Суровая мужская проза

Андрей Бондаренко, 2014

Раскалённые светло-светло-жёлтые пески Сахары, по которым бродят коварные ливийские диверсанты, рыжие пустынные волки, двугорбые облезлые верблюды, а также подозрительные и странные существа, которых местные жители именуют «инкубами» и «суккубами». Перестрелки, раны, кровь, погони, сбитые вертолёты, смерть, пропавшие навсегда любимые женщины. И миражи, миражи, миражи… Самое интересное, что всё это (или же почти всё), действительно, случилось-произошло много-много лет тому назад, во времена моей беспутной молодости…

Глава первая, плавная и сентиментальная

Питерская осень

В спальне царственно властвовал призрачный светло-серый полусумрак, из которого на Сомова смотрели-таращились два огромных ярко-изумрудных глаза. Внимательно так смотрели, изучающее, недоверчиво и слегка вопросительно.

«Может, давешний сон — о всякой и разной средневековой нечисти — ещё не закончился?», — тут же надоедливо зашелестел в голове встревоженный внутренний голос. — «Или же всё гораздо хуже? Типа — сон был вещим? То бишь, коварный Призрак, всё же, «выбрался» из желтоватой приземистой скалы, а потом ловко «перескочил» — вместе с тобой, братец, — из сонной субстанции в реальную? «Перескочил», а теперь нагло и беспардонно таращится? Такое, как утверждают высоколобые очкастые эксперты, работающие на телевизионном канале ТВ-3, случается. Причём, по их авторитетному мнению, сплошь и рядом…».

— Как же мне надоели все эти дурацкие бредни о всяких потусторонних явлениях и прочих аналогичных глупостях, — тихонько пробормотал Пашка. — По прошлой весне мерзавец Сидоров старательно изображал из себя Привидение. Напялил, понимаешь, белый балахон, пошитый из старых простыней, забрался в рассветный час на хлипкий плот и давай усердно рассекать — с помощью длинного шеста — по местному пруду…. В то памятное утро, как раз, над водой тревожно клубилась метровая полоса густого белёсого тумана, поэтому с берега плот был невидим. В результате — уже ближе к обеду — по нашему доверчивому и наивному Купчино^[1] поползли упорные слухи, мол: — «По водной глади пруда, на берегу которого находится старенький кирпичный завод, самые натуральные Приведения — целыми стаями — разгуливают. Зубами угрожающе скрежещут, утробно воют, нагло улюлюкают и грязно матерятся. Не к добру это, граждане и гражданки. Быть беде. Однозначно — быть. Конец Света, так его и растак, приближается…». А теперь, значит, и собственный внутренний голос завёл ту же самую надоедливую волынку? Бред бредовый и законченный, мать его…. Зелёные внимательные глазищи? Это, надо полагать, проголодавшийся Аркаша забрался на прикроватную тумбочку. Кыс-кыс-кыс…

— Мяу!

— Тише, Аркадий. Сашенцию разбудишь. Тише, морда усатая. Ну, пожалуйста…

Котёнок, послушно замолчав, ловко спрыгнул с тумбочки.

— Цок-цок-цок, — чуть слышно, удаляясь, пропели острые коготки кошачьих лап, встречаясь с твёрдыми дощечками паркета.

Через полторы минуты со стороны кухни донеслось жалобное монотонное мяуканье.

«Этот шестимесячный хвостатый деятель теперь не успокоится», — печально вздохнул опытный внутренний голос. — «До тех пор, понятное дело, пока не налопается от пуза. Многократно проверено. Прожорливый и упрямый — до полной невозможности…. Так что, друг Пашенька, надо и нам вставать. Сон? В следующий раз, Бог даст, досмотрим. Говорят, что вещие сны, они любят возвращаться…».

Сомов уселся на кровати, поднялся на ноги, обернулся и шёпотом подытожил:

— Теперь-то понятно, почему недавний сон был таким холодным и льдистым. Это моя обожаемая и любимая супруга всё одеяло стянула на себя. Форточка была приоткрыта, а сентябрьские ночи, они, как известно, не отличаются избыточным теплом. Впрочем, нынче обижаться на Александру нельзя — пятый месяц беременности, как-никак…

Он, предусмотрительно поместив подошвы босых ног в мохнатые домашние шлёпанцы и набросив на мускулистый торс фланелевую футболку, проследовал на кухню, плотно прикрыл за собой дверь и, первым делом, накормил Аркадия.

— Ур-ур-ур, — жадно поглощая ярко-красные кусочки говяжьего сердца, благодарно урчал чёрно-белый котёнок.

Пашка сварил в приземистой медной турке крепкий кофе, наполнил до краёв, не добавляя молока и сахара, фарфоровую чашечку, закурил первую утреннюю сигарету и, опустившись на табуретку, включил телевизор.

С тихим потрескиванием ожил прямоугольный экран телевизионного монитора.

— Ну, конечно, приснопамятный ТВ-3, — осторожно отхлебнув из чашечки кофе, недоверчиво хмыкнул Сомов. — И за что, интересно, наша Санька обожает этот подозрительный телевизионный канал? Переключить? Оставить? Как думаешь, Аркашка?

— Мяу, — ловко запрыгнув на кухонный стол, отозвался котёнок.

— Ладно, так и быть, оставлю…

По ТВ-3, как и ожидалось, шла псевдо-научно-популярная передача, посвящённая всяким и разным аномальным явлениям. За длинным офисным столом — друг напротив друга — расположились молоденькая сексапильная телеведущая и бородатый дядечка среднего возраста.

— Значит, уважаемый Василий Васильевич, вы утверждаете, что так называемые…э-э-э, вещие сны существуют на самом деле? — игриво поводя развратными глазёнками, томно промурлыкала шатенка. — То есть, они не являются элементарным плодом воображения…м-м-м, особо впечатлительных и мнительных обывателей?

— Существуют, — хмуро и отстранённо глядя в сторону, заверил бородач. — И этому уникальному явлению находится масса неопровержимых подтверждений и доказательств. Например, воспоминания известных и знаменитых людей, зафиксированные в письменном виде. Разве такие знаковые и уважаемые личности, как Наполеон, лорд Байрон, Сергей Есенин и Максим Горький не являются авторитетами, неспособными на глупое и пошлое враньё?

— Являются-являются, — мимолётно улыбнувшись, заверила телеведущая. — И, что характерно, общепризнанными мировыми авторитетами…. Значит, вещие сны — это далёкие отголоски реальных событий? Подсказки, являющиеся продуктом деятельности головного мозга конкретного индивидуума?

— Зачем же, милочка, всё так упрощать? — презрительно и надменно поморщился Василий Васильевич. — Отголоски реальных событий? Продукт деятельности человеческого головного мозга? Фи. За семь с половиной вёрст отдаёт банальностью и недальновидностью…. Подсказки? Вот, здесь я полностью и всецело согласен с вами. Да, именно знаковые и светлые подсказки. Но только подсказки Сил потусторонних, нездешних, Высших…. О чём именно подсказывают эти неведомые и могущественные Силы? Конечно, о скором Будущем конкретного индивидуума. Но далеко не всегда напрямую, а слегка завуалировано и, зачастую, вскользь. Ну, это как любезное предложение — разгадать некий занимательный и хитрый ребус. Мол, если ты умный, достойный, эрудированный и дружащий с философией человек, то непременно разгадаешь. Рано или поздно. А если туповатый, недалёкий, напыщенный и без всякой меры самовлюблённый, то, понятное дело, нет…

— Да, что же это такое? — нервно туша в раковине-пепельнице, купленной во время июньской турпоездки в Таиланд, короткий сигаретный окурок, возмутился Пашка. — И здесь те же самые пошлые бредни о потусторонней мистике и вещих снах? Они, затейники хреновы, все сговорились?

Он, предварительно переключив телевизор на какой-то нейтральный канал с беззаботными танцами-песенками и допив кофе, вылез из-за кухонного стола и занялся приготовлением полноценного субботнего завтрака — у супругов Сомовых был заранее запланирован выезд на дачу Пашкиного доброго и старинного приятеля. Скажем так: сбор яблок, калины и японской айвы, поход за грибами и, естественно, долгие дружеские разговоры-воспоминания возле камина, ярко-мерцающего лилово-сиреневыми и янтарно-малиновыми угольками…

«Сами-то грибы, понятное дело, самоцелью не являются», — понятливо вздохнул сентиментальный внутренний голос. — «То бишь, глубоко и чётко вторичны. Соберём корзинку — поджарим и с аппетитом съедим. Ничего не найдём — ни капли не расстроимся. Главное, что молоденьким беременным барышням, по утверждению мудрых докторов, очень полезны в меру долгие пешие прогулки по свежему воздуху. А по задумчивому русскому осеннему лесу, наполненному разноцветными листьями и живительным озоном, вдвойне и, даже, втройне…. А, вот, душевные разговоры у камина. Они — статья отдельная, приватная и особая. Знаковая и много чего определяющая, короче говоря…».

Себе Пашка поджарил «королевскую» яичницу из шести яиц — с копченым беконом, ветчинной колбасой и вологодским козьим сыром. А для любимой и горячо-обожаемой жены сварил жиденькую овсянку с сухофруктами и сделал лёгкий фруктовый салатик — из мелко-нарезанных яблок, моркови, хурмы и фейхоа. Естественно, что майонез и магазинная сметана, вредные для здоровья беременных дам, в салат не добавлялись, а были успешно заменены на однозначно-полезное оливковое масло.

Он разложил по тарелкам приготовленные блюда и наполнил пузатые стеклянные бокалы «пакетным» апельсиновым соком.

— Мяу! — старательно и методично расправив правой лапой реденькие усы, заявил котёнок Аркаша.

— Думаешь? — засомневался Сомов. — Считаешь, что пора будить хозяйку, пока каша не остыла? Ну, не знаю, право. Рассердится ещё, не дай Бог. Тогда, блин горелый, только держись…

— Не рассердится, милый, — заверил ангельский голосок. — Не переживай. Я уже проснулась.

Дверь распахнулась, и в кухню вошла Сашенция — растрёпанная, румяная, сонная, милая, в обворожительном полупрозрачном пеньюаре.

Вошла, звонко чмокнула мужа в небритую щёку, ласково погладила котёнка по чёрно-белому загривку, после чего уселась на табурет — напротив телевизора.

— Вот же он, мягкий стул, — меняя тарелки местами, недовольно забубнил Пашка. — Нет же, обязательно надо упрямиться…

— Прекрати, пожалуйста, — попросила — ангельским голосом — супруга. — Я нигде не читала и даже ни от кого не слышала, что табуретки беременным противопоказаны…. О, какой чудный салатик! И кашка. Ароматная такая…. Она, что же, сварена с черносливом, изюмом и сушёными яблоками? Подполковник, ты — настоящее и патентованное чудо. В том смысле, что самый идеальный муж на свете.

— И это — только начало. Вот, когда родишь мне наследника. Или наследницу. Или же обоих сразу…

— То — что?

— Пока, извини, ничего не знаю про конкретные праздничные мероприятия. Врать не буду, — смущённо хмыкнув, сознался Сомов. — Но, клянусь честью российского офицера, обязательно придумаю что-нибудь эдакое. Однозначно — сногсшибательное, эффектное и заковыристое. Последним штатским гадом буду.

— Верю, любимый, — мимолётно улыбнувшись и вяло берясь за ложку, заверила Александра. — Очень вкусно…. Слов нет. Спасибо, искусный кулинар в погонах, огромадное…

Минут через тридцать-сорок завтрак был успешно завершён. Супруги Сомовы помыли посуду, переоделись в удобную одежду-обувь и, прихватив вещички, покинули квартиру. Пашка тащил две объёмные полосатые сумки с вещами и продуктами, а на долю Александры досталась пластмассовая «переноска» с котёнком.

Дело приближалось к полудню. На улице потеплело до плюс двенадцати-пятнадцати градусов по Цельсию. Из низких серых туч, медленно и плавно кочевавших на север, лениво капал мелкий дождичек. Купчинские газоны сделались пёстрыми от опавшей листвы.

— Неудобно как-то получается, — шагая в сторону автостоянки, ворчала Сашенция. — Едем на чужую дачу, с хозяевами которой я даже не знакома…. Что из того, что они в отъезде, а на даче присутствует только старенький дедушка? Неудобно. Так дела не делаются…

— Удобно-удобно, — заверил Сомов. — Делаются-делаются. И дачный дедушка не из простых чалдонов будет. И, вообще…. А Артём Белов мне — как брат. А я, соответственно, ему. Боевое братство, зачастую, бывает крепче самого кровного родства.

— А где вы с ним познакомились?

— В российской армии, естественно. Вернее, в российском батальоне, входившем в состав специального корпуса ООН, который — в свою очередь — располагался на алжиро-ливийской границе.

— В состав миротворческого корпуса ООН? — уточнила любопытная Александра.

— Не угадала, красавица купчинская. Корпус был насквозь боевым, секретным и тайным. Как выяснилось, и такие бывают. Мол, большая политика — дело тонкое. А местами и откровенно-грязное.… Вот, там мы все и перезнакомились — во время серьёзных воинских кувырканий: я, Тёма Белов, Гришка Антонов, Санька Романов, Егор Леонов, Лёха Никоненко, Горыныч, Лёха Петров, Серёга Подопригора…

— И чем же вы, бравые — во время кувырканий в знойных и жёлтых песках Сахары — занимались?

— Так, ерундой ерундовой и не серьёзной, — ставя тяжёлые сумки рядом с нужным автомобилем, легкомысленно передёрнул плечами Пашка. — Старательно патрулировали вверенную территорию на предмет выявления-нахождения подлых ливийских лазутчиков. Летали на вертолётах вдоль границы. Немного постреливали из автоматов и метали гранаты. Иногда пробивали узкие проходы в бескрайних минных полях. Ещё по мелочам всякого. Дурака усиленно валяли, короче говоря…. Всё, заканчиваем болтать. Оперативно загружаемся в автотранспорт и следуем по намеченному маршруту…. Рядовая Сомова!

— Я!

— Занять заднее сиденье. Задача — неустанно и разносторонне развлекать капризного котёнка. Дабы он, мордочка голосистая, не отвлекал своим надоедливым мяуканьем шофёра, то есть, меня, от выполнения прямых должностных обязанностей.

— Есть!

— Молодцом. Так держать…

— А для чего ты сейчас заворачиваешь на Малую Карпатскую?

— Подхватим Петьку, сына Горыныча. Он, во-первых, является начинающим и многообещающим писателем. А, во-вторых, славным пареньком, желающим лично пообщаться с Палычем…. Кто такой — «Палыч»? А это, как раз, тот самый безобидный старичок, ждущий нас на «беловской» даче. Виталий Павлович Громов, генерал-лейтенант российского ГРУ в отставке…

Старенький светло-серый «Опель», подхватив на Малой Карпатской широкоплечего молодого человека, выехал по Софийской улице на Кольцевую трассу и постепенно, аккуратно перестраиваясь из ряда в ряд, влился в общий скоростной поток. Пашка сосредоточенно вертел-крутил автомобильную баранку, а Сашенция старательно развлекала испуганного котёнка всякими несерьёзными разговорами.

Через восемнадцать минут машина — перед синей «стрелочкой» с белой надписью: — «Токсово, 22 километра», — съехала с Кольцевой. За автомобильными стёклами замелькали, сменяя друг друга, современные высотные дома, элегантные коттеджи и скособоченные деревенские домишки.

— Ново Девяткино, — изредка поглядывая на дорожные знаки-указатели, комментировала непосредственная Александра. — Кузьмолово, Токсово, Ново Токсово…. Ага, свернули на узкую грунтовую дорогу. Куда ведёт этот извилистый и раздолбанный просёлок?

— В садоводческий массив, — откликнулся Сомов. — Наше садоводство — последнее…

Мало того, что садоводство было последним, так ещё и нужный участок оказался крайним, вплотную примыкающим к серьёзному, слегка заболоченному лесу.

«Опель», притормозив, плавно остановился возле покосившегося хлипкого забора.

— Прибыли к заданной точке, — торжественно объявил Пашка. — Десантируемся согласно штатному расписанию…

Дача Белова оказалась скромной — неказистая бревенчатая избушка средних размеров, покрытая чёрным допотопным рубероидом, древняя кирпичная труба, старые металлические бочки под стоками двускатной крыши. А, вот, сад был просто замечательным — аккуратно подстриженные кусты, ухоженные цветочные клумбы и старые фруктовые деревья с толстыми, тщательно побелёнными стволами. На некоторых яблонях, не смотря на третью декаду сентября, висели крупные желтобокие и красно-розовые яблоки.

— Какие шикарные декоративные многолетники! Вереск, гортензия, магнолия, барбарис, чубушник, — принялась восторгаться впечатлительная Сашенция. — Цвета листьев — просто закачаешься. Сплошное загляденье. Полный пастельный набор: фиолетовый, сиреневый, пшеничный, светло-жёлтый, янтарный, блёкло-изумрудный, нежно-лазоревый.…Ой, беседка! Симпатичная такая, резная, густо-увитая тёмно-зелёным плющом…. А что это такое, рядом с беседкой? Неужели, деревенская банька? Здорово…. Он кто — Артём Белов? В том смысле, кем сейчас трудится?

— Не трудится, а служит. То бишь, до сих пор состоит в славных и непогрешимых Рядах. Кажется, возглавляет один из супер-секретных отделов доблестного российского ГРУ. Причём, специфика деятельности данного отдела напрямую связана с долгими и постоянными зарубежными командировками.

— Наблюдается чёткая нестыковка.

— Мяу, — поддержал из «переноски» Аркаша.

— Какая? — забеспокоился Сомов. — И в чём именно?

— Ну, как же. Человек занимает такую важную и ответственную должность, а его дача, отнюдь, не напоминает благоустроенный коттедж. Самая натуральная хижина и не более того…. Впрочем, милый, у нас и такой нет. Не смотря на то, что ты являешься подполковником российской полиции и возглавляешь УВД Фрунзенского района.

— В ближайшие полтора года мы будем пользоваться этой фазендой. То есть, изредка наезжать сюда в гости. Тёмный разрешил. Да и Палыч не против…

— Какой ещё — «тёмный»? — подозрительно прищурилась Александра.

— Прозвище такое, армейское насквозь. Артём — «Тёмный».

— А у тебя какое было прозвище?

— Конечно же — «Сом». Нравится?

— Ага, звучит…. Т-с-с. Говори, пожалуйста, тише.

— Почему? — перешёл на шёпот Пашка. — Что случилось?

— Ничего. Просто…. Тишина кругом — чуткая, строгая и удивительная. Практически абсолютная…

— И это — совершенно нормально. По-другому, просто-напросто, и быть не может.

— Почему — не может? — тревожно округлила глаза Сашенция.

— Поздняя питерская осень. Дачники и пенсионеры, испугавшись приближающихся холодов, разъехались по своим тёплым и благоустроенным городским квартирам. Не удивлюсь, если сейчас в этом садоводстве, вообще, никто не живёт. Кроме Виталия Палыча Громова и его верного кота, понятное дело.

— Ой, слышишь? Словно бы кто-то — длинно и печально — вздохнул.

— Она и вздохнула, поздняя русская осень, — печально улыбнувшись, пояснил Сомов. — Вновь навалилась осень. Гуляют дожди по проспекту. Капли стучатся в стёкла — таинственной чередой. И опавшие листья, унесённые ветром, к нам возвратятся снежинками — ранней зимой…. Всё, любимая, заканчиваем со слюнявой гражданской лирикой. И другие дела найдутся…. Ага, а вон и старина Палыч нарисовался. Готовься к знакомству…

Громко хлопнула дверь избушки, и на высоком крыльце появился пожилой человек в стареньком чёрном ватнике и классических кирзовых сапогах: чуть выше среднего роста, слегка полноватый, приземистый, лысоватый и морщинистый. Обычный такой деревенский дедушка. Что называется, среднестатистический. Только, вот, глаза у него были приметными: молодыми, быстрыми, любопытными и до полной невозможности ехидными.

— Приветствую вас, молодёжь! — басовито пророкотал старичок. — О, Сом! Привёз-таки свою наяду черноволосую? Приметная такая барышня, симпатичная, фигуристая и длинноногая.

— Что есть, то есть, — скромно потупилась Сашенция. — Краса и гордость Купчино. По крайней мере, так говорят. Причём, все…

— Вижу-вижу. А ещё умненькая и языкастая. Молодец, Пашенька. Козырную карту вытянул…. А это, значит, Горыныч-младший?

— Фёдор Горюнов, — невольно подобравшись, представился широкоплечий молодой человек.

— Громов Виталий Палыч, — в свою очередь отрекомендовался хозяин дачи. — Очень рад. Похож ты, Федя, на отца покойного. И лицом, и статью…. Говорят, писатель?

— Начинающий, Виталий Павлович. Хочу книгу написать про отца. И, конечно, про его боевых соратников. Вот, и к вам приехал — поговорить. Ну, и попросить — воспоминаниями поделиться…. Не откажете?

— Что ж я, зверь какой? — картинно удивился Громов. — Поделюсь, не вопрос. Под рюмочку, естественно. Какие воспоминания — без рюмочки? Так, ерунда полная и нонсенс голимый. Сейчас стол накроем, посидим, поболтаем…. Красавица черноволосая, поможешь старенькому дедушке с хлопотами хозяйственными?

— Не вопрос, — хмыкнула Санька. — Сейчас всё оборудуем. По высшему разряду. Как и полагается в таких случаях…

Через час они уже сидели в горнице-столовой, за накрытым столом. Так, совершенно ничего особенного: скромные салаты, варёная картошка, жареная свинина, бутерброды с сыром и ветчиной, водочка, красное сухое вино, квас «Никола». Ну, и дымящийся пузатый самовар самого антикварного вида, вокруг которого были расставлены чашки, блюдечки, сахарница и вазочки с конфетами-пряниками.

— Ну, за встречу, — поднимая наполненную рюмку, провозгласил тост Виталий Палыч. — И за друзей погибших…. Ох, и крепка, зараза. Даже слеза выступила…. Или же это я так постарел? Ладно, проехали…. Ты, Санечка, интересовалась, почему наша дачка такая скромная? Объясняю. На даче, по моим консервативным принципам-понятиям, обязательно должно пахнуть — дачей. То есть, печным дымком, лёгкой запущенностью, старыми бревенчатыми стенами и недавно вымытым деревянным полом, который, естественно, выкрашен в традиционный светло-коричневый цвет. Полосатые домотканые половички прямо-таки обязаны лежать везде и всюду. На стенах, естественно, обои «в цветочек». Никакой современной мебели, кафеля и пластика. Иначе это будет уже не русская дача, а дурацкий загородный дом, построенный-оборудованный по импортным образцам, лекалам и понятиям.… А ещё на русской даче должен — в обязательном порядке — присутствовать серый в полосочку кот. Вот, прошу любить и жаловать, — генерал-лейтенант в отставке указал рукой на широкую каминную полку, на которой возлежал, недоверчиво поглядывая на нежданных гостей огромными изумрудно-зелёными глазищами и громко постукивая шикарным длиннющим хвостом по каминной решётке, огромный дымчато-серый котяра. — Этого хитрющего индивидуума сокращённо зовут — «Кукусь». А полностью — «Кусяма Бен Ладен».

Наглый кот, громко проурчав что-то неопределённое, презрительно отвернулся к окну.

— Вы, ребятки, не переживайте за своего котёнка, — понимающе улыбнулся Громов. — Кукусь только притворяется мрачным, злобным и суровым. А на самом деле он — добрейшее и нежнейшее существо. Естественно, что к мышам, кротам и птицам эта кошачья доброта не имеет ни малейшего отношения…. Ещё про скромность. Внутренняя площадь этого дачного помещения — порядка девяноста пяти метров квадратных. Куда нам с женой (она сейчас в отъезде), больше, а? Мы и на этой территории с трудом чистоту поддерживаем, по очереди убираясь. И это уже не говоря про сад, цветочные клумбы, огород и теплицы, которые тоже забирают-отнимают достаточно много времени. А моя племянница Татьяна (вместе с мужем Артёмом и двумя детишками), сейчас находится в длительной служебной командировке…. Говорите, что для решения всех бытовых проблем и вопросов существуют слуги? Мол, горничные, уборщицы, садовники и кухарки? Нет, полностью исключено. На моём правом плече имеется татуировка знаковая — улыбающийся всему этому Миру Эрнесто Че Гевара. Естественно, в обнимку с автоматом Калашникова. Ну, не могу я — слуг держать в доме, светлые идеалы наивной юности не позволяют. И, вообще: каждый человек должен своё дерьмо — сам за собой прибирать. Принцип такой, основополагающий и железобетонный…

— Мау-у! — соглашаясь с хозяином, промолвил кот Кукусь, неожиданно заинтересовавшийся разговором.

— Спасибо, дружище хвостатый, за поддержку. Спасибо…. Ну, ещё по рюмашке…. Ох, хорошо! Будут дополнительные вопросы?

— Виталий Палыч, а почему в вашем доме я не заметил икон? — накалывая на вилку маринованный огурчик, поинтересовался Горюнов-младший. — Православие же нынче в моде…

— В моде, понимаешь, — язвительно усмехнулся Громов, ставший под воздействием алкоголя очень разговорчивым. — Терпеть ненавижу…. Да, бесспорно, я — верующий. И горжусь этим. Верующий хотя бы потому, что всегда Заповеди Божьи стараюсь соблюдать. В меру сил своих скудных, понятное дело. А, вот, что касается вероисповедания — индивидуальное, наверное. Не верю я всем этим речистым и пафосным служителям культа, совсем — не верю. Предпочитаю с Богом — лично общаться.

— Лично? А это как? И где?

— Это, братцы, когда как. Очень хорошо в горах получается, или же на берегу тихого лесного озера. Ещё — с балкона здания высотного, в тихую звёздную ночь. Главное, чтобы в одиночестве полном. Да и горячительного чего перед таким общением — принять желательно…. Гы-гы-гы! Шутка такая, армейская насквозь…. Что это, Санечка, ты с таким интересом разглядываешь нашу мебелишку? Думаешь, что, мол, антиквариат махровый, специально приобретённый в комиссионных магазинах да на специализированных аукционах? Ничуть не бывало. Все вещички собственные и фамильные. Просто «бзик» у меня такой: очень трудно расстаюсь со старыми вещами. Для меня они — друзья закадычные. Столько лет мы с ними вместе прожили, горе и радости делили-мыкали. Вот, этот телевизор, к примеру, взять: я каждый шум-треск его понимаю, каждый телевизионный каприз знаю. Сколько матчей футбольных и хоккейных я по нему пересмотрел — и не пересчитать. И работает он ещё совсем неплохо. То есть, вполне даже прилично…. Как же я его выброшу? Чего ради? Неправильно это будет. Не честно. Сперва вещи часто меняешь по принципу: модно-немодно, современно-несовременно. А что, интересно, потом? Вот, кот Кукусь: старенький уже, подслеповатый, да и беспородный вовсе. Что же мне теперь — Кукуся усыпить, а на его место другого кота покупать: молодого, модной породы? А, пардон, жена? Тоже не молоденькая уже, да и поворчать любит, меры совсем не зная. Её тоже — развестись и прогнать к нехорошей матери, да на молоденькой длинноногой модели жениться? Так что ли, если современным потребительским принципам и понятиям следовать?

— И что с того? — проворчал под нос Пашка. — Многие бизнесмены и политические деятели именно так и поступают. Особенно — кто при деньгах…

— А как же быть с престижем? — не удержалась от дежурного вопроса Сашенция (корреспондентка, как-никак). — Многие вещи просто престижно иметь. А, извините, статус? Вы же — генерал-лейтенант ГРУ, заслуженный человек, многократный орденоносец, верно служивший нашей Родине на протяжении многих-многих лет. Вам полагается — статус свой высокий демонстрировать…. Ведь, так же?

Противный кот с каминной полки мерзко замяукал — словно бы рассмеялся, а старик задал встречный вопрос:

— Ты, ведь, Сашутка, интеллектуалка? Ну, если отбросить в сторону ложную скромность?

— Если отбросить, то, безусловно.

— Тогда ты легко сможешь ответить на простейший и элементарнейший вопрос: какой грех — с церковной точки зрения — считается самым страшным и непростительным?

— Самым страшным? — задумалась Санька. — И непростительным? Наверное, убийство. Или же что-нибудь аналогичное, из той же оперы.

— А вот и нет! Не угадала, красотка купчинская! — назидательно подняв вверх толстый указательный палец правой руки, неожиданно обрадовался Громов. — Главный грех — это гордыня!

— Гордыня — в смысле — гордость?

— Совсем и нет. Гордость — это элементарное самоуважение. А гордыня, блин горелый…. Гордыня — страшная штука. Это очень сильное и дикое желание, чтобы все окружающие завидовали тебе. Твоему дому шикарному, твоей машине навороченной, часам с брильянтами, костюму дорогущему, прочим прибамбасам разным, включая жену-модель (девяносто-шестьдесят-девяносто, ясен пень), и кошку породистую. На какие только ухищрения и преступления современные людишки не идут, лишь бы соответствовать, лишь бы быть упакованным не хуже, а, желательно, лучше других…. Если на всё это внимательно и пристально посмотреть — одни лишь закоренелые грешники живут в этом вашем хвалёном «обществе потребления». А после этого все вокруг ещё и удивляются: почему это, мол, кризис демографический в большинстве стран Мира случился? Что тут странного, искренне не понимаю. Какие сейчас основные лозунги валятся на людей с телеэкранов? Перво-наперво: — «Бери, брат, от жизни всё!». Второе: «Бери от жизни — самое лучшее!» Третье: «Бери….». Понимаете, господа и дамы, логику порочную? Когда маленького ребёнка заводишь, то ему же отдавать надо: и любовь, и ласку, и Душу, и деньги, и время.… А потребители наши (то есть, пардон, ваши), они же только брать умеют, а отдавать — ни-ни, ни за какие коврижки подгоревшие. Так что, нынче Человечество все шансы к вымиранию имеет, потому как грешно очень в гордыне своей непомерной, либо — к той гордыне стремясь…. Значит, Пётр, хочешь книжку написать — про батяню своего героического и его друзей боевых?

— Очень хочу, — задумчиво хрустя малосольным огурцом, подтвердил Горюнов.

— Что тебя, юноша, конкретно интересует?

— Ливийские события.

— Хм. Губа — не дура…. А, Сом? Как считаешь?

— Надо рассказать, — благодушно передёрнул плечами Пашка. — Чай, не убудет. А верить — не верить, это уже молодому человеку решать. А также и будущим читателям его…

— Это точно, — жизнерадостно хохотнул Громов. — Пусть уже сами решают, как и что…. Значится так. Посидим ещё немного, выпьем по капельке, перекусим, а после этого займёмся делами текущими. Будем собирать «Антоновку», «Зимний ранет», позднюю черноплодную рябину, японскую айву и калину. Ну, а Аркадий в это время…

— Мяу! — услыхав своё имя, тут же откликнулся чуткий котёнок, сидевший на спинке старенького дивана и с любопытством поглядывавший в сторону дымчато-серого «дачного» кота.

— Молодец, приятель усатый. А ты — в это время — будешь старательно и активно охотиться за шустрыми синичками, овсянками и полевыми мышками. Естественно, под грамотным руководством мудрого и опытного Кукуся.… Потом, уже вечером, как и водится, возле камина посидим. Утром же отправимся за грибами. Говорят, слой подосиновиков пошёл. Да и солоновиков в этом году много…. То бишь, молодёжь, вы будете собирать (сегодня), и искать (завтра), а я буду рассказывать. Ну, и Сом дополнит, ежели что…. Договорились? Вот, и ладушки. Приступаю, благословясь. Готовьте, граждане и гражданки, уши. Буду излагать, что называется, суровую мужскую прозу…. Не надо, Сашутка, «делать» такие испуганные глаза. Не будет никаких боцманских матерных тирад. И крови будет сугубо в меру…. В чём же тогда заключается обещанная «суровость»? Только в нескольких трагичных эпизодах. По-настоящему — трагичных…

Примечания

1

Купчино — один из «неформальных» районов Санкт-Петербурга.