Сердце волка

Андрей Дышев (1997)

Так и хочется перефразировать старую пиратскую песню: «Семнадцать человек на сундук покойницы…» Владельцу частной гостиницы Кириллу Вацуре крепко не повезло с постояльцами. То утонет кто-нибудь из них, то исчезнет, то пожар учинит. А может быть, все-таки повезло? Ведь благодаря именно постояльцам ему стало известно о сундучке с золотыми монетами, зарытом где-то в Карпатских горах. Путешествие за сокровищами оказалось предельно опасным, потому как желающих завладеть кладом оказалось слишком много…

13

Профессор продемонстрировал завидную выдержку. Он взглянул на Сашку, ничем не выдал своих чувств, не издал ни одного упрека в адрес"вшивых апартаментов", быстро зашел в свой номер, повсюду зажег свет, прошелся по комнатам, после чего спросил у меня:

— Вы его обыскали?

— Нет.

— Надо бы… Надо бы! — повелевающим тоном повторил он и, не дождавшись от меня решительных действий, близко подошел к официанту и приказал: — Ну-ка, малец, выверни карманы и расстегни рубашку!

Сашка подчинился. На пол выпали дверной ключ, шариковая ручка, огарок свечи и зажигалка. Курахов мельком взглянул на предметы и снова зашел в номер.

— Свои вещи узнаете? — спросил я.

— Не-ет, — едва разжимая зубы, протянул профессор. — Не узнаю… Да не стойте вы там, сейчас разбудите весь свой бомжатник! Заводите отрока сюда!

Я легонько подтолкнул официанта в профессорский номер. Не думаю, что Марина продолжала крепко спать в своем номере после того, как Сашка слету приземлился на пол, отчего содрогнулась вся гостиница. Но смелости выглянуть в коридор у нее хватило лишь тогда, когда она услышала наши с профессором голоса. Она высунула заспанное лицо из-за двери, испуганно посмотрела по сторонам и шепотом спросила:

— Что происходит? Что здесь упало?

Ее огненные волосы были распущены и упругими волнами лежали на обнаженных плечах. Марина была в ночной рубашке, босая, и я мимоходом заметил, что в неглиже, помятая теплой постелью, она выглядит намного привлекательнее, чем в черной юбке, сиреневой кофточке и с туго заплетенной косой. Такие красивые густые волосы надо показывать, а не вить из них веревку.

Мы с профессором не успели махнуть на нее руками, чтобы она поскорее закрылась, как в коридоре появился озабоченный ночным переполохом отец Агап. Батюшка спал на своем топчане не раздеваясь, и потому пришел по всей форме — в брюках и рубашке, причем в движении его было столько решительного порыва, словно батюшка намеревался сходу вступить в бой с нечистью.

— Что за шум? — женским голосом возвестил он о своем появлении.

— Идите почивать, батюшка! — сдержанно, но твердо попросил профессор, прикрывая за собой дверь номера, где бледный, с дрожащими руками, на диване сидел Сашка.

— Мне показалось, — сказал священник, глядя то на меня, то на Курахова, — что здесь происходят не совсем хорошие дела.

Марина переступала с ноги на ногу и ежилась на пороге своего номера. Отец Агап увидел ее и нахмурил брови:

— Ну-ка, немедленно оденься, негодница! Как тебе не совестно в таком виде появляться перед мужчинами!

— Ей не надо одеваться, — вмешался профессор. — Ей надо закрывать двери и ложиться спать. Как, собственно, и вам… Марина, я к тебе обращаюсь!

— Я испугалась, — прошептала Марина, пряча свои роскошные плечи и ночнушку за дверью и, подняв каштановые глаза, взглянула на номер отчима: — Там кто-то есть.

— Вы можете рассчитывать на мою помощь, — обратился к нам батюшка. — Я чувствую: здесь творятся небогоугодные дела. Десять минут назад назад кто-то поднялся сюда по пожарной лестнице.

— Это я поднялся, батюшка, — поспешил объясниться я. — Так, знаете ли, быстрее и удобнее добираться до кабинета, особенно если учесть, что Валерий Петрович запер изнутри входную дверь ножкой стула.

Курахов, несколько озадаченный моей откровенностью, отвесил легкий авторский поклон.

— Нет, неправда, — едва слышно отозвалась за моей спиной Марина. — Здесь кого-то били. Я слышала, как кто-то бежал, потом упал. Папочка! — обратилась она к отчиму в весьма неожиданной манере. — С вами все в порядке? Скажите честно, с вами ничего не случилось?

Профессора даже покоробило от такого обращения. Не поворачиваясь к падчерице, он процедил сквозь зубы:

— Марш спать!

— Нет! Нет! — громче запротестовала Марина. — Вы от меня что-то скрываете! Вас били, да? На вас покушались? Папочка, родненький, я боюсь за вас!!

Кажется, еще немного — и у девушки начнется истерика. Отец Агап, уже не замечая непотребного вида своей подопечной, распростер свои объятия, принимая трепетную душу.

— Успокойся, дитя мое! — ласково приговаривал он, гладя девушку по голове. — Мы сейчас во всем разберемся. Помолись богу и ложись спать. Утро вечера мудренее.

Марина отрицательно крутила головой, прижимаясь лицом к нательному кресту батюшки.

— Нет! — сквозь слезы говорила она. — Я не могу больше так жить! Эти угрозы, эти обыски, эти ночные драки…

— Марина, иди спать! — снова повторил Курахов.

— Господь нас не оставит, — обещал батюшка Марине, но она не верила, крутила головой, и плечи ее все еще дрожали.

Внезапно дверь профессорского номера распахнулась, и на пороге появился Сашка. Лицо его было перекошено судорогой злобы, и без того маленькие и невыразительные глазки превратились в щелочки, белая рубашка со скомканным воротником была расстегнута до пупа. Сашка сжимал кулаки и крутил головой во все стороны, глядя на нас:

— Ну что вы здесь собрались?! Что вы все от меня хотите?! — крикнул он. — Оставьте меня в покое! Я никого не хочу видеть!! Убирайтесь вон!!

Голос его сорвался, слезы хлынули из глаз-щелочек. Он повернулся и снова кинулся в кабинет профессора, с грохотом захлопнув за собой дверь.

Марина, оторвавшая лицо от груди священника, обалдевшими глазами смотрела на противоположную дверь.

— Иди спать, — тихо сказал ей отец Агап, и Марина послушалась, руки ее сползли с груди священника, она повернулась и растворилась во мраке своей комнаты. Дверь за ней тихо закрылась.

— Бедная девочка, она так переживает за вас! — сказал профессору отец Агап.

— Все ее переживания не стоят выеденного яйца, — ответил Курахов. — Девушки в таком возрасте всегда чрезмерно мнительные. Она ожидала увидеть страшного злодея, а увидела малолетнего хулигана. Тем лучше, не будет так сильно волноваться… Вся в мать!

Я выразительно посмотрел на священника, который не торопился уходить.

— Батюшка, было бы хорошо, если бы вы тоже пошли спать.

— Что сотворил этот молодой человек? — спросил отец Агап.

— Мы разберемся, — уклончиво ответил профессор, теряя терпение.

— Может быть, есть смысл мне с ним поговорить, помочь ему очистить душу, снять с души камень греха, если таковой имеется?

— Поговорите с ним утром, — возразил я. — А сейчас оставьте нас.

— Воля ваша, — произнес отец Агап, глядя то на меня, то на профессора, который уже минуту стоял у двери своего номера, держась за ручку. — Воля ваша, — повторил он со скрытым намеком. — Не судите, да не судимы будете. Спокойной ночи!

Он поклонился и пошел по коридору. Мы с профессором молча проводили его взглядами.

— Не устаю восторгаться вашими, так сказать, постояльцами, — ехидно произнес Курахов. — Конечно, это очень похвально, что вы не требуете документов, но некоторая осмотрительность, на мой взгляд, не помешала бы… Впрочем, не буду вмешиваться в ваши дела.

Мы вошли в номер. Курахов тотчас закрыл дверь на замок.

— Выпьете чего-нибудь? — спросил он так, словно мы были в комнате вдвоем.

Я отрицательно покачал головой.

— Вы правы, — согласился со мной профессор. — Ваша работа требует абсолютно ясного сознания. А я позволю себе глоток коньяка.

Он подошел к шкафу, извлек из бара початую бутылку и плеснул немного в бокал.

— Ну, что, хлопчик? — беззлобно сказал он Сашке, который, сжавшись в комок, сидел на краю дивана. — Придется тебе во всем сознаться. Зачем ко мне в номер лазил?

— Я ничего у вас не украл! — с вызовом ответил Сашка и отвернулся к окну.

— А что ж тогда ты здесь делал?

Сашка не ответил. Профессор, прохаживаясь по комнате взад-вперед, поймал мой взгляд и развел руки в сторону, мол, что я вам говорил — молчит!

— Собственно, мне и так все ясно, — сказал он, отпивая из бокала. — Я хотел лишь предоставить тебе возможность во всем сознаться самому. Но ты упрямишься и делаешь себе хуже.

— Я у вас ничего не украл! — повторил Сашка.

— Конечно! — охотно согласился профессор. — Ты не украл лишь по той причине, что не смог найти то, за чем пришел… Имей ввиду! — громче сказал профессор и погрозил пальцем. — Нам все про тебя известно. И про твои связи с Владом Уваровым, Ириной Бершовой… Ну, как? Дальше будешь упрямиться?

— Я не знаю, о ком вы говорите, — огрызнулся Сашка.

Я со скучающим видом наблюдал за этим беспомощным допросом и терпеливо ждал, когда профессор выдохнется. Впрочем, я недооценил его возможностей: Курахов, кажется, намеревался играть в буржуина и Мальчиша-кибальчиша всю ночь. Вскоре я понял, что профессор лишь тянет время, заполняет пустоту, прекрасно понимая, что, в отличие от него, я начну работу не с середины, а с начала, то есть, прежде чем задавать вопросы официанту, задам их профессору.

— Упрямится! — вяло возмущался Курахов, поглядывая на меня и явно ожидая поддержки. Но я хранил принципиальное молчание. Допрос не выносит постороннего присутствия, как кухня не терпит двух хозяек одновременно. Либо я и только я буду задавать вопросы, либо профессор.

— Нам все известно! — продолжал Курахов, и это была настолько безобразная игра, что мне стало дурно и захотелось выйти на воздух. — Нам известно, что этот псевдо-священник с фальшивой бородой связан с вами. Так это? Отвечай, голубчик, или завтра утром пойдешь в милицию.

Сашка молчал. Мне стало ясно, что если разговор будет продолжаться в том же духе, то официант очень долго не произнесет ни слова.

— Ну, все, хватит! — потеряв терпение, сказал я. — Он уже засыпает, как, в общем, и я. Пусть идет к себе!

— Что значит — идет к себе? — нахмурился Валерий Петрович. — Я не вижу следов раскаяния на лице этого молодого человека! Вы посмотрите на него — он чувствует себя героем!

Но я уже поднял Сашку с дивана и подтолкнул к двери.

— Иди к себе, — сказал я и напомнил: — Завтрак должен быть накрыт вовремя.

— Ну, знаете ли, — покачал головой профессор. — Ваши методы работы заставляют меня усомниться в уровне вашего, так сказать, профессионализма.

Я выпроводил Сашку за дверь. В коридоре он поднял на меня глаза. Это был взгляд побитой собаки. Мне совсем некстати стало жалко парня.

— Ничего не бойся, — приободрил я его и даже улыбнулся. — Все будет хорошо.

Сашка поморщился, словно ему стало больно от моих слов, тряхнул головой, повернулся и побрел по коридору. Я постоял еще некоторое время, прислушиваясь к его шагам по лестнице.

Тихо скрипнула дверь напротив. Всего на мгновение из щели на меня глянули широкие, полные ужаса глаза Марины. Дверь захлопнулась, и этот звук показался мне чрезмерно громким, словно это был пистолетный выстрел.

— Ну, куда вы там пропали? — услышал я недовольный голос Курахова.

Я вернулся в комнату. Покачивая ногой, профессор сидел в кресле и играл бокалом с коньяком.

— Вы зря это сделали, — сказал он. — Я почти расколол мальчишку. Еще минута — и он бы во всем признался.

— Сомневаюсь, — ответил я, опускаясь на то место, где только что сидел официант. — На ваши вопросы даже при большом желании тяжело ответить.

— Конечно! — воскликнул профессор. — А что вам еще остается делать, как критиковать мои вопросы — свои-то вы не задавали.

— Прежде чем о чем-то спрашивать у него, я хотел бы сначала выслушать вас.

— Меня? — удивился профессор, словно я сказал нечто из ряда вон выходящее. — А что вы хотите услышать? Кажется, на берегу я рассказал вам все.

— Вы мне ничего не рассказали. А всякая история начинается с предыстории. Я не знаю сути проблемы: от чего вообще весь сыр-бор начался. Я не знаю элементарного — кто вам угрожал, что от вас требовали, чьи фамилии вы здесь называли, какие отношения сложились у вас с Мариной в последнее время и еще многие-многие вопросы.

— А не слишком ли много ли вы хотите узнать?

— Минимум, Валерий Петрович! Самый минимум! В милиции, да будет вам известно, зададут в десять раз больше вопросов.

Курахов призадумался. То, что я хотел узнать, в его понимании представляло тайну, и он мучительно думал, как бы поменьше этой тайны мне выдать.

Минутное молчание, которое повисло в комнате, дало возможность уловить тихий звук, доносящийся из коридора. Профессор, не придав ему значения, снова плеснул из бутылки в бокал и уже собрался было что-то сказать мне, как я выразительно прижал палец к губам, на цыпочках подошел к входной двери и присел у замочной скважины.

Дверь напротив медленно приоткрылась. Марина, уже одетая в свой скромный наряд, выглянула в коридор, посмотрела по сторонам, затем тихо вышла и прикрыла за собой дверь. Она пошла по коридору в ту сторону, откуда этой ночью пришел я — к пожарной лестнице.

Был пятый час утра.