прошло гладко. Получив деньги, Антон сказал дежурные пожелания и чуть погодя, выждав, когда женщина с парнем отойдут, сделал по привычке крюк по соседней аллее, переоделся в запасную ветровку и кепку, и спокойно направился к выходу, куда подходили рейсовые автобусы.

То, что увидел он выхода из главных ворот, стало для него любопытным сюрпризом. На скамье, вольно расположившись в одиночестве, сидел его давешний знакомый по Митинскому кладбищу. Антон оторопело воззрился на него. Переварив это явление, он остановился около мужика и с удивлением спросил:

— Это ты?! Или что-то другое — вроде привидения, близнеца-брата, или фокуса?!

— Торопишься? Садись, — доброжелательно улыбнулся мужчина. — Чего ты всполошился? Ни то, ни другое. Я здесь тоже работаю. Приходиться, знаешь ли, мотаться по кладбищам… А что делать? Везде нужно успеть. Мой хлеб даром мне не достается.

Антон уселся рядом и усмехнулся:

— Наш пострел везде поспел… Слушай, ты что, и вправду мотаешься по всем кладбищам? Зачем?

— Вот ты непонятливый! Я же говорю, служба у меня такая, если припомнишь, мы даже с тобой говорили об особенности моего занятия.

— Не, мужик, не было у нас таких разговоров. Ты с кем-то меня путаешь.

— Может быть, — легко согласился мужчина. — С разными людьми приходиться дело иметь, так что, наверное, обознался.

Антон некоторое время с интересом смотрел на своего соседа. Тот сидел неподвижно, чуть прикрыв глаза, и его лицо выражало какое-то умиротворение, будто он только что исполнил нечто значимое для окружающего его мира. Антон было отвел глаза от созерцания на лице мужика вселенского довольства, как вдруг увидел, что по его лицу, и, даже, по всему близкому пространству возле его головы побежали некие волны, будто нагретый воздух исказил его черты до неузнаваемости. Лицо мужика в едином миге трансформировалось в неисчислимое количество разных образов, словно тысячи скульпторов одновременно лепили свой лик на лице этого человека.

Антон тряхнул головой. «Черт, что это с моими глазами? Не выспался, что ли?..». Но тут же наваждение закончилось. То, что оно было, Антон не сомневался. Спросить об этом у мужика не решился, не желая быть в его глазах кем-то, с мухами в голове. Однако ему вдруг захотелось продолжить разговор. Для начала Антон почему-то спросил, хотя и не думал об этом:

— Слушай, а как твое имя? А то всё"мужик"да"слушай".

Мужчина усмехнулся:

— Можешь звать меня Моисеичем… родителя моего так звали — Моисей…

Он с какой-то хитринкой глянул на Антона и добавил:

— Известный был в свой время человек…

— И чем же он был так известен?

— Теперь это уже неважно… — махнул рукой Моисеич. — Дело давнее…

— Так ты что, выходит, еврейского семени?

— Вряд ли… — протянул Моисеич. — Во мне столько намешано крови, что сам Саваоф чешет в затылке от такой задачки!

— Ха! — тряхнул головой Антон. — Вот, поди и узнай, с кем имеешь дело. Ну, да ладно, твои проблемы! А мне надо бежать, дел много.

Моисеич согласно кивнул:

— Это хорошо, когда дел много. Ну, бывай…

Антон еще с вечера задумал хитрую комбинацию, которую он намеревался осуществить, как только развяжется с установкой плиты. Всю дорогу до Отрадного он торопил время, унимая гулко бьющееся сердце в предвкушении встречи с Надей. Сложив заранее в папку несколько готовых эскизов разных по стилю и сложности рисунков готовых плит, наборов орнаментов, сгребя в сумку кучу шрифтовых надписей и чертежей, он этой горой материала рассчитывал занять как можно дольше времени, чтобы задержаться у Нади дома.

Антон не хотел думать о какой-то определенной цели своей поездки к девушке. Ему просто нестерпимо хотелось увидеть ее, побыть рядом, чтобы еще раз увидеть невыразимое чудо ее лица и стана. Сердце сладко обмирало в предвкушении встречи с девушкой.

Едва автобус остановился на нужной остановке, Антон бросился искать цветочный магазин или что-то, где можно был достать приличный букет роз. Как назло, район был, видимо, из тех, где, как в глухом мешке, ничего не существовало для нужд простых влюбленных парней. Опросив с десяток прохожих, Антон, наконец, получил верный ориентир. Благодаря своей резвой прыти уже через несколько минут рыскал по небольшому базарчику на заднем дворе большого универмага.

Цветы нашлись, правда не розы, а заурядные гвоздички, немного мелкие на вид, но еще бодро держащие свои кудрявые головки. Сторговавшись, он тем же аллюром покрыл расстояние до нужного подъезда. Взлетев на третий этаж, Антон причесался, отдышался и деликатно взвякнув, выставил перед собой, как щит, скромный набор гвоздик.

Чуть погодя он услышал шаги и тихий, девичий голос спросил:

— Кто там?

Музыкой прозвучали эти короткие звуки. Он всю дорогу боялся, что Нади нет дома, хотя в этом случае и намеревался ждать ее до прихода, но все же когда тревожное напряжение враз отпустило его, Антон от переживаний чуть было не потерял голос:

— Это… мгм… гхм… грм… я…

Молчание за дверью сказало ему, что Надя не очень поняла, кто такой собрался к ней зайти. В подтверждение этого предположения она снова неуверенно спросила:

— Витя, это ты? — и добавила. — Витя, иди домой…

— Надя, это я, Антон. Вчера мы с вами договорились о мемориальной плите, помните?

Молчание, чуть дольше прежнего, было ему ответом. И только Антон хотел было далее прояснять ситуацию, как в ответ послышалось:

— Да, да, Антон, я помню…

Дверь отворилась, и Антон увидел в ее проеме Надю. Несмотря на легкий сумрак, стоявший в прихожей, Антон увидел ее именно такой, чьим прекрасным, неземным образом он грезил ночью.

На Наде был передничек, легкая, белая блузка и воланчик-воротничок удивительно подчеркивали ее тонкий стебелек шеи. Волосы лежали высоким всплеском изящного пучка, отчего Антону показалось, что над головой Нади мерцает матовым светом удивительный светильник.

Видя нерешительность Антона, Надя чуть улыбнулась:

— Да вы проходите, что же вы стали на пороге.

Антон шагнул в прихожую и, как-то картинно, будто исполняя чужую роль, двинул вперед букетик и неясно хрипанул:

— Это вам…

— Ой, какая прелесть, — всплеснула робким движением рук Надя. — Боже, как давно у меня в доме не было цветов. Простите, я держу вас тут, ноги не вытирайте, проходите в комнату.

Антон, передвигая, словно деревянные, ноги прошел в комнату, на которую ему указала Надя. Она же, попросив располагаться на диване, сказала, что сейчас придет и упорхнула. Антон несколько раз глубоко вздохнул, потер ладонями лицо и огляделся.

Комната была обставлена хоть и бедно, но с простым изяществом вкуса. Не было здесь нагромождения салфеточек, слоников и разных побрякушек, наставленных по комодам и полочкам шкафчиков, кресел, укутанных в добротные, плющевые чехлы. Наоборот, на полках стояло много книг, подбор которых говорил об определенном выборе их владельца.

— Вот, так им будет намного лучше — извиняющимся тоном сказала она. — Вы пришли по делу, а я вас задерживаю. Я вас слушаю, — продолжила она, присаживаясь на стул, стоящий у стола.

— Да, собственно говоря, я приехал, чтобы уточнить некоторые детали оформления. Некоторые заказчики очень требовательны, а потому я всегда обговариваю эти моменты. А так как у меня в прошлую нашу встречу при себе не было эскизов, то я… — Антон чуть замялся, но, пожав плечами, продолжил. — Мне показалось, что вам небезразлично, как будет выглядеть плита.

Антон говорил все это по наитию, для того, чтобы девушка не заупрямилась, не оборвала разговор обычной для многих заказчиков репликой: «Ой, да что вы! Как сделаете, так и пусть будет! На ваше усмотрение», указывая при этом на ближайшую могилку с куском невзрачного серого прямоугольника, отлитого из бетона.

Но Надя, к его великому облегчению, сказала, немудряще уложив в одно предложение все, что хотела предложить:

— Может, вы устали с дороги, не хотите ли чаю, я скоренько приготовлю, у меня есть чудесное варенье, а за чаем вы покажете ваши эскизы, так же будет, наверное, лучше?

Это превзошло все ожидания Антона. Он беззвучно закивал головой, боясь голосом выдать свою невероятную радость. Надя подхватилась и вмиг пропала за дверью. Антон услышал, как она негромко позвякивала из кухни чашками, шумела вода и клокотал чайник. Он неожиданно понял, что теряет прекрасную возможность побыть с Надей рядом, под предлогом помочь в приготовлении стола к чаепитию.

Антон сорвался с места и, показавшись на кухне, предложил:

— Надя, вам помочь? Чашки и прочее…

И дело завертелось…

Через два часа, стоя в дверях на лестничной площадке, Антон, прощаясь, сказал, не думая и не отдавая отчета о последствиях своих слов:

— Надя… А можно мне… приехать к вам еще раз… просто так, пока я буду делать плиту? Уж очень мне понравился ваше варенье, — вымученной улыбкой попытался он сгладить свое лежащее на виду желание.

Странно было ему слышать, а еще более вдруг понять в ответе девушки, что она будто ждала от него этих слов. Поспешно, словно боясь саму себя оборвать, Надя выговорила:

— Ну, конечно! Я вас еще угощу и другим вареньем, крыжовничьим, мне мама говорила, что я делаю его лучше всех. Приезжайте в любое время. Только дайте знать через соседей, когда вас ждать…

Сказав это, Надя будто стала меньше ростом, втянув головку в плечи, ожидая какой-то неловкости от того, что только что сказала. Но Антон, с улыбкой, протянув руку, ответил:

— Я очень рад и признателен за ваше приглашение. Все сделаю, так, как надо. До встречи, Надя.

Подождав, когда закроется за девушкой дверь, он стрелой слетел по ступеням, даже и не заметив их. Но сюрпризы в этот день, видимо, не кончились для Антона. Не успел он отойти несколько метров от подъезда, как его окружила компания парней, в которых он узнал сидевших за столом, когда в первый раз провожал Надю до дома.

Один из них, изобразив на лице некое подобие ухмылки, цыкнув, предложил Антону забыть сюда дорогу как можно быстрее.

— Это почему?.. — поинтересовался Антон.

— Потому что Надька под нашей защитой. Эту девушку ее муж, наш кореш, попросил охранять от всяких там придурков-ухажеров.

— Любопытно, а что же сам муж, не может?

— Не твое дело, — резко ответил ему кто-то за спиной. — Тебе понятно сказали, вали отсюда! В первый раз тебе делается устное предупреждение, второго не будет…

Резким толчком в спину Антона вытолкнули из круга набычившихся парней. Антон не стал осложнять отношения с теми, которые жили рядом с Надей. Любой исход стычки наверняка был бы для нее неприемлем, а потому Антон, обернувшись к парням, улыбнувшись, сказал:

— Пока, ребята, надеюсь, еще свидимся…

Глава 5

Чехарда событий, случившихся за последние три дня не стали для Антона какой-то дополнительной нагрузкой. Он привык жить в таком ритме. Но встреча с Надей оказалась для него явлением не из этого ряда.

Антон вообще к личной жизни в последнее время стал относиться сугубо философски. Особенно, если это казалось связей с женщинами. Ну случилось переспать с кем-то, — и случилось. Не заморачивался он такими отношениями. Сказывался его горький и неудачный опыт с бывшей подругой жизни. Ребенок только осложнил их отношения в плане официальных обязательств, но ничего не изменил в личных отношениях. «Солдафонша» приложила слишком много усилий для того, чтобы дочь видела в нем аморальное чудовище.

Сплав равнодушия и брезгливости не пробуждал у Антона ни малейшего желания попробовать наладить отношения с бывшей женой и дочерью. К тому же, семя страха и ужаса, посеянное «солдафоншей» в душе ребенка, оказалось слишком глубоким, чтобы хоть какие-то его попытки сближения оказались бы успешными.

Время, на которое поначалу надеялся Антон, шло, но ничего не менялось в его существовании. Между ним и дочерью неотвратимо вырастала стена отчуждения, а это было единственным, что интересовало Антона в прошлой жизни. Он сам по себе был слишком горд, чтобы быть на зависимых ролях от кого-бы то ни было, а потому он смирился с текущим положением дел.

Однако, то же самое время не было к нему столь неблагодарно. Судьбоносная встреча, как он сразу же представил себе ее, перевернула в единый миг всю его жизнь. Мысли и чувства вдруг приобрели единственный смысл, заключенный в образе небесного существа с именем Надя. Практическая, меркантильная сторона жизни, бывшая главным стимулом его помыслов, в единый миг превратилась в суетно-будничный фон необходимых дел.

Накануне, выкроив время проведать Димыча, Антон и предположить не мог, что отсутствие брата скажется так быстро и самым критическим образом на его делах и даже самой жизни. Рассеянно-мечтательное состояние, в котором он пребывал, сыграло с ним коварную шутку.

Поначалу все шло, как обычно. Хотя день обещал быть напряженным, — установить сразу две плиты, да и тащиться с ними пришлось не в ближний свет, — сердце Антона пело. Никакая тяжесть, под шестьдесят кило, треволнения за приезд заказчиков и исход сделки не могли затмить предвкушение ожидания встречи этим вечером с Надей.

Оттого-то он и пропустил внимательные взгляды, сидевших у ворот, пары кладбищенских рабочих. Проводив многозначительной ухмылкой Антона, они переглянулись, встали и скрылись за дверьми здания администрации. Но, ослепленный неизведанным до сих пор чувством, паривший в эмпиреях любви Антон ничего этого не заметил. И если бы не его чутье, лежать бы ему на этом погосте в лучшем случае покалеченным, а то и помещенным под слой землицы в какой-нибудь безымянной яме.

Привычка осторожничать сработала только один раз, когда он, установив первую плиту, окинул взглядом, казалось, мирные окрестности. Где-то вдалеке, на своих участках копошилось несколько фигур. Нет чтобы ему обратить на них внимание попристальнее, вглядеться в этих крепких, не по-городски одетых «родственничков», но куда-там!

Он обратил свой взор к небесам, к облачкам и синему небу, к ласточкам, стремительно прочеркивающих эту безбрежную синь, в которой Антон видел только воплощение бесконечного океана своей любви. Главное, что он каким-то ясным и неопровержимым образом ощущал и со стороны Нади такое же к нему чувство. «Нет, точно… она дала сама понять, что хочет меня видеть!.. Я был бы березовой чуркой, чтобы не заметить ее взгляда и особого тона голоса…».

Спустился он с небес только тогда, когда к нему почти вплотную приблизилась внушительных размеров тетка. Отдуваясь, она просипела: «Здравствуйте…» и разверзла огромных размеров ридикюль. Извлеча из него бутылку с темной жидкостью, она с жадностью припала к ней и пока не влила в себя половину ее, не остановилась.

— Жарко-то как, — отдуваясь, проговорила она. — Не хотите ли кваску, домашний, на хлебце…

Тетка протянула бутыль с остатками жидкости. Антон поспешно проговорил:

— Не, не, спасибо! Мне не так жарко. Вот, смотрите…

Он подвел тетку к установленной плите. Та одобрительно хрюкнула что-то неразборчивое, что Антон принял за одобрительный возглас и уже внятно сказала:

— Как мы и договаривались, возьмите.

Она протянула Антону несколько купюр. Антон любезно ответил ей обычным комплиментом, на что тетка с удовольствием отреагировала:

— Спасибо, парень! Пожить-то еще хочется, сколько бы ни осталось — все годки наши будут! Ты иди, я еще здесь буду долго.

Антон еще раз поблагодарил тетку и заспешил к другому объекту, запланированному на сегодня. Едва он вышел на перекрестье аллеек, как что-то екнуло внутри, подкатило к сердцу и острой иглой предчувствия запульсировало в виске. Антон увидел, что ему навстречу идут двое кладбищенских рабочих. Один из них уже брал наизготовку лопату, а другой хищно ухмылялся.

Антон обернулся и понял, что попал в западню. Со всех сторон его обложила кладбищенская кодла. Они двигались неспешно, прекрасно понимая, что этому парню деваться некуда, если только он не превратиться в птичку или не сиганет, как заяц, через сплошняк железных оград. Антон, безотчетно повинуясь инстинкту, пошел навстречу тем из двоих мужиков, которые, как ему показалось, имели вид, не совсем подходящий для бега, или быстрых маневров.

Приготовившись, Антон вдруг сорвался с места и резким рывком проскочил расстояние до этой некультяпистой парочки. В последнюю секунду он внезапно бросился вразрез им под ноги. Через мгновение, оказавшись за их спинами, он услышал сзади железное клацанье лопаты об асфальт. Антон вскочил и что-было сил припустил по аллейке, провожаемый криками и матом незадачливых загонщиков.

Он не стал оглядываться, так как слышал позади топот мчавшихся вдогонку разъяренных могилокопателей. В голове билась только одна мысль, — уходя петлями от них, как бы не попасть в тупичок, которых на этом кладбище было немало. Еще раз нырнув в соседний поворот, Антон вдруг почувствовал, как кто-то его дернул за руку и с силой усадил его на скамью. Не успевший и что-то подумать, Антон увидел рядом с собой Моисеича. Сбоку от него находился стол, с разложенными на нем газетными свертками, стаканами и водочными бутылками.

— Сиди, не рыпайся! — свистящим шепотом прокомментировал свое действие Моисеич. На его лице было написано вселенское спокойствие. Сунув Антону в руку стакан, он подбил его локоть снизу, так, чтобы граненая емкость оказалась на уровне подбородка и громко возгласил:

— Помянем рабу божью! — под приближающийся гулкий топот сапожищ кладбищенской братвы.

Антон весь сжался. Единственным его желанием было провалиться сейчас куда-нибудь, лишь бы не остаться с глазу на глаз с мчащейся на него кодлы работяг. Но, к его изумлению, вся толпа промчалась мимо, даже не притормозив около сидящих Моисеича и его. Лишь один из них приотстал и рыкнул, брызгая слюной:

— Мужики, тут парень в пиджаке не пробегал?

Моисеич, не отрываясь от процесса поглощения содержимого стакана, махнул рукой с зажатым в ней огурчиком в сторону стремительно удалявшихся мужиков.

— Ну, чего застыл, прими стопку, отдышись, — одарил его благожелательной миной на лице Моисеич. — Нервы надо беречь, вона зеленый какой!

— Будешь тут зеленый, когда по башке лопатой метили, да мимо пронесли… — сбрасывая одышку проговорил Антон. Он хрустнул огурцом и уже более спокойно добавил:

— Вовремя ты здесь оказался, не то, думаю, это мой последний заход был бы.

— Так уж и последний, — почесал нос Моисеич. — Тебе это со страху чудится. Еще поносишь свои упокойные утехи для скорбящего люда. Ты выпей, выпей еще малость. Самый раз будет, да и чуток переждать надо. Ребята слишком осерчали, под горячую руку попадешь, — мало не покажется.

— Точно. Если ты не против, я пересижу здесь. Эти хмыри могут караулить на автобусной остановке. Повяжут и затащат сюда, а тут ищи меня!

Антон замолчал, видимо, напряженно обдумывая что-то. Затем, повернувшись к Моисеичу, спросил:

— Скажи, как так могло получиться, что мужики гнались за мной чуть ли не по пяткам, а проскочили мимо меня, как будто я был внезапно исчез?

— А ты сам как думаешь?

— Я никак не думаю, ума не приложу, почему так произошло! Может ты мне объяснишь, что-то больно твоя физиономия намекает на что-то!

Моисеич укоризненно покачал головой:

— Эх, парень, вроде ты умом не обижен, а простых вещей не понимаешь. Ну, сам посуди, ты сидишь спокойно, ведёшь спокойную беседу в то время, когда ты, по понятиям твоих преследователей, должен сломя голову ломиться без разбору по участкам к ближайшей дыре в кладбищенском заборе! Что тут можно подумать?

— Но они меня видели!

— Ну и что с того? В запале часто страдают невинные люди и как раз те, которые легче всего поддаются панике и теряют самообладание в спорной или напряженной ситуации! А у нас с тобой было всё как в модной песенке, — «…а на кладбище, всё спокойненько…». Вот и не проявился ты в сознании твоих преследователей, как стандартный шаблон виновника-раздражителя, не успел он зацепить в их головах твой образ!

— Нет, тут что-то не так, — в сомнении покачал головой Антон. — Слишком приметно я одет, народу вокруг раз-два и обчёлся, а они сиганули мимо нас, как будто мы были пустым местом! Я даже поймал взгляд одного из них. Он смотрел прямо на меня, но я чувствовал, что он меня не видит!

Конец ознакомительного фрагмента.