Шняга

Ангелина Злобина, 2019

Действие романа происходит в небольшом селе, отрезанном от мира бездорожьем и отсутствием всякой связи. Случайно выясняется, что в недрах холма, на котором издавна стоят сельские дома, существует в спящем режиме загадочный металлический объект со сложной внутренней структурой. Cельчане панибратски именуют объект Шнягой и начинают его изучать и осваивать. Возникает невербальный контакт между местными жителями и пробудившимся объектом − огромным, мыслящим, наблюдающим. Содержит нецензурную брань.

9.

Шевлягин пробыл в больнице три недели. Маргарита навещала его дважды и оба раза о Шняге не сказала ни слова. Она говорила об огородных делах, о козе, на днях окотившейся четырьмя крепенькими козлятами, о курах, на удивление хорошо несущихся этим летом. Упомянула она о том, что муж продавщицы Люси подрался со Славкой-матросом, собрал шмотки, кинул в свою «Ниву» и уехал в райцентр, к матери. Грозился, что насовсем, значит, через неделю-другую вернётся. А если нет — не велика беда, на кой чёрт Люське нужен этот обмылок!

Еще Маргарита рассказала, что Егоров всё так же сидит с удочкой на берегу, а больше никаких новостей не сообщила.

Выздоровевшего Гену доставил в Загряжье Митя Корбут. По дороге он рассказывал, как удачно нанял троих узбеков, чтобы расширить погреб и заодно обустроить два отсека Шняги под хранение припасов и крольчатник. Митя хохотал и хвастал, ругал старуху Иванникову, за то, что она заняла соседний отсек, натащила старья из дома и развела бардак, вспомнил неудавшееся Маманино колдовство и превращение Люськиной ветоши в качественные, но смешные носки. «Во, гляди!» — он задрал штанину и, смеясь, показал полосатую щиколотку.

Шевлягин сидел бледный, сжимал зубы и ненавидящим взглядом смотрел на дорогу. Когда он поворачивался к Мите, лицо его искажала такая гримаса, будто он собирался впиться зубами в руку, лежащую на руле.

— Чего, укачало, что ли? — спросил Корбут.

Шевлягин молча отвернулся.

* * *

Маргарита не зря помалкивала о переменах, произошедших в Загряжье, она и сама приложила к ним некоторые старания. Во-первых, избавилась от обоих черепов — один отнесла на кладбище и закопала возле ограды, другой, изготовленный Геной из глины и извести, разбила, а осколки выкинула в реку.

Обломки статуи Ленина она старательно измельчила молотком, ссыпала в мешок и поставила в курятник. Птицы охотно клевали белые камешки, Маргарита заметила, что петухи от этого стали задиристей и голосистей, а куры несли теперь яйца небывалой величины с такой крепкой скорлупой, что в ней можно было выращивать рассаду.

В дендропарке, в самом центре каменной спирали, имитирующей древний календарь, появилась железная бочка для сжигания мусора. Таблички с названиями деревьев куда-то исчезли, исчез и куст волчеягодника, на его месте появился саженец облепихи.

Гена потребовал объяснений. Маргарита защищалась, как могла. Она орала до хрипоты, что выращивать ядовитые ягоды возле дома не даст, что черепам место в могиле, а гипсовые обломки Ильича — либо мусор, либо подкормка для кур, а мусор ей на участке не нужен. Доисторическое яйцо — другое дело, раскрасить его серебрянкой и пусть стоит в серванте рядом с иконками.

Гена, до крайности удручённый, побрёл на берег, но и там не было ему утешения.

Вода в реке заметно поднялась. К площадке кто-то пристроил деревянные мостки, чтобы ходить в Шнягу посуху, а не в обход через воду. Внутри было многолюдно и шумно, как в общежитии. У входа возле надписи «Не курить!» Таисия Корбут ругалась со старухой Иванниковой. Старшие дети Корбутов, громко препираясь между собой, мыли пол возле отсека. Юрочка нервно шагал по коридору, то уходя в тень, то возвращаясь на свет. Издалека доносились звуки ремонта — визг пилы, короткие перфораторные очереди, стук молотка по металлу и реплики на незнакомом языке. Слева, из темноты выбежала черная овца, поскользнулась на повороте, огибая ноги Таисии, заблеяла и убежала вправо. Раздался хохот и крики «воротник побежал, лови его, лови!»

Старуха Иванникова заплакала, пришёл Славка с дрелью в руке и, увидев Шевлягина, весело прокричал:

— Геннадий! Как самочувствие? — и тут же, не дожидаясь ответа, повернулся к Иванниковой.

— Не расстраивайся! — бодро сказал он ноющей старухе, — Пальто твоё замолодилось? Ну и хорошо! А овцу Митькины рабочие поймают, будет им плов, а тебе новый воротник.

Все захохотали, а старуха, не унимаясь, заныла тонким нищенским голосом:

— Стыдобища-то какая…

Мимо бесшумно прошли два припудренных цементной пылью узбека с носилками.

В дверях появилась Анна Васильевна Егорова с хозяйственной сумкой в руке и, обходя Шевлягина, заглянула ему в лицо.

— Гена, ты что-то бледный какой, прямо на себя не похож, — нахмурившись, быстро проговорила она, — иди-ка лучше на воздух. — И, уже обращаясь к Славке, спросила:

— У Люси сыр здесь или в магазине?

Неокрепший после болезни организм краеведа спасовал. Гена затравленно улыбнулся, ноги его подкосились и тут же перед глазами возникли чьи-то кроссовки и пыльный металлический пол.

* * *

Шевлягин очнулся на берегу. Тихо шелестел камыш, сварливо крякали утки, неподалёку, уютно подобрав под себя лапы, сидел в траве белый кот Селивановых и дремотно жмурился.

Над Геной, загородив полнеба, камыш и кота, склонился Славка-матрос.

— Оклемался! — доложил он.

Послышался голос Егорова:

— Может, за Маргаритой сбегать?

Гена приподнялся и глухо сказал:

— Не надо её.

Славка-матрос сел рядом. Егоров тоже перебрался поближе.

— Слышь, Иваныч, — жалобно начал Шевлягин, обращаясь к Егорову, —

Маргарита моя оба черепа ликвидировала. Один, который я сам сделал — разбила.

— Это она зря, — сочувственно отозвался Егоров, — всё-таки изделие, ручная работа.

— А второй похоронила. Говорит, что даже свечку сверху воткнула. И зажгла.

— Тоже зря. Я… давно хотел сказать…

Егоров запнулся, помолчал минуту-другую и выпалил:

— Череп этот, который вы со Славкой возле Поповки выловили — не настоящий!

— Как это «не настоящий»? — возмутился Шевлягин

Егоров клятвенно прижал ладонь к груди.

— Да потому что я его сам лично в речку кинул!

Славка-матрос повернулся к Егорову и замер с открытым ртом. Гена совершенно пришёл в себя и сел.

— Когда?! — спросил он.

— Это давно было, — начал Егоров. — Когда школьная крыша обрушилась, пацаны стали лазить по развалинам, кто мел найдёт, кто глобус пробитый… Их оттуда гоняют — они опять. Моему Серёжке лет шесть или семь было. Смотрю, идёт он по мосту и несёт что-то на палке, за ним Таська Белова — вечно эта пигалица рядом ошивалась. Маршируют, значит, и оба поют во всю глотку: «мы несём череп, человечий череп!»Потом, смотрю, — остановились на серёдке моста и давай его раскачивать. Он и так ходуном ходил, каждый день боялись, что рухнет! Я — к ним. Подбежал, палку с черепом отнял, подальше её в реку зашвырнул, Сережке сразу пинка, Таське подзатыльник… Оба как стреканут от меня! Это я в сердцах, конечно…

Сережка мне потом сказал, что тот череп он в самом углу школы нашёл, в сломанном шкафу. Там ещё и скелет был, все кости на проволочках.

Славка затрясся от смеха, закрыл лицо рукой и повалился в траву.

Гена недоверчиво уставился на Егорова.

— То есть, Маргарита закопала на кладбище наглядное пособие? — медленно проговаривая каждое слово, уточнил он. — Муляж?!

Славка дрыгнул ногой и заржал в голос.

— Получается, что так, — покаянно подтвердил Егоров.

— Но ты Маргарите про это, всё-таки, не говори, — посоветовал он, — что ж она, зря почести оказывала, свечку жгла…

— Да ну её! — Шевлягин помолчал, погрустил и вдруг вскинулся: — Ты видал, где она бочку для мусора поставила?

Но Егоров вступился за женщину:

— Ну а куда ж ей ещё мусор девать, если ты весь бугор своим дендропарком занял?

— Куда-куда… Не знаю, куда, — буркнул Шевлягин.

— Ленина расколотила, — вспомнил он, — известковую крошку курам даёт. А ведь это была не просто статуя, это исторический артефакт! Свидетельство времени!

— Ген, да ладно тебе…, — добродушно сказал насмеявшийся до изнеможения Славка.

— Вот тебе и «ладно»! А Егорова возле этой статуи, может, в пионеры принимали! Да, Иван Иваныч?

— Нет, меня в пионеры в церкви приняли. Там в ту пору «красный уголок» был. Ну а потом уже склад…

— Но в школу ты мимо этого Ленина ходил?

— Ходил, а как же!

— Ну вот, а теперь его мои куры клюют. Полмешка уже осталось…

Заметив, что Славка снова затрясся, Егоров укоризненно глянул на него, но и сам не сдержался, отвернулся и стал всхлипывать и вытирать слёзы.

Наконец, все трое притихли и, всё ещё улыбаясь, стали смотреть на реку — на гладкую, спокойно текущую воду, на чайку-рыболова, смирно сидящую на воде.

— А может…, — не меняя направления взгляда, неуверенно начал Славка.

Егоров кивнул и подхватил:

— Да, вот и я тоже подумал…

Оба обернулись к Шевлягину. Тот насторожился.

— Чего это вы?

Егоров спросил:

— Ген, а может Шняга твоего Ленина соберёт?

— Только это… Как бы она его не оживила! — Засомневался Славка.

— Да будет тебе ерунду-то молоть! — рассердился Егоров, — известь, она и есть известь!

— Пошли! — Шевлягин так решительно встал, будто это не он, очнувшись недавно от обморока, лежал на траве и играл в гляделки с селивановским котом.

Мешок с измельченными фрагментами статуи изъяли из курятника и перенесли под берег, в центральный зал Шняги, никем пока ещё не занятый. Звезд под сводами зала теперь не было, но пол в центре по-прежнему излучал неяркий голубоватый свет. Славка сбросил с плеча тяжелый мешок, схватился за углы и рывком высыпал содержимое. Взвилось облако светлой пыли.

Явился Юрочка. Он подошёл, посмотрел на горку белых камней и снял фуражку. Славка аккуратно свернул мешок. Все отчего-то опечалились, помолчали немного, вопросительно переглянулись, вздохнули — «ну что, пойдём?» — и ушли, наказав Юрочке в этот зал никого не впускать.

Как только за ними задвинулась дверь, из темноты, тихо цокая копытцами, вышла овца. Она понюхала белый каменный холмик, взошла на него, улеглась и скорбно уставилась в темноту.

* * *

Едва рассвело, на берег спустился Егоров. Вскоре пришел Гена Шевлягин, и сразу за ним бодро сбежал вниз по тропке Славка-матрос.

— Ну, чего вы? — бросил он на ходу, — Пошли, посмотрим!

Славка, пригнувшись, нырнул в дверной проём и, насвистывая, зашагал по коридору. Егоров и Шевлягин поспешили за ним. Из-за двери с табличкой «Процедурная» выглянул Юрочка, посмотрел вслед удаляющейся компании, надел фуражку и заковылял вдогонку.

В центральном зале в размытом голубоватом свете белела небольшая статуя — стройный прямоугольный постамент и на нём безрукая полуголая женщина с драпировкой на бёдрах.

— Красиво получилось, — сказал Славка-матрос. — Правда, не похоже…

Иронию никто не оценил, все молча изучали взглядом светотени алебастрового тела.

— Это кто? — спросил Юрочка.

— Это…, — начал Шевлягин и разволновался, — Это послание. Я уверен — это послание всем нам!

Егоров недоверчиво хмыкнул и потребовал:

— Расшифруй!

Славка, опередив краеведа, выступил со своей версией:

— Иваныч, это Шняга намекает, что всем нам руки пора поотшибать, а то устроили тут…

Шевлягин гневно сжал губы, сдержанно вдохнул, и Славкино легкомыслие немного схлынуло.

— Всё-всё, я пошутил… — сказал матрос и с придурковатой кротостью закрыл рот ладонью.

— Ленин-то размером побольше был, — неосторожно заметил Егоров, — и с руками!

— Зато у шевлягинских кур яйца, как у динозавров, — опять съязвил Славка и осёкся.

Взбешенный Гена зашагал прочь из зала.