Полное блюдце секретов

Андрей Кивинов

«Игорь в который раз пытался прокрутить в памяти события вчерашнего дня. Бешеная карусель не могла остановиться ни на секунду, и он не мог ухватить ниточку, чтобы разобраться во всем происшедшем. Даже здесь, в спокойной, если можно так сказать, обстановке. Обстановка располагала. Пять квадратных метров, без окон, без дверей. Дверь, конечно, была. С иллюминатором-решеткой, снаружи прикрытой фанеркой, периодически поднимающейся и открывающей деловито-настороженное лицо сержанта-сторожа…»

Часть 1

Глава 1

— Так вот, господа, эта веселенькая собачка называлась бультерьером. Такая маленькая, похожая на белого поросеночка с розовым пятачком. И по природе своей ласковая и преданная хозяину до безумия. В данном случае — хозяйке. Но главное ее достоинство помимо преданности способность сжимать челюсти с давлением до двадцати пяти атмосфер. Вы знаете, что такое двадцать пять атмосфер? Суньте руку в гибочный пресс узнаете. И если этот маленький ротик на чем-то сжимается, даже любимый хозяин с трудом убедит собачонку отпустить то, за что она там уцепилась.

Такое вот необычное животное. А глупый и неосмотрительный мужичок как раз его в расчет и не принял, не разбирался ни фига в породах. Ну, подумаешь, бегает по кустам что-то свиноподобное и поскуливает. Ногой пни — улетит к ближайшей березе. Пшла вон!

А мужичок-то, короста, не просто так по парку прогуливался. Он, короста, интересным паскудством занимался. Одиноких лыжниц насиловал. Как снежок выпадет, нацепляет он белый маскхалат с вязаной шапочкой — и в парк. Парк большой, лыжниц много. Которые воздухом лесным подышать решили, которые жирок растрясти. Двигают лыжами по лыжне, любуются зимними пейзажами. Не спеша, со смаком. А этот ухарь тут как тут. Как партизан под елкой. Ага, едет красотка. Оружие к бою. Вокруг, кроме ворон и галок, никого. Шапочку на глаза, сзади прыг дамочке на лыжи — стоп, машина! Дамочка по инерции носом вперед, на коленки бух и никуда! Крепления ботинки держат, мужичок лыжи не отпускает — попалась бабочка в сачок.

Мужик же использует неожиданно представившуюся возможность познакомиться в самых скотских целях. Ну, в смысле похотливых. Стягивает с нижней половины лыжницы верхнюю и прочую одежды и уестествляет дамочку в ускоренном варианте. Парк, как я уже говорил, большой, кричать бесполезно, мужичок специально места поукромней выбирает. Закончит он это безобразие и в лес. Как будто и не было. Многие дамочки даже и понять не успевали, что произошло. Снежный человек, что ли, в парке завелся?

Может, стоит сообщить в научный институт?

В институт, однако, не сообщали, а все больше в наше отделение шли. Мы этот чертов парк обслуживали. И так-то от него хлопот — то грабежи, то убийства, а тут еще такие лыжные фокусы. Ну, прямо, фристайл порнографический.

Прикидываете, шесть эпизодов уже надыбали, а как ловить, черт его знает. Не самим же в маскхалатах по кустам прыгать. И через средства массовой информации лыжниц не шибко предупредишь. В принципе, это сейчас запросто, чуть что — товарищи, по улице гуляют маньяки, будьте бдительны! А тогда — ни-ни. Нечего панику разводить в нашем самом безопасном городе. Чувствуем, если седьмой эпизод случится, нас, оперов, начальство само, как лыжниц, уестествит. Точно придется маскхалата шить и по парку партизанить.

Но как повезло нам и как не повезло мужичку! Число семь действительно магическое.

Дамочка каталась на лыжах не одна, а со своей маленькой подружкой, бультерьеркой по кличке Крэйзи. Надо ж такую кликуху придумать!

И когда крошка Крэйзи увидела описанную мной сценку, она просто из себя вышла от такого нахальства и бесстыдства. На ее преданных собачьих глазах лишают чести любимую хозяйку! Бардак! Команда «Фас!» в таких случаях даже не требуется. Тихонько разгоняемся, тихонько взлетаем и тихонько вешаемся на голой заднице мужичка, сжав челюсти на все двадцать пять атмосфер.

Ничего паровозик получился. Дамочка орет, мужичок даже не орет, а извергает рев турбин сверхзвукового истребителя, Крэйзи висит, как присоска, и отцепляться не собирается. Мужичок, забыв про жертву, прямо со спущенными штанами помчался по лыжне в свободном направлении; хозяйка опомнилась, и за ним. Через пару километров нагнала, благо была неплохой лыжницей. Собачка как висела, так и висит; народ, гуляющий по парку, шарахается; мужичок уже не истребителем, а тяжелым бомбардировщиком воет.

Хозяйка: «Крэйзи, фу! Фу!». Но какое, к черту, «фу», если поругана хозяйская честь.

Никакого «фу». Короче, пока половину задницы у мужичка не оттяпала, не успокоилась…

— Ты не устал тараторить, Вовчик? Скажи, сам сочинил или рассказал кто?

— Вот те крест — было! Позвони в мой бывший отдел, там все эту историю помнят.

Мужичку семь лет влепили и третью группу инвалидности. Но как с одной половиной задницы жить-то?

Рассказчика перебил телефонный звонок. Вовчик снял, трубку.

— Белкин слушает… Казанцева нет, он в морге… Что значит, когда умер?! Он в морг на опознание уехал. Что-нибудь передать? Ну, как хотите.

— Достали казанцевские козы, — пожаловался Белкин, положив трубку, Единственный номер постоянно занят из-за его баб. Петрович, скажи ему, пускай домашний телефон дает. А то к нам, как в справочное Аэрофлота. Звони, не звони — глухо.

— Я говорил, бесполезно. Он утверждает, что все его знакомые дамы состоят у него на оперативной связи, а значит, это служебные дела, а не личные. Поэтому и телефон должен быть служебный.

— Сказал бы я, на какой связи они у него состоят. Диван, посмотри, еле жив. Еще пара его «оперативных встреч» — и мы останемся без мебели. Прикинь, Петрович, ему нормальных баб уже не хватает, он уже с женами убитых бандитов шалит. Мол, отрабатывает на причастность. Как мордашка ничего, Казанова тут как тут-дайте отработаю. Даже если дело не его.

— Брось ты, Вовчик, — вмешался в разговор третий из находившихся в кабинете, опер Паша Гончаров, — Казанова неисправим, а его амурные шашни действительно иногда помогают.

Белкин не стал спорить, склонившись над бумагами.

Вновь затрещал телефон.

— Во, опять какой-нибудь казанцевский бабец. Скажи, что Казанцев из морга не вернется. Разлагается.

Паша поднял трубку.

— Это тебя, нытик. Наверное, тот мужик из парка с половиной задницы.

Вовчик, ухмыльнувшись, подошел к телефону.

— Владимир Викторович, здравствуйте. Это Олег Уткин. Помните, из девяносто второго дома?

— Помню. Здорово.

— Вы извините, что отрываю… Это не вы, случаем, занимаетесь делом Мотылевского?

Вовчик удивленно поднял бровь:

— Мы все им занимаемся, но персональную ответственность несу действительно я. Это моя территория. А ты что, знаешь, кто его завалил?

Паша и Петрович разом уставились на Белкина.

— Нет, я не знаю… Просто есть люди, которые хотели бы пообщаться с вами по этому вопросу. Меня попросили связаться. Я здесь навроде посредника.

— А что, люди не могут узнать у дежурного телефон отделения по раскрытию убийств?

Самим не позвонить?

— Да нет, могут, конечно. Но когда кого-то знаешь, лучше напрямую.

— Ну, хорошо. Но хоть они-то знают расклад?

— Не думаю. У них, возможно, имеются подозрения. Вообще-то, они хотели бы поговорить неофициально…

— Поэтому тебя и попросили. Понятно. Хорошо, пускай подъезжают. Адрес знаешь?

— Да, вытрезвитель. Простите, а нельзя где-нибудь в другом месте? На стороне? А то вытрезвитель как-то несолидно.

— Ничего подобного. Они хотят поговорить со мной, интерес имеют они, поэтому условия ставлю я. Мне здесь нравится. А что касается вытрезвителя, то могу сказать, что недавно у меня в гостях был мужичок, у которого в кабинете стоит прямой телефон с Черномырдиным. И ничего, мужичок ушел от меня вполне удовлетворенный беседой.

Людей интересую я, а не обстановка, верно?

— Ладно, я передам. Когда к вам можно подъехать?

— Сегодня в пять. Я буду на месте.

— Они представятся от Олега.

— Да я уж догадываюсь, что не от Патриарха Всея Руси. Пока.

— Что там? — полюбопытствовал Петрович.

— Начинается, — вздохнул Белкин. — Как бандита грохнут, так «стрелки» идут, «разговоры», «секреты». Когда Мотылевского нашли, позавчера? Во, уже звонят.

— Кто?

— Откуда мне знать? Сегодня в пять познакомлюсь. Это звонил Уткин Олег, фраерок мелкий с моей бывшей территории. Так, ничего особенного, сам никуда не вписывался, но знал много. Приторговывал наркотой, в застойные времена фарцевал. Ему сейчас тридцатник где-то, в последний раз я встретил его года два назад, на улице, случайно.

Понятия не имею, что он сейчас из себя представляет. Но до уровня Мотылевского вряд ли дорос. Здесь, видишь ли, встречаться не хотят…

— Ну, иногда действительно полезнее встретиться на стороне. Не все любят казенные стены.

— Да я в гнездо осиное залезу ради крупицы полезной информации. А тут, чувствую, старую песню заведут — мы в долгу не останемся, вы постарайтесь, вы уж как-нибудь, а сами мы и рады бы помочь, да ничего не знаем. Кроме того, скажут, что Мотылевский был прекрасным другом, мужем, автори… не, этого не скажут. Слово «авторитет» в нынешнее время имеет единственное значение.

Так что пускай сами приезжают. Посмотрят на наши стены, может, денег на ремонт дадут. Тот, что с Черномырдиным по телефону прямому болтает, обещал, да не дал. А я его специально тогда к нам вытащил.

Белкин откинулся на стуле и сложил ладони на затылке.

Убийство Мотылевского представляло собой типичную вариацию на тему бандитскокоммерческих разборок и имело очень туманные перспективы раскрытия. Как и все аналогичные убийства. Поэтому выхватывать сабли из ножен и с криком «Да-а-а-а-ешь!!!»

Мчаться к заветной цели как-то не хотелось. «Все, что нужно, мы, конечно, сделаем, но не спеша, не торопясь, без особенного внутреннего настроения. Сцапаем то, что само приплывет в руки. А не. приплывет — что же, не смогли, мы не всесильны».

Мотылевский действительно занимал высокую ступень на питерской бандитскоиерархической лестнице. Его возраст приближался к сорока, он считался патриархом, «стариком». Фамилия его была если не нарицательной, то не менее известной, чем фамилии Малышева и Кумарина.

По словам подъехавших на место РУОПовцев, Мотылевский, в отличие от многих авторитетов, не очень старался прикрываться коммерческой деятельностью и принимал непосредственное участие во всяческих разборках и наездах. По слухам, скатавшись в прошлом году в Швецию поохотиться на уток, он вместо утки подстрелил бывшего соотечественника, что-то там не поделившего с фирмой, которую прикрывала группировка дяди Славы. Но слухи к делу не пришьешь, поэтому шведские власти только развели руками, объясняя, что слово «глухарь» интернациональное, «глухари» водятся и в России, и в Швеции, так же как и утки.

Официально Мотылевский являлся директором какого-то АОЗТ. АОЗТ это нигде не проявлялось и нигде не рекламировалось, потому что даже сам шеф, наверное, до конца не представлял, чем занимается его предприятие. Но чуть что — я директор, я не бандит.

О похождениях Мотылевского на отчизне РУОПовцы не распространялись, возможно, из-за того, что не хотели раскрывать профессиональные секреты, а возможно, потому, что попросту ничего не знали.

До позавчерашнего дня Вовчик знал о Мотылевском лишь чуть больше обыкновенного гражданского человека, черпающего сведения из средств массовой информации и трамвайных сплетен. Район, обслуживаемый убойным отделом, где трудился Белкин, данным авторитетом не контролировался, поэтому перекинуться словечком о возможных причинах убийства было не с кем. Местных же бандитов убийство интересовало только с той позиции, что завтра с любым из них могла приключиться подобная история.

Мотылевский был найден застреленным в одной из своих многочисленных конспиративных квартир, разбросанных по всему городу. Прописку же имел в какой-то коммуналке, где, разумеется, никогда не появлялся.

Жил покойный, как и подобает людям его положения, где считал нужным, вернее — необходимым, поэтому и держал большое количество «хат», а отнюдь не из-за того, что любил пустить пыль в глаза, показывая свою состоятельность. Вынужденная мера предосторожности. При заморочках никогда не помешает иметь пару глаз за спиной и несколько подземных нор-убежищ.

Обнаружил его сосед по площадке, отреагировав на незапертую дверь квартиры напротив. Авторитет лежал на пороге, ногами к выходу, застреленный тремя выстрелами в спину. Плюс контрольная пуля в затылок.

Судя по кровавым брызгам на стенах площадки и на двери, пули были выпущены в ту же секунду, как он открыл замок. Ключи так и остались зажатыми в руке. Затем, вероятно, тело перетащили за порог, чтобы не пугать покойником жильцов, где и бросили. Двери почему-то закрывать не стали, хотя по элементарной преступной логике чем позднее найдут труп, тем лучше. Не были забраны документы, что обычно практикуется при убийствах. А тут — пожалуйста, паспорт, права, визитки. Выстрелов никто не слышал, это как раз неудивительно. Стрелковое оружие совершенствуется, и прицепить глушачок на любую модель пистолета — что гвоздь в стенку вбить.

Точного времени смерти установить не удалось. На этаже располагалось по две квартиры, дом имел лифт, сосед, обнаруживший Мотылевского, вернулся домой поддатый в одиннадцать вечера и через полчаса, слегка протрезвев, вызвал милицию.

Судебный медик, рассмотрев свой длинный градусник, констатировал, что несчастье приключилось около трех-четырех часов назад. А может, двух. В принципе, неважно, потому что негодяи уже смылись, и организовывать преследование по горячим следам не имело смысла.

Начальник районного уголовного розыска, вырванный прямо из-за вечернего стола, ковыряя мизинцем в зубах и выхаживая вокруг лежащего тела, цинично подметил: «Какое гнусное самоубийство», но следователь прокуратуры не прислушался к его логичным доводам и без зазрения совести возбудил «глухаря» по сто третьей статье. Столбик процента раскрываемости убийств упал еще на одно деление.

Закончив возиться с протоколом осмотра, следователь заметил, что покойного должен опознать кто-нибудь из родственников или знакомых. Белкин, дежуривший от убойного отдела, долго голову ломать не стал. Он нашел визитку господина Мотылевского Владислава Сергеевича, коммерческого директора АОЗТ «Снежинка», и набрал указанный на ней номер телефона.

«Здравствуйте. Господин Мотылевский, к сожалению, не может сейчас поговорить с вами. После сигнала оставьте свое сообщение, и при первой возможности он перезвонит вам. Спасибо».

«Да не за что, — ответил Вовчик. — Передайте господину Мотылевскому, что он вряд ли сможет позвонить мне и вообще кому бы то ни было, потому что сейчас находится по такому-то адресу совместно с опергруппой, расследующей его убийство».

Этого вполне хватило, чтобы через полчаса у дверей квартиры объявились крайне взволнованные ребята с «Мотороллами» в руках. Вместо того чтобы спокойно побеседовать, ребятишки начали нервно суетиться, кричать, размахивать руками, а один даже блеванул в мусорный бачок этажом ниже.

Вовчику удалось найти в команде старшего и поговорить с ним наедине в квартире соседа. Собеседник постоянно курил, никак не мог сосредоточиться и на вопросы, поставленные опером, отвечал крайне невнятно. Вовчик выяснил, что последний раз живым Славу Мотылевского видели около шести вечера в кабаке «Ромашка», где авторитет имел обыкновение закусывать.

Около семи кто-то позвонил на его «Мотороллу», но сути разговора никто не понял, Слава отвечал односложно — «да» и «нет». В течение дня была масса звонков, но именно этот запомнился собеседнику, потому что покойный никак его не откомментировал, а сразу после разговора заметно помрачнел. На вопросы типа «Что, Слава, непонятки?» Мотылевский не реагировал, выпил две по сто коньяку, чего обычно в это время суток не делал, и в восемь вечера укатил на своем «Мерсе» вместе с двумя охранниками и водителем в неизвестном направлении. Охранников сейчас ищут, и через несколько часов они будут здесь. В последнем Вовчик усомнился, потому что наверняка сначала с ними захотят побеседовать товарищи убитого, а для любого разговора нужно время. И если охранники и водитель что-то знают, то вряд ли они предстанут перед Вовчиком — скорее, они предстанут перед Всевышним.

Адрес, где был обнаружен Мотылевский, знал очень ограниченный круг лиц. Квартира использовалась в основном для любовных развлечений и изредка для деловых встреч.

Появлялся здесь авторитет нерегулярно, то есть когда в голову взбредет, и никому не отчитывался, почему именно сегодня он выбрал это жилище.

Квартира имела три комнаты и обставлена была с подобающим шиком ванна, к примеру, была с гидромассажем, а уж видео-аудио-безделушек никто даже не считал. Как выяснилось впоследствии, записано было гнездышко на какую-то бабулю, неизвестно где находящуюся и неизвестно, существующую ли в обществе. По крайней мере, гидромассаж заделали явно не для нее.

На вопрос о возможных мотивах убийства Мотылевского собеседник Вовчика виновато пожал своими широкими плечами и покачал большой бритой головой. По этому жесту Белкин понял, что либо товарищ ничего не знает, либо мотивов настолько много, что выбрать сразу наиболее подходящий очень проблематично.

Эксперт-криминалист обнаружил на входных дверях несколько следов пальцевых захватов, но кому они принадлежат — то ли Мотылевскому, то ли соседу — пьянице, то ли убийце, то ли рядовому или начальствующему составу райотдела — сказать пока, естественно, не мог.

Короче говоря, поприсутствовав на месте происшествия, Вовчик твердо уяснил, что надо запасаться бумагой и с самого первого дня браться за заполнение белых корочек оперативно-поискового дела. Либо раскрывай, либо показывай, как раскрываешь. Если не будет ни того, ни другого, случится конфуз с занесением в личное дело.

Белкин потянулся и вылез из-за стола. Осмотрев в поисках остатков кофе банки, в изобилии присутствующие на кабинетном подоконнике, и ничего не обнаружив, он вернулся на место.

Выдвинув ящик стола, он достал оттуда чистый лист и белого заводного цыпленка.

Повернув пару раз ключик, Вовчик поставил цыпленка на блюдце и отпустил руку.

Цыпленок запрыгал и застучал клювом по фарфору.

Паша вытаращился на коллегу.

— Белкин, ты что, совсем, что ли? Детство в «очке» заиграло? Может, тебе куколку купить или настольный футбол?

Вовчик, помолчав несколько секунд, негромко ответил:

— Ты ничего не понимаешь, Гончар. Это самый надежный агент. Смотри, что он делает.

Стучит. Безвозмездно, бескорыстно и от всей души. Он знает о всех секретах на этом блюдце. Мне остается только записывать. Мне ничего не надо выдумывать. Никакой липы.

Белкин взял ручки и написал на чистом листе:

«Секретно. Экземпляр единственный. Принял Белкин. Агент Цыплаков. Место встречи обусловлено. 6 мая 1995 года. Источник сообщает, что, выполняя ранее полученное задание, встретился со своим приятелем Уткиным Олегом. В разговоре Уткин упомянул, что знаком с людьми, могущими иметь сведения об убийстве преступного авторитета Мотылевского. Сам Уткин о причинах и мотивах убийства не догадывается».

Поставив точку, Белкин сунул бумагу в корочки и остановил цыпленка.

— Отлично, агент Цыплаков. Вы нам очень помогли. Продолжайте выявлять сведения о личности убитого и причастных к его смерти лицах.

Гончаров покрутил пальцем у виска и рекламным голосом изрек:

— Я работаю врачом-психиатром уже пятнадцать лет. И мне достаточно одного взгляда, чтобы определить среди моих клиентов потенциальных самоубийц. Всем им я советую пользоваться мылом «Сорти-фрут». Оно прекрасно мылит веревку и идеально подходит для задуманного мероприятия! Мыло, создающее настроение! Красивый исход без особых хлопот!!!

— Давай, Гончар, давай. Очень остроумно. Ты такой веселый, потому что на методсовет по этому «глухарю» не поедешь. Но ничего, я, вообще-то, в отпуск собрался. Так что в кабинете тебе отсидеться не удастся. Психиатр…

Глава 2

— Слышь, мужички, у меня со стола дело пропало. Никто не брал?

Таничев хмыкнул и ткнул пальцем в стену:

— А ты вот этот плакатик внимательно изучал?

На плакатике симпатичная девочка прижимала к мордашке рулон туалетной бумаги.

«Сама нежность» — гласила пояснительная фраза, начертанная рядом с личиком.

Плакатик притащил опер Казанцев, а ему, в свою очередь, подарила этот «шедевр» какая-то знакомая, работавшая в метро.

Белкин потер затылок:

— Петрович, ты хочешь сказать, что какая-то бестия перевела мое дело на туалетную бумагу? Я понимаю: когда Казанове приспичит, он все без разбора тащит, но чтоб целое дело?!

— А ты у меня хоть одну бумажку на столе видел, Шарапов?

— Нет, конечно. Потому что мне твои бумажки на фиг не нужны. Да и никому не нужны.

Разве что начальству.

— Хм… В общем-то, верно. А что такое дело? Это куча бумажек. Поэтому и оно на фиг никому не нужно. Не переживай, поищи у себя получше. А может, действительно Казанова тырнул?

— Там секретные бумаги были.

— Новые напишешь.

— Неохота.

— Что делать, мой друг?

Белкин начал выдвигать ящики полуразвалившегося стола, который заменял Вовчику сейф.

В кабинет зашел оперуполномоченный Константин Сергеевич Казанцев, попросту Казанова, вернувшийся из морга.

Он плюхнулся на свое место и многозначительно прокомментировал:

— Фу!

— Казанова, ты у меня со стола дело не брал? — поинтересовался Белкин.

— Оно мне нужно, как машинка для полировки ногтей. Хотя нет, от такой машинки я б не отказался, девки визжали бы.

Петрович пожал плечами: мол, что я говорил? Белкин опять стал рыться в ящиках.

— Во, нашел. Вниз провалилось. Слава Богу. Белкин раскрыл корочки и начал расшивать тесемки.

— Ну, что в морге? — спросил Таничев.

— Да нормально. Опознали красавца. Представляете, мужики, захожу я в ихнюю прозекторскую, где трупы потрошат, на столах там парочка клиентов лежит, кишки пораскинув, а эти сидят, обедают.

— Кто, трупы?

— Санитары. Врач уже ушел, они остались покойников зашивать. Кивают мне, мол, проходите, мы сейчас. Я прошел, жду, когда они закончат. Мне ж моего найти надо, не самому ведь по холодильнику ползать. А эти не спешат, жуют себе и чайком из термоса запивают. А обстановочка там, хочу вам сказать, очень к обеду располагающая.

Особенно запашок. Этим же все по боку. Один протягивает мне бутерброд с какой-то дрянью и говорит: «Угощайтесь, прекрасные миноги». Сволочи, я тут же чуть не блеванул, извиняюсь за нелитературное слово. Хорошо, пообедать не успел.

Чернушники…

— Да, любят они миног, — подтвердил Таничев.

— Петрович, я на обратном пути в одно место зарулил, раздобыл списки нудистов района. Завтра выдерну парочку.

— Кого-кого? — Белкин и Таничев одновременно посмотрели на Казанцева.

— Ну, этих, которые деньги старинные собирают. Надо бумаг подсобрать по «мокрухе»

На Лесной, где коллекционера завалили.

— Нудисты? Это те, что голыми ходят? Теперь уже на собратьев по оружию смотрел Казанцев:

— Голыми? Это еще зачем?

— А им так деньги удобнее собирать. Слышь, Константин Сергеевич, я тоже в детстве Эйнштейна с Франкенштейном путал, но чтоб нудистов с нумизматами…

Казанцев озадаченно посмотрел на свой список.

— Да ну вас к черту! Какие еще нумизматы?! Нумизматы — это обезьяны такие, А те, что деньги собирают, это как раз нудисты. Вот, гляньте.

Костик достал из ящика стола белые корочки.

— Пожалуйста, план мероприятий по делу, утвержденный тремя начальниками. Третьим пунктом идет: «Проверить на причастность нудистов, проживающих на территории района». Мало того, резолюция какого-то босса из Главка:

«Тов. Казанцев, почему отработано так мало нудистов? Активируйте работу». Так что, господа, никаких ошибок. Хотя, в принципе, какая разница — нудисты, нумизматы, один черт — «глухарь».

Таничев перевел взгляд на Белкина, затем опять указал на плакатик с «Самой нежностью».

— Это вам к вопросу о ценности наших бумаг. Белкин пожал плечами и снова склонился над своим делом.

В небольшом коридоре, соединяющем кабинет с улицей, послышались шаги, затем раздался стук в дверь.

— Заходите.

На пороге возникли три фигуры.

— Белкин кто?

Вовчик взглянул на вошедших, затем на часы:

— Я.

— Мы от Уткина.

— Проходите. Стулья в углу. Петрович, иди в кладовую, мне побазарить нужно. Таничев понимающе кивнул.

— Константин Сергеевич, ты бы тоже переселился на время туда со своими нудистами.

Казанцев не возражал. Взаимная договоренность. Когда кому-то нужно поболтать один на один, остальные исчезают и не подслушивают.

Троица села на предложенные места. Первому, самому старшему по возрасту и, вероятно, по положению, было лет сорок. Строгую прическу, смазанную каким-то блестящим составом, красили седые волосы на висках и челке. Он был облачен в строгий костюм серого цвета и белую рубашку с пристегивающимся воротником; на шее красовался изысканный шелковый галстук. Нижнего белья Белкин разглядеть не смог. На среднем пальце правой руки висел перстень-печатка весьма внушительных размеров.

Сама рука сжимала антикварную трость с рукоятью в виде кошачьей головы. Глазки котейки сверкали, возможно, натуральным изумрудным блеском. То есть вполне представительный видок. Не то что у Казанцева, месяц ходившего в одной рубахе.

Второй гость был помоложе лет на десять. Он был менее разборчив в тонкостях одежды и украшениях, но зато имел более крупные габариты организма.

Третий посетитель, молодой товарищ лет двадцати пяти, совсем уж не знал меры в ювелирных прибамбасах. Их было так много, что Белкин просто не смог заострить внимание на чем-то конкретном. Чем-то товарищ напоминал саркофаг фараона Тутанхамона. Прически как таковой на голове не было, а под спортивным костюмом глянцево-синего цвета угадывалась суровая мускулатура. Товарищ жевал резинку, периодически выдувая пузыри.

Все остальные элементы внешности Белкин решил рассмотреть по ходу разговора.

— Слушаю вас. Хотя для начала давайте представимся.

— Да, — коротко ответил старший и протянул Вовчику визитную карточку.

«Шалимов Борис Сергеевич. Коммерческий директор ТОО „Мотылек"“.

Белкин поднял глаза. Очень приятно. Еще один авторитет. Фамилия была известна Вовчику, хотя живьем он видел директора «Мотылька» впервые. И известна она была вовсе не потому, что «Мотылек» парил на вершине питерского бизнеса. Шалимов, как и убитый Мотылевский (странное совпадение: Мотылевский

— «Мотылек», что-то в этом есть), являлся довольно внушительной фигурой в преступном табеле о рангах. Правда, в отличие от погибшего коллеги, он отошел от непосредственного участия во всяких криминальных гадостях и занялся легальным бизнесом. Но от этого не стал менее авторитетным. Мозги всегда ценились выше грубой силы, а то, что Шалимов держал под контролем такую крупную стаю бойцов и просто сочувствующих, говорило, что мозгами он располагает в нужном количестве.

Года четыре назад, освободившись из мест лишения свободы, Шалим сколотил довольно сплоченную бригаду и взял под контроль пару крупных точек по сбыту наркотиков, применив метод «возгонки и абсорбции», то есть устранив недовольных и подмяв под себя остальных. Одолевая впоследствии редут за редутом, он расширял границы своих владений и охватывал заботой все новые сферы чужой деятельности. Поговаривали, что Шалим весьма умелый организатор и, отойди *он от дел, его группировка, оставшись без лидера, мгновенно развалится.

Впридачу к традиционным способам обработки клиентов, таким как запугивание, покушение и физическое воздействие, он применял и весьма нестандартные. Были известны случаи, когда он «приглашал» для обработки крупных банкиров или предпринимателей психолога-гипнотизера, причем не шарлатана с липовым медицинским дипломом, а высококлассного специалиста если не с мировым, то с достаточно громким именем.

В дальнейшем Шалим пошел по традиционному пути: потихоньку превратился в капиталиста-бизнесмена, с одной — лицевой — стороны, оставаясь бандитским авторитетом и лидером, с другой — теневой.

Белкин, впрочем, знал о Шалимове не больше, чем о Мотылевском. Но один факт был известен ему доподлинно. И увидев визитку своего гостя и фамилию, стоящую на ней, именно этому факту и удивился. Группировки Мотылевского и Шалимова враждовали.

Конечно, любая группировка мечтает занять лидирующее положение, избавившись от конкурента, и ни о какой дружбе и любви между командами не может быть и речи, но наряду с этим всегда существует и джентльменский подход — не лезь в наши дела, и мы не будем лезть в твои; не занимай нашу территорию, и мы оставим в покое твою; не стреляй по нашим людям, и мы не откроем огонь по твоим. И так далее. В любом, даже в самом «гнилом базаре» можно всегда найти компромисс.

Поиски же компромиссов между Мотылевским и Шалимовым всегда проходили крайне болезненно. Может, потому, что они контролировали районы, расположенные по соседству, и пути их пересекались чаще, чем надо, а может, из-за несхожести характеров. Гибкости и расчетливости Шалимова противостояли дерзость и напор Мотылевского. Белкин перевел взгляд на сопровождающих Шалимова.

— Мои замы по экономической линии, — ответил Шалимов за них. — Виктор Михайлович и Денис.

— Слушаю.

— Вам сказали, что мы по поводу Мотылевского?

Вовчик кивнул.

— Перед началом нашего разговора я хочу обратить внимание на пару моментов.

«Красиво излагает, — подумал Вовчик. — Наверняка знает, чем отличаются нудисты от нумизматов».

— Во-первых, — продолжал Шалимов, — о нашей беседе, по возможности, должны знать всего четверо.

Шалим обвел рукой присутствующих.

— Надеюсь, не стоит беспокоиться о записывающей и подслушивающей аппаратуре? — уточнил он.

— Помилуйте, — развел руками Белкин. Он не лукавил, никаких «жучков» никто из убойного отдела не ставил. За «жучков», запущенных другими службами, он, естественно, ручаться не мог, но глубоко сомневался, что кому-то могло взбрести в башку их слушать.

— Момент второй. Я не буду вводить вас в долгие и запутанные взаимоотношения между лицами, о которых пойдет речь, а попробую обрисовать ситуацию буквально в двух словах.

— Ваше право.

Шалимов поставил трость к столу. Вовчик обратил внимание, что движения Бориса Сергеевича плавны и лениво-неторопливы, как у кошки.

— Да, еще один момент, который, впрочем, можно отнести непосредственно к теме.

Гибель Славы мало нас тронула, он не входил в число наших друзей. Однако мы крайне заинтересованы в раскрытии этого убийства.

Белкин поднял бровь.

— Сейчас поясню. Вы, несомненно, уже в курсе, чем занимался Слава. Газетчики дорвались до «клубнички». Но и без них никаких секретов о характере его истинной деятельности для вас наверняка не существовало.

— Разумеется. Газеты, кстати, писали и о вас.

— Что делать! Оговорить человека, когда-то сидевшего, ничего не стоит. Но беседа наша сугубо доверительная, и я не буду что-то вам доказывать. Скажу все же, что кое-что из написанного имеет под собой почву.

Белкин улыбнулся:

— Без проблем.

— Да, так вот. На сегодняшний день сложилась такая ситуация, что вину в смерти Мотылевского необоснованно возлагают на меня. Точнее, на моих людей.

— А это не так? — подковырнул Белкин.

— Это не так. Никто из моих людей не имеет отношения к этому делу. Поэтому-то мы и заинтересованы найти настоящего убийцу.

— Вот как? Какой же негодяй думает на вас?

— У Мотылевского, как вам известно, довольно мощная семья.

— И что же заставляет эту «семью» предполагать, что это вы убили их «папу»?

— Это довольно сложно объяснить, но я постараюсь.

Шалимов достал из пиджака навороченный портсигар и вытащил из него обыкновенный «Беломор».

— Около двух лет назад одна крупная компания, назовем ее А, решила построить в центре города элитный респектабельный комплекс для отдыха. Туда должны были входить ресторан, казино, небольшая гостиница европейского уровня и магазин. Все это планировалось разместить в одном здании — на Рябиновой, 25. Там когда-то был обычный жилой дом, пошедший на расселение в связи с капремонтом. Как вам, может быть, известно, для того чтобы оформить договор аренды помещения с последующим выкупом, надо предоставить в КУГИ документы, подтверждающие, что фирма располагает необходимыми средствами. Среди документов, к примеру, должны быть баланс предприятия и справка о средствах на его расчетном счету.

К сожалению, на тот момент времени фирма А не располагала такими средствами. Вы догадываетесь, выкупить дом целиком в престижном районе, это не дачу в Синявино построить.

Тогда руководитель предприятия обращается к своему знакомому «кенту», о, простите, Бога ради, к своему знакомому предпринимателю, директору компании Б. Тот не возражает перевести необходимую сумму на счет фирмы своего коллеги по бизнесу. Но с маленьким условием: деньги возвращать не обязательно, зато все доходы от будущего комплекса делить в отношении три к семи. Условие было принято, причем без всякого документального оформления, потому что, как я уже отметил, директора ходили в «кентах». Просто один написал другому расписочку на переведенную сумму.

Договор аренды для простоты был оформлен на фирму А. Потом началось строительство, длившееся до апреля этого года. И наконец в апреле комплекс был открыт, вы могли читать об этом событии в прессе.

И все бы прекрасно, но возникла неожиданная проблема. Приятель А решил отказаться от своего обещания платить треть доходов, а предложил вернуть занятую сумму с учетом инфляции плюс небольшие проценты. Вы понимаете, что такие повороты не приняты в деловом мире. Слово должно держаться.

— Понятно. И обиженный бизнесмен Б обращается к своим защитникам, то есть к «крыше».

— Обиженный бизнесмен обратился ко мне. Будем считать, что я действительно был и есть его «крыша».

— Соответственно, если я правильно догадался, — продолжал Белкин, господин Мотылевский являлся «крышей» фирмы А. Верно?

— Вы правильно догадались. И зная Славу, я могу предположить, что идея простого возвращения денег исходит от него, а не от директора. После этого мы несколько раз встретились с Мотылевским на высоком уровне и пытались урегулировать возникшую запутку. К сожалению, это так и не удалось сделать. Мотылевский не признает никаких методов, кроме силовых. Тем не менее, мне удалось договориться с ним еще на одну встречу, чтобы окончательно расставить все точки над «i».

— И что же?

— Встреча не состоялась по одной причине. Накануне Слава был убит.

В комнате повисла тишина. Белкин посчитал, что нет смысла затягивать переговоры.

— И теперь у ребят Мотылевского возникли кое-какие нехорошие подозрения в отношении вас?

— Совершенно верно.

— И вы хотите доказать, что убийство совершено не вашими людьми и инициатива исходит не от вас. Хорошо, если б Мотылевский остался жив, каковы ваши шансы получить эти тридцать процентов?

— Весьма невелики.

— А теперь?

— Как ни странно, еще меньше.

— Тогда чего вы переживаете? Идите и объясните это Славиным пацанам, они от вас и отвяжутся.

Шалимов улыбнулся.

— Спасибо за совет. Они не поверят, потому как, зная, что мы ничего не получим от предстоящей встречи, решат, что Шалимов убрал Мотылевского хотя бы по причинам морального удовлетворения. Но, поверьте, я не делал этого.

— Верю, верю. Я вообще всем верю.

— Для них же не достаточно одного моего слова. Им нужны более веские доказательства. Что поделаешь, благородство вырождается.

— И если вы не представляете этих доказательств…

— Пацаны не хотят крови, — неожиданно вступил в разговор Денис-Тутанхамон.

Вовчик так же резко ответил:

— Зато «пацаны» хотят ездить на «Мерсах» и отдыхать в Ницце. И считают, что для этого достаточно надеть бордовый пиджак, побрить макушку и сунуть в карман ствол. А когда оказывается, что пиджаков и пистолетов много, а «Мерседесов» мало, начинают искать справедливость с помощью этих самых пистолетов. Скромнее надо быть, товарищ, начинать с «Запорожца» и Крыма…

— Спокойно, Денис. Мы действительно, Владимир Викторович, не хотели бы затевать междоусобицу. Худой мир лучше хорошей войны.

— Так не затевайте.

— Мы встретились вчера с ребятами Славы. Они дали нам месяц на поиск доказательств. Потом последует ответный ход.

— А далее цепная реакция.

— Не исключено. Поэтому нам крайне важно получить эти доказательства. Понимаете, нужен даже не столько человек, сколько улики.

— Да, чего уж тут не понять? Но, простите, я-то чем могу помочь? Я не знаю даже близких друзей Мотылевского. Где я вам раздобуду эти доказательства? У Славы, кроме той запутки, что вы мне рассказали, наверняка еще масса других. Тут года не хватит, чтобы разобраться… К тому же хочу заметить, что заказные убийства практически не раскрываемы, если исполнены грамотно. А Славу валили не пацаны зеленые. В смысле пацаны, но не зеленые. Вам же самим проще найти эти доказательства.

— Согласен. Мы уже задействовали несколько иных каналов помимо вашего. И не исключено, что мы получим кое-какую информацию. От вас же зависит ее реализация.

Понимаете?

Белкин безразлично ответил:

— Понимаю.

— И конечно, не за спасибо, Владимир Викторович.

Белкин оторвал глаза от эротического календаря под стеклом.

— Десять тысяч долларов, — Первая фраза, сказанная третьим гостем.

— Лучше ремонт этого помещения, — ответил Вовчик.

Шалимов еще раз улыбнулся.

— Базара нет. Спонсорство нынче модно. Итак, вы согласны?

— Согласен, но без всяких гарантий в успешном исходе.

— Разумеется. Но многое, конечно, зависит от нас. Вам, как я уже говорил, остается только реализовать информацию…

Нечаянно Белкин зацепил блюдце. Пружина внутри игрушки пришла в движение, и цыпленок несколько раз стукнул клювом.

— Что это? — удивился Борис Сергеевич.

— А, что-то вроде талисмана. Если меня ждут неприятности, он начинает стучать, и я отказываюсь от принятых решений. Шутка. Это просто игрушка. Кто-то забыл.

— Да, если бы он действительно мог предсказывать будущее, я, пожалуй, купил бы себе парочку в «Детском мире».

— Как мне выйти на вас, если что-то появится? По этой визитке?

— Да. Первый телефон установлен в офисе. До одиннадцати часов меня можно застать там, я провожу планерку. Второй — «Моторолла». На всякий случай вот вам еще один номер, Виктора Михайловича.

Спутник Шалимова протянул свою визитку.

— Еще раз прошу сохранить нашу беседу в тайне.

Борис Сергеевич плавным движением поправил волосы и взял трость.

— Всего доброго, Владимир Викторович.

— До свидания.

Троица вышла. На их месте тут же возникли Таничев и Казанцев.

— Ну что, Вовчик?

Белкин, как и обещал, все «сохранил в тайне»:

— Обычное дело. Война «крыш». Это приходил Шалимов со своими замами по экономической линии. У них с Мотылевским вышла запутка из-за какого-то борделя.

Накануне большой «терки» Мотылевского грохнули, и — теперь его пацаны грешат на шалимовских. И если последние не оправдаются, начнется бойня. Посулили нам десять штук баксов, если поможем. Я выторговал ремонт.

— Ты что, согласился?

— Без всяких гарантий, вдруг повезет. Это ж не взятка. Я их баксы и не взял бы.

Западло. На них кровушки много. А ремонт — дело другое. Пускай министерство пожирует немного.

— Они что, совсем оборзели? — возмутился Казанцев — Постреляют друг друга, а потом в ментуру приходят — защитите. Пускай сами разбираются.

— Это и смущает, — задумчиво произнес Таничев. — У них не принято обращаться в ментуру с подобными просьбами. Это их внутренние разборки. А такое обращение явно противоречит их кодексу чести. И идти им надо было не к Вовчику, а либо в РУОП, либо к нашему начальству, чтоб оно команду дало. А кто такой Белкин? Простой опер.

— Черт его знает, может, действительно приперло. Шалим, как мне показалось, опасается, что грохнут прежде всего его самого. А тут и к Богу и к черту побежишь.

— Да ну, это они красочки сгущают, — сказал Казанцев, — Так уж они и начнут стрельбу, перетрут еще разок и разойдутся.

— Извини… В том году, помнишь, за два месяца восьмерых тамбовских завалили. А все потому, что один гоблин другого козлом обозвал прилюдно. И понеслось — «За козла ответишь!». Все погибшие, между прочим, считались друзьями и ходили в одну школу.

Контрольные друг у друга списывали, из рогаток пуляли на переменах. Потом заменили рогатки на стволы. До чего дошло — после очередного убийства в милицию прибегали родители еще живых бандитов и требовали защитить мальчиков от покушений. Причем не скрывая, что их детишки занимаются непотребными вещами. Их спрашивают: «А с чего вы решили, что вашего дитятю убьют?». А они: «Как с чего? Ваську убили, Сережку убили, а мой в их бригаде числится, где гарантия, что он следующим не будет?». Вот так.

«Не дети наши виноваты, что бандитами стали, а нестабильное положение в обществе».

Демагоги. До скандалов даже доходило. Видишь, из-за «козла» восьмерых почикали, а тут такого авторитета уложили…

— А что за бордель?

— Понятия не имею. Сказали, что в прессе было. Элитный центр отдыха на Рябиновой.

— Знаю я эти центры. Наш ОНОН недавно накрыл один такой. У половины посетителей изъяли кокаин, у второй — «Экстази». Заметьте, там собиралась далеко не дворовая публика — богема, крупные коммерсанты, бандиты.

— Что-что изъяли?

— «Экстази». Пилюли такие. Одну сожрешь — и две недели кайф ловишь. На них обычно серп и молот выдавливают, либо зайчика плейбойского. Простому наркоману из подвала такая штучка не по карману. У этих элитных клубов основной доход валит не от продажи антрекотов и не от варьете с голыми пионерами.

— Да, возможно. Поэтому Шалимов и хотел наложить лапу на треть доходов. Хорошая жила.

— Знаешь что, Володя, ты не спеши лезть в это дело, — негромко произнес ПетровичПоверь моим седым волосам, они приходили не за этим.

Белкин пожал плечами:

— Ладно, тем более, я все равно не знаю, с чего начать. А поэтому займусь-ка я непосредственно обязанностями.

Конец ознакомительного фрагмента.