Сказки Заброшенных Крыш

Андрей Бондаренко, 2011

На улице моросит дождик. Холодный, нудный, противный и доставучий, каким и полагается быть дождю в первых числах октября месяца. Дожди, они вечные и правдивые подсказчики, как, впрочем, и вещие сны. Я верю дождям, снам и случайным попутчикам – как не верю самому себе…

Сказка первая

Кот и парашютист

Боли не было. Наоборот, присутствовала некая лёгкость и расслабленность во всём организме. Свежий ветерок, воздух — как после короткого июльского дождя в далёкой русской деревне.

Пахло чем-то чистым и влажным, совсем чуть-чуть угадывался аромат летнего полевого разнотравья.

— Нуте-с, сударь мой, — совсем рядом раздался негромкий, очень певучий голос. — Как говорит в своих «нетленках» великий и ужасный Саня Бушков: — «Открывайте глаза, голуба моя, ресницы-то — дрожат!».

Ник послушался и приоткрыл правый глаз, а через секунду и левый, ошалело таращась на говорящего. И было, право, чему удивляться — в двух шагах от него, на перевернутом старом деревянном ящике, восседал здоровенный, серый в полосочку котяра.

— Здравствуйте, милый юноша! — пропел-промурлыкал странный кот. — Разрешите представиться. Меня зовут — Кот.

— А меня — Ник, — автоматически ответил Ник, затравленно озираясь по сторонам. — Николай, Николаша, Коля…

— Да, вы встаньте на ноги, любезный мой, освободитесь от рюкзака с парашютом, — подал Кот дельный совет. — Оглядитесь хорошенько, удовлетворите своё безмерное и праведное любопытство.

Ник, опираясь ладонью правой руки на какую-то узкую кирпичную стенку, поднялся на ноги и сбросил с плеч тяжёлый рюкзак.

«Так и есть, парашют, всё же, не раскрылся…. А я жив почему-то!» — пронеслось в голове.

Он внимательно оглянулся по сторонам, вокруг были только крыши: металлические и черепичные, гладкие и ребристые, явно новые и совсем ветхие — самых разнообразных цветов, оттенков и колеров. Сплошные такие крыши, тесно примыкающие друг к другу, без начала и конца…. А узкая кирпичная стенка оказалось гранью обыкновенной дымоходной трубы — одной из многих тысяч таких же, беспорядочно торчащих тут и там.

Молодой человек с беспокойством посмотрел на небо. Увиденное оптимизма не добавило. На западе горел тревожный малиново-оранжевый закат, и половинка солнца уже скрылась за линией горизонта, а на востоке теплился нежный розово-алый рассвет, и другая солнечная половинка — явно, только что — показалась на свет Божий. Разномастные облака, дружно выстроившись по неровным кривым овалам, медленно плыли в противоположных направлениях. Причём, похоже, вокруг того самого места, где они с Котом и находились.

Ник недоверчиво потрогал ладонями лицо, плечи, колени. На всякий случай — от души — ущипнул себя за ляжку. Нет, сном даже и не пахло. Всё было нормально, и боль очень даже ощущалась.

Короче говоря, вокруг была только реальная действительность, данная нам в объективных и субъективных ощущениях — как любил выражаться Фридрих Энгельс, известный интеллектуал и оригинал.

«Но, всё же, чёрт побери, что это такое приключилось со мной? И где, собственно говоря, я нахожусь в данный конкретный момент?», — подумал Ник и резко обернулся к нежданному напарнику.

Кот, как выяснилось, всё понимал правильно и заговорил, не дожидаясь глупых и бестолковых вопросов:

— Это место так и называется — Заброшенные Крыши. По своей глубинной сути — обычная перевалочная станция: дальше можно проследовать в любых, порой самых невероятных направлениях. Даже…, — Кот сделал многозначительную театральную паузу. — Даже и Назад.

— Следовательно, я — умер?

— Да, ладно вам, сударь! — Кот недовольно и чуть презрительно улыбнулся в роскошные усы. — Полноте, милый друг. Что есть, с философской точки зрения, все эти глупые сентенции? Живой — мёртвый? Счастливый — несчастный? Весёлый — печальный? Настоящий — придуманный? Что, я вас спрашиваю? Так, только глупые термины, наполненные бессовестной и наглой ложью…. Всё относительно в этом бренном и неверном Мире. Относительно — ко Времени, прежде всего. Сегодня вы глупы, туповаты и ограничены — конкретную дурацкую аксиому принимаете за непреложную истину в последней инстанции. А завтра поумнели немного и — неожиданно для самого себя — поняли, что истин может быть несколько. Или же, вовсе, ни одной, к примеру…

— Отдаю должное вашему недюжинному и могучему интеллекту, уважаемый Кот, — произнёс Ник, в глубине души несказанно удивляясь собственному хладнокровию. — Но изложенное вами мне мало что объясняет. По всем классическим законом школьной физики я должен был расшибиться в лепёшку: падение с двух с половиной тысяч метров, причём, с нераскрывшимся парашютом — дело очень серьёзное, знаете ли…. А я тут стою себе на крыше, с котами разговариваю. Может, это просто такой элементарный предсмертный бред? А?

Кот недоверчиво помотал ушастой головой и, задумчиво прищурившись, прошелестел едва слышно:

— А вы, милостивый государь, поведайте мне о ваших последних десяти-двенадцати минутах. О тех, которые имели место быть до вашего появления на Заброшенных Крышах. И, главное, о последних мгновениях.…Тогда, быть может, я и смогу подсказать вам что-нибудь дельное. Может, даже спрогнозировать чего на Будущее….

Мокрая, тщательно подстриженная трава аэродрома, принадлежавшего частному Авиаклубу. Самолёт неуклюже оторвался от взлётной полосы и неровными толчками начал набирать высоту. В этот момент у Ника настойчиво и громко зазвонил мобильник.

Инструктор Петрович скорчил недовольную и грозную мину, но, всё же, разрешающе махнул рукой. Мол, давай, поговори, бродяга, я сегодня необычайно добрый…

— Да? — спросил Ник, нажимая на нужную кнопку.

— Здесь Заур, — оповестила трубка с лёгким кавказским акцентом. — Твоя обожаемая жёнушка у нас…. Вах, какая красивая девочка! Просто — спелый персик…. Три дня, дебитор, у тебя на всё. Хочешь получить свою женщину обратно? Причём, в целости и сохранности? Рассчитайся полностью с долгом, будь мужчиной! Ещё сороковник баксов числится за тобой…. Всё, надеюсь, ясно?

— Всё, — прошептал Ник.

Короткие гудки, отбой…

«Похоже, действительно, всё», — решил он про себя. — «Где взять сорок тысяч долларов? Негде, сожрал всё проклятый дефолт. Слопал и не подавился…».

Ещё месяц назад Ник был богатым и вполне успешным человеком. Типичным, то бишь, среднестатистическим представителем хвалёного среднего класса…. А, нынче? Нынче он — полный и безысходный банкрот. Даже пришлось отписать в пользу неуступчивых кредиторов и пригородный коттедж, и две почти новые машины-иномарки. А долгов ещё оставалось — выше крыши местного небоскрёба, проценты по ним набегали ежедневно, без перерывов на обед и выходных…

Денег не было совсем. Как у вчерашнего правящего класса — после свершения успешной революции…. Хотел Ник сдать обратно годовой абонемент на прыжки с парашютом, чтобы получить на руки хоть немного наличности, да не согласились с этим в Авиаклубе. Мол: — «Денег у самих нет, а прыгать хочешь — так это совсем другое дело. Пожалуйста, просим! Пока керосин в самолётных баках не закончился…». Вот, он и решил прыгнуть, раз — всё равно — уже приехал.

Любил Ник это дело, в смысле, прыжки с парашютом. Бездонное голубое небо над головой, домики крошечные проплывают внизу, свежий ветерок ласкает лицо, воздух — как после июльского дождя в дальней деревне: пахнет чем-то чистым и влажным, совсем чуть-чуть угадывается аромат полевого летнего разнотравья…

— Всем приготовиться! — строго велел Петрович. — Начинаю обратный отсчёт. Тридцать, двадцать девять, двадцать восемь…, два, один, ноль! Первый — пошёл!

Голубой купол неба, восхитительное чувство свободного падения…

Тут — в считанные секунды — Ник и понял, что надо делать. Года полтора назад, когда денег было навалом, он застраховал свою жизнь в солидной зарубежной компании, причём, со страховой премией родственникам — в случае чего — более чем солидной…. Хватит, чтобы полностью рассчитаться с Зауром, и Машеньке ещё останется на безбедную и сытую жизнь. Нормально всё должно сойти. Какое такое самоубийство? Обычный и банальный несчастный случай — просто парашют не раскрылся. Дело насквозь житейское.

Ладонь медленно разжалась, отпуская заветное кольцо…

— Вот, и всё, — промолвил Ник. — Кольцо отпустил и — такое впечатление, что сразу же — оказался на этой крыше.

— На Крышах, — педантично поправил Кот. — И, пожалуйста, с большой буквы…. А история ваша совершенно обычна для наших мест — банальное самоубийство, но преследующее цели, безусловно, благородные. Знакомое, в общем-то, дело. Да, уж! — Кот замолчал, словно бы вспоминая что-то по-настоящему важное.

Подождав секунд тридцать-сорок, Ник громко покашлял, привлекая к себе внимание:

— Кхы-кхы! Извините, любезный Кот, но, всё же, объясните более внятно. Если вас, конечно, не затруднит…

— Всё дело в том, что кто-то из Главных Верхних, причём, совершенно не обязательно, что и Сам, а просто кто-то из Них, засомневался в правильности вашего благородного поступка. Почему, спрашиваете, засомневался? Да, кто же их, Умников, разберёт? Наверно, на то были важные и весьма значимые причины. Вот, Они и решили сделать некую паузу — в вашей Судьбе. Заморозили ситуацию, так сказать…

— Но, для чего заморозили? Зачем?

— Бог его знает, — подчёркнуто лениво зевнул Кот. — Они же считают себя добрыми, могучими, справедливыми, ну, и так далее, по списку.…От этого, видимо, постоянно и сомневаются, мол: — «Так ли всё происходит в нашем многогрешном Мире? Не надо ли, случаем, переделать чего?»…. Может, мудрёный фортель с нераскрывшимся парашютом был насквозь глупым и напрасным? Вы, Николай, железобетонно уверены, что ваша драгоценная супруга, действительно, является несчастной пленницей? Может, она — на самом деле — сообщница коварного и подлого Заура? Только не надо, ради Бога, смотреть так гневно и рассержено! Если я ляпнул глупость, то извините покорно. Котам, ведь, простительно.…Скажу вам, шевалье, по большому секрету: очень часто жертвы, рождённые избыточным благородством, оказываются — в конечном итоге — неоправданными и бесполезными. И примеров тому — не счесть. Обмануть честного человека — легче лёгкого…. Безоглядное благородство, как говаривал один мой знакомый колумбийский философ, есть верх глупости человеческой. По крайней мере, так частенько бывает на практике…. Итак, теперь Они думать будут, а вы, мон шер, парьтесь на Заброшенных Крышах — хоть до заговенья морковкиного. Я, вот, к примеру, уже лет триста пятьдесят (а то и все четыреста), здесь — с одним единственным перерывом — прохлаждаюсь, а Умники всё думают, всё обсуждают, мол: — «Что делать с этим наглым животным?». А, может, и забыли совсем про меня? Правильно, я же просто — кот, а тут и всяких разных хватает, заслуженных и важных до хронической тошноты. Наполеоны в ассортименте, Байроны, Есенины, блин! — Кот разошёлся уже не на шутку.

Помолчали.

Ник задумчиво и рассеянно чесал в затылке, пытаясь — хоть как-то — переварить полученную информацию. Кот же рассержено и презрительно фыркал, разбрасывая вокруг себя яркие изумрудно-зелёные искры, злясь на неких Всесильных, ленивых и забывчивых — по его частному мнению…

— Может, и свою историю расскажете? — вежливо попросил Ник. — Ну, если это удобно, конечно.

Кот легкомысленно передёрнул «плечами»:

— Да, полноте! Какие ещё сантименты между товарищами по каторге? Здесь, если честно, больше и заняться-то толком нечем. Слоняешься, слушаешь, в свою очередь рассказываешь всякое, делишься впечатлениями, даёшь советы, утешаешь, сплетничаешь. Библиотеку, правда, лет так сто двадцать назад удалось «пробить» на заброшенном чердаке. Полезное дело, не даёт заскучать окончательно. Сходим как-нибудь, обязательно. А история моя проста и незамысловата…

Много лет тому назад (вы, люди, это Время называете Средними Веками), проживал я в одном симпатичном замке. В качестве любимого котёнка графской дочери, понятное дело. Её звали — Мари. Славная такая девчушка: добрая, ласковая, улыбчивая, кудряшки светлые. Она меня любила, ну, и я, соответственно, души в ней не чаял. Хорошо жили, беззаботно так, радостно…

Потом началась жестокая война, враги окружили графский замок, образовалась полная блокада, наступил голод. Нам-то, котам, много ли надо? Тут жирную мышку поймал, там, извините за неаппетитные подробности, десяток-другой мух слопал. А людям приходилось совсем плохо, умирали они — один за другим — десятками, сотнями. Тогда-то мне и пришлось спрятаться в глубоком подвале замка — от греха подальше, чтобы не съели в запарке…

Сижу это я у себя тихонечко, никого не трогаю, умываюсь. Тут графская жена, шатаясь от слабости, спускается по ступеням каменной лестницы. Матушка моей Мари, то есть.

— Маркиз! Маркиз! (это моё тогдашнее имя), — зовёт ласково.

А в ладони правой руки, заведённой за спину, сжимает рукоятку острого стилета.

«Вот, оно даже как», — думаю, продолжая умываться. — «Нашли дурака. Как же, выйду…. Фигу с конопляным маслом вам всем. Неблагодарные и двуличные твари…».

Заплакала тогда графиня.

— Что же делать? — жалобно так причитает. — Умрёт теперь доченька моя от голода. Совсем плоха стала, слабенькая, шатается на ветру. Только одна надежда и оставалась — котёнка отыскать…. Маркиз, Маркиз! Иди ко мне! Ради любви к нашей Мари! Маркиз!

Кот, смахнув лапой с морды нежданную крохотную слезинку, печально замолчал.

— Ну, а дальше? — заинтересованно спросил Ник.

— Что — «ну»? — неожиданно обиделся Кот. — Баранки ярмарочные усердно гну! Вышел, конечно же, пень ясный…

— Стало быть, — предположил Ник, — вас сожрать изволили?

Кот неопределённо пошевелил усами:

— А, вот, это — спорный вопрос…. Весьма и весьма спорный! Я, ведь, сразу на эти Крыши долбанные и вышел. Как бы так оно получилось…

— Чего-то я не понимаю совсем. Но самоубийства, по сути, не было. За что же вас тогда поместили сюда?

— Причём здесь — самоубийство? — Кот опять пожал «плечами», на сей раз недоумённо. — На Крыши попадают те…э-э-э, личности и индивидуумы, с которыми непонятно, что делать дальше. В смысле, куда этих индивидуумов и личностей отправлять — в Ад или в Рай? Усекаете? Вот, я, к примеру, с одной стороны, обыкновенный кот. Следовательно, вовсе ничего не достоин. Ну, совершенно ничего и даже чуть меньше…. А, с другой стороны, благородство проявил. Следовательно, и Душа — какая-никакая — но имеется у меня. Что теперь делать с этой бессмертной Душой, объявившейся внезапно? А? Не подскажете часом? Вот, и гадают местные Умники неустанно, спорят до хрипоты…

Они вновь помолчали.

— Ещё один важный момент, — вспомнил Ник. — Вы говорили, что перерыв единственный — в процессе «крышной» жизни — был какой-то?

— Ах, это! — Кот небрежно, скорчив презрительную гримасу, отмахнулся правой передней лапой. — Фигня полная и глупая! Года через три с половиной после моего здесь появления, спускается с Неба один тутошний Халдей. Важный такой, с белоснежными разлапистыми крыльями за спиной. Поздоровался, значит, и втуляет мне, мол: — «Жертва твоя, дружок, была совсем напрасная. Потому как Мари, всё равно — через год с крошечным хвостиком — умерла от бубонной чумы. Поэтому мы с коллегами тут посовещались и решили, что тебя надо отправить Обратно. То бишь, в средневековый замок, находящийся в блокаде. Дабы ты сделал выбор заново, уже обладая полной и однозначной информацией…».

Кот опять задумался.

— Ну, и что же, вернули? — подождав полторы минуты, напомнил о своём существовании Ник.

— Не нукай, не запряг! — в очередной раз продемонстрировал непростой и крутой норов Кот. — Конечно же, вернули. Они здесь — надо отдать должное — никогда не шутят. Вернули…. А я опять к матушке Мари решил выйти. Под острый стилет, то есть…. Потому, что очень любил свою маленькую хозяйку. Подарить ей целый год жизни — совсем и немало. Я даже задумываться не стал. Взял — и вышел. На эти же Крыши занюханные…

— Это вы — молоток! — Ник посмотрел на Кота с ненаигранным восхищением. — Прямо-таки сказка настоящая получилась — про любовь и истинное благородство.

— Сказка? — негромко раздалось откуда-то сверху. — А, что? И, правда, сказка. Тут одни такие сплошные сказки…. Сказки Заброшенных Крыш…