Стародуб. Том 1

Андрей Валерьевич Степанов (2024)

Писатель в кризисе на приеме у психолога может так глубоко закопаться в себе, что перестанет видеть разницу между сном и явью. Попасть в собственную книгу, свой же разум или действительно большую криминальную историю? Загадочный психолог, агрессивный преследователь, старик с вероятно магическими способностями — пожалуй, эта странная компания может стать основой нового сюжета. Если только реальность не сожрет главного героя быстрее.

Глава 1. Поиски ответа

— Вы пытались бросить? — густой баритон человека напротив меня звучал совсем близко, хотя сам я лежал на кушетке, и такая близость была мне не по душе.

— Пытался, — подумав, но не слишком долго, ответил я. В контраст голосу психолога, чье время было куплено еще на пятьдесят семь минут вперед.

— Пытались, — задумчиво проговорил он. — Но сколько раз?

— Много.

— Сколько именно? — более настойчиво спросил психолог, выуживая ответы из моего подсознания.

— Не знаю, — я дернулся на кушетке. — Не знаю. Много. Раз пять. Или десять. Или даже двадцать. Не считал я…

— Так подробно не нужно. Просто остановитесь на какой-нибудь конкретной цифре. Подумайте хорошенько.

Я последовал его совету только потому, что можно было помолчать некоторое время. Хотя мое желание привело меня в этот самый кабинет, большой просторный и светлый, с огромными окнами, но узкой кушеткой, на которой ну никак нельзя было оприходовать какую-нибудь пациентку. Фантазия ушла в другую сторону.

Подушка жестковата. Ширина кушетки — не больше шестидесяти сантиметров. В принципе… возможно, реально, хотя не очень комфортно…

— Ну так? — из фантазий меня выдрал густой баритон психолога. В фантазиях я на его месте развлекался с одной из каких-нибудь богатеньких пациенток. Желательно, не старше лет тридцати. Тридцати пяти максимум.

— Десять, — наобум сказал я.

— Врете. Но ладно. Засчитаю ваш ответ, — психолог шумно вздохнул, перекинул ногу на ногу, сверкнув лакированными ботинками. Планшет с листом бумаги, на котором медленно рисовалась карта болезни пациента стукнулся о колено через тонкую ткань черных брюк в едва заметную полоску. — Значит, пытались. Это главнее.

— Пытался, — подтвердил я.

— И как же? Меняли вид деятельности? — последовала пара вежливых вопросов, произнесенная с таким нажимом, как будто он их из двустволки жахнул.

— Менял. И многократно.

— Десять раз? — с иронией переспросил психолог.

— Не уверен.

— Значит, я был прав.

— Я не считаю каждую смену деятельности! — вспылил я, посчитав, что нить логики внезапно прервалась.

— Тише-тише, вы же сами ко мне пришли, — проговорил психолог, и теперь его голос стал звучать отчего-то убаюкивающим, странным. Даже жутким и потусторонним. Я снова вздрогнул и это ощущение исчезло.

— Сам пришел. Потому что меня беспокоит… — я осекся. Назвать себя графоманом было бы преступно.

— Вас беспокоит ваша жажда писать? Необходимость выдавать по десять тысяч знаков ежедневно?

— Двадцать тысяч, — поправил я.

— Ох, кажется, это уже более серьезно, чем я думал. А о чем вы пишете?

— ВЫ не читали? — удивился я.

— Поверьте, мне, человеку, который принимает в месяц по двадцать пять пациентов дважды, а то и трижды в неделю, нет времени до потребительской литературы. Не хочу вас обидеть, но, если бы вы издали труд по психологии, вероятно, я бы с ним ознакомился. Или хотя бы обосновали свою психологию. Вот, к примеру, о чем вы пишете?

— Много о чем, например, про средневековье, про Российскую Империю.

— Нет, я имел в виду психотипы ваших персонажей.

— Немного не понимаю, о чем вы, — признался я, отчего-то смутившись. Кушетка внезапно стала еще более неудобной, чем прежде.

— Допустим, — вкрадчиво произнес психолог, — у вас есть главный герой. Что им движет?

— Когда как, — откликнулся я, чтобы потянуть время и придумать какой-нибудь адекватный ответ. — Часто — любовь.

— Даже так, — хмыкнул психолог. — Это слишком просто. Плоско. Любовь — это очень банальная эмоция. Я бы даже сказал, — увлеченно начал он, — что это и не эмоция вовсе. Это простой базовый инстинкт. Выбор того человека, с которым подсознательно хочешь детей. В ваших книгах есть дети?

— Нет. Почти, — поправился я.

— Почти? — даже краем глаза я заметил, как густая бровь резко взметнулась вверх, а потом плавно опустилась ниже. — Почти… — теперь психолог улыбался. — То есть, подростки? Пишете янг эдалт?

— Попробовал, — я еще немного посуетился на кушетке, пытаясь найти для себя максимально удобное положение, хотя сделать этого не удавалось из-за постоянного страха свалиться на пол.

— Вам понравилось? — голос стал еще более вкрадчивым.

— Что именно? У меня большой цикл получился, книг десять и, пожалуй, еще столько же будет, — быстро ответил я, как будто только что потренировался в скороговорках.

— Ха! — планшет дернулся, а ноги психолога тут же опустились на пол. Обе, одновременно, чтобы увереннее держаться. Больше опора, больше уверенности. Даже я это знал. — Андрей, послушайте, пожалуйста, и послушайте внимательно, — стул под психологом скрипнул. — Вы ведь обратили внимание на маленькую деталь?

— Нет.

— Я назвал вас по имени. Впервые за весь наш сеанс.

— Да, на это я обратил внимание.

— Но не сказали, — и тут же последовал странный вопрос: — а как меня зовут?

— Это смешно, послушайте! — начал я. — Я пришел к вам на сеанс, чтобы разобраться в себе, чтобы понять, пишу я потому, что мне это хочется делать и потому что нравится, или потому, что я вижу в этом какую-то нужду! А вы начинаете закидывать меня странными вопросами, которые к делу отношения не имеют. И все, что вы сделали за последние пять минут — лишь потратили мое время. Но не свое, разумеется, потому что я вам за это заплатил. И немало. Может…

— Как меня зовут? — и даже не выдержав паузы, ответил: — Михаил Серов.

— Мне казалось, что психологи представляются по имени-отчеству, — я попытался сесть на кушетке, но мне не позволили этого сделать, ловко поддев уже опущенную на пол ногу носком лакированного ботинка.

— Я бы попросил вас полежать и не вставать раньше, чем закончится наш сеанс. Времени, за которое вы заплатили, и немало, у нас, как раз-таки, очень много. Прошу прощения, что так много запятых. Вы же, как писатель, это…

— Заметил! — рассердился я. — Но по-прежнему не понимаю, к чему вы клоните.

— Это лишь подготовка.

— К чему? К склонению?

— К спряжению, — вежливо пошутил психолог. — А еще вы должны были заметить, что темы нашего разговора обрываются и повисают в воздухе. Это и то, как я представился, и многое другое — много-много тем, они теряются, тонут в пучинах времени.

Затем голос его затих, а вместо него в дело вступил карандаш, который скрябал и шуршал на бумаге.

— Давайте вернемся к мотивации. Что есть, кроме любви?

— Злость, — тут же ответил я — и лишь из-за того, что успел заготовить этот вариант ответа заранее.

— Ага-ага, — еще несколько росчерков на бумаге, более заметных и даже будто бы ощутимых. — Это прекрасно, уже не так плоско, как любовь. А злость по какой причине? Если гибель кого-то из близких или что-то похожее, то это тоже очень просто.

— Почему? — я решил перестать сопротивляться и лег обратно, засунув под затылок одну руку. — В чем простота?

— Все же лежит на поверхности. Надеюсь, что вы не пользуете обороты вроде «разъяренный смертью друга он собрал войска и понесся черной бурей землям красных». Простите, не в той стране так говорить. «Зеленых» — вот куда лучше звучит.

— Не пишу, — ответил я.

— И не подразумеваете? — в голосе сквозила хитринка, точно вопрос задавался с явным подвохом. Чтобы меня еще пытались подловить!

— Нет, — ответил.

— А знаете, — психолог покрутил в пальцах карандаш. — Все равно плоско. Базовые эмоции без равновесия, показанные открыто или слегка лишь прикрытые хоть чем-либо — это очень плоско. Это лишено изящества.

— Как и ваши «это», повторенные несколько раз подряд, — пробубнил я.

— Зря обижаетесь на меня. Видите проблемные места в речи. А вот в мотивации, в героях — тут отчего-то вы это не видите. Я же лишь хочу понять вас и дать вам ответы на ваши вопросы.

— У меня был всего один вопрос, — заметил я и вытащил руку из-под головы, потому что по пальцам уже бегали иголки. — И неужели надо так много времени на подготовку ответа?

Иголки бегали уж очень активно, поэтому я предпочел размять ладонь пальцами другой руки.

— А сколько времени вы тратите на подготовку при написании книги? — внезапно спросил Михаил Серов.

— Какую еще подготовку? — вопрос не показался мне странным, но честно ответить я на него никак не мог.

— Изучение исторических документов. Тех же психотипов. Вот, к примеру, какой-нибудь тихоня он же всю книгу тихоня?

— Не всегда. Может взорваться, — возразил я.

— Бросьте, это должно быть в конце.

— Но это скучно!

— Когда всю книгу он ведет себя, как надо, а потом показывает себя с иной стороны — вовсе нет. Например, тихоня оказался злодеем.

— Тоска.

— Сделайте пару намеков в середине книги!

— Современным читателям этого будет либо мало, либо незаметно.

— Значит, — психолог постучал карандашом в планшет, — вы без подготовки и проработки персонажей пишете книги, виляете характерами, как можете, пишете почти каждый день. Ну хоть что-то вы узнаете перед написанием книги? И ли в вашей литературе в прошлом веке на «мерседесах» ездили?

Я завис на некоторое время и даже перестал массировать руку.

— Так в прошлом веке ездили на «мерседесах», — ответил я.

— Не так высказался, я про позапрошлых. Гуглите что-нибудь для таких моментов.

— Гуглю, — признался я.

— Вот и плохо. Тут надо как хорошему актеру — вжиться. Проработаться. Возьмите сейчас какого-нибудь из своих персонажей. Уверен, что вы на самом деле пишете их с себя. И пишете под текущее настроение. Даже не под характер.

— Что вы имеете в виду? — нахмурился я.

— Утром проснулись, потянулись, выспались, сели писать. Ваш герой — бодр и свеж, пьет кофе, у него все получается, он идеально справляется со своей работой, вежливо общается и так далее. Другой случай, вечер с плохой погодой — и вашему герою то не везет, то ворчит. А еще вчера ему было двадцать лет и мир был прекрасен. Так бывает?

— Бывает…

— Регулярно? — после этого вопроса я повернул голову и понял, что моя шея затекла не меньше, чем рука:

— Не сказал бы!

— Я не стремлюсь принизить ваши успехи, Андрей, — ответил Михаил Серов. — Не дело в том, что вы в своей работы стараетесь взять объемом, но не качеством. У меня уже есть кое-какое решение, но мне надо, чтобы вы сами этого захотели.

— Вы только что назвали меня графоманом, — заключил я.

— Нет, ничуть, — взялся было спорить психолог. — Согласно определению, это…

— Сомневаюсь, что определение отличается от того, что вы только что иносказательно сообщили мне.

— Не буду спорить, есть сходство. Просто вы у меня уже не первый писатель, который в связи с той или иной проблемой приходит за помощью, — пояснил психолог.

— Да ну! — воскликнул я.

— За последние пару лет это стало, хм-м, массовой проблемой.

— А не боитесь лишнего сказать? Как бы тайна пациента и все такое, — язвительно добавил я.

— Я лишнего не скажу. И не покажу ничего, если вы того не захотите, — уже загадочно проговорил он. — Просто мое решение, которое я хотел бы вам предложить… не уверен, нужно ли оно вам.

— Я пришел к вам за ответом на вопрос: графоман я или нет, — напомнил я. — Так что ответ я уже получил.

— Признаете проблему?

— Отчасти, — согласился я. — Но не могу сказать, что это проблема, мне лишь нужно было сделать точку…

— Вот у вас опять промежуточные решения. Точку. Поворотную? — беспардонно перебил меня психолог. — У вас нет финала, потому что вы хотите писать дальше. Вы не погружаетесь в задачу, вы в ней плаваете. Как…

— Достаточно, — я встал с кушетки. — Думаете, что можете вот так вот запросто меня оскорблять?

Михаил Серов даже не пошевелился, хотя я раздумывал, что на подъеме замахнусь. Но не сделал этого. Подумал о последствиях, как всегда, представил, сколько потом терпеть придется. И решил повременить.

В сумраке кабинета при малом освещении поблескивала только оправа очков.

— Терпеть вы это не стали. И это хорошо. Да, у меня в речи слишком много «этих», — не без раздражения произнес психолог. — Но кто из нас лишен недостатков. Позвольте. Вы же до сих пор не ушли, значит, ждете еще чего-то. Вот наша визитка.

Он почти незаметным движением всунул мне меж пальцев шероховатый прямоугольник картона.

— На сегодня мы закончили. Придете позже. Если решитесь. Только прошу, если не придете, сожгите ее. Не показывайте никому.

Я машинально сунул визитку в карман, развернулся и не попрощавшись вышел. Ублюдок высокомерный. Да чтобы я еще раз! К нему! Нет!

— Простите! — окрикнули меня у входа в здание. От стены оттолкнулся невысокий человек в шортах, гавайской футболке и кепке. — Будет закурить?

Я проигнорировал его и пошел дальше. Наверняка помощник. Подельник.

— Ну и х** с тобой! — услышал я вслед. — Бесполезный писателишка!

Стоп! А вот это было уже слишком!