Дети не должны умирать

Ана Платэк

Меня зовут Карим, сегодня мне исполнилось 9 лет. Я никогда не ходил в школу, не ездил на велосипеде и не сидел за компьютером, но в отличии от многих детей нашего мира, я безошибочно могу определить вид, мощность и дальность оружия, из которого в нас стреляют почти каждый день. Вместо того, чтобы учиться читать и писать я узнал многое о войне, или почти всё. И я не помню, когда всё это началось. Мне кажется так было всегда…Основано на реальных событиях.

Глава 2

Я проснулся когда на улице было уже совсем темно. Керосиновая лампа мягко освещала наше укрытие, но совсем не согревала. Кифа тихо посапывала в ворохе старой одежды, которая служила ей постелью. Я прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Ненавижу просыпаться по ночам, лежать и прислушиваться к звукам вокруг, всё кажется таким жутким. Надо как-то заснуть..

Я снова, как и каждую ночь, стал вспоминать маму, её тёплые руки и родные глаза. Мне до сих пор кажется, что она гладит меня своей мягкой рукой по щеке, как будто она здесь, рядом со мной. В глазах защипало, было темно, все спали, и я мог дать волю своим слезам. Но не стал, дал себе слово, что плакать не буду больше, никогда не буду. Когда позволяешь себе слёзы, будто открываешь своими руками свою же грудную клетку и туда заходит ветер и холод, и ты начинаешь чувствовать себя слабым и беспомощным. Я не хочу быть слабым. Слабые очень быстро умирают. Закусив губу, я прислонился щекой к холодному камню и закрыл глаза. Спустя несколько минут я услышал шевеление и сдавленный хрип. Резко соскочив с места, я рванулся к углу где спал дядя Джераб. Схватив керосиновую лампу, я приблизил её к бледному лицу старика.

— Дядя Джераб, что с тобой? — Лампа осветила морщинистое лицо с синеватыми пересохшими губами.

— Дышать тяжело, — сынок дай мне воды, — я рванул к ведру с водой и быстро набрав её, поднёс железную кружку к губам старика и дал ему сделать несколько глотков.

— Дядя Джераб я боюсь, что мне сделать скажи? — трясущимися руками я погладил холодный лоб деда и со страхом вгляделся в его глаза.

— Чем ты мне поможешь мой мальчик, — ты ведь так мал, видно совсем немного осталось у меня времени.

— Джераб, я знаю, у тебя оставались таблетки, где они? Помнишь мы их находили в разбитом доме Махмеда, куда ты их положил?

— Я их отдал

— Кому? Они же тебе нужны, у тебя же сердце совсем больное.

— Хатифе, она в конце улицы живёт, у неё муж без ног остался и дитя, ей нужнее. Старик закашлялся и откинул голову на холодную стену.

— Я же помню там была целая пачка, ах ты добрая душа, не думаешь о себе никогда о себе не думаешь. Я вот что сделаю, я сбегаю сейчас к ним, попрошу хотя бы две таблетки, они у них еще должны быть.

— Не надо Карим, темно, ночь, я не могу тебя отпустить. Вечером я слышал, что боевики снова пришли в наш район. В любом доме может сидеть снайпер. Ты разве забыл, что случилось с твоим другом, когда он шел за хлебом? Как же его звали… не помню.

— Низам, его звали Низам… — тихо сказал я, — я не хотел об этом вспоминать, мой друг был очень хорошим, мы дружили с малых лет, у них была такая же бедная семья, как и у нас. Наши мечты и интересы были настолько похожи, что мы сразу стали лучшими друзьями. Мы оба мечтали стать футболистами, поэтому в свободное от помощи семье и работы время, мы играли в футбол. Сначала это был старый мяч, перемотанный верёвкой, а потом, когда он полностью порвался, мы скатали с сухой соломы шар, похожий размерами на футбольный мяч и обмотали старой клеёнкой и резинками. Не было ничего лучше этих вечеров в закате солнца, когда бомбардировки прекращались и мы выходили на улицу играть в футбол. Солнце палило, ветер трепал наши грязные волосы, а мы были самыми счастливыми детьми на свете.

В конце августа Низама не стало, он пошел за хлебом в маленький магазинчик на окраине. Было тихо, боевиков давно не было видно, поэтому родители отпустили сына за продуктами. Нашли его спустя час недалеко от дома с прострелянной головой. В соседнем двухэтажном доме, который когда-то был детским садом, сидел снайпер. С тех пор я больше не играл в футбол, но наш мяч я по-прежнему хранил у себя.

— Дядя Джераб, ты же понимаешь, что мы без тебя не сможем. Я не смогу. Я не хочу остаться снова один… — я стоял с лампой в руках, переминаясь с ноги на ногу, и умоляюще смотрел на него.

Старик глухо закашлял и закрыл глаза. Очевидно, что ему не хватало сил говорить.

— Я скоро вернусь, ты только подожди, слышишь? — с этими словами я подбежал к своему мешку с вещами и начал быстро рыться в нём, выискивая старый фонарик. Мне подарил его Джераб, и я почти им не пользовался, хранил для особого случая. Вот он и наступил. В темноте я точно не найду нужный мне дом.

Выйдя в прохладную ночь, я замер у дома и начал прислушиваться. Ничего, где-то тихо ухает птица, значит людей быть не должно. Пригнувшись, тихими перебежками, от стены к стене, от камня к камню, я передвигался в нужном направлении. Воздух был холодным и звенящим, проходил в лёгкие будто сотня маленьких кинжалов.

Вдруг сбоку в паре метров от себя я услышал шуршание камней. Резко уйдя в сторону, я спрятался за старым полусгоревшим деревом и затаил дыхание. Не знаю сколько я просидел, но ни один звук больше не раздавался в тишине ночи.

Нельзя больше сидеть, Джерабу нужны эти таблетки. Глубоко вздохнув, я тихо побежал вперёд. По моим расчётам скоро я увижу дом тёти Хатифе.

Морозный воздух холодил мои щеки, и я вспомнил о том, как мама растирала мне их тёплыми ладонями, когда я замерзал. На секунду прижав ладони к лицу, я побежал дальше.

— А ну стоять, — в тишине раздался хриплый голос, и не успев сделать ни шагу, я почувствовал сильный удар по голове. Смутный силуэт человека с закрытым лицом и чёрными глазами, поблескивающими в темноте, было последним, что я увидел перед тем как провалился в темноту.

Очнулся я от солнца, которое било прямо в лицо. Голова так сильно болела, что я с трудом дышал. Боясь пошевелится, я аккуратно приоткрыл глаза и посмотрел вокруг. Лежал я на грязном полу дома, усыпанного песком и патронами, в углу валялся ворох каких-то вещей. Угол в комнате был с большой дырой, видимо сюда попали с миномёта. У окна стоял высокий мужчина, одетый в военную одежду цвета хаки, увешанный лентами патронов, на боку висели две гранаты и большой нож, в руках автомат. Руки, перевязаны черными бинтами, лицо закрыто маской с прорезями для глаз. В углу, прислонённой к стене стояла винтовка и лежал миномёт.

— Это боевики, — подумал я, почувствовав, как от страха похолодел затылок. Я не успел принести лекарство дяде Джерабу, а вдруг он умер, и маленькая Кифа осталась одна? Паника и ужас накрыли меня волной и дёрнувшись, я судорожно вздохнул.

— А, проснулся щенок. Вставай. — Боевик подошёл ко мне и пнул меня грязным ботинком в живот.

Несмотря на боль в голове я очень быстро встал и прижался к стене. Я не знал, чего ждать от террориста, но знал, что ничего хорошего не будет.

— Давай рассказывай откуда и куда шёл, всё говори. Сколько вас тут, где вы прячете свои трусливые рожи? Всё рассказывай!

Я молча смотрел ему в глаза и пытался увидеть там хоть что-то человеческое. Но ничего кроме злости там не было, я знал, что все они звери. Знал, что они делают с людьми. С женщинами, стариками, детьми. Возможно, именно он убил моего друга, или кто-то из его банды.

— Я один, — тихо просипел я и наклонил голову вниз. Пристально смотреть в глаза боевику было плохой идеей.

— Что ты сказал?! Громче щенок!

— Я здесь один дяденька, моих родителей убили, а я спрятался. Вон за тем домом, там дом с синей крышей, я там живу, — я ткнул пальцем в окно, не глядя, и сжался от страха.

Я не зря боялся, боевик резко поднял вверх кулак и ударил меня в нос, кровь хлынула мне на одежду как из ведра, в глазах все побелело, и я еле устоял на ногах.

— Я ещё раз спрашиваю собака, если не скажешь кто здесь есть кроме тебя, я вырву твои руки, — мужчина огромной пятернёй схватил меня за футболку и приподнял вверх так, что мои ноги болтались над полом.

— Никого, клянусь дяденька никого, — я начал плакать и ничего не мог с этим поделать. Горячие слёзы стекали по щекам и смешивались с кровью, всё заволокло пеленой, и я начал задыхаться.

— Рахим! — в комнату вошёл еще один боевик, огромный, с седой бородой и винтовкой наперевес.

— Что брат? — Мой мучитель отпустил меня, и повернулся ко мне спиной, а я, воспользовавшись моментом отполз и забился в угол.

— Того пацана с окраины убило гранатой. Не рассчитал мелкий, учил, учил его, а он сдох от своей глупости. Что с них толку, пока научишь, с ума съедешь, только еду тратили на него. Был бы постарше. Вон у Абдулы три пацана толковых, сами выходят на поиски, вчера один бабку прирезал, притащил людей, добро её показал.

— Не всем быть львятами Халифата. Вокруг одни щенки поганые, вот смотри еще один, думаю что с ним делать. Говорит, что не видел никого, врёт или нет, понять не могу.

— Что думать, прикончи его да и всё. У нас еды до следующей вылазки осталось немного, не хочу ещё и его кормить. Хотя сколько-то дней он протянет, можно и попользоваться пока ноги таскает.

Сидя в углу и вытирая капающую кровь из разбитого носа, я вслушивался в каждое слово и страх всё больше и больше съедал меня изнутри. От волнения руки начали неметь. Я понимал о чём они говорят. Все знают о том, что на протяжении всей войны террористы создавали детские лагеря, в которых воспитывали детей Халифата, их ещё называли львятами. Чем больше захваченных территорий, тем больше лагерей. Чем больше лагерей, тем больше пленных детей, которых учили служить и убивать. Дядя Джехад рассказал мне всё, что он знал о террористах. Детей или крали, или покупали у бедных семей. Пока ребёнок служил Халифату, его семье платили небольшие деньги, на которые они выживали. В лагерях были в основном мальчики, девочек было немного и им была уготована участь шахидок.

В воспитательных лагерях дети жили в полной изоляции от мира. Их учителями были полевые командиры, внушавшие, что неверных надо убивать, насиловать и взрывать. Многих обучали навыкам террористов-смертников. Всем объясняли, что надо положить всю жизнь на борьбу с западным миром. Террористы шли к своей цели любыми способами, дети для них были всего лишь еще одним рычагом.

Закрыв глаза, я начал молиться. Я не хотел убивать и не хотел, чтобы убили меня, а третьего варианта просто не было. Я знал, что в любом случае будет один конец: я навряд-ли доживу до своего совершеннолетия.

Боевики отошли в дальний угол и о чём-то тихо переговаривались. Слышен был только скрип их ботинок и изредка раздающийся смех.

— Пацан вставай, пойдёшь с нами, — тот которого звали Рахим, схватил меня за руку и повёл на выход из комнаты. Второй боевик взял с собой еще один автомат и винтовку. Здание было трёхэтажным, и мы спускались по разрушенной лестнице друг за другом.

— Рыпнешься щенок и я выстрелю, и как ты понимаешь, я не промахнусь, — грозно рыкнул боевик за моей спиной.

Мне было нестерпимо жарко и очень хотелось пить, но я боялся даже попросить воды, да и не дали бы они мне её. Футболка на мне была полностью промокшей от пота и крови, казалось, что она прилипла к коже намертво.

— Живей, живей, еле плетёшься, — боевик каждую секунду подталкивал меня в плечо.

— Рахим, мы видели пару человек, мне по рации передали, в двух кварталах видели деда и пацана с ним.

— Значит идём им навстречу, да щенок? Заодно мы покажем тебе как стать настоящим мужчиной, может тебе понравится? Сколько тебе лет?

— Девять, я облизал пересохшие губы и огляделся. Солнце палило нещадно, во рту не было ни капли слюны, и я пытался выдавить её языком.

Следующие несколько минут мы бежали, пригнувшись к земле. Вскоре за углом показались стены аптеки. Я не поверил своим глазам, некогда красивое белое здание с голубой черепицей сейчас представляло из себя руины. В зияющих дырах стен виднелась лестница по которой можно было взобраться на уцелевшую крышу, что мы и сделали.

Взобравшись наверх, Рахим толкнул меня в угол, а сам встал у стены и выглянул в зияющую дыру на месте окна. На крыше было ещё жарче, я не замечал раньше чтобы солнце так палило. Голова кружилась и сильно тошнило, кровь с носа наконец перестала течь и засохла на лице чёрной коркой. Мысли как будто исчезли из головы, я не мог ни о чём думать, только о приближении смерти.

— Пацан, ну ка иди сюда, — один из боевиков схватил меня за шкирку и подтащил к проёму в стене.

— Смотри туда, — сказал он, указав пальцем в сторону дома напротив нас. Я увидел высокое здание с со стенами оранжевого цвета и двумя маленькими окнами. Внизу была ярко-синяя железная дверь. Раньше это был овощной склад. Вся стена была исписана арабскими ругательствами и проклятиями. Возле двери чьей-то рукой цветным мелом было нарисовано большое сердце, а внутри него по центру, написано слово «Мама».

— Наш Отец подарил тебе шанс начать свою никчемную жизнь с самого начала. Ты же хочешь жить?

— Д-д-да… — мой ответ был еле слышен сквозь всхлипы, которые вырывались из моей груди.

— У тебя будет этот шанс, посмотри вокруг, эту прекрасную землю нужно очистить от неверных, снующих по ней туда и сюда. Вот тогда наступит мир, которого вы так ждёте. Ты же этого хочешь?

— Д-да — заикаясь ответил я.

Рахим забрал автомат у второго боевика и дал его мне в руки

— Смотри, знаешь что это?

— Да, это автомат, у меня такой игрушечный был, я непонимающе посмотрел на мужчину.

— Вооот, — террористы громко заржали и переглянулись.

— А теперь у тебя будет настоящий. Посмотри какой он красивый, тяжёлый, мощный, возьми его в руки.

— Попробуй прицелиться, — тут же раздался голос сзади.

В наступившей тишине я поднял автомат и приложил его к груди

— А ты умеешь его держать так как надо, у тебя талант, — боевик мерзко улыбался и смотрел на меня.

— Малец, у тебя будет сейчас шанс сдать экзамен и сразу же получить диплом. Смотри на улицу, воон туда, — Рахим показал направо.

Слегка выглянув на улицу, я увидел дедушку. Старый, слегка сгорбившийся человек в лохмотьях, в одной руке нёс тряпичную сумку, а другой держал за руку босого мальчика лет пяти.

— Прицеливайся, — раздался голос рядом со мной.

— Что? Нет, я не буду, я не смогу, у меня рука болит, — от ужаса у меня еле ворочался язык.

— Ты хочешь жить пацан? Неужели ты не понял, что просто так мы тебя держать здесь не будем, нам это ни к чему. Прицеливайся. В кого хочешь, я даю тебе выбор, — Рахим улыбнулся, и я увидел оскал животного, а не улыбку человека.

Я не знал, что мне делать, я захлёбывался слезами, моё худое тело трясло как лист на ветру, времени думать не было, меня убьют прямо сейчас и здесь.

— Тебе сказали прицелиться, они скоро уйдут, мы не должны их отпустить, — боевик сжал зубы и неотрывно смотрел на меня.

— Я держал автомат и плакал, слёзы падали на руки, они стали совершенно мокрые и автомат выскальзывал из рук и ходил ходуном.

— Забери у него оружие, сейчас поскользнётся на собственных соплях и прострелит нам ноги.

Боевик выхватил у меня автомат, зажал мою голову рукой и повернул лицо в сторону улицы.

— Смотри и учись, — с этими словами, Рахим поднял в руки винтовку, прицелился и выстрелил.

Я зажмурил глаза и закрыл уши.

— Смотри! — мужчина сжал мне пальцами шею и повернул голову.

На улице раздался душераздирающий крик, я закрывал глаза, но мне их открывали, пытался вырваться, но не мог. На улице, прислонившись к той самой стене с огромным нарисованным сердцем, сидел старик и завывал от горя, всё что было в его сумке вывалилось на пыльную дорогу, а на его руках лежал мальчик, одежда которого была залита кровью. Я столько раз слышал подобные нечеловеческие крики. Как же я не хотел это слышать. Каждый раз сотни птиц от страха взмывали в небо и улетали, как и сейчас. Я посмотрел на небо и увидел много чёрных точек удаляющихся к горизонту.

— Ну вот, обузу мы убрали, а теперь пойдём возьмем деда и поговорим с ним. А с тобой пацан мы будем решать потом. Плохой из тебя ученик.

Меня схватили за локоть и потащили на выход из здания. Вдруг раздался очень громкий гул. Это истребители, я каждую неделю слышу как они пролетают. Когда я был совсем маленьким, они мне казались игрушечными, и я мечтал с ними поиграть. Только потом я понял, что они настоящие, и летят они для того чтобы скинуть на землю бомбы.

— Прячемся, прячемся! — закричал Рахим и побежал в сторону соседнего дома, я знал, что спустя несколько секунд скинут ракеты, но мне было всё равно, я рыдал и не видел вокруг себя ничего кроме столбов пыли. Подбегая к складу, я почувствовал, что меня никто не держит, и забежал в здание прячась за кучей коробок. Раздалась стрельба, взрывы, крики. Я молился чтобы их убили, никогда еще я не желал кому-то смерти так как сейчас.

Не знаю сколько времени я просидел, забившись в перевернутую на полу коробку. Я отчаянно молился, чтобы за мной не вернулись. Мне кажется я никогда в жизни не читал столько молитв сразу. На миг утихнув, я услышал шаги, тяжёлая поступь отдавала в ушах болью, хотя человек старался идти тихо и незаметно. Я сжался в комок, стараясь перестать дышать. Снова наступила тишина, я не слышал, как ОН уходил, значит опасность ещё есть. Хотелось выглянуть, но нельзя. Так и сидел спрятав голову между трясущихся ног, и надеясь на чудо…