Закон-Тайга

Андрей Владимирович Лесковский, 2021

Зачастую далеко не сразу дано понять, ласкова к тебе судьба, или не очень, когда ведёт она тебя тропою испытаний и лишений к лучшей жизни, и не ясно, будет ли лучик света в конце того мрачного тоннеля. Стоит ли довериться обстоятельствам, или нужно изо всех сил сопротивляться. В книге два параллельных сюжета. Некий молодой журналист, из постсоветской России, попадает на Аляску в служебную командировку, где посчастливилось ему выйти в море матросом на краболовном судне и при этом попасть в немилость властей, нарушив некоторые законы США. Но, главное, эта авантюра сводит его с людьми необычной судьбы, которые поведали ему историю своих невероятных странствий в суровом таёжном краю, когда жизнь заставила их бежать от советского правосудия. Публикуется в авторской редакции, с сохранением авторских орфографии и пунктуации. Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Проснулся я поздно, не сказать, чтобы всё проспал, но глаз открыл достаточно поздно. Потому до причала пришлось добираться ускоренным темпом, натощак и с большим сомнением застать причальные кнехты опустевшими. Но обошлось,"Алдарак"по-прежнему стоял на своём месте и у меня на душе слегка полегчало. Успокоившись, я хотел было закурить, однако на пирсе стоял десятитонный заправщик, пришлось желание сие отложить до лучших времён. Мне ещё повезло, что все тонны топлива уже слились в объёмные танки краболова и водитель заправщика начал сворачивать длинный хобот раздаточного шланга. Ему пытался помогать ранее знакомый, по бару в Анкоридже, бородач Пол Уайтгрей, тот самый, который подкинул мне тему этой поездки. А народу-то на судне резко прибавилось, похоже на то, что весь экипаж был теперь в сборе. Передвигались быстро, говорили резко и отрывисто, чувствовалась деловая суета перед выходом в море.

Георгий увидел меня, пригласил на борт взмахом руки, но беседовать ему пока абсолютно некогда, мало того, с утра за ним увязался старший сын, пацанчик, кажется, лет двенадцати от роду. Уже на тон светлее своей мамы, но всё равно с непобедимым африканским акцентом в облике. Мальчишка, явный неугомонный непоседа, каких иногда хочется привязать где-нибудь в углу, да покрепче, для общей безопасности. Георгий едва успевал одёргивать сорванца и дело даже доходило до лёгких подзатыльников, вот только помогало это не сильно и не на долго.

Едва заправщик покинул пирс, как его место занял продуктовый фургончик, а с ним прибыл дед Егоров. Как многие старики преклонных лет, Николай Степанович желал ощущать свою пользу и иметь место в общем деле. Продуктовое снабжение он всегда оставлял за собой, несмотря на то, что уже отошёл от остальных морских дел. Едва началась разгрузка провизии, как дед Егоров поспешил проследовать на камбуз, имея благую цель проконтролировать правильность раскладки продуктов по холодильникам, а заодно, лишний раз напутствовать кока, к которому питал почти нежные чувства. Последний был тоже персоной колоритной, испанец или итальянец, а может даже мексиканец или какой колумбиец, по имени Габриэль. Как и большинство в команде, рослый, но с приличным животиком, на голову он повязывал яркую бандану, плюс большая золотая серьга в ухе, до полноты пиратского образа явно не хватало попугая — матершинника на плече. Кок слушал наставления деда Егорова, как благопристойный католик слушает самого Папу Римского. Старик остался доволен, его польза была очевидной. Стоит тут добавить, что дед Егоров, будучи добрейшей души человеком, всегда любил, как говориться, выпить и употребить крепкое словечко. Ругался он беззлобно, только исключительно ради украшения родной речи. Получалось, надо сказать, прекрасно. И в штормягу, и в дно морское, да во всех обитателей его, не говоря уже о кишках-печёнках и всех родственников, до седьмого колена. Этак, если в первый-то раз, послушаешь такого виртуоза художественного слова и начинаешь реально осознавать, что русскому языку можно учится вечно. Немало мне доводилось слышать ругателей, но большинство из них и в подмётки бы не годились деду Егорову по остроте сложносочинённых оборотов.

Понятно, что кок Габриэль, за многие-то годы прекрасно изучил слабости старика. Нотация была закончена рюмочкой кубинского рома, предложенной дедушке. Дед Егоров размяк, аки валенок в луже, лишь ещё раз попросил Габриэля повнимательней следить за порядком на камбузе, иначе пообещал, употребляя свои красивые, но крайне нецензурные, эпитеты, такой жизни, что:"…задница сраной каракатицы тебе каютой-люкс покажется". Старик остался доволен собой и пошагал на мостик, поздороваться с Георгием. Ему только-что удалось на время отвлечь своего негритёнка, усадив к телевизору, спасла любимая пацанчиком программа. Впрочем весьма может быть тот просто увидел деда Егорова, направляющегося к отцу и не захотел лишний раз получить крепкого словечка в свою кепочку от доброго дедушки. Мы ещё раз поздоровались, уже втроём.

— Порядок, Гошка, харч доставлен в лучшем виде. — Рапортовал Николай Степанович. — За ваши потроха, я спокоен, Габриэль, морда цыганская, позаботится о них. Габриэль этот хоть и гад не додавленный, но молодец, отличный кок, мать его в душу, да в маковку!

— Сам то, дядя Коля, с нами сходишь хлебнуть морской водички?

— А что?! Пущай старуха моя думает, что по бабам пошёл. Уважь, Гошка, старика. Возьми дядюшку на борт. — Дед Егоров даже приложил руку к груди, усиливая эффект просьбы. — На промысел я, конечно уже не ходок, а в море — то тянет. Да и хочется проверить, как постарались ребята Джека с ремонтом. Ржавый якорь ему в глотку! Ух хитрожопая камбала, попил он моей крови.

— Держи штурвал, дядя Коля, помнится, лучше тебя, это ни у кого не получалось. — Смог сказать по-быстрому Георгий, между взрывами смеха. — Ох уж этот неугомонный дядюшка морской!

Удивительно было посмотреть, как преобразился и даже помолодел дед Егоров, становясь к штурвалу. Плечи расправились, голова поднялась, в глазах, как ошибочно предполагаясь ранее, потухших, замелькали озорные искорки. Он поставил прочь свой костылик и старческие руки легли на знакомый штурвал, опять показалось, что суставы пальцев, сильно поврежденные ревматизмом, теперь гладили рукоятки с подвижностью перстов юноши, ласкающих грудь любимой.

Георгий вышел на палубу, где распорядился отшвартовать судно от пирса. Нормально так, кстати, распорядился, в стиле старого ругателя, коего только что отослал к штурвалу и в якорь, и в глотку, и ещё в отдельные части тела.

— Отваливай, дядя Коля! — Крикнул он в сторону мостика, когда"Алдарак"принял последний канат и, словно почувствовав свободу, отшатнулся от неподвижной грани причала.

Один из двух дизелей судна прибавил оборотов, мерный рокот технически исправного, мощного механизма был приятен слуху. Нос судна начал отходить в сторону, одновременно продвигаясь вперед. И вот"Алдарак", под управлением деда Егорова, выписывал ловкую траекторию, быстро выходя на безопасное расстояние от причальных нагромождений небольшого порта. Рука старика, слегка вздрогнув, вновь легла на селекторы дизелей, уводя обе рукоятки вперёд. Моторы отозвались уверенным низкочастотным басом,"Алдарак"вздрогнул, словно конь, получивший под рёбра шпоры и бросился вперёд, увеличивая скорость так, что приходилось держаться."А дури-то у дизелей, больше, чем достаточно. Хватит на три таких сейнера." — мелькнула мысль у меня.

— Каков ещё наш матершинный дедушка?! — Сказал Георгий, обняв плечи старика. — А говорят старая, мол, кочерыжка!

— Гошка не мельтиши! — Фыркнул дед Егоров, дёргая плечами. — Не мешай на штурвале, морских ежей тебе полные штаны!

— Вот это с самого раннего детства я привык слышать! — Рассмеялся Георгий. — Лютый дед!

На мостике появилась смуглая рожица Бектимирова-младшего, выход в море оторвал сорванца даже от любимой программы по телевизору.

— О, Максимка Уголёк, иди сюда! — Старик поставил малого рядом, позволяя подержаться за штурвал.

— Максимка?! — Как то сразу вырвалось у меня.

— Ага, Станюковича читал? — Пояснил дед Егоров литературный источник происхождения имени юного героя.

— Здрасьте. — Сказал он мне совершенно чисто, по-русски.

— Привет, морячок. — Я протянул пацанчику руку и тот, имея самую добродушную улыбку, ответил на пожатие.

— Макс, мой старший сын. — Представил Георгий наследника более официально. — Энергии у него, как у водородной бомбы, столько бы да на доброе дело — цены бы ему не было. А Максом его мать захотела назвать, я согласился, а потом повесть Станюковича ей пересказал. Анютка моя очень впечатлилась историей и окончательно решила, что Максимка — это хорошо.

Малой нас не слушал, тем более Николай Степанович начал пологий поворот, не сбавляя скорости, было весьма эффектно и пацан участвовал в повороте штурвала. Широкий манёвр заканчивался огибанием скалистого мыса. По другую сторону его, открытое море встретило"Алдарак"приличной волной, конечно, штормом не назвать, но небольшое судно вполне ощущало силу покачивающейся поверхности, теперь больше не казалась такой чрезмерной мощность двух дизелей силовой установки краболова. Дед Егоров выровнял штурвал, направляя нос судна поперёк волн, что позволяло прибавить скорости, а потом Максимка, по команде"право на борт"резко закрутил колесо штурвала в указанном направлении, в то время как Николай Степанович перевёл селектор правого дизеля в положение"полный назад"."Алдарак"ответил с резвостью скутера! Корма судна, в какие-то три секунды, описала половину окружности, поднимая трёхметровую волну.

— Ага! В нос тебе тухлую каракатицу! — Восторженно произнёс дед Егоров, видимо, оставаясь весьма довольным ходовым качествам судна.

— Вот именно! И это имея тяжелый ледокольный киль! Прошу заметить. — Не упустил случая похвалить свой корабль и Георгий.

— Ледокольный? — Я конечно замечал, что обвод носовой части несколько затуплён, теперь становилась ясной причина.

— Для этого и запас мощности такой."Алдарак"через полуметровый лёд может спокойно идти, только, конечно-же, помедленней. — Георгий любил поговорить о морском деле. — Сейчас лишь неделю дают на вылов краба-стригуна, да и квоты маленькие а основной заработок у нас начинается несколько позже, зимой, большого камчатского краба мы ведь зимой промышлять ходим, такие ледовые поля дорогой попадаются, помилуй Бог! Опять же, места у нас такие, что в любое время можно за спасательный буксир отработать, а это уже хорошие деньги, до четверти стоимости судна премию можно получить, согласно контракта по открытой формуле Ллойда.

— Гошка, да не засерай ему мозги, со своими Ллойдами, так их в дно морское! Ты ему батькину историю рассказывай, Серёге, чай, самому — то не сладко тюрягу вспоминать.

— Ладно, дядя Коля, ты тогда поправляй, если что…

* * *

Этап недолго томился в ожидании отправки по месту назначения. Не успела и неделя закончиться, как зэков отгружали в спец-вагоны, прозванными в народе столыпинские. Ну и здесь опять, Серёга, не зевай, а успевай впитывать житейскую науку. В ожидании, пока не выкрикнут фамилию, нужно было сидеть на корточках, тихо, как мышь. Вот двое совершили оплошность, которая могла привести к трагедии. Сначала один зэк, неосторожно, решил почесать спину. Ближайшая собака среагировала моментально, а солдатик — проводник этот момент прошляпил. Клочья ваты из растерзанной фуфайки так только и полетели! Остальные собаки ринулись следом принять участие в расправе, едва удерживаемые руками проводников, они проявляли неумолимую ярость в стремлении достичь своей цели, впиться острыми зубами в тела ненавистных им зэков. Продолжай сидеть смирно и не дёргайся! Опытные арестанты лишь прикрыли шеи руками, если какой-нибудь пёс пересилит солдата, то уж лучше пожертвовать именно руками. Нельзя запаниковать, если поднимешься в рост, получишь автоматную очередь.

Свои тонкие моменты есть и в самой дороге, это вам не путешествие в плацкартном вагоне, в котором боковая верхняя полочка у сортира люксом покажется, в сравнении-то со «столыпиным». Серёга вновь почувствовал себя человеком, провалившимся в какое-то параллельное измерение. Вроде бы и планета та-же и даже страна, но всё остальное перевёрнуто не только с ног на голову, а ещё, в добавок вывернуто на изнанку, да в узлы завязано. Все эти шконки, шлюмки, тепляки-ништяки, башка нагреется от одних только терминов. Вон бачок с водой, казалось, что может быть проще? А нет! Сделали на каком-то заводе огромную партию таких оцинкованных бачком, с краником внизу, одни в школу попали, другие в армию, третьи в клуб деревенский, да мало ли ещё куда, но бачками для питьевой воды так и остались, по определению. Ну вот очередному, точно такому-же бачку, вдруг, место службы выпало иное и попал он, по разнарядке, в тюрьму и, поди-ж ты, он уже"паныч", так его и величайте. В вагон-заке столыпинском тоже такой стоит, да только по ту сторону решётки, у часового в коридоре. Серёга-то, по мало опытности своей, не сообразил сразу в чём подвох и подсказать как-то было некому.

К обеденной пайке полагалась рыба, солёная тюлька, до которой он был большой любитель, такую в их поселковый"сельмаг"завозили в больших бочках и народ разбирал её чуть ли не вёдрами. Да и камере это был, конечно, деликатес почти приравненный к ништякам, но только не в столыпинском вагоне. Опытные арестанты отказывались от неё, пытаясь выпросить в замен лишний кусок сахара, или хлеба, а вот Серёга не удержался и получил от щедрого баландёра полную шлюмку той тюльки, чего жалеть, продукт-то оказывался не сильно востребованный в дорогу. Скушал Серёга ту рыбку с превеликим удовольствием, отчего быстро возник вопрос жажды. Кружка слегка мутного кипятка, дополнявшая обед и почему-то названная здесь чаем, закончилась до последней капли, а пить хотелось ничуть не меньше. «Паныч» — то вон он, рядом, в двух метрах стоит, периодически роняя капли с носика крана, да вот только по ту сторону решётки. Но часовой на просьбы жаждущего отвечает только матом и пинками по решётке, разговаривать с ним зэку нельзя. Спас ситуацию, как ни странно, один засранец, а вернее сказать, уже весьма известный засранец, тот самый, что был в камере на посту «генсека параши». Видимо он действительно имел нездоровые кишки, из-за чего, вскоре после обеда, стал проситься на очко, со слёзными просьбами не дать ему загадить вагон. Охране, понятно, не хотелось вдыхать содержимое его кишечника и появился ещё один солдатик, который сопроводил дристуна на вожделенный толкан, а пока тот справлял нужду, дал Серёге кружку воды. Казалось, в жизни не пил ничего вкуснее, водичка впиталась, аки в сухую землю.

— В сортир даже не просись, в штаны будешь ссать. Понял?! — Охранник всё-таки был добр и откликнулся на повторную просьбу, протягивая Серёге второй раз наполненную кружку. — Рыбы нажрался? Придурок! Ха, так вот следующая кружка для тебя уже платной будет, понял?!

Как тут не понять. Точно — придурок! Эх, где только голова была, когда поддался искушению с этой сраной рыбой.

И кстати о придурках. Именно в их компании довелось оказаться нашему молодому политкаторжанину. Придурками зэки называли попавших за решетку всяких там учёных, докторов — профессоров и прочую бывшую интеллигенцию. Как говорили:"Мне б твоё образование — да хрен бы я тут был". Подавляющее большинство из них, конечно, сидели по политической статье и составляли соседство"власовцам". В"купе", где ехал Сергей было трое таких"придурков", получивших увесистые срока за сотрудничество с врагом на оккупированных территориях. Что тут сказать, немцы умели выдвинуть предложение, от которого не отказаться. Один из них, совсем старенький дедушка, когда — то заведовал республиканским архивом в Минске, правда к началу войны давно уже был на пенсии, но гестапо вышло на него весьма быстро. Дедок в свои преклонные годы научился ценить каждый прожитый день, а по сему не стал проявлять фанатичного патриотизма, тем самым поставлять лоб под пулю и помог оккупационным властям разобраться с не вывезенным архивом, за что получал, вплоть до самого освобождения Минска, неплохой пенсион в рейхсмарках, а потом, соответственно и двадцать пять лет лагерей от обидевшейся Родины. Как говориться: за что боролись… Хотел пожить подольше — пожалуйста вот тебе ещё четверть века, попробуй-ка, любезный дедушка, доказать, что это не пожизненно, когда уже седьмой десяток прожит.

Двое других, бывшие солидные дяденьки, лет по сорока пяти, состояли железнодорожными инженерами и были захвачены в первые дни войны. Как ценные кадры они уничтожению не подлежали, а напротив, приносили большую пользу оккупационным властям. Точно так-же, как и тот дедушка, минский архивариус, имели твёрдое жалование в рейсмарках и работали на врага по своей специальности очень даже добросовестно, прямо с завидной немецкой педантичностью. Теперь они, конечно, больше всего сожалели о собственной нерешительности, о том, что не ушли, хоть пешком, хоть ползком с отступающей армией в Европу, а там уже куда нелёгкая вынесет, так нет, вместо того остались ждать своей участи, наивно надеясь на гуманность карающего меча. Ну вот вам и участь: по такому-же четвертаку каждому.

За трое суток, которые шёл поезд от Красноярска до станции Магдагачи, что уже в Амурской области, успели предостаточно наговориться, основательно познакомиться и даже крепко надоесть друг другу. А в соседнем, за перегородкой, отсеке было весело всю дорогу. Блатные под предводительством Кирсана развлекались как могли, слышалась дробь чечётки, песнопения разнообразной тематики, под гармонь и частые взрывы коллективного смеха. Помещение в той камере вмещало десяток человек, но личного пространства, на каждую душу населения, едва ли было больше. Однако опытные арестанты, к тому-же привилегированного сословия, умели создать себе уютную атмосферу, один гармонист чего только стоил. Охрана если и немного притесняла блатных, то так, ради собственного престижа, желая показать кто здесь всё-таки главный, а в целом"чёрная масть"и в"столыпине"путешествовала комфортно. У них даже самогон имелся, не иначе как стараниями всё той-же охраны.

Кому долгой, кому и не очень, показалась железнодорожная часть путешествия, но всех пассажиров того вагон-зака ожидала пересадка на станции Магдагачи, на автомобильный транспорт, ибо далее предстояло продолжить путь в кузовах автозаков. Оказывается, в классификации дорог существует такой седьмой уровень, где лес повален, но не вывезен, а уложен для прохождения вездеходного транспорта. Две сотни вёрст дороги этого самого седьмого уровня, петляя по лесоразработкам и болотам, вели в зону. Конечно-же такая, с позволения сказать, трасса в разы сокращает жизнь любого автомобиля, а по сему в летнее время ей предпочитали пользоваться как можно меньше, ограничивая движение лишь самыми необходимыми нуждами. Продукция зоны, тысячи кубометров хвойных стволов, скапливались в огромных штабелях в ожидании зимы, именно тогда, с первыми морозами подготавливались «зимники», по которым, лучше чем по асфальту, шли колонны лесовозов, отвозя ценный груз к форпосту цивилизации — железнодорожной станции Магдагачи.

Этапу"посчастливилось"явиться к куму на побывку в летнее время, а значит ощутить всем туловищем колдобины седьмого разряда. Как в старой байке о том, что детишки решили хорошо отмыть кота в стиральной машине, вот и представился шанс почувствовать себя тем кошаком испачканным."Студебеккер", оборудованный железной будкой в кузове, вместил всех зэков, прибывших в вагоне и началось… До смертного часа, казалось, не забудутся те две сотни километров пути, а удивительней всего стало то, что машина вообще ни разу не перевернулась дорогой, хотя чуть не постоянно была на гране того. Старший сержант, управлявший"Студебеккером", проявил просто чудеса профессионализма, настоящий асс бездорожья. Ну а зэкам, понятно пришлось несладко и даже кончилось для некоторых лагерной больничкой, с переломами рёбер да сотрясением мозга. Про синяки и ссадины уже и говорить не стоило. Мало кто смог устоять на своих ногах при высадке из машины, когда та всё-таки добралась до таёжной зоны, где прибывшим пассажирам предстояло теперь коротать долгие годы, отмеренные им приговорами судов.

Для оторванной от остального мира зоны, прибытие нового этапа арестантов становилось, безусловно большим событием, вносящим долю разнообразия в устоявшееся болото повседневной рутины, а сейчас сие событие становилось прямо знаковым. Причиной тому личность авторитетного Кирсана, прибывшего с этапом. Обстановка в лагере, в связи с этим, накалялась и грозила разразиться очередным сражением знаменитой, в те годы,"сучьей"войны. Недовольные были со всех сторон, бараки гудели, как потревоженные пчелиные ульи. С другого фронта, администрация и актив, изо всех сил старались противостоять ворам, причём весьма успешно. Вот для них-то прибытие на зону Владимира Рашидовича Тимунури, ещё в детстве своём, хулиганистом, прозванного Кирсаном, было как на муравейник присесть без штанов.

В духе наступившего времени и, что самое основное, руководствуясь указаниями главного управления лагерей, шла тогда политика разворота порядка в зоне на"красную"дорогу, то есть исключения власти"чёрной"касты и воровского закона. По понятным причинам, воры прилагали максимум усилий для удержания позиций. Именно Кирсану предстояло на этом конкретном участке, в этой отдалённой таёжной зоне возглавить"чёрные"силы против администрации и актива, не допустить наметившийся поворот на"козлячью","красную"дорогу. Авторитет имел все полномочия от сходки уважаемых воров на высочайший пост смотрящего,"главшпана"зоны, более того, Кирсану выпал случай самому короноваться Вором, как ещё говорят:"В законе", но конечно, в случае успешного выполнения своей миссии.

Воспряла духом"чёрная"масть, притесняемая активом. Одна только"малява"о прибытии нового"главшпана"наделала столько шума, что чуть было не вызвала настоящую революцию, с погромами и кровопролитием. Ну кончилось тем, что БУР, барак усиленного режима, до верху наполнился"чёрными", а в следующую-же ночь, ответным актом возмездия, кто-то подрезал активиста и тот чудом выжил исключительно стараниями лагерного лепилы, пьяницы-доктора, лишний раз подтвердившего поговорку о том, что мастерство не пропьёшь.

Администрация, в замешательстве, не придумала ничего лучше, как тянуть время с размещением вновь прибывшего этапа, тем самым удерживая Кирсана, а заодно и вместе со всеми остальными, на карантине. Плохой оказалась идея, совсем никудышной, недовольство в зоне только нарастало. Авторитет блатных по-прежнему был высок и зона, почти в полном составе, не вышла на работу. Мужики, порядком натерпевшиеся от актива, избили активистов жестоко, сделав большинство из них пациентами лазарета, который, в свою очередь, очень быстро наполнился, так, что дополнительные шконки пришлось ставить. Воцарился грандиозный бардак:"чёрные"в БУРе,"красные"на больничке, лесоповал прекратился, а охрана могла лишь грустно разводить руками, ну не стрелять-же, правда, всех подряд, когда, вроде-бы и нет открытого бунта.

Нужно было что-то срочно предпринять, иначе последствия такого противостояния, для всех сторон, грозили оказаться весьма плачевными."Хозяину", начальнику лагеря, подполковнику Обухову пришла, наконец, правильная мысль взять роль миротворца и усадить противников за стол переговоров. Надо сказать, очень смелое, но дальновидное, по тем временам, решение! Скорее, выбора иного"хозяин"больше не видел. Доложить о беспорядках во вверенном учреждении, означало лишиться своего места и тянуть дальше уже невозможно. Время работало против него.

Таким образом собралась для переговоров большая четвёртка, участниками которой стали:"хозяин" — подполковник Обухов,"кум" — заместитель по воспитательной работе, майор Бутырин, в довесок к ним,"главкозёл"зоны — председатель СПП — зэк Насоленко, известный в народе под кличкой Кирпич, ну а противоположную сторону представлял"главшпан"Кирсан, так сказать, один в поле воин, против полчища врагов.

— Владимир Рашидович Тимунури, значит… он же вор-рецидивист Кирсан. — Произнес с расстановкой Обухов. — Так вот, милейший друг, мне здесь никакие смотрящие не нужны, здесь я смотрящий! То, что зэки тут устроили по случаю твоего прибытия, им же и откликнется очень больно по многострадальной жопе. А тебе, Кирсан, могу только посоветовать бардак этот быстро прекратить, а впредь уже крепко помнить с какого края редьку жрать. В общем первое и последнее предложение, потом действую жёстко, белый свет с овчинку покажется!

— Ну это конечно, я не спорю: дубина у вас в руках есть, да, увесистая дубина… А будет ли в том толк? — Очень спокойно ответил Кирсан, сохраняя максимум достоинства, как гордый индейский вождь на совете. — Начальник, я успел разглядеть в Вас человека умного, лишь только в этом есть высокий шанс на умное разрешение сложившейся ситуации, а потому не будем тянуть за хер бурундучка. Вам нужен вполне управляемый порядок в зоне, так? Выходит, что наши цели почти одинаковы. Договоримся.

— Пытаешься дурака валять, главшпан? Цели-то у нас всегда геометрально противоположны. — Майор Бутырин решил сыграть роль злого полицейского на допросе. — Не надо, вообще, тут строить из себя серьёзную единицу, для нас ты рядовой зэк и сгноить тебя проще, чем сугроб по утру обоссать.

— Вот как? А я что-то так не думаю. — Парировал Кирсан. — Сгноить меня, как Вы изволили выразиться, будет хлопотно и очень даже не просто, доказательством тому последние события. А ведь это ещё так, просто слегка ваш козлятник потрепали, но, случись полномасштабный бунт в зоне, разве это не будет конец вашей карьеры? Я же предлагаю нечто гораздо лучшее. Порядок и перевыполнение плана, как минимум, за совсем небольшие уступки с вашей стороны.

— Это какие например?

— Ну, прежде всего, сдержать"козлов". Лучше это сделать вам, крови меньше прольётся, лишь тогда я смогу дать братве запрет на избиение"козлятника". Хоть больничку освободим. Да и"козлы"чтобы вместе со всеми выходили на работу.

— Может ты и меня переназначишь, главшпан? — Кирпич почувствовал как из рук уходит власть. — А что насчёт блатных? Тоже на работу?

— Пойдут, если на то будет нужда. О блатных-то тебе какая забота? Ты вон, исполняй своё парнокопытное дело, а впрочем, мы с тобой чуть позже ещё обсудим сферы ответственности, поговорим о нашем зэковском, не спеши, козлик серенький и до тебя дойдёт черёд.

Кирпич не посмел возражать, понимая, что с этой минуты блатные объединяться под крылом сильного вожака, противостоять которому станет отныне очень нелегко. Понимали это и офицеры, но сейчас им крайне важным представлялось в самое ближайшее время прекратить беспорядки в зоне, иначе придётся докладывать наверх, а там уже и звезды, и некоторые головы полетят однозначно.

Итогом переговоров оставался недоволен только Кирпич, которому пришлось сильно уступить позиции актива. Но зато, уже следующим днём зона вышла на работу, да так, что план перекрывался по-стахановски. Кирсан занял своё место в блатном бараке, важно прохаживался он теперь по территории в сопровождении свиты сподвижников, ну точно как мудрец с учениками. Порядок восстановился, на счастье администрации и беспредел был реально остановлен, без кровавой развязки. Вышестоящему начальству не пришлось докладывать, буквально в несколько дней зона приобрела благопристойное обличие, все успокоились. Политика Кирсана бесспорно являла себя умной и справедливой."Хозяину"оставалось только глубоко вздохнуть с облегчением, правда, необходимостью отныне становилось водить за нос нечастых проверяющих, скрывая сильные позиции"чёрной"касты во вверенном учреждении. Подполковник махнул на то рукой. Конечно-же кое-кто из подчинённых не упустит случая настучать об истинном положении дел, ну да это не страшно. Если ещё новый пахан проявит себя как хороший хозяйственник, а не просто тот, кто прёт на пролом, как бык, то с таким можно сработаться на собственное благо.

У начальника зоны давно созрела идея организовать мебельное производство, спрос был хороший, да и мастера среди зэков явно водились, не могло быть иначе. О том бесспорно свидетельствовали резные шахматы и прочие красивые безделушки, изымаемые при шмонах в бараках. Вот тут бы блатные помогли гораздо лучше, чем актив. А с Кирсаном, кажется, можно договориться.

* * *

Что касаемо Серёги Бектимирова, то он звёзд с неба не хватал, но и в грязь не падал. Вскоре после того, как в зоне улеглась напряжённость у него состоялся разговор с самим Кирсаном, на предмет"кто ты и с кем ты". Удачно избегая ненужного трепета, Сергей смог объяснить мудрому смотрящему, что не по сердцу ему принять воровские идеалы, опять — же и статья политическая не позволяет примкнуть к блатным на равных, а оказаться у кого-то в мелких шестёрках, вообще путь бесперспективный. Нет, он, Серёга Бектимиров предпочел бы за благо находиться в когорте простых мужиков — работяг, не принимая ни"красную", ни"чёрную"сторону. Так уж душа велит. Главшпан отнёсся с пониманием и мог только уважительно пожать парню руку, пообещав помощь, если, конечно, та понадобится. Несколько хуже закончился разговор с председателем СПП Кирпичом и"кумом, майором Бутыриным. Лишь единожды они попытались склонить Серёгу на"козью"тропу, предлагая все блага сотрудничества с администрацией и активом. Вспомнив наставление Кирсана, который предупреждал его, что рано или поздно"кум"начнёт вовлечение в свои ряды. Сергей ответил не только гордо, но одновременно, в самой умеренной степени и грубо, в общем оказалось достаточно для получения пяти суток БУРа. Зато вопрос закрылся, майор Бутырин, по долгу службы, уже не в первый раз сталкивался с упрямыми сибиряками. Он давно понял бесполезность работы с такими, что их, в большинстве своём, не запугаешь и не купишь, а незаслуженными притеснениями запросто можно столкнуть умеренного работягу в неуправляемые отрицалы. Да, лучше оставить парня в покое и пусть этот молодой здоровяк трудится на лесоповале, во исполнение плана.

Таким образом, ценой минимального беспокойства, молодой зэк Серёга Бектимиров смог остаться при своих интересах, заняв достойное, среднее место среди мужиков-работяг. Нелёгким занятием сначала показался труд лесоруба, хоть и были знакомы руки с топором, однако «здесь вам не тут», а зэковский лесоповал совсем не тоже самое, что леспромхоз близ родного посёлка. Но прошло совсем немного времени, попривыкли руки к каторге и работа на лесоповале довольно быстро перестала восприниматься чем-то до изнеможения тяжким. Ежедневное перевыполнение плана вдруг стало даваться без особых усилий. Заложенная в раннем детстве, приспособленность к жизни помогала, что называется, оставаться на плаву, прибавила сил чтобы сполна овладеть навыками лесоруба и иметь достаточное уважение среди арестантов. Серёга матерел, мышцы его наливались силой, делая хватку просто железной.

Но недолго ему пришлось валить деревья да обрубать сучья. Ко второму году своего срока, Сергей, опять-же с протекции Кирсана, выучился на тракториста и получил в управление видавший виды, сильно помятый жизнью трелёвщик. Для этой работы нужна была недюжинная сила, техника-то в те времена требовала конкретного приложения человеческих мускул. Завести двигатель при помощи рукоятки — кривого стартера, особенно в зимнее время, починить разорванную гусеницу, заправить буксировочный трос, а иногда даже вручную поправить тяжеленный ствол, такие задачи решаются только крепкими мускулами. Но Серёга полюбил технику искренне и старенький трелёвщик получил заботливого хозяина, на что, в меру своих изношенных механических сил, отвечал почти бесперебойной работой.

"Алдарак" — теперь было выведено белой краской на помятом капоте трелёвщика. Имя малой Родины, где прошло детство, где окружала родительская любовь, где, в конце концов, вдруг затерялось и растаяло счастье, простое человеческое счастье. Имя родной деревни согревало душу, добавляло тепла в повседневной рутине трудовых будней.

Тоска по своим местам, по прошлой жизни гложет любого, даже самого матёрого, засиженного зэка. Серёга не был исключением. Тайга-то, почти как дома, казалось, вот направь трелёвщик в сторону от промятой колеи, немного пробиться через густой подлесок и обязательно покажется знакомая дорога в родной посёлок. Частенько Сергея преследовал по ночам один сон, где он, со всех ног, срывается и бежит сквозь таёжные дебри, петляет резкими рывками в стороны, не давая охране шансов на точный выстрел. Настигают собаки, рвут в клочья одежду, острые челюсти смыкаются на руках, он сбрасывает их с себя и мощными ударами ломает псам хребты. Бег его снова быстр и свободен, словно земля сама отталкивает ступни. Автоматные очереди с лёгким треском срубают лапник над головой, но звуки выстрелов с каждым шагом затихают. Сладкий воздух свободы пьянит, добавляя сил. Этот сон, неоднократно повторяясь, имел эффект превосходного антидепрессанта, после него Сергей всегда ощущал подъём настроения и ждал очередной порции своего позитивного сновидения, как алкоголик похмельного стакана.

Однако в существующей реальности перспективы удачного побега были, мягко говоря, крайне не оптимистичными. Старожилы зоны, почему-то, очень любили поболтать на эту тему и лишний раз рассказать новичкам страшные байки о неудачных беглецах. Некоторые холмики старого зэковского, что расположилось за периметром зоны, с западной стороны, рассказчики обязательно привлекали доказательством своих повествований."Вон там, во-во, правее… ага, где крест совсем упал. Генка Шаёпа лежит, собаки насмерть порвали. Ему ещё повезло! Втроём они тогда рванули с делянки, а рядом с ним Марат Татарин, того через два дня местные паскуды в тайге подстрелили, а третьего из них, Юру Жирного лишь через год где-то нашли, вернее то, что от него осталось. Как только опознали?! Он, в натуре, жирным-то не был, так братва прозвала что здоровенный уродился, ростом выше двух метров и плечи с дверь конторскую в размахе. А привезли его в ящичке, с патефон размером."

Слушает молодёжь уныло, иногда испугано. Гнилое место! Не уйти на волю, не пройти эту страшную тайгу, нет иных путей, окромя как своим ходом коротать срок, год за годом, выживая до финального звонка."Нет, парень, не уйти отседова… — покачает головой бывалый уркаган — Никто не уходил, нигде не пройти…"

Здесь вовсе не было супер совершенной системы охраны, наоборот, она больше напоминала решето, сквозь которое уйти проще, чем высморкаться. Проблема состояла в том, куда потом податься. Самым логичным могло показаться южное направление к транссибирской магистрали, либо ещё южнее, к реке Амур и китайской границе. Восток и запад сулили лишь многомесячное блуждание по тайге без особых перспектив на выживание. Тайга беспощадна к неопытным пешеходам, в несколько дней она разденет до последней нитки, на каждом шагу разрывая одежду колючими ветками и разует, добив обутки сыростью да острыми корягами, измотает беглеца буреломами и болотами. В конце концов, вдоволь наглумившись над беспомощностью возомнившего себя царём природы, уничтожит бедолагу без всякого намёка на жалость. Но это ещё не всё! Самым худшим было то, что отчаявшиеся до побега зэки, сразу становились объектом настоящей охоты. Здесь существовала система премирования, делающая сбежавшего зэка очень выгодным предметом промысла. Суровые местные мужички, опытные следопыты-охотники, имеющие неоспоримое преимущество в знание своих мест, преследовали побегушников с куда большим рвением, чем какого-нибудь лося. В большинстве случаев, их свинцовые ружейные пули — жаканы срезали ушедших в побег, совсем не далеко от"старта", настолько, что эти негодяи не считали за великий труд доставить застреленных беглецов в зону, для оформления актировки и, стало быть, скорейшего получения положенной премии.

Но ещё более неприемлемым маршрутом был север, ибо там, ко всем остальным смертельным препятствиям, добавлялись высоченные громады каменных гольцев Станового хребта, разделяющего Амурскую область с Якутией. Через Становой и опытный альпинист со снаряжением не везде пройдёт, тунгусы почитают Становой живым существом, таким злым великаном, который сам решает кого пустить через свои горы, причём, считают крайне неразумным для человека, без необходимой на то нужды, беспокоить Станового. В гневе, он непременно сбросит оленей с поклажей в пропасть и оставит странника умирать на холодном ветру без костра, пищи, самой надежды на избавление от мук."Гиблое место" — коротко говорили о Становом зоновские старожилы."Только совсем глупый дурак туда пойдёт!"

Сергей внимательно слушал байки о побегах, ибо, даже густо обросшие домыслами, они содержали немало ценной и очень интересной информации. Нет, до построения собственных планов такого рискованного предприятия, как побег, тогда у него не доходило. Конечно, десять лет — очень долгий срок, но жизнь-то в разы длиннее, стоило ли поставить её на кон ради призрачного рывка на свободу и расплатится за это по самой высокой цене?!

В подтверждение, где — то через год отсидки, ещё четверо, не самых умных и сообразительных зэка ушли в побег, прямо с делянки. Очередные, кто соблазнился внешней лёгкостью рывка, впрочем, редкий год проходил без того, чтобы какие-нибудь отчаянные головы не осмеливались на такой безрассудный шаг. Вот и эти ушли стандартно, без фантазии, устремились на юг, пытаясь достичь железной дороги, а может даже китайской границы. Напрасно! На третий день все вернулись в зону с простреленными головами и, понятно, не своим ходом. Слишком большая цена за пару дней свободы!

А всё-таки трудно поспорить с тем, что человек щедро наделён свойством приспосабливаться даже к самым неблагоприятным условиям существования. Более того, через некоторое время человек тот начинает осознавать, что те самые угнетающие и невыносимые обстоятельства стали теперь лишь обыденной скукой однообразия бытия. Мудро было сказано о том, что всё, что нас не убивает — делает сильнее. Вот так, собственно, постепенно привык, да приобтёрся к арестантской жизни и Серёга Бектимиров. Проползли, проскрипели почти два года, не принося особых изменений. Два прошли, но оставалось восемь! Много, ещё очень много. Изо всех сил старался Сергей гнать прочь мрачные мысли, работал с максимальной отдачей, по злому, не за награды и пряники, а лишь с тем, чтобы не впасть в уныние, лишающее человека надежды. В качестве награды тому приходил благодатный сон, без лишних размышлений о несправедливом мире, а если повезёт, то снова и снова видеть, пусть и не наяву, как он уходит от погони, в объятия сладкой свободы.

По меркам того времени, зона процветала по всем показателям. Подполковник Обухов показал себя весьма умным, дальновидным хозяйственником, его неофициальный договор с главшпаном Кирсаном приносил пользу всем. Зона регулярно, пусть с небольшим процентом, но перевыполняла план, зэки получали полноценное питание, недовольных оставалось мало, атмосфера сохраняемого равновесия приветствовалась всеми сторонами, разве только в"козлятнике"активисты тешили себя надеждой на возвращение утраченной власти.

Мастерская мебельного искусства, учреждённая начальником, приносила добрый доход. Табуретки, комоды, тумбочки, полочки отправлялись, скрытым образом в большой мир, на радость добрым покупателям и на обогащение руководству зоны. Практически весь офицерский состав был в доле, Обухов не жадничал, щедро отстёгивал своим подчинённым процент, чтобы и среди тех, кто при погонах, тоже меньше оставалось недовольных, а потому готовых настучать наверх о деловой хватке руководителя.

* * *

Добросовестно испытав судно на ход, мы уже давно вернулись к причалу, а я слушал Георгия так увлечённо, что даже забывал вносить в свой блокнот нужные пометки, которые потом помогут освежить память. Дед Егоров расчувствовался и уже неоднократно прикладывался к бутылке джина, в довершение он потянулся за сигаретой, хотя завязал с табакокурением уже несколько лет тому назад. Тяжёлый кашель потряс старика, не давая полноценно вздохнуть.

— У, мать его, штормягу, в дыхало! — Смог наконец промолвить он, со злостью выбросив сигарету за борт. — Совсем потроха не приемлют табаку, эх, трухлявая я шлюпка!

— Так за каким чёртом, ты, дядя Коля, опять сигарету взял? Не куришь ведь и не кури! — Пожурил старика Георгий.

— Эх, Гошка, всыпать бы тебе хорошего линька, да с узелком! Жаль только, что хрен я уже с тобой справлюсь! — Улыбнулся Николай Степанович.

— Опять, значит, пьянствуете?! — Бектимиров-старший возник на мостике неожиданно. За разговором никто из нас не глядел на пирс и старый капитан проник на свой корабль незамеченным. — Чёртовы лодыри, за приливом кто будет следить? Швартовые канаты уже натянулись, а вы, наверное, опомнитесь лишь когда бутылка со стола кувыркнётся от крена.

Капитан был прав и отчитал нас вполне справедливо. Действительно, после того, как Георгий, до утра, отпустил всю команду на берег, мы совсем позабыли, что одни на борту и вытравить швартовы кроме нас некому.

— Да не вскакивай, я вытравил уже. — Сергей Саныч остановил наметившийся, с моей стороны, рывок к швартовым канатам.

Дед Егоров мог только развести руками, да сказать что-то вроде:"Ах, етит твою… в норку!", направляя сей комплимент на свою голову. Старший помощник, он же старший сын, имел вид молчаливый и виноватый, словно полный портфель двоек из школы приволок. Однако капитан заинтересовался моей персоной.

— А ты, юноша, моряк что ли?

Старик, улыбаясь, выслушал мой доклад о том, как набирался жизненного опыта молодой журналист на плавбазе рыбаков Охотского моря. Видать хорошо я преподнёс краткий рассказец о своей практике, потому заметил, что дед Егоров и Георгий тоже слушают меня с интересом. Это всегда приятно и, думаю, любому понравится, когда люди внимательно слушают твою речь. Конечно, несколько расширил я своё сообщение, добавил кой-чего о суровых нравах Охотского моря и как стойко противостоит тому братва морская на судах да судёнышках рыбных, но стараясь сильно не затягивать рассказ. Получилось неплохо, в общем, повеселил народ.

— Хорошо и даже лучше, чем я думал. — Сказал Сергей Саныч, обретая явно приподнятое настроение. — Тогда у меня две новости и обе хорошие, впрочем нет, теперь, получается, даже три.

Как-то сразу показалось, что окончание фразы касается меня.

— Во-первых: нам добавили три тонны квоты, во-вторых: вылов краба-стригуна открывается послезавтра, сроком на пять суток, а значит завтра выходим в море! — Старый капитан вновь повернулся в мою сторону. — Теперь третье… У меня не хватает одного матроса и я предлагаю корреспонденту выгодное дельце: пойти с нами за крабом. Получаешь соответствующую долю прибыли, ну и конечно, окончание нашей истории. Каково предложение?

Да, что там говорить!"Такое бывает раз в жизне, да и то не у каждого" — только и менькнула у меня в мозгу слышенная фраза. В общем, не стал я просить времени на подумать.

— Ну тогда беги, звони своему Дику Лансону.

–… Да к чёрту Дика! — Хотя, впрочем, сначала я было чуть не кинулся поступить иненно так, но уже в следующую секунду остановился. — Меньше знает — крепче спит.

— Вот это по-нашему! Славный парень. — Сергей Саныч налил всем джина и протянул один из стаканов мне. — Признаешь ли меня своим капитаном, первым после Бога, готов ли выполнить любую команду, даже если прикажу прыгать за борт, вместе с якорем?

Последнее он произнёс по-английски, с некоторой долей пафоса, видимо то были слова какой-то местной присяги матроса капитану.

— Признаю, капитан! — Ответил я по-русски, не зная этого ритуала.

— Хорошо! Семь футов под килем! — Тост опять прозвучал по-английски, все выпили до дна. — Вообщем, ребят на берегу я оповестил, с рассветом будут на месте. Давайте-ка доставьте Николая домой, а то наш дед Егоров что-то совсем пьяненький сегодня, потом возвращайтесь на борт. Всё равно не усну сегодня, а значит есть настроение поговорить.

Я опять понял, что последнее сказано для меня, тем более Георгий пожелал остаться до утра в жарких объятиях своей супруги, негритянки Анет. Ну а мне надо было совсем немного времени на берегу, лишь тольно собрать своё барохлишко в номере, ибо я очень торопился услышать продолжение той повести о делах давно минувших лет.