Весна, лето, осень, зима… И опять весна…

Андрей Алексеевич Мурай, 2012

Автобиографическая повесть А. Мурая включает в себя 7 самостоятельных новелл, действие которых происходит в Краснодаре, Новороссийске, Санкт-Петербурге. К несомненным достоинствам произведения можно отнести лаконичность повествования, легкость авторского языка и вместе с тем психологическую основательность портретов её героев, присущую лучшим традициям русской прозы.

Глава вторая. Любимая игра детства

Шестым уроком была литература. «В романе «Как закалялась сталь» Николай Алексеевич Островский…», — учительница подозрительно поглядывала на притихших мальчиков, а мы внимательно слушали… Мы внимательно слушали Стадион. Ох, не ко времени эта сталь, эта литература! Ведь сегодня решающий матч. Нашим футболистам позарез нужно побеждать, и тогда мы занимаем первое место и выходим в первую лигу. Вот о чём мечтали мы, а вовсе не об освобождении всего рабочего класса. Чем освобождать весь рабочих класс, лучше освободите наш 5»А» класс от этой литературы. Сейчас, когда живой и зримый подвиг должны свершить на Стадионе наши футболисты, прошлые, из дряблого пальца высосанные подвиги, нас тронуть не могли. Ах, как же хотелось увидеть футбольное поле, заполненные трибуны, наших кумиров, которых мы всех знали по именам, и поддержать ребят в трудные их минуты…

Детских билетов на Стадион не продавали, только взрослые. Стоил взрослый билет деньги неподъёмные — целых семьдесят копеек. Можно было: или прошмыгнуть мимо контролёра, прячась за взрослых («Дяденька, проведите…»), или забраться на дерево, а оттуда через забор… Оба варианта стопроцентный успех не гарантировали: контролёры — глазасты, милиционеры — строги. И если тебя от прохода отогнали, с дерева стащили, смотришь на футбольное поле через щёлку в заборе — на зелёное поле, на яркие футболки своих и чужих игроков, и в душе ярким пламенем разгорается обида.

Вот примерно, как сейчас… Эх, если бы не наша директриса! Что нам стоило сбежать с двух последних уроков. Два дня назад — так и сделали. Но сегодня пришла в класс наша директриса с рыбьими глазами и, тряся классным журналом, предупредила… Связываться с ней никто не хотел, она так может уставиться, такое может сказать, что хочешь не хочешь — заплачешь, слёзы просто сами наворачиваются. Ну, подгадали же нам учиться в такой день, да ещё во вторую смену!..

А ещё обидно, что кончилось лето. Кончилось наше южное, полыхающее, благословенное лето… Только летом врываешься в ванную, открываешь кран, жадно хватаешь губами бьющую струю, льёшь, льёшь воду на лицо и ждёшь, ждёшь пока вода станет холодной… Вытрешься наспех и стремглав вылетаешь из квартиры. «По-оешь», — кричит бабушка, но какое там — есть, просто у нас сдулся мяч и случился небольшой перерыв…

В футбол мы играли на площади. Площадью называлось кочковатое, неровное пространство перед домом, поросшее кустами и редкими деревьями. Деревья мы очень берегли, потому что они были штангами. Летом футбол начинался тёплым утром и заканчивался, когда мяч прятал ранний южный вечер. Уже в темноте шёл спор, с каким счётом окончилась игра — 47:46 или 47:47. Астрономические для футбола цифры на нашем несуществующем табло были обычным делом. Все хотели быть нападающими. Такими, как Пеле! Как Эйсебио! Всем хотелось забивать голы. В ворота уговаривали встать самых мелких очкариков: «Ну, постой, ну, ведь Яшин стоит и ничего. Ты же хочешь быть таким, как Яшин?!»

Самыми захватывающими, самыми принципиальными были футбольные сражения двор на двор. Огромное счастье — победить команду соседнего двора. Только как их победишь? У них и Незарь, и Челубей. Незарь — техничный и вёрткий, а Челубей огромный и сильный… В середине лета явились они оба в полном здравии вызвать наш двор на игру. А у нас большие ребята, как на беду, поразъехались, кто по пионерским лагерям, кто по станицам. Осталась одна мелкота и наш бессменный капитан — Духарь. Собрал предводитель свою малорослую дружину и сказал: «Хочешь — не хочешь, а играть придётся. Делайте, что хотите — костьми ложитесь, по ногам — бейте, за трусы — хватайте, но Незаря к воротам не пускать!..»

Как сражался наш двор! И под ноги бросались и падали как подкошенные. Дух Куликовского поля витал над нашим футбольным. Вкусила дворовая пацанва упоением боем, о котором ещё и не читала… Это упоение я только чуть пригубил, и тут же получил от Челубея по ноге. Захромал и был поставлен в ворота. Из ворот яснее ясного видел я «слабость друзей, силу врагов», видел, как всё сложнее отбиваться команде нашего двора от превосходящего возрастом противника… Вот Незарь, набрав скорость, стал обводить наших ребят одного за другим, он проскочил даже Духаря и выскочил к воротам. Удар… и какая-то неведомая сила бросила меня… тут же я увидел мяч, который каким-то чудом остановил около самого дерева. Около самой штанги. Духарь подскочил ко мне и сказал: «Молодец. Так и стой».

«Так стоять» больше не получилось. Чудеса не случаются часто, мы проиграли… Но ведь в тот день никто не струсил, никто себя не поберёг. Измученные не меньше героев Непрядвы, с поникшими головами мы ковыляли к своему дому. На Духаря страшно было смотреть, он хромал сразу на обе ноги и, казалось, вот-вот рухнет… Но великое дело сделал этот подросток, которого я даже не знал по имени. Он показал нам, младшим, как должен вести себя предводитель в минуты испытаний. Мы видели, что не отсиживался капитан за нашими спинами, а везде старался поспеть, пытался поучаствовать в каждом эпизоде, бросался и на Незаря, и на Челубея, сталкиваясь с ними в жестоких единоборствах…

Вечером мой дядя (хирург на моё счастье) лечил мне ногу. А мама меня воспитывала так, как воспитывают мальчиков все мамы: «Когда это кончится… Ты посмотри, что от тебя осталось». Дедушка маме подпевал: «Ты бы хоть раз за лето книжку открыл, вот у тебя список лежит. Смотри — Островский «Как закалялась сталь…»

Меня не ругала только бабушка. Потому что моя бабушка сама очень любила футбол… Когда играла сборная СССР, у экрана телевизора собирались три верных болельщика: мой дядя, бабушка и я. Судья давал свисток и дядя, утомлённый ночными дежурствами, сразу засыпал в своём кресле. Дядя у нас был в офсайде. А мы с бабушкой болели по-честному. Бабушка очень не любила угловые у наших ворот. Она всегда отворачивалась, когда их подавали и спрашивала меня: «Отбили?..» — «Нет, подают… подают… Всё, отбили», и мы снова смотрели футбол вместе. Когда наши забивали, я вскакивал, кричал: «Гол! Ура! Молодцы!», бабушка бросала в воздух чепчик, хлопала в ладоши, даже дядя в своём кресле вскидывался, что-то бормотал, но тут же опять засыпал…

Бубнит училка о делах минувших, а Стадион подозрительно молчит. Если бы наши забили, мы бы Стадион сразу услышали. Конечно, это и обидно: забили гол, а ты не видел как, не знаешь кто. Но ведь и радостно за своих… Урок длится вечность. Как же это мучительно сидеть в душном классе, когда на Стадионе решающий матч финальной пульки. Слово «пулька» казалось сначала смешным и нефутбольным. Пульки выдавал мрачный дядька из городского тира. Когда у дедушки была пенсия, можно было выпросить двадцать копеек и купить десять пулек. Только десятью пульками разве настреляешься?! Когда они кончаются, начинаешь, клацая затвором, заряжать ружьё воздухом и стрелять им. Дядька то ли слышит, что изменился звук выстрела, то ли не слышит шелчка пульки, сердится и прогоняет…

Учительница, влюблённая в Павла Корчагина, стала ходить вдоль доски, раскраснелась, очень ей нравится то, о чём она рассказывает. Училка ходит, а время — стоит. Если бы можно было смотреть за секундной стрелкой часов, на то, как она бежит, время пошло бы веселее, но нам часы носить не разрешалось. А то мы только на них и смотрели бы… Зато можно смотреть в окно. В окне виден кусочек моря, видны портовые краны, и два мола, на которых по вечерам загораются маяки: зелёный на дальнем молу и красный на ближнем. А ещё видны цементные заводы. Они гордость нашего города — «Октябрь» и «Пролетарий». Продукция этих заводов — основа благополучия нашего города, и наша футбольная команда названа по-пролетарски просто — «Цемент». Трубы заводов весело дымят, дым поднимается строго вверх — безветрие. Безветрие — радость для нашего небольшого города. Сильный ветер Норд-ост — наше стихийное бедствие. В холодные зимы он дует со скоростью двадцать пять, тридцать пять, а иногда и сорок пять метров секунду. Слово «Норд-ост» знакомо мне с самого детства, в нём для меня нет ничего английского, только родное и грозное — Норд-ост. Ветер-художник. Со всей набережной собирает он цементную пыль и наносит на наши окна красивыми волнистыми серыми бороздами в полпальца толщиной. Ветер-композитор. Сначала он, настраиваясь, ухает крышами домов, а потом все щели окон и дверей, подобно свирелям, поют его мелодии. Ветер-скульптор. Он подхватывает ледяные брызги моря и лепит их к скамейкам, парапетам, деревьям, памятникам, превращая их в причудливые изваяния. Ветер-озорник. Он играл с нами, мальчишками. В проёме домов мы ложились спинами на порыв Норд-оста, как на отцовскую руку. Он легко и охотно удерживал наши лёгкие тела, но вдруг неожиданно убирал холодную ладонь, и мы с воплями падали. И больно, и смешно, как тому дворовому мальчику…

Наши девчонки заспорили с училкой. Спросили, а зачем эту узкоколейку начали строить только зимой? Почему не проложили рельсы летом?.. Дуры. Ребёнку ясно: построй летом, и нет подвига. А о чём книжки писать?.. Учительница раскраснелась, пытается девчонок переспорить. Ну, загалдели… Так мы и Стадиона не услышим…

Ураганный ветер — Норд-ост — штатное стихийное бедствие нашего города, а вот нынешним летом у нас случилось нештатное. Землетрясение. Всего семь балов, но всё равно страшно. И надо же — случилось оно во время чемпионата мира по футболу. Я смотрел матч Болгария — Бразилия, болгарские футболисты дружно били по ногам Пеле, один болгарский защитник двинул короля футбола так, что стул подо мной закачался. Пеле упал в траву, а стул — ну надо же! — продолжал ходить ходуном. «Ну, ничего себе! А может это сестра подошла сзади и расшатывает стул?». Я оглянулся, сестры за мной не было, а стул продолжал гарцевать подо мной, как живой… Первой в нашей квартире опомнилась бабушка. Она сгребла в охапку меня и сестру и стала с нами в проёме дверей. Войну, оккупацию, рухнувшие дома с уцелевшими перекрытиями вспомнила бабушка. «Лиля, собери документы! Таня, помоги отцу!» — раздавала бабушка команды дочерям. А по лестнице вниз уже бежали люди.

Мы с сестрой, притихшие и испуганные, стояли, прижавшись к бабушке. Она покрывала нас руками, как наседка покрывает цыплят крыльями, и мы знали, мы были уверены, что даже если всё опять задрожит, пусть даже всё обрушится, нас подхватят и унесут далеко от беды бабушкины руки-крылья…

Когда наша семья вместе с тихоходным дедушкой спустилась вниз, все жители дома уже были во дворе. У многих женщин в руках были пакеты, шкатулки, а у моей мамы — документы. По радио передали, что больше толчков не предвидится. Но кто его знает. Перепуганные обитатели дома посовещались и решили спать на площади. Стали вытаскивать спальные мешки, одеяла, подушки, раскладушки. В окна домов на первом этаже выставили телевизоры — «Рекорды», «Темпы» — несмотря на наше стихийное бедствие чемпионат мира продолжался…

Дедушка на площадь спать не пошёл. Отказавшись от помощи дочерей, вернулся в дом. «Сказали, не будет толчков — значит, не будет». Дедушка не бросил дом этой тревожной ночью. Так капитан не бросает давший трещину корабль. Охватив подушку, как штурвал, дедушка не позволил дому на площади обезлюдеть вовсе. Благодаря его смелому поступку подземных толчков не было ни той тревожной ночью, ни на следующей неделе, ни многие годы вперёд…

Дедушка всегда был смелым человеком, а мальчишкой и вовсе — отчаянным. В пять лет он решил прокатиться верхом на свинье. Но, видимо, не случайно для верховых прогулок люди издавна используют лошадей. Свинья она и есть свинья. Малолетнего наездника довезла она до забора и протащила по деревяшкам, да так, что дедушка всю оставшуюся жизнь хромал. У него не сгибалась в колене левая нога. В повседневной жизни это неприятно, а в экстремальных обстоятельствах так плохо, что и не сказать. В Краснодаре мы жили на первом этаже, и это было для дедушки удобно, но когда менялись, варианта обмена с первым этажом не было. Был один лишь приемлемый вариант: отдельная трёхкомнатная квартира, но на четвёртом этаже, и дедушка согласился на это в интересах семьи. Так в моей жизни появился Дом-на-Площади.

Теперь это дом неожиданно пошатнулся, оступился. И вот дедушке помогают спускаться, а дом в любую секунду может обрушиться и на дочерей, которые не побежали, сломя голову по лестнице, как иные, а вот они — рядом… На улице после скоростного спуска дедушка едва отдышался, но неприятное чувство собственной ущербности осталось с ним надолго.

На следующий день дедушка тоже переживал. Произошедшее никак не забывалось. «Я в первый момент, — сказал дедушка за обедом, — думал, что американский лётчик бомбу бросил». «Помолчал бы при детях, — оборвала бабушка, но было уже поздно. Я сказал дедушке, что бросать бомбы во время футбольного чемпионата никто не станет. А маленькая Леночка пояснила дедушке, что бомбы вообще бросать нехорошо. Оплошавший, да ещё и пристыженный внуками, дедушка замолчал надолго…

А футбол в Лондоне продолжался. Сборная СССР играла прекрасно, в ней блистали Валерий Воронин, Слава Метревели, Валерий Паркуян, Игорь Численко, но, несмотря на их вдохновенную игру, заняли мы только четвёртое место. Помню, когда поздним вечером наши ребята проиграли сборной ФРГ, в городе долго горели все окна, город долго не мог заснуть — огорчался, переживал… Болельщики посчитали чемпионат неудачным, ворчали: «Это потому, что Эдика не было… не хватило его голов — и с немцами, и с португальцами… Трепло кукурузное, такого нападающего посадил… Ничего, мужики, четыре года пройдут — на следующем чемпионате всех разнесём…»

Звонок!.. Учительница ещё что-то говорила, ещё что-то писала на доске, но все эти радости — для девочек, мальчишек, точно сдуло Норд-остом… Вот ещё бы он дул в спину!

Мы бежали к Стадиону, осень набросала под ноги мокрые листья, мы бежали, скользя, кренясь к тяжёлым портфелям… Стадион не радовал, он было начинал радостно шуметь, но потом резко затихал, разочарованно вздыхал, обиженно ухал, жалобно стонал…

Ну, вот, наконец, и ворота Стадиона, перед ними толпятся не вместившиеся взрослые горе-болельщики. Взрослый, конечно, может купить за семьдесят копеек билет и со спокухой пройти контроль, но когда билетов нет, он не может, отбросив портфель, взвиться по забору. Сегодня сгонять — некому, и контролёры, и милиция, все смотрят. А Стадион, нельзя сказать, что полон, он забит под завязку, раздут, как футбольный мяч… А на табло — 0:1, наши ребята проигрывают матч, который нужно выиграть во что бы то ни стало…

Игра идёт на дальнем конце поля, в свете прожекторов. Видно плохо, потому что — далеко, потому что — дымка, но перебежать уже не успеть, да и там, у ворот противника, не протолкнуться, мест нет даже на деревьях, лучше сидеть на заборе и не суетиться, тем более, осталось всего-то пять минут, и время, которое, совсем недавно, стояло, как тина в болоте, сейчас побежит, как горная речка, да вот оно уже и побежало, так побежало, что хочется ухватиться за большую стрелку на циферблате часов и держать её изо всех сил…

Наши подают угловой. Вратарь наш стоит в центре поля: всё равно, как проигрывать — 0:1 или 0:2… Все остальные игроки сгрудились в штрафной. Я видел, как разбегался наш игрок, как он ударил, как мяч полетел в чужую вратарскую, а дальше я не видел, но я почувствовал, что Стадион вздрогнул и в следующую секунду с рёвом распрямился. «Го-о-о-о-о-л!!!» — пронеслось по улицам города к подножью гор. Взвились в небо испуганные вороны, задребезжали стёкла домов, попадали рожки троллейбусов, выронили поварёшки домохозяйки, «Свят, свят, свят», — зашептали набожные старушки.

Как же долго мы ждали этот гол!.. Теперь-то дело пойдёт, тем более, что наши ребята, окрылённые успехом, забегали на немыслимых скоростях. Игра пошла в одни ворота. Противник был испуган Стадионом, подавлен напором наших. Вот центрфорвард, любимец публики, подхватил мяч и помчался к вперёд. «Ватуля! Давай!» — орали трубуны. И он — дал. Он обвёл трёх защитников, вратаря и забивал гол уже в пустые ворота.

Ну, что сказать, наш Стадион знал толк в футболе и мог отличить гол, забитый в сутолоке у ворот, от гола-красавца, вот почему в этот раз он рявкнул уже во всю мощь: «Го-о-о-о-о-ол!!!!!» Вышел из строя единственный в городе светофор, разродились будущими футболистами измученные роженицы, пошатнулись корабли на рейде, дрогнули трубы цементных заводов и даже шапка облаков на Маркотхском хребте сдвинулась набекрень. Вот как подал голос наш Стадион! Вот чего ждали мы от него так долго!

Конец ознакомительного фрагмента.