В когтях неведомого века

Андрей Ерпылев, 2005

Признайтесь, что вы хотя бы раз в жизни мечтали оказаться в мире, где воплощаются юношеские фантазии о мужественных мушкетерах, прекрасных дамах и мудрых королях. Что ж, современная наука способна на любые чудеса. Однако не обольщайтесь. Отправившись «по блату» в прошлое, вы можете обнаружить совсем не то, что рассчитывали. Звона шпаг, ветреных красоток, коварных подземелий будет предостаточно, но готовы ли вы к настоящим приключениям? Особенно если герои сказок и легенд окажутся гораздо реальнее, чем они представлялись раньше, а вернуться назад по собственному желанию невозможно.

1

…учитывая при этом необходимость коренной переориентации работы сотрудников МВД, в основу которой положить защиту прав и свобод человека и гражданина, безусловное восстановление этих прав в случае нарушения, открытость и доступность всех звеньев, тесное взаимодействие с населением, увеличение численности личного состава милиции, который непосредственно с ним работает…

Из концепции реформирования правоохранительных органов

— Проснись, Арталетов, мать твою!..

Георгий ошарашенно огляделся вокруг, не в силах сразу уразуметь, куда вдруг подевались роскошный будуар восхитительной графини де Лезивье вместе с ней самой, обманутый муж, пышущий справедливым гневом и окруженный толпой головорезов, а главное — шпага, только что сияющей молнией метавшаяся в умелой руке, заставляя отступать противника…

— Заснул, что ли?

Перед прилавком, поигрывая увесистым «демократизатором», возвышался сержант Нечипоренко.

— Здравствуйте, товарищ Нечипоренко! — заискивающе улыбнулся, презирая себя в эту минуту за лакейский тон, Арталетов. — Чего изволите?

Милиционер довольно хмыкнул и прицепил так и не понадобившуюся резиновую дубинку к поясу.

— Непорядок, Арталетов, — заявил он безапелляционно. — Нарушение закона присутствует, понимаешь!

— Помилуйте, товарищ сержант! — Жора даже вскочил со своего раскладного стульчика. — Никаких законов я не нарушаю!..

— Ты мне эти свои интеллигентские штучки брось, понимаешь! — Сержант насупил белесые брови и возвысил голос: — Нарушил — отвечай!

Продавцы у соседних прилавков пялились на Арталетова, неприкрыто ухмыляясь: интеллигентного и малопьющего Жору здесь уважали мало, открыто недолюбливали и теперь были откровенно рады ожидающим его неприятностям.

— В постановлении городской думы от мая сего года, гражданин Арталетов, ясно сказано: «Запретить всяческую торговлю порнопродукцией…»

— Где же вы здесь видите порнографию? — патетически вскричал Георгий, ленинским жестом указывая на прилавок, который аккуратными рядами покрывали книги в ярких обложках.

Никакой порнографии или даже «клубнички», балансирующей на зыбкой грани между дозволенной властями эротикой и недозволенным «этим самым», среди своего товара Арталетов не примечал и был в этом плане совершенно спокоен. Первоначальный испуг, пережиток прошлых лет, никому не нужным рудиментом гнездящийся в подкорке любого из бывших «совков», особенно приобщенных к интеллигентскому племени, уже прошел, и Жора деловито прикидывал, сколько придется «отстегнуть» настырному сержанту, ни с того ни с сего взявшемуся качать права.

«Полтинника, думаю, хватит! — решил он, вспоминая, в каком кармане пуховика лежат у него заранее заготовленные для подобного случая пятьдесят рублей. — Невелика птица, да и повода особого нет…»

После того как «приказал долго жить» родной «почтовый ящик», до того десять с лишним лет «лежавший на боку» и без особенной надежды, а главное, энтузиазма боровшийся за существование в условиях «рыночной конкуренции», Георгий Владимирович Арталетов, помаявшись без толку несколько лет на бирже труда и сменив немереное количество мест — от коммерческого директора одной успешной на вид фирмы, на поверку оказавшейся обычной «однодневкой», до кочегара районной котельной, второй уже год и в дождь, и в снег, и в летний зной, и в январскую стужу, — стоял (вернее, сидел) за прилавком с разложенными на нем книгами.

Увы, тот, кто наивно посчитает, будто экс-инженер (и еще множество разных «экс») стал частным предпринимателем, горько разочаруется. Жора, как и еще множество «столоначальников» разбросанных по всей Москве «точек», работал на известного в книжных кругах столицы дельца Гайка Мктрчана, начинавшего свою карьеру еще во времена книжного голода баснословных семидесятых.

Зараза Гайк, хотя и не выгонял приносящего мизерную выручку «интеллигента», платил мало, да и товар выставлял на его прилавке самый завалящий (по собственному мнению) — художественные альбомы, словари, энциклопедии, справочники… Ни тебе детективов, строчимых в последние годы дамами-писательницами с плодовитостью крольчих-рекордсменок и пользующихся устойчивым спросом, ни фантастики, ни оккультизма, ни той же эротики. Однако Жора не роптал: хоть зарплата и была мизерной, зато он имел возможность «задаром» читать, читать, читать…

Он быстро втянулся в специфическую «лотошную» жизнь, набив, особенно по первости, немало шишек, научился «контачить» с милицией и рэкетом, уяснил, кому нужно платить сразу, кого можно помурыжить, а кого — и гнать взашей, как обсчитывать рассеянного покупателя или «впаривать» типографский брак (хотя и первое, и второе все равно получалось плохо)…

— Где же вы здесь видите порнографию? — повторил Арталетов, уже нащупав в нагрудном кармане нужную «синенькую», но решив еще побарахтаться для приличия: полтинник-то, без вариантов, придется из своих «отстегнуть», не из выручки!

— А вот! — Кургузый, похожий на сосиску палец, покрытый редкими рыжими волосками, ткнул в сияющую целлофанированной обложкой роскошно изданную монографию какого-то Топоркова-Задунайского «Обнаженная натура в изобразительном искусстве XV–XX столетий» с репродукцией роскошных телес рубенсовской Данаи. — Порнуха в чистом виде!

— Да разве же это порнография? — попытался воззвать к дремучему интеллекту сержанта Нечипоренко Жора. — Это же Рубенс! Высокое искусство!..

— Знаем мы это искусство! — отрезал Нечипоренко, осторожно сковыривая с розовой упитанной ляжки Данаи невидимую соринку. — Баба есть?

— Есть, — вынужден был признать очевидное Арталетов. — Но…

— Баба голая?

— Не голая, а обнаженная…

— Не играет значения, голая или обнаженная, понимаешь. Или, культурно выражаясь, не имеет роли. Голая натура, причем в вызывающем виде… Чистая порнография. Придется штраф заплатить, гражданин… Как там тебя? Э-э… Арталетов.

— Пожалуйста. — Вздохнув, Георгий протянул милиционеру смятую купюру.

Пятидесятку Нечипоренко брать, однако, не спешил.

— Знаешь, Арталетов, — сообщил он, внезапно подобрев. — Человек ты небогатый, поэтому штраф я с тебя, на первый раз, брать не буду…

— Спасибо, товарищ сержант! — заторопился Жора, пряча бумажку в карман. — Большое спасибо!

— Обойдемся устным внушением… — подтвердил Нечипоренко.

— Огромное спасибо! — от всего сердца поблагодарил Арталетов, перебив блюстителя закона.

–…Но безобразие это придется изъять, — закончил блюститель, плотоядно ухмыляясь.

«Четыреста восемьдесят пять рублей! — ахнул про себя Георгий, чувствуя, как земля уходит у него из-под ног. — Да я и третьей части сегодня не наторговал!»

День действительно выдался неудачный: покупателей было мало, да и те, которые изредка появлялись, брели мимо, направляясь к более привлекательным лоткам, окинув выставленный у Арталетова товар брезгливо-равнодушным взглядом. До обеда удалось продать только атлас мира в мягкой обложке какому-то школьнику, ему же русско-английский карманный словарь (не иначе третьеклассник собрался в кругосветное путешествие) да «Справочник садовода-астролога» небогато одетой старушке, торговавшейся при этом так, словно речь шла по меньшей мере о покупке «мерседеса», и расплатившейся горстью грязноватой мелочи, самым крупным номиналом среди которой был одинокий пятидесятикопеечник. После обеда дела пошли еще хуже, и Жора с болью в сердце наблюдал, как мусолят не очень чистыми пальцами обложки и страницы, ничего не покупая, хмурые прохожие: Гайк постоянно пенял продавцу за «потерю товарного вида», запрещая тем не менее оборачивать книги пленкой, дабы не отпугивать клиента, который (и книгочей здесь не исключение) всегда и все любит попробовать на ощупь.

И вот теперь этот мент-козлина…

— Может быть, все-таки штраф, товарищ милиционер? — попытался еще побарахтаться Георгий, судорожно стараясь выудить полтинник из нагрудного кармана, хотя спрятал его в боковой. — Или что-нибудь другое возьмите, а?..

— А что, есть еще? — заинтересовался эротоман в погонах. — Засвети-ка!

С монографией Задунайского, будь он трижды проклят, пришлось скрепя сердце расстаться.

— Ты мне еще пакетик дай, Арталетов, — заявил по-дружески Нечипоренко, любовно оглаживая обложку толстенного фолианта. — А то снежок сегодня пролетает, не попортилась бы книженция часом…

— Два рубля… — пискнул было Жора, но, заметив грозно сдвинутые брови представителя власти, безропотно упаковал его халявное приобретение в черный хрустящий пакет с ручками.

— И чтобы не повторялось мне!.. — пригрозил напоследок милиционер, удаляясь в направлении другого лотка.

Арталетов в душе позавидовал Боре Соловейчику, восседавшему по соседству и «ишачившему» на Колю-маленького из Люберец. Во-первых, обирать представителя такого солидного человека сержант наверняка поостережется, а во-вторых — самой дорогой из книжек на его прилавке была «Популярная макроэкономика» в подарочном иллюстрированном издании, которая вряд ли могла заинтересовать Нечипоренко, а «мягких» Донцову с Поляковой по тридцатнику, разваливающихся на составные страницы после первого же открытия, не жалко…

Нахохлившийся под действительно усилившимся снежком Жора попытался снова уйти в свой богатый внутренний мир, но выходило это плохо. Вместо сцены сражения за руку и сердце томной прелестницы со злобным графом и его прихвостнями из закоулков непредсказуемого подсознания все время выплывала самодовольная, цвета свежесваренной свеклы, ряшка Нечипоренко, причем в руках доблестного д’Арталетта, нарушая историческую достоверность, оказывался то многоствольный пулемет с бесконечной лентой, одолженный, видимо, у Терминатора-Шварценеггера, то какая-то первобытная дубина, утыканная динозавровыми зубами…

И только дело наконец пошло на лад в сладких грезах, где шевалье, после серии головокружительных фехтовальных финтов и выпадов, уже готовился словно жука пригвоздить проклятого ревнивца к разукрашенной золочеными гербами стене, как до отвращения бодрый басок снова вытянул Арталетова в грешную действительность.

— Чего почитать посоветуешь, командир? — Жизнерадостный крепыш в черной кожанке и крохотной фетровой кепочке, притулившейся на стриженной ежиком макушке, смахивал зажатой в литом кулаке перчаткой рыхлый снежок, нападавший за время «отсутствия» продавца на кусок полиэтилена, прикрывавший разложенную литературу. Что-то неуловимо знакомое почудилось Георгию в хищновато-веселом прищуре серых глаз, по-борцовски расплющенных ушах и массивной квадратной челюсти. А может быть, наоборот, проступило сквозь них…

«Чего ему нужно? — со знакомым страхом маленького человечка перед всемогущей криминальной машиной подумал Жора, прикидывая в уме, кем может быть этот „качок“. — „Оброк“ нефедовские неделю назад собирали… Может, залетный? Попробуй отмажься от такого полтинником…»

— Да нет у меня тут ничего интересного… — с опаской ответил он, зорко следя за реакцией «покупателя». — Для вас… — уточнил он, еще раз окинув его оценивающим взглядом.

— А я что, читать, по-твоему, не умею? — ухмыльнулся «качок», по-голливудски сверкнув идеальным рядом неестественно белых, явно искусственных, зубов. — Или вот это, например, мне не интересно? «Ор-фо-э-пи-чес-кий словарь», — прочел он по складам.

— Почему же?.. — осторожно начал Арталетов, незаметно отодвигаясь вместе со стулом настолько, насколько позволял поребрик занесенного снегом тротуара, и прислушиваясь, что же подскажет ему верная интуиция. Верная интуиция недвусмысленно утверждала, что после подобного вступления обычно следует мастерский удар в глаз, как говорится, в качестве «превентивной меры». Отсвечивать пару недель «фингалом» постепенно эволюционирующей цветовой гаммы, распугивая впечатлительных покупателей, продавцу никак не улыбалось, и он постарался увеличить дистанцию. — Очень может быть, что…

— Что может быть? — выцепив из стопки разноцветных томов особенно толстый, крепыш раскрыл его наугад и зашевелил губами, разбирая набранную петитом премудрость: — Что не умею читать?

«„В. В. Переверзев. Реликтовые представители ихтиофауны Обского бассейна“, — машинально прочел Георгий на массивном переплете, постепенно впадая в панику. — Врежет такой „инкунабулой“^[2] по маковке — фонарем не отделаешься! Верный Склиф! И Нечипоренко, гад, куда-то испарился!»

Действительно, отиравшийся вечно неподалеку мент сгинул в неизвестном направлении. Добычу, наверное, изучать… Представить хапугу в роли защитника удавалось с трудом, но все же лучше знакомое зло, чем незнакомое. Власть все-таки…

«Качок» тем временем с треском захлопнул том и теперь покачивал его на ладони, как бы примериваясь…

«Все, — пронеслось в голове Жоры. — И не пожил я совсем…»

Перед мысленным взором зажмурившегося в ожидании удара Арталетова в одно мгновение пронеслась вся его небогатая событиями и совсем не отмеченная свершениями тридцатипятилетняя жизнь: детский сад, школа, институт, постылая работа, не менее постылое «безработье», пожилая мама-учительница, забытые друзья-приятели, редкие девушки, так и не ставшие невестами, не то что женами… Пресная и серая жизнь вдруг показалась такой заманчивой и чудесной…

— Забирайте все! — провизжал кто-то неузнаваемый совсем рядом, и лишь через некоторое время Георгий с изумлением узнал в этом вопле насмерть перепуганной мелкой зверушки собственный голос. — И книги, и деньги… Все, все!..

Трясущимися руками, путаясь в неподатливых на морозце «молниях», он принялся вываливать из многочисленных карманов на полиэтилен смятые купюры, разнокалиберную мелочь…

Только опустошив карманы, он, выжатый как лимон, затравленно поднял глаза на крепыша и поразился: мужик беззвучно хохотал, приседая и хлопая себя по обтянутым черной дорогой «джинсой» коленям и запрокидывая голову так, что непонятно было, каким чудом держится на ней кепочка…

Отсмеявшись и вытирая перчаткой набежавшую слезу, «качок» весело глянул на опешившую «жертву»:

— Не узнал, что ли, Арталетт? Богатым, видно, буду…

Георгий вгляделся и тихо ахнул:

— Серый! Ты?..

Примечания

2

Инкунабула — старинная книга эпохи до начала книгопечатания, отличающаяся большими размерами и основательностью переплета. Иносказательно — толстая тяжелая книга.