Кипрские частушки

Андрей Иванович Аносов

Герой произведения молодой человек сорока трёх лет, художник-самоучка, музыкант, поэт, моряк, резчик по дереву, самым драматическим образом не вписавшийся в современное общество. С кем не бывает. Куда податься, улететь на другую планету? Пытался. Купил разрекламированный билет на «Икс-Прозедс-200», но и тут обманули, так как в итоге очутился опять на Земле, хотя и на Кипре. Книга содержит нецензурную брань.

Глава 6

«Куплет шестой»

— Ясас! — хозяин магазина наконец отставил свою магнитолу в сторону и тоже улыбнулся мне в ответ. — Ти тЭлетэ, кИрие? (Здравствуйте! Что желаете, господин?) Меня сразу отпустило. Я решил атаковать, не медля.

— ЭгО Имэ АндрЭас, рОссос! ПрИн лИгес мЕрес эгО Ирта апО ти РосИя я дьякопЕс. АлА… ФисикА, та Итела на архИзо и зоИ му эдО ксанА, ке на сас ротИсо апо мья дулЯ, и ан Эхете? (Меня зовут Андрэас! Я русский! Несколько дней назад приехал сюда из России в отпуск, хотя… В общем, здесь я бы хотел начать свою жизнь сначала, а заодно и спросить, нет ли у вас какой работёнки для меня?)

— МилАс эллиникА? ОрЭа! Пос то Эматес? (Говоришь по-гречески? Здорово! Когда успел выучить?)

— ЙеникА, мерикА хрОнья эгО Эмина стИн ЭллАда! (Вообще-то, я несколько лет жил в Греции..)

Господин удивлённо поднял брови, глаза его ещё больше округлились:

— ПОсо герО? (Как долго?)

— ПерИпу, трИа хрОнья! (Около трёх лет)

— ТрИа хрОнья? Я ти Эфигес? (Три года? А что уехал?)

— Охи эгО! Ме пьЯсанэ, ке ме дьЁксанэ! (Я никуда не уезжал! Меня схватили и выкинули из страны!)

Тут хозяин испуганно стрельнул в меня глазами.

— Нэ? Я пьё лОго? (Да?! А что случилось?)

— Имуна парАномос… (Проживал нелегально…) — Я смущённо прищурил левый глаз, так как это было самым слабым местом в моём, в общем-то, правдивом резюме.

— КатАлава… — (Понятно…) — киприот понимающе отвёл глаза и замолчал, было ощущение, что из него немного выпустили воздух. Я, понятное дело, слегка напрягся, но эта пауза давала мне хотя бы слабую, но надежду. Улыбка мрачной тенью сползла с его лица. Грек выключил магнитолу, как-то бесшумно вздохнул и опять вылупил на меня свои большие серо-зелёные глаза, в них я заметил, стало чуть больше зелени. Однако, уже в следующую минуту он словно встряхнулся весь, распрямился, потом встал из-за стола и тут оказалось, что он ростом был почти с меня. Все эти моменты я фиксировал в своей голове почти автоматически и все они, так или иначе, почему-то казались мне весьма обнадёживающими.

— Ти, диладИ, борИс накАнис? (А ты, вообще, что делать умеешь?) — голосок его на сей раз прозвучал почти елейно.

— Я много чего умею! — Спокойно ответил я, замерев от восторга, столь профессионально точным было бы моё попадание в цель, случись так, что этот немолодой киприот с чисто славянской внешностью вдруг решился бы взять меня к себе на работу. — Эго имэ зогрАфос ке ксилоглИптис! (Я и художник и резчик по дереву)

— Нэ? (Да?) Исэ скалистИс? (Так ты резчик?!) — Лакис рукой изобразил движение режущим инструментом. — КсЕрис ксилоглиптикА? (Шурупишь в резьбе по дереву?) ОрЭо! (Здорово!)

Я сиял, словно это была минута славы. Но, надо знать греков! Греки избалованны и осторожны, они умеют вываживать рыбу. Я тоже не торопился (кто кого ловит). Первым делом хозяин катАстимы (магазина) передал мне свою визитную карточку, где был представлен как кИрие (греч. — господин) ТеодулАкис (сокращённо ЛАкис) АндрЭу, наш рыбак мастерски тянул время. Лелея паузу, я вдруг взорвался таким откровением, что грек слегка опешил. Не давая ему опомниться, я стал рассказывать ему о своей резьбе по дереву, о росписи под под левкас, о том какой я, вообще, разъедрёный специалист. Вижу, тут глазки у нашего господина загорелись ещё больше, прям водой не отлить! Взяв одной рукой алюминиевую миску со стола, в которой было налито какое-то странное тёмно-коричневое содержимое с запахом скипидара, а в другую замусоленную бурую тряпку, Лакис прошёл к старинному комоду и, ни слова не говоря, тут же принялся натирать его этой жидкостью, я сразу обратил внимание, как заиграла поверхность обновлённой текстурой. Лакис ещё рта своего не успел открыть, а я уже знал о чём пойдёт речь. Я с этой технологией в России был давно знаком, когда ещё только начинал заниматься резьбой по дереву в одном из мурманских кооперативов. Игрок знает когда ему фартит, охотник чувствует приближение зверя, я же буквально холкой своей ощущал всю фееричность момента. Кажется, это был последний адреналин, который весь ушёл на моё красноречие. И теперь у меня пошёл откат, я тупо оглядывался кругом, неужто, мой товар на этой ярмарке тщеславия проканает? А магазин и в самом деле был шикарным! Такого разнообразия товаров я, пожалуй, ещё не встречал нигде! Разве что, в лавках старьёвщиков в древних афинских районах Монастираки и Плаки, в Афинах? Кстати! Киприоты хотя и говорят по-гречески, но греками себя не считают! Так вот, магазин этот был рассчитан под самого взыскательного клиента. Тут тебе были и вполне современные гостиные гарнитуры с кожаными диванами и креслами разных комплектаций и цветов, здесь же я впервые увидел массивные дубовые столы, чьи столешницы были выложены обыкновенной керамической плиткой, либо разноцветными стеклянными изразцами. Кажется, не было свободного пространства на потолке, где бы не висели какие-нибудь люстры с диковинными светильниками, а на стенах бра, часы с курантами, а так же довольно не плохие копии старинных картин в золочёных гипсовых рамках. Мраморный пол был тоже вплотную заставлен столами со стульями и всевозможной старинной утварью и прочей мелочёвкой. Что интересно, что не смотря на исключительную тесноту, весь магазин был грамотно разбит на секции и порядок везде был просто идеальный, чувствовалось, что все вещи в нём были расставлены со знанием дела. Да, и в довершение всего, в магазине было очень свежо и пахло ладаном, как в церкви. То есть, всё это впечатление на меня произвело неизгладимое. Лакис, разумеется, заметил моё замешательство и взгляд его заметно потеплел. А внутри меня уже шёл раздрай, я к ужасу своему констатировал, что это, возможно, был мой последний адреналиновый пал. Я практически выгорел весь за эти три дня поисков. Помните историю с греческим марафонцем? Лакис правда помягчел, он уже мурлыкал о чём-то практически без остановки, но продолжая, однако, наяривать вонючей тряпкой по комоду. А на меня вдруг такое безразличие нашло, хоть плачь. Это был тревожный симптом. И вдруг Лакис оставил своё занятие, оборачивается ко мне и говорит: — Знаешь, Андрэа! А позову-ка я сюда Мариоса! — и тут же направился опять к столу, где лежала его мини-рация «Моторолла». Кто такой был Мариос я, конечно, не догадывался, зато я понял другое, что мой кадровый вопрос его взволновал не на шутку. Мариос примчался на истошный родительский зов мгновенно, поскольку тут же выяснилось, что он является сыном Лакиса. Да, и вот он уже был «классическим» киприотом, на вид лет тридцати или около того, ростом выше среднего, субтильный, на узком черепе, слегка приплюснутом с боков, чёрный шиньон из коротких жёстких волос, вившихся меленько, как у арабов, начинался с небольшого неаккуратного загривка, но главной отличительной чертой его были немного сонные, полный диссонанс агрессивной упаковке, большие мутновато-карие глаза. Марио, как я понял, был в их фирме за менеджера. Мне этот парень сразу показался не простым. Что было тоже немного странным для его возраста. По всему было видно, что характером отпрыск вышел крепче папаши. Первое, на что сразу отреагировал мой мозг, был его взгляд. Мариос был человек-глаза! Эти мутновато-карие с синим отливом стекляшки, роскосые слегка, но только опущенные немного вниз, а не вверх, они как будто знали про меня всё, потому и улыбались постоянно. Мариос когда говорил, то смотрел на меня почти не мигая, что мне тоже в нём очень не нравилось, я интуитивно уловил, что помимо врождённого греческого высокомерия, это могло быть ещё и нечто иное, что, возможно, имело самое непосредственное отношение к парапсихологии. Немигающий мутновато-карий взгляд и словно подвешенная дурацкая улыбка, кстати, увенчанная полным набором из крепких жёлтых зубов, всё это должно было стать моим приговором? Но меня сейчас больше интересовала работа, а не то, как Мариос в будущем будет уничтожать меня своей энергетикой. А зубки у него и вправду были кусачие, наверняка, много кальция в детстве потреблял? Помимо всего вышеизложенного, в Марио чувствовалась ещё и некая внутренняя сила, которая пёрла наружу, провоцировала на конфликт на ровном месте. Вот на одних людей посмотришь и вроде зацепиться не за что: взгляд твой постоянно рекошетит от геометрии форм, не цепляясь за внутреннее содержание. Мариос был не из тех, Мариос был опасен и играл постоянно. У меня порой складывалось ощущение, что передо мною стоит не человек, а этакая хитроумная подстава, суррогат. Да, но и моя личная мотивация, моя направленность на цель была такова, что со мною тоже лучше было не связываться. Кажется, это Марио тоже понял. Ведь, я ещё в Москве пересёк ту черту, за которой осталось трогательно-наивное восприятие жизни. Это она, являясь отражением детской доверчивости, хотя бы фрагментами присутствует в нас до самой смерти. Короче, движуха, возникшая вокруг меня, говорила о том, что я действительно людей заинтересовал и что возможно, я оказался в нужном месте и в нужное время. А вот, дальше хрень какая-то пошла: они начали яростно о чём-то спорить и вроде бы Марио и Лакис говорили по-гречески, но я ни хрена не мог разобрать из их странной болтовни, только отдельные слова! Это было незнакомое мне наречие, с ним в Афинах я точно никогда не сталкивался. Было смешно и грустно наблюдать, как чтобы запутать меня, отец с сыном то и дело переходят на конспиративный диалект греческого языка, при этом Лакис всё время поглядывал на меня с некоторой опаской, тогда как Марио наоборот, держался с подчёркнутым высокомерием. Очевидно, греки и впрямь не хотели, чтобы я дословно понял о чём идёт разговор. О кей, я принял их игру. Впрочем, видя моё замешательство, они вновь возвращались к обычному варианту греческого языка, что тоже слегка обнадёживало. А в какой-то момент их спор достиг апогея и мне показалось, что Марио пытается в последний раз отговорить отца от сотрудничества с этим странным русским. Это был неприятный для меня момент, признаюсь, но вот их лица вдруг подобрели и они повернулись ко мне с видом каннибалов, которые урегулировали, наконец, вопрос как разводить костёр. Снова зафиксировав на мне свой немигающий взгляд, Мариос торжествующе пробасил:

— Элла, Андрэа! ПАмэ! НасудИксо тОра кАти! (Ну, Андрэа, пойдём? Кое что покажу тебе сейчас!)

Я даже не успел ничего ответить, а они уже развернулись и резво направились к выходу. Я, естественно, за ними. Выйдя из магазина, они сразу повернули налево и пошли вверх по Медузе, надо полагать, к тому самому остеклённому ангару с двускатной крышей? Надо же! Не более часа тому назад я тоже проходил этой же улочкой и мимо этого же строения! Но, пока рано ещё было говорить гоп. Задержавшись у входа, Лакис рукой мне показал «следуй за нами». Я когда вошёл внутрь, то ещё больше разинул рот от удивления: это фактически был клон «Шоу-Рума», но только представленный в основном мебелью. Особенно мне бросилось в глаза, что с правой стороны под самым потолком на крючьях болталось море старинных стульев, большинство без седух вообще. Здесь так же было много люстр, бра, часов-ходиков, а на бетонном полу валом столов со стульями в гарнитуре, сервантов, комодов с тумбочками а так же всевозможной старинной утвари. Да, и ещё много швейных машинок «Зингер» и печатных машинок «Ремингтон». По ходу, это был и магазин и склад одновременно. И, как положено складскому инвентарю, всё это богатство было покрыто густым слоем белой пыли. («В-о-о-т! Уже теплее»! ) — подумал я. И как же тут не вспомнить опять про метафизику! Ведь, год назад, примерно, я начал писать книгу, где тоже фигурировали «Старые Вещевые Склады!» Выходит, я сам спрогнозировал себе подобное развитие событий!? Или запрограммировал? Кажется, Андрэусам было лестно наблюдать, как меня штырит от всего этого средневекового хлама. Но что можно было констатировать наверняка, что что-то в нашем общении всё-таки стронулось с мёртвой точки. Теперь даже Марио стал больше расспрашивать меня про мои профессиональные навыки, но темник был всё тот же. Мы крутились вокруг одного и того же, а я пока не слышал главного, как в одном известном анекдоте: «так мы пИсать будем, или глазки строить»? Марио правда вёл себя немного странно, если под странностью подразумевать его пока мало объяснимое нежелание ставить точку в нашем явно затянувшемся общении. Марио словно искал повода завалить меня на экзамене, а потом он вообще огорошил меня банальным повтором уже имевшего место проверочного теста:

— «Андрэа, а ты это умеешь делать?» — и как это совсем недавно проделывал его отец, Марио тоже схватил миску с похожим раствором (они, оказывается, здесь были повсюду), тряпку и тоже принялся тупо натирать ею сильно покоцанную поверхность какого-то рядом стоявшего серванта. Я уже кое-что начал понимать и потому еле сдерживал себя, чтобы не «плюсануть». Произведя несколько нехитрых манипуляций, Мариос выжидающе воззрился на меня,

— БорИс? (Можешь?)

— ВЭвэа! (Разумеется) — выпалил я, шустро принимая от него тряпичную эстафету. Тоже смочив тряпку в растворе, я со зверским аппетитом накинулся на столешницу. Думаю, что движениям моей руки позавидовал бы сам маэстро Никколо Паганини. Короче, свой первый тест на вшивость я прошёл блестяще, благо он был проще самого примитивного. Кажется, Лакису эта катавасия нравилась больше всего и мне показалось, что он морально меня поддерживает.

— А как ты относишься к разгрузке? — Марио не успокаивался.

— Что? — не сразу врубился я.

— Ну, в смысле, погрузить что-нибудь, разгрузить? — и тут Марио показал мне рукой на длинные шеренги из мебели.

— А, мебель, что ли! — я охренел от счастья. — Да, ноу проблем!

Меня они потом ещё долго расспрашивали о чём-то, а я им отвечал, но вот она, эта точка бифуркации, совсем рядом! Я даже заводиться немного стал. Расходуя последние силы, рискуешь устать от бла-бла. Я не умею пресмыкаться перед кем бы то ни было, в этом моя основная проблема, поэтому меня уже сейчас подмывает плюнуть на всё и отчалить к себе в гостиницу. Пусть голодным, пусть без копья денег, зато там у меня есть чистая постель, душ, сортир и телевизор, а ещё чайник с кипячёной водой. Чего-чего, а этого добра у меня и правда завались. Словом, во мне сейчас шла невыносимая внутренняя борьба и мне так хотелось жрать, что я готов был повкалывать на благо кипрской демократии прямо сейчас, не откладывая! Но где она, эта связующая фраза в нашем базаре ни о чём? Возникшая пауза была настолько звенящей, что я невольно поморщился. И вдруг Лакис так выразительно посмотрел на своего упоротого сынулю, что вопрос, произнесённый им следом, мог расслышать даже глухой: — «А что, может, правда попробуем этого русского в работе, а?» Марио наслаждался своей ролью всевидящего, но взгляд его при этом был почти непроницаем; мутновато-синий, с отливом, он напомнал мне телячий.

— КалА, Андрэа! (Хорошо, Андрэа!) — наконец согласился он. — Ти дъЕфтиси Эхис? (зд. — Где остановился?)

— КсенодохИо! (В гостинице!) — лаконично ответил я.

— Пу, сигЕкримЭно? (Где конкретно?) — неучтиво справился он.

— «Элеонора»! — ответил я.

— ПОтэ нАртис я дулЯ? (Когда придёшь на работу?) — Аврио то проИ? (Завтра утром?) Видать, я слегка перенервничал и потому сходу выпалил ему по-английски:

— «Rihgt now! What are we going to wait for?» (А чего ждать? Прямо сейчас!)

У греков физиономии вытянулись от удивления:

— ЕсИ ке аггликА милАс? (Ты и по-английски говоришь?)

— Yes I do! (Да!) — в том же стиле ответил я и тут же добавил. — I’ll just change my clothes to overall, and then I come over here in no time, if you want it! (Я только в робу сейчас переоденусь и мигом к вам, если угодно!) Греки вообще охренели от такого поворота событий и потому согласились сразу, не раздумывая. Надо сказать, что от улицы Филирас на окраине Ларнаки до моего отеля был не ближний свет, но я туда не шёл, а летел! Откуда только силы взялись!